И тогда я использовала тот же приём, что и с Айфингом — приготовила с помощью трав Утты приятный напиток. Вахаи удивилась, что я угощаю её такой роскошью, и я упрекнула себя, что не делала этого раньше. Давно надо было сделать что-нибудь для неё, к тому же сейчас был самый подходящий момент для этого.
Когда она уснула, я соткала для неё такие сонные чары, которые принесут ей радость, какую она пожелает, и оставят эту радость в её памяти. Затем я наложила чары на нашу дверь, чтобы никто не вошёл, разделась, прижала второй свиток к груди и, касаясь лбом его верхнего конца, открыла свой разум магии манускрипта.
И снова в моё сознание хлынула волна, непонятная, слишком запутанная для меня информация. Если бы я имела время разобраться в ней, я, вероятно, получила бы очень многое, но я была в положении человека, перед которым высыпали груду драгоценных камней и велели за короткое время выбрать камни одного вида, так что мне торопливо пришлось выбирать все изумруды, беспорядочно отодвигая в сторону рубины, сапфиры и жемчуг, такие прекрасные, что я всей душой жаждала иметь их.
Мои «изумруды» я выхватывала то здесь, то там. И эти кусочки и частички сведений оказались для меня, когда я проснулась, неизмеримо дороже любых драгоценностей. Я убрала свиток в его футляр и оглянулась на Вахаи. Она лежала на спине и улыбалась. Я ни разу не видела такой счастливой улыбки на её тупом лице.
Когда я накинула плащ на свое дрожавшее тело и дотянулась до очага, чтобы подкинуть в него дров, я снова подумала о том, что можно сделать для моей компаньонки. Незначительное заклинание — и она будет видеть хорошие и счастливые сны каждую ночь до конца жизни. Для того, кто хочет от жизни большего, чем одни лишь сны, такой подарок стал бы проклятьем, для Вахаи же это, по-моему, будет благом. Поэтому я укрепила свои заклинания, а только потом вернулась к тому, что должна была сделать этой ночью.
Мои «изумруды» оказались истинным сокровищем. Как я знала с самого начала, магия Утты была ближе к природе, чем к учению Эсткарпа, теперь же я узнала ещё, что связывающие меня руны держатся на крови. Но при некоторых обстоятельствах кровь можно переломить кровью же. Это очень болезненно и, возможно, опасно для меня, но я решила испробовать этот путь.
Я развернула циновку с рунами и провела рукой по тусклой поверхности. Руны вспыхнули. Затем я взяла длинный нож и воткнула его остриё в вену у сгиба локтя. Из руки ударила сильная струя. Я взяла жезл, который обнаружила при первом осмотре сундука Утты, обмакнула его кончик в кровь и принялась аккуратно прорисовывать каждую руну. От прикосновения окровавленного жезла они переставали блестеть и темнели. Несколько раз мне приходилось погружать нож глубже в рану, чтобы кровь текла сильнее.
Закончив, я наложила на рану целебную мазь и вернулась к остальным чарам. Я не знала точно, какие именно силы Утта призвала для укрепления связывающих меня цепей, но знала, что противопоставили бы им колдуньи. Я называла имена одно за другим, следя за свёртыванием крови. Руны скрывались под кровавой коркой. Когда я решила, что всё готово, я скомкала циновку и бросила её в огонь.
Это было серьёзное испытание. Если я сделала что-то неправильно, то я должна была поплатиться жизнью за свои действия. Но в любом случае будет очень нелегко.
Пока пламя лизало и пожирало циновку, мое тело корчилось от мучительной боли, и я вонзила зубы в губу, сдерживая крик. Я в кровь искусала губы, но выдержала и не вскрикнула, потому что это могло разбудить Вахаи. Я терпеливо наблюдала за циновкой, пока она полностью не сгорела, а затем подползла к сундуку Утты, достала небольшой котелок с жиром и дрожавшими руками, задыхаясь от боли, смазала им всё тело. Моё больное тело всё покраснело, словно не циновка, а я сама лежала в огне очага и корчилась на угольях.
Так были разбиты чары, но сама я после этого испытания была в таком скверном состоянии, что не смогла уйти ни в тот день, ни в следующий. К тому же надо было принять некоторые меры предосторожности, чтобы ни одна собака в лагере не обнаружила мой след и не пустилась в погоню, когда меня хватятся.
Вахаи проснулась на рассвете довольная и с обычной сноровкой принялась за свои обязанности, почти не обращая на меня внимания, кроме тех случаев, когда подавала мне еду. Нашему одиночеству способствовал также буран, нагнавший над нашими шатрами полчища тяжёлых туч, так что все вапсалы сидели по своим жилищам.
