Пока Данилов занимался больными, то есть «доводил до ума» новенького и делал ночной обход отделения (мастерство ночного обхода заключается в том, чтобы оценить состояние пациента, не разбудив его), Половникова сидела в ординаторской и слушала музыку на своем мобильнике. Иногда начинала подпевать.
The Smiths, «How Soon Is Now»По отрывку из «Смитс» Данилов сделал вывод о том, что Половниковой не чужд «антикварный» классический рок. Что ж — неплохой вкус у человека, не попсовый. Сам Данилов «Смитс» мог послушать под настроение, а мог и не слушать годами. «Оэйзис» нравился ему куда больше. Под «I Hope I Think I Know» (Я надеюсь, я думаю, я знаю) сразу же вспоминались беззаботные студенческие годы.
«Oasis», «I Hope I Think I Know»Данилов сделал записи в историях, отдал медсестре несколько распоряжений, касающихся «героического майора», еще раз предупредил того, что ни в коем случае не надо пытаться вставать, тем паче — отсоединяться от монитора, каким бы «хорошим» ни казалось самочувствие.
— Все только с нашего ведома и с нашей помощью, договорились?
— А если по маленькому захочется? — спросил пациент, то ли забывший о том, что Данилов собственноручно поставил ему катетер в мочевой пузырь, то ли не понявший, что с ним делал доктор.
— Не захочется, Анатолий Евгеньевич, — успокоил его Данилов. — У вас катетер в мочевом пузыре. Ну, а если захочется по большому…
— Какое там! — скривился Анатолий Евгеньевич. — Я пять дней ничего не ел, не до того было. Только чай с медом пил, вот и все питание…
Придя в ординаторскую, Данилов приподнял чайник, оценивая, насколько он полон, и спросил у Половниковой:
— Будешь что-то пить на сон грядущий?
Намек звучал ясно — сразу пойдешь спать в кабинет начальника отделения или чаю выпьешь?
Спать сном праведных в реанимации не полагалось, да и не получилось бы, а вот подремать часок-другой на диване, не разоблачаясь и внимательно прислушиваясь к звукам, доносящимся из отделения, вполне было можно. Подобный отдых конечно же не восстанавливал все силы, но помогал дотянуть до конца дежурства человеком, а не живым трупом, действующим на автопилоте.
— Нет, спасибо, — не вынимая наушников-«таблеток» из ушей, ответила Половникова.
Данилов не стал доливать чайник — пусть закипает быстрее. Пока вода нагревалась, можно было бы умыться на сон грядущий и почистить зубы, но при Половниковой заниматься подобными интимностями было неудобно. «Ладно, успею еще», — решил Данилов, надеясь, что Половникова вот-вот уйдет.
Надежды оказались напрасными — когда Данилов, сидевший за столом, допил чай, Половникова выключила музыку, встала, положила телефон с наушниками на стол и жеманно потянулась, ухитрившись при этом коснуться Данилова бедром и животом и, благо халат был расстегнут, продемонстрировать ему свой пупок.
— М-м-м! Чертовски хочется мужчину! — объявила она. — Меня всегда после стресса, как только отойду немного, на мужиков тянет.
— У тебя еще куча времени, — ответил Данилов, указывая глазами на часы. — Успеешь съездить домой и вернуться до начала дежурства.
— Нет! — Половникова перестала тянуться и покачала головой. — Мой муж сегодня в наказание оставлен без сладкого…
«Блаженны верующие, — усмехнулся про себя Данилов. — Или ты думаешь, что больше никто не даст твоему мужу „сладкого“? То ли самонадеянность зашкаливает, то ли жизнь плохо знаешь».
Скорее всего — зашкаливала самонадеянность, потому что Половникова, несмотря на все ее старания казаться наивной простушкой, не производила подобного впечатления. Как ни прикидывайся щука золотой рыбкой, зубы все равно не спрятать.
Дважды продефилировав мимо Данилова и отчаянно виляя при этом бедрами, Половникова забралась с ногами на диван и сказала:
— Не бойся, Наташа не будет трепать языком, она не из болтливых.
— Тебе пора, — ответил Данилов и уточнил: — В кабинет к шефу или в «бокс».
— Почему? — Половникова поиграла бровями, изображая крайнюю степень изумления. — Неужели ты такой бесчувственный? Не могу поверить! А если ты стесняешься или боишься…
— Я хочу немного отдохнуть и буду признателен, если ты оставишь меня здесь одного.
Запас вежливости понемногу иссякал, но грубить, повышать голос или как-то еще выходить из себя все равно было нельзя. Во-первых, на дежурстве надо держать себя и свои эмоции в узде, работа как-никак, причем очень ответственная, а во-вторых, не хотелось давать нахалке повода праздновать если не большую, то хотя бы маленькую победу. «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав» — очень верно говорили в древности.
— Разве одному лучше? — усомнилась Половникова. — Странно, странно…
«Сейчас она спросит: гей я или импотент», — подумал Данилов, но не угадал.
— Я чувствую, что ты мне, мягко говоря, не симпатизируешь… — Половникова устроилась поудобнее — вытянула ноги и улеглась на диване, в точности копируя позу тициановой Венеры, только роз в руке не хватало.
Данилов не стал ни подтверждать, ни разубеждать. Только демонстративно посмотрел на часы, вначале на те, что висели на стене, а потом на наручные, которые предпочитал снимать на дежурстве, но иногда, как сегодня, забывал это делать. Часы совершенно не мешали работать, Данилов снимал их, чтобы не разбить в запарке. Это на «Скорой помощи» без часов работать неудобно, а в госпитале во всех помещениях настенные часы висят.
— Не симпатизируешь, — констатировала Половникова. — А раз так, то почему упускаешь такую возможность?
— Возможность чего?
— Отыграться на мне, — Половникова добавила в голос истомы, — подчинить своей воле, заставить выполнять твои желания…
Данилов всмотрелся в глаза Половниковой, оценивая состояние зрачков, и принюхался к воздуху. Вроде как не пьяна и не под кайфом, во всяком случае, зрачки нормальные и «выхлопа» нет. Значит — просто дура, если можно так выражаться о женщине, готовой тебе отдаться. Данилов решил, что можно, умные могут быть настойчивыми, но не назойливыми, назойливость — удел дураков.
— Ты что — совсем? — скривилась Половникова, видя, что ее чары не возымели действия. — То-то я смотрю, что у тебя Наташа такая скучная, как снулая рыба. Ты даже своей сестре внимания не оказываешь!
Она погладила себя рукой по бедру, словно подсказывая Данилову, что ему надо делать.
«Настолько оголодала или просто поспорила с кем-то, что без труда соблазнит меня? — прикинул в уме Данилов. — Или же пытается раззадорить, чтобы потом съездить мне по физиономии и рассказывать всему госпиталю, как усердно я ее домогался и как она меня осадила?»
— А это что, принято? — поинтересовался Данилов.
— Что принято?
— Спать с медсестрой на дежурстве. Я, признаться, думал иначе.
— Когда ничего не можешь, то остается только думать! — Половникова медленно поднялась на ноги, еще раз потянулась, да так, что нижний край рубашки приподнялся чуть ли не до груди. — Ладно, я сегодня добрая, тем более что ты со мной так благородно поделился бутербродами, поэтому если соберешься с силами, то стучись — может, и впущу тебя…
— Дежурный реаниматолог не имеет права выходить из отделения, — напомнил Данилов. — Так что спи спокойно, набирайся сил, я твой покой не потревожу.
Кабинет Романа Константиновича находился снаружи, образно говоря, «на подступах» к отделению. Очень мудрое решение — к начальнику отделения по рабочим вопросам то и дело приходят родственники пациентов и коллеги. В коридоре беседовать не всегда удобно, а превращать реанимационное отделение в проходной двор тоже не годится. Так что вынос начальственного кабинета за пределы отделения — очень мудрое решение.
— Если бы ты, — Половникова указала пальцем на Данилова, — знал, от чего ты отказываешься, то ты бы, — палец изменил направление и стал указывать на пол, — на коленях передо мной бы ползал и молил бы, — палец взлетел вверх, подчеркивая важность сказанного, — чтобы я осталась. Но я бы только посмеялась и сказала: «Нет!» — Палец заходил в стороны, как маятник. — А потом я бы вот так перешагнула через тебя и ушла!
Кабинет Романа Константиновича находился снаружи, образно говоря, «на подступах» к отделению. Очень мудрое решение — к начальнику отделения по рабочим вопросам то и дело приходят родственники пациентов и коллеги. В коридоре беседовать не всегда удобно, а превращать реанимационное отделение в проходной двор тоже не годится. Так что вынос начальственного кабинета за пределы отделения — очень мудрое решение.
— Если бы ты, — Половникова указала пальцем на Данилова, — знал, от чего ты отказываешься, то ты бы, — палец изменил направление и стал указывать на пол, — на коленях передо мной бы ползал и молил бы, — палец взлетел вверх, подчеркивая важность сказанного, — чтобы я осталась. Но я бы только посмеялась и сказала: «Нет!» — Палец заходил в стороны, как маятник. — А потом я бы вот так перешагнула через тебя и ушла!
Половникова высоко подняла правую ногу и, сделав шаг по направлению к двери, остановилась.
— Ты же ушла, — напомнил Данилов, не испытывая никакого смущения под испепеляющим взглядом Половниковой.
Он пересел на диван, вытянул ноги, заложил руки за голову и прикрыл глаза.
Прошло секунд тридцать. Половникова стояла, не двигаясь, и смотрела на Данилова. Данилов открыл глаза и попросил:
— На выходе выключи, пожалуйста, свет.
— Поищи себе другую прислугу! — фыркнула Половникова и вышла.
Данилов прислушался — так, дошла до поста, открыла ящик, чтобы взять ключ от кабинета начальника, что-то короткое сказала Наташе (одно из двух — или «Спокойной ночи» или «Данилов — сволочь»), открыла дверь и вышла из отделения…
— Вот и остался ты, Вовочка, без сладкого, — вслух пожалел себя Данилов и добавил: — Оно и к лучшему, от сладкого зубы портятся.
Провидение достойно вознаградило Данилова — до конца дежурства никого не привозили, никого не переводили и никто из пациентов не «ухудшился». Данилов подремал пару часиков, вышел, обошел свои владения и пошел отдыхать дальше. Между делом подумал о том, как теперь будет вести себя с ним Половникова. Скорее всего, если, конечно, ума хватит, будет делать вид, что ничего не случилось. Если не хватит — будет как-то выказывать свое недовольство.
Половникова выбрала первый вариант. «Доброе утро». «Как прошло дежурство?» «Так, кто у нас тут лежит?» Правда, во время пятиминутки при всем честном народе все-таки попыталась уесть Данилова, ляпнув:
— Владимир Александрович намекал, что он не прочь оставить меня на ночь в ординаторской, но я, как женщина с принципами, предпочла ночевать здесь. Заперлась на ключ и на всякий случай ключ из замка не вынимала.
Данилов благоразумно не стал озвучивать то, что он думал о Половниковой.
— Поздравляю, Владимир Александрович, — сказал на это начальник отделения. — Теперь вы вступили в клуб обожателей и воздыхателей Галины Леонидовны, к которым она причисляет всех мужчин, работающих в нашем госпитале, кроме доцента Суднишникова.
Доцент кафедры гастроэнтерологии Суднишников отметил в прошлом году свой восьмидесятипятилетний юбилей.
— Число моих воздыхателей не ограничивается стенами госпиталя, — гордо поправила Половникова, косясь на Данилова. — И их столько, что хватит на дюжину клубов!
Глава седьмая БЕЛКА В ЧЕРТОВОМ КОЛЕСЕ
Звонок рентгенолога Рябчикова застал Данилова на кухне во время кулинарного эксперимента. Впрочем, эксперимент (свинина с картофелем, черносливом и грибами) перешел в ту стадию, когда ингредиенты уже сложены в горшочки, залеплены сверху тестом и отправлены, как положено, в холодную, не разогретую предварительно, духовку. Теперь оставалось только ждать результата, а ничто так не скрашивает ожидание, как беседа с хорошим человеком, коллегой и бывшим сослуживцем. Есть что обсудить, есть что вспомнить.
— Как ты? Где ты? Все в Склифе? — Голос приятеля показался Данилову грустным.
Впрочем, весельчаком Рябчиков никогда не был, типичный меланхолик с гипертрофированной склонностью к рефлексиям.
— Это ж сколько мы с тобой не виделись? Целую вечность! — Данилов убедился, что нагрев пошел и с духовкой все в порядке, и ушел в спальню, чтобы разговаривать с максимальным комфортом, лежа на кровати. — После Склифа я успел немного поработать физиотерапевтом в кожвене, а теперь устроился в госпиталь МВД, но уже реаниматологом…
Рябчиков, внимательный к деталям, как и положено рентгенологу, забросал Данилова вопросами, касающимися его новой работы.
— Давай про себя рассказывай! — Данилов взял инициативу в свои руки. — Ты вроде как в восьмую туберкулезную собирался?
— Как собрался, так и работаю здесь.
— Нравится?
— Нравится, — вздохнул Рябчиков, — наверное. Получаю больше, чем в поликлинике, но в моем положении деньги уже не радуют…
Данилов знал только одно положение, когда «деньги уже не радуют» — при стремительно ухудшающемся здоровье с удручающей перспективой.
— Рудольф, у тебя все в порядке? — спросил он. — Что-то твой голос мне не нравится. Здоровье как, в порядке?
— Здоровье в порядке, — без особого энтузиазма подтвердил Рябчиков, — только с Юлией мы расстались.
Юлия когда-то работала в одной поликлинике с Рябчиковым и Даниловым секретарем главного врача и по совместительству заведовала кадрами. Рябчиков долго добивался ее расположения, добился, был на седьмом небе от счастья, а теперь вот, оказывается, это счастье утратил.
— На время или навсегда? — уточнил Данилов.
— Навсегда. Окончательно. Уже полтора месяца.
— Навсегда — это с одной стороны грустно, а с другой — не на одной же Юлии свет клином сошелся.
— Это так, но веселее от этого не становится.
— За полтора месяца пора бы и свыкнуться с этой мыслью, — строго сказал Данилов. — Жизнь продолжается, найдешь себе более подходящую спутницу жизни.
— Где мне ее искать? — Рябчиков снова вздохнул. — Я живу в режиме «дом — работа — дом», даже по магазинам не хожу, заказываю продукты с доставкой.
— На работе. Разве там мало женщин?
— На работе у меня женщин хватает, только их средний возраст где-то в районе шестидесяти пяти лет. Я же в туберкулезной больнице работаю, а не во врачебно-физкультурном диспансере. Только не надо спрашивать меня, