Я мельком заглянула в ближайший компьютерный монитор, увидела невнятную путаницу разноцветных линий и опасливо подумала, что проектировщики – это ведь люди с техническим образованием! Надо бы нам с нашей вдохновенной подделкой под измерительную аппаратуру держаться от них подальше!
Воспользовавшись тем, что я на миг отвлеклась, бессовестная Ирка завладела мегабластом. Мне очень хотелось самолично поэксплуатировать шедевр моей инженерной мысли, но устраивать игру в «А ну-ка, отними!» на глазах у публики я остереглась. Пришлось осматриваться с применением единственного оставшегося у меня зрительного прибора типа «глаза крапчато-карие, обыкновенные».
На квадратном окне комнаты красовалась огромная, во все стекло, буква «М». Я подумала, что со стороны руководства института было форменным свинством заставить четырех мужиков день-деньской сидеть в помещении с аббревиатурой мужского туалета! Во-первых, это унизительно, во-вторых – рискованно: а ну как погруженный в работу сотрудник внезапно ощутит необходимость справить нужду и сгоряча, а также по запарке, ринется не в ту сторону? Шестой этаж! Может случиться непоправимое! А даже если не случится, каково будет пешеходам внизу?
– Здесь все в норме, – объявила Ирка, едва глянув в окно вооруженными мегабластом очами. – Пошли дальше, это не то «мэ», – отходя от окна, тихо шепнула она мне на ухо.
Я понятливо кивнула. В слове «Гипробумдревпром» было две буквы «м». Проектировщикам, значит, досталась последняя. Поспешая вслед за Иркой, я тщетно пыталась посчитать, сколько комнат мы должны пропустить, чтобы попасть в одну из трех нужных. Ирка поступила проще. В поисках помещений с литерами «Б», «У» и «М-второе» она походя заглядывала во все кабинеты. Для маскировки просовывала в щель очередной приоткрытой двери трехглазую морду мегабласта и нажимала кнопочку, включение которой исторгало из недр нашей машинки мелодичный звоночек. На сопровождающего нас директора этот звук действовал самым успокаивающим образом. Тем более что одновременно с переливами колокольцев Ирка возвещала:
– Ну, тут все в порядке!
Первое отклонение от нормы, как и следовало ожидать, обнаружилось в комнате под знаком «М-второе».
– А здесь нам придется задержаться! – разглядев литеру на стекле, зловеще и не без злорадства изрекла Ирка голосом Мюллера, произносящего свое коронное: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!»
В моем мозгу тут же зазвучал незабываемый мотив песни из соответствующего кинофильма. С трудом удержавшись, чтобы не напеть заметно напрягшемуся директору института: «Не думай о каркасе свысока!», я шагнула в комнату.
– Это у нас бухгалтерия! – проклекотал мне в спину орел-директор.
– Вижу, – не оборачиваясь, ответила я.
Видела я в этот момент главным образом широкую спину подруги, загородившую окно. Темный – против света – силуэт ее выглядел устращающе, особенно, когда Ирка начала ворочать головой, показывая присутствующим свой профиль, удлиненный и искаженный приставленным к лицу мегабластом. Черная лоснящаяся прямоугольная харя напоминала морду тиранозавра. Кто-то из бухгалтерш испуганно пискнул, да и сама я с трудом удержалась от нервного восклицания. А был бы с нами незабвенный Афанасий Драконский-Суржиков – непременно присоединил бы Ирку к своей коллекции!
Общее замешательство подруга использовала с толком, я поняла это по выражению ее лица, когда она наконец отвернулась от окна. Физиономия у Ирки была такая довольная, словно она в одиночку слопала не менее половины большого торта!
Позднее выяснилось, что именно окно бухгалтерии позволило подруге получить максимальное удовольствие от процесса наблюдения. Благодаря превосходной оптике спаренного с мегабластом бинокля Ирка смогла в подробностях рассмотреть жаркую постельную сцену, которую в доме напротив разыгрывали Джульетта и предполагаемый хозяин квартиры – тот самый полураздетый юноша, который не дал Ирке измерить батареи отопления.
– То есть к этому моменту он уже был совсем раздет, – улыбаясь, как сытый крокодил, рассказывала мне подруга уже в машине.
А я-то еще удивлялась, почему она не желает делиться со мной мегабластом! И из бухгалтерии Ирку мне удалось утянуть с большим трудом!
Когда подруга вдоволь поглазела в три интересующих нас окна «Гипробумдревпрома», мы заверили директора института, что на вверенном ему объекте условия труда трудящихся и работы работающих находятся в пределах нормы, и откланялись. Пробегая мимо булочной, мы купили для подкрепления своих моральных и физических сил свежих пончиков, вернулись в «шестерку», и там Ирка обстоятельно доложила мне результаты своих наблюдений. Впрочем, обстоятельность и похвальное внимание к деталям имели место в основном в рассказе о любовных игрищах Джульетты и ее приятеля.
– На ней был черный парик! – захлебываясь эмоциями и давясь пончиком, повествовала подруга. – И еще маска!
– Зайчика? – съязвила я, тайно досадуя из-за того, что не увидела эту пикантную сцену своими глазами.
– Черная!
– Черного зайчика? – И я с жутким зимбабвийским акцентом дурашливо напела: – Я шоколядный заясь! Я ласковый мерзявясь!
– Ты дура на все сто! – грубо обругала меня подруга. – Это была такая черная шелковая масочка на пол-лица!
– Как в кинофильме «Летучая мышь»? – поняла я.
Ирка замолчала, задумалась.
– Нет, у Бэтмена масочка была красная! – наконец ответила она.
Я захихикала.
– Вот не буду тебе больше ничего рассказывать! – надулась подружка.
– Про постельную сцену можешь не рассказывать, а все остальное, будь добра, выложи с подробностями! – строго сказала я. – Первый вопрос: ты игрушки там видела?
– Игрушки? – повторила Ирка.
Судя по ее затуманившемуся взгляду и мечтательной улыбке, в качестве игрушек ей виделись какие-то далеко не детские вещички. Скорее всего из ассортимента секс-шопа!
– Мягкие игрушки! – нетерпеливо пояснила я. – Плюшевые мишки, байковые зайки, а главное – наш Манюня! Ты его видела?
– Нет, Манюню я не видела, – с сожалением призналась подруга.
В общем, видела Ирка в основном разные непристойности. Меня же гораздо больше интересовали Джулькин милый дружок и его двухкомнатные хоромы. К сожалению, с описанием внешности парня и интерьера жилища Ирка затруднялась. Она некоторое время задумчиво истребляла пончики, потом некультурно облизала пальцы, встрепенулась и огорошила меня следующим сообщением:
– Однако парнишка определенно со странностями! Видела бы ты, какая у него будка!
– Какая?
– Во какая! – замасленными пальцами Ирка очертила в воздухе просторный прямоугольник.
Получалось, что будка у парня размером с одностворчатый платяной шкаф и притом конкретно угловатая! Я перестала жевать пончик и недоверчиво прищурилась.
– А в будке – кролики! – добавила подруга.
Я решила, что это образное выражение равнозначно известному всем слогану «в голове тараканы».
– Правда-правда! Хочешь, побожусь! – Ирка, которой явно понравилось размашисто жестикулировать, широко перекрестилась. – Здоровенная стеклянная будка и железная рука с тремя пальцами!
Мои собственные пальцы в комплекте пяти штук дрогнули, разжались, и надкушенный пончик упал на пол. Я вытаращилась на подругу, а она сделала честные глаза и мелко-мелко закивала головой. У меня заломило виски, я сильно потерла их, измазав лицо маслом и сахарной пудрой, и вздохнула. Бедный бесцветный живчик Рома Чашкин! Если Джульетте по вкусу мужики с квадратными мордами и некомплектными конечностями, у Ромашки вообще нет шансов! Куда нашему низкорослому альбиносу против такого колорита! Вот интересно, почему Джульетта из множества интересующихся ею красивых здоровых парней выбрала инвалида? По-бабьи пожалела калеку или ей просто захотелось острых ощущений?
– Он инвалид? – уточнила я у Ирки.
– Н-не знаю! – растерялась подруга.
– Как – не знаешь? Может, железная рука у него – третья? В смысле, накладная? – догадалась я.
Мне пришло в голову, что Джулькин партнер костюмировался специально для постельной сцены. Девушка-то ведь надела парик и маску, почему бы и парню не нарядиться Фредди Крюгером?
Ирка наклонила голову и посмотрела на меня исподлобья, как корова. Сходство с удивленным жвачным животным усиливали выпученные глаза и приоткрытый рот.
– Тебе только колокольчика на шее не хватает! – сказала я. – Динь-дон!
– Сама ты динь-дон! – Ирка с намеком постучала себя кулаком по лбу. – Ты все перепутала и ничего не поняла! Железная лапа у парня прямо в будке! И там же всякие кролики!
Я на мгновение представила себе эту анатомическую фантасмагорию и ужаснулась. В следующий момент до меня дошло, что подруга не бредит, а довольно точно описывает кран-автомат! Такой распространенный детский аттракцион, в котором за пятачок можно добыть мягкую игрушку!
– Фу-у-у! – облегченно выдохнула я. – Напугала ты меня, родная! Я уже решила, что Джулькин приятель – редкий урод!
– Конечно, урод! – кивнула Ирка. – Моральный урод! Нормальный человек разве поставит у себя в гостиной аппарат из парка аттракционов?
– Может, он тоже коллекционер? Что, в спальне у него ничего такого не было? – спросила я, вновь вспомнив драконолюба Суржикова. – Скажем, перекидной качельки или пары карусельных лошадок?
– Он и сам жеребец – ого-го! – Ирка вновь заблестела глазами.
– Не отвлекайся!
– Нет, качелей-каруселей и разных прочих механизмов я в спальне не видела! Разве что зонт?
– Какой зонт? – удивилась я. – Они что, занимались сексом под зонтом?!
– Скорее рядом с зонтом, – добросовестно уточнила подруга. – Он стоял неподалеку от кровати и отчасти закрывал мне обзор. Здоровенный белый зонт. Пляжный, наверное.
Я медленно расплылась в улыбке, потом радостно засмеялась и уже в полном восторге звонко хлопнула себя по коленке. Вовсе не потому, что меня развеселила описанная подругой сценка! Просто упоминание цвета зонта поставило все на свои места!
У меня был знакомый, который профессионально занимался фотографией. На начальной стадии карьеры фотохудожника ему не хватало средств на приобретение всей необходимой аппаратуры, поэтому фотокамеру он купил профессиональную, дорогую, а на студийном свете сэкономил. Для направления на фотографируемый объект дополнительного света более или менее успешно применялись два самых обыкновенных зонтика белого цвета.
– Ирка, это они снимают игрушечную порнографию, Джулька и ее парень! – отсмеявшись, объяснила я встревоженной подруге причину моего истерического веселья. – А может, не только игрушечную! Это объясняет и белый зонт, и маску, и парик…
– Так это что же? Я своими глазами видела съемки настоящей порнухи?! – оживилась подруга.
– Очень похоже на то, – кивнула я. – Видимо, наши ребятки – стахановцы-многостаночники! Сначала сами в порнушке снимаются, а потом эротично складывают игрушечки. И ведь как замечательно обосновали присутствие в квартире одинокого мужчины кучи плюшевого зверья: мол, оригинальный элемент интерьера! Кран-автомат в гостиной – это же прикольно!
– Ты считаешь? – Ирка задумалась. – Может, и мне у себя дома такую штуку поставить? А то у нас с Моржиком для развлечения гостей только бильярдный стол!
– И еще мангал, – справедливости ради заметила я.
– Думаешь, и Манюня наш где-то там? – Ирка кивнула на башню и, не дождавшись моего ответа, перешла к следующему вопросу: – Ну, и как же мы будем его выручать?
– Я подумаю об этом завтра, – пообещала я точь-в-точь как Скарлетт.
Мне казалось, что для одного дня приключений уже достаточно. Я ошиблась: настоящее веселье только начиналось!
– Ты домой? – спросила Ирка, когда мы покатили по улицам.
– Нет, – я с сожалением вздохнула. – Я еще обещала Вадику появиться на работе.
Пиф-паф, ой-ой-ой!
Ехать в телекомпанию мне совсем не хотелось, но я сделала над собой усилие и пошла наперекор имевшемуся у меня горячему желанию поскорее попасть домой. А вот мои коллеги, напротив, массово убежали с работы еще до окончания трудового дня. Даже бабки-вахтерши не было на обычном сторожевом рубеже!
Я прошла по пустому коридору, заглянула в редакторскую. Там было пусто, только на гостевом диване кто-то спал, с головой накрывшись большим отрезом бежевого бархата. Этот богатый материал наш изобретательный режиссер Слава с фантазией использует ддя освежения студийных декораций: то стену задрапирует, то кресло накроет, то вообще постелит на пол. Если бы режиссер увидел, что его универсальный бархат превратили в банальное одеяло, он бы очень разнервничался. А нервничающий Слава – это такой взрыв эмоций, в сравнении с которым карнавал в Рио-де-Жанейро – занятие хореографического кружка в Доме инвалидов!
Я вышла из редакторской, плотно закрыла дверь и в этот момент услышала в некотором отдалении громкую пальбу. Стреляли очередью, как минимум из автомата. Мне тут же привиделся разнервничавшийся Слава, производящий показательный расстрел очередного провинившегося техника. Помешкав минуту – стрельба как раз прекратилась, – я двинулась к студии. Толкнула дверь – и обомлела.
На полу просторной квадратной комнаты неподвижно лежали наши операторы, Вадик и Серега. Позы их были крайне неестественными и напряженными: руки вывернуты в локтях, ноги согнуты в коленях, шеи вытянуты. Создавалось впечатление, будто парни наперегонки бежали стометровку и уже у финиша, в момент наивысшего физического напряжения, были сбиты накатившим откуда-то сбоку грузовиком. Или – плясали лезгинку на подоконнике высотного здания и прямо в танце вывалились из окна на асфальт.
Я нервно сглотнула. Вадик и Серега лежали каждый на персональной картонке. Эти подстилочки неприятно напомнили мне тот кусок коробки от холодильника, на котором я сама устраивала дедушку, скончавшегося от паленой ханки. Тут же мне вспомнилась давешняя пулеметная очередь. Ужас, неужто парней кто-то убил? Правда, пятен крови и стреляных гильз я не видела. В растерянности я обвела взглядом пустую студию, и тут из-за фанерной выгородки в углу бесшумно вышел наш режиссер.
Мягко ступая в уютных домашних туфлях и негромко насвистывая, Слава подошел к лежащему Вадику, вкрадчивым движением знахаря-костоправа взял его за ногу и круче согнул ее в коленке.
– Чудненько! – холодея от страха, услышала я, а потом Слава замурлыкал милую детскую песенку:
– Жил на свете человек – скрюченные ножки, и ходил он целый век по скрюченной дорожке!
Полюбовавшись плоским и скрюченным, как сухой табачный лист, оператором, режиссер вынул из кармана белый портняжный мелок и принялся старательно обводить тело по контуру.
«Все, спятил наш Слава! – в ужасе подумала я. – Донервничался!»
Кстати мне вспомнилось, что вспыльчивый режиссер нередко грозил нашим операторам и монтажерам «расстрелять саботажников за сараем». Порой мне казалось, что только отсутствие этого самого сарая и останавливает ярящегося Славу. И вот, значит, страшное случилось! Сбылась мечта идиота! Расстрелял, и даже без сарая обошелся! Два трупа в студии, и еще неизвестно, жив ли тот, кто лежит на диване в редакторской!
Я попятилась и зацепила ремнем сумки ручку двери. Ремень протестующе крякнул. Слава, переместившийся со своим мелком к телу Сереги, быстро поднял голову, увидел меня и засиял безмятежной улыбкой:
– Леванна!
Это у Славы такое сокращение моего имени-отчества: Елена Ивановна – Леванна. Обычно я реагирую на странноватое прозвище спокойно, но на этот раз мне захотелось завизжать и опрометью броситься вон. А режиссер, маниакально блестя очками, добавил:
– Ты как раз вовремя! Тебя-то мне и не хватало!
Я тихо ахнула, после чего вообще перестала дышать. В кратчайшую долю секунды под нарастающий звон в ушах мое воображение дополнило жуткий натюрморт на полу еще одним скрюченным телом – моим собственным!
– Третьей будешь! – подтвердил мою догадку Слава.
Тут уж я не выдержала! Глубоко вздохнула и рванула с места как стайер!
С треском вырвалась из дощатой двери угодившая в ременную петлю ручка сумки, закачалась гипсокартонная стена, линолеум под моими ногами завизжал, как лед под коньками фигуристки. Уже выворачивая на лестницу, обостренным слухом преследуемого охотниками зайчика я уловила позади характерные звуки ожесточенной пальбы и скатилась по ступенькам в полной уверенности, что меня вот-вот настигнет пуля.
Но вместо ожидаемой пули во дворе меня настиг Вадик – живой и невредимый.
– Тпру, мертвая! – крикнул малюточка басом. – Ленка! Куда ты бежишь как ошпаренная?
По инерции я пролетела еще метра три, потом, замедляя ход, обежала фонарный столб и уже шагом вернулась к Вадику. Подавила естественный порыв обойти воскресшего коллегу кругом, как тот столб, с подозрением осмотрела его и недоверчиво спросила:
– Ты живой? Почему это?
– Почему бы и нет? – Вадик пожал плечами, на которых белели следы портняжного мелка.
– Ты же лежал, как мертвый! – возмутилась я. – Как очень, очень мертвый! Как дохлая мышь, которую прихлопнули веником!
– А-а-а! Это Славе для новой выгородки спортивной программы понадобились плоские фигуры бегущих людей, – засмеялся Вадик. – Те, которые нарисовал наш художник, показались Славе неестественными, поэтому он заставил нас с Серегой изобразить бег на месте лежа, обвел нас мелом и получил нужные силуэты.
– Силуэты, – повторила я, переводя взгляд на подъезд.
Там как раз появился наш режиссер. У меня зачесались руки от острого и непреодолимого желания взять затейника Славу за грудки и бить его всем телом о стенку до получения прекрасного мокрого силуэта!