К вечеру мне стало лучше, и я уже могла двигаться, хотя и с трудом. Я занялась подготовкой к бегству. Мысль о крепости на мысе крепко засела в моем мозгу. Утта была там, сказала, что это место Силы, и предупредила племя не ходить туда, но она не сказала, что это тёмная Сила. Если я спрячусь там, то избегу преследования, а они припишут моё исчезновение действию магии и побоятся искать меня с собаками и следопытами. Я как-нибудь там укроюсь и буду ждать хорошей погоды, чтобы снова пуститься в путь на запад.
Пока я разбиралась в имуществе Утты, я размышляла о том, что всё сложилось к лучшему, и что я вышла благополучно из этого приключения. Конечно, я не получила обратно всего того, что потеряла из-за сотрудничества с Динзилем, но всё-таки я узнала достаточно, чтобы не представлять угрозы для своих близких, и теперь могла спокойно вернуться в Зелёную Долину.
Я приготовила небольшой пакет целебных трав и всего того, что мне может понадобиться для сотворения чар, которые могут потребоваться в пути, а когда Вахаи легла спать, я собрала запас пищи, отбирая самые питательные продукты и то, что долго не портится при наименьшем объёме.
Я могла отправиться открыто, на глазах всего клана, осматривать руины, и взять сани на часть пути, но потом всё равно придётся нести пожитки в заплечном мешке. Как бы то ни было, прежде всего я должна полностью излечиться от травм, полученных при уничтожении циновки с рунами.
С севера пришёл шторм и бушевал три дня. Завывания ветра напоминали зовущие голоса, так что мы с Вахаи тревожно переглядывались, держась поближе к огню, в котором горели последние запасы топлива и немного трав.
К концу второго дня ветер утих. Вскоре послышалось царапанье в дверное полотнище. На мой оклик появился Айфинг. Он принёс охапку топлива, вынесенного морем на берег и рыбу с серебристой чешуёй, при виде которой Вахаи радостно засопела.
Освободившись от приношений и стряхнув снег со своих тяжёлых мехов, Айфинг посмотрел на меня.
— Ясновидящая… — начал он и запнулся, не зная, как выразить свою просьбу. — Взгляни, что ждёт нас. Такой шторм некогда приносил врагов…
Я достала доску, и он присел на корточки в ожидании. Я спросила его, как выглядят корабли, которых он опасается, и его неуверенное описание напомнило мне салкарские корабли, какие я видела в детстве. Я ещё подумала, что здешние морские волки, возможно, той же крови, что и салкары.
Удерживая в уме это изображение, я закрыла глаза и повела пальцами по доске. Пальцы быстро дошли до конца красной линии, спустились по золотой, а на третьей, зловеще-чёрной, остановились, как будто застряли в ямках. Я взглянула. Они закрепились так близко от верха линии, что я испуганно закричала:
— Опасность! Великая опасность… и очень скоро!
Он вскочил и выбежал из шатра, не закрыв за собой дверное полотнище. Я отбросила доску и бросилась к двери. В начинавшихся сумерках я видела, как он бежит между стенами развалин, время от времени останавливается у некоторых опущенных полотнищ и выкрикивает предупреждение. Скоро всё пришло в движение.
Но слишком поздно! Айфинг неожиданно покачнулся и упал навзничь, успев, правда, выхватить меч, которым уже никогда не сможет воспользоваться. Топор ударил его между шеей и спиной и оборвал его жизнь. Метательный топор — это тоже салкарская штучка.
Айфинг ещё падал, когда между низкими стенами появилось множество бесшумно двигавшихся теней. С другой стороны лагеря донеслись крики: видимо, рейдеры ворвались в некоторые палатки.
Я повернулась к Вахаи, хватая приготовленный мною накануне мешок.
— Беги! Рейдеры!
Она стояла и таращилась на меня с самым тупым видом. Я набросила на неё плащ, повернула к двери и вытолкнула перед собой. Упряжные собаки были выпущены из их общей конуры в центре лагеря и сражались теперь вместе с хозяевами. Я толкала и подгоняла Вахаи, понуждая её идти за мной к северу. Некоторое время она шла, но потом вдруг резко закричала, как бы проснувшись, и, оттолкнув меня, прежде чем я успела снова схватить её, уже бежала обратно, к центру свалки.
Я оглянулась. Будь я такой, как Утта, с её природными силами, я, наверное, смогла бы помочь племени, но от меня им в ту минуту не было никакого толку.
Я повернулась и решительно пошла на север, пытаясь укрываться за редкими укрытиями, оставляя жестокую драку всё дальше за спиной. И тут снова повалил снегопад.
Я оглянулась. Будь я такой, как Утта, с её природными силами, я, наверное, смогла бы помочь племени, но от меня им в ту минуту не было никакого толку.
Я повернулась и решительно пошла на север, пытаясь укрываться за редкими укрытиями, оставляя жестокую драку всё дальше за спиной. И тут снова повалил снегопад.
Глава 8
Метель скрыла всё, что происходило в лагере, а поднявшийся ветер заглушил крики. Временами я даже думала, что выбрала худшее из двух зол, когда убежала, потому что я полностью сбилась с пути. Я шла наугад, пока не наткнулась на едва заметный куст, и в испуге отпрянула. Это подсказало мне, что я, наконец, выбралась из лагеря и нахожусь теперь в зарослях кустарника, закрывавших мою далёкую цель.
Этот кустарник был достаточно густым и высоким, чтобы скрыть меня. Продираясь через него, я чуть не упала в проход, который, видимо, был звериной тропой. Она была такой узкой, и так изгибалась и крутилась, что явно не была прорублена топором, поскольку человеческий род при строительстве дорог предпочитает идти напролом, а не смиряться с вывертами природы.
Высокие стволы сдерживали ярость стихии и я, хотя и спотыкаясь, могла идти довольно быстро. Я была уверена, что чувство направления не окончательно покинуло меня и в конце концов приведёт к таинственному мысу.
Наверное, лучше было бы идти на запад, прочь от моря, но не в такую бурю, да ещё с риском встретить рейдеров. Я считала, что цитадель на берегу послужит для меня отличным убежищем.
Я была так занята своим бегством и размышлениями о ближайшем будущем, что почти не думала о судьбе племени. Вообще-то они привыкли жить в постоянном кругу кровавых междуусобиц и нападений, однако морские разбойники были худшими из врагов. Мужчины захваченного племени встречали смерть, женщины, если они были достаточно миловидными, могли стать младшими жёнами победителей, а некрасивые — рабынями. Это была тяжёлая жизнь, но они в ней родились и другой жизни не знали.
Я и сама прожила свою короткую жизнь в постоянной войне: родилась во время смертельной борьбы с Карстеном, мои родители служили на границе, откуда исходила величайшая угроза, мои братья отправились сражаться ещё до того, как на их подбородках пробился слабый первый пушок. Я вынуждена была привыкать к борьбе в самых разных проявлениях. С тех пор, как мы бежали в Эскор, вызвав этим ярость колдуний, борьба вообще стала для нас привычным делом, а руки словно срослись с оружием. Мы с детства носили щиты, и снимать их никогда не разрешалось.
Поэтому набег не стал для меня такой уж неожиданностью. Будь у меня прежняя Сила, я обвела бы племя защитным кругом, прежде чем убежать. Я взяла бы с собой Вахаи, если бы она согласилась, и я с сожалением вспоминала об Аусу. Но среди других членов племени не было никого, кому я была бы обязана, кого я должна была бы защитить.
Извивавшаяся тропа неожиданно вывела меня к более широкой дороге, пересекавшей мою под углом. Я подумала, что под снегом лежит дорога, ведущая к мысу, и свернула на неё. Вапсалы, в случае победы в сражении, могут искать меня с собаками. Поскольку я оказалась плохой пророчицей, меня могли бы преследовать из мести, но никак не для того, чтобы вернуть меня к себе. Но даже если собаки приведут их сюда, осмелятся ли они последовать за мной в сторону запретных руин.
Буря усилилась. Ветер не давал идти, пелена снега закрывала всё вокруг. Нужно было скорее отыскать какой-нибудь кров, иначе я упаду и буду занесена снегом. Скверный конец!
По обе стороны дороги тянулся кустарник с какими-то тёмными пятнами между ними. Подойдя поближе, я обнаружила, что это кучи камней — остатки каких-то построек. В одной из таких куч нашлась впадина, и я вползла в неё. Она оказалась чем-то вроде пещеры, образованной несколькими упавшими стенами. Здесь я почувствовала себя в относительной безопасности, и снежный занавес скрыл меня там.
Время и ветер нанесли в пещеру множество сухих листьев. Я вырыла себе в них гнездо и набросала на себя для тепла листьев сверху. Затем я развязала свёрток с травами Утты, сжевала горсть сухих листьев и заставила сознание уснуть.
Это не был настоящий сон, я не решилась бы на него в таких обстоятельствах, но всё же он был сродни ему. В таком состоянии я почти не ощущала холода, что было само по себе достижением, поскольку такой холод мог вызвать сон без пробуждения.
Я сознавала, что лежу в темноте, но это не имело значения, я будто бы вся собралась в крошечную частицу, предоставив телу спокойно дожидаться конца урагана.
Сна не было, но не было и размышлений, так как я хотела, чтобы разум мой отдохнул, к тому же активность мыслей могла бы разбить чары, поставленные мной, как барьер от Зла. Это было длительное и терпеливое ожидание; тот, кто долго прожил в Обители, знает, как стойко нужно держаться в подобном состоянии.
К утру ветер ослабел. Ко входу моей норы нанесло целый сугроб снега, так что снаружи почти ничего не было видно, но всё-таки было ясно, что буря прекратилась.
Я вылезла из своего гнезда и достала немного сушёного мяса, растолчённого и спрессованного с ягодами. Набив рот этой плотной массой, я надела заплечный мешок и вышла.
Линию старой дороги отмечали только верхушки кустарника, торчавшие из снега. Пробираться к дороге по сугробам было крайне утомительно. Я запыхалась и устала, но, к счастью, вскоре мне удалось всё-таки выбраться на дорогу. Несмотря на усталость, я хорошо представляла себе в какую сторону я должна идти, и я пошла, если можно назвать ходьбой то, что я проделывала — я скользила, спотыкалась и падала, еле продвигаясь вперёд.
И тут я чуть не погибла. Хорошо ещё, что лёд и снег, измучившие меня, помешали и моему врагу. Айлия, намеревавшаяся вонзить мне охотничий нож в спину, поскользнулась, и мы обе скатились в сугроб. Я выбралась из него как раз вовремя, чтобы встретить её нападение и суметь выбить нож из её руки, а в следующий миг — и вообще сбить её с ног. Нож пропал в глубоком снегу, но Айлия бросилась на меня с голыми руками, царапаясь и кусаясь, и я защищалась как могла.
Хороший удар по голове снова уложил её, и на этот раз я упала на неё коленями и держала, а она плевалась, визжала и скалила зубы, словно бешеный дикий зверь.
Я собрала остатки своей воли и все познания и направила их на неё, и она в конце концов успокоилась и лежала тихо, но в глазах её горела неукротимая ненависть.
— Он умер! — сказала она, и слова её прозвучали обвинением. — Ты убила его!
Неужели Айфинг так много для неё значил? Я была даже удивлена. Видимо, я всю жизнь полагалась на мысленную речь и не научилась судить о людях по другим признакам, как судят те, кто не имеет способностей к мысленному общению. Я-то думала, что Айлии нравится её место второй жены, даже можно сказать — почти первой, а не сам вождь. Значит, я ошибалась в Айлии, и настоящая скорбь погнала её выследить ту, которая, по её мнению, была виновата в смерти её мужа в большей степени, чем воин, метнувший в него топор.
Ненависть глуха ко всему, и если Айлия перешла границу, где её разума могла достичь моя логика, то я оказывалась в весьма затруднительном положении. Я не могла ни убить девушку, ни оставить её здесь. Возвращаться в племя я тоже не собиралась. Оставалось единственное, очень неприятное решение — идти дальше с нежелательной пленницей…
— Я не убивала Айфинга, — сказала я, стараясь подействовать на её сознание.
— Ты виновата. Утта была щитом, она правильно предсказывала. Он думал, что и ты будешь делать так же. Он надеялся на тебя.
— Я никогда не говорила, что у меня власть Утты, — сказала я. — Мне не оставили выбора…
— Ну да! — воскликнула она. — Ты хотела уйти от нас, вот ты и вызвала рейдеров, чтобы скрыться самой, пока они пускают в ход мечи! Ты — чёрное существо Тьмы!
Её слова резали меня, словно острый кинжал. Я всего лишь хотела убежать из племени. Неужели я бессознательно предала их? Ведь я действительно советовалась с рунами только про себя одну, и пренебрегла интересами племени? Динзиль служил Тьме, и, наверное, под его влиянием я слишком близко подошла к таким поступкам, из-за которых могла бы стать проклятой навечно. Неужто на мне осталось пятно, и оно подтолкнуло меня к такому решению, в каком обвиняет меня Айлия? Я была так счастлива, обретая вновь свою Силу — для собственной выгоды, как я теперь выяснила. А в этих делах существует равновесие. Дар, употреблённый во зло, становится злом сам и растёт как снежный ком, так что в конце концов нельзя уже призвать добро — приходит только нечто, искажённое Тьмой. Неужели я до сих так искалечена, что все мои поступки всегда будут вредить другим?
Но ведь имеющий Силу вынужден пользоваться ею. Это естественно, как дыхание. Когда я была лишена Дара, я была призраком, оболочкой, идущей по жизни, не чувствуя и не касаясь её. Чтобы жить, я должна была стать собой, должна была иметь то, что дано мне от рождения. Но что, если это делает меня чудовищем, несущим с собой осколки Тьмы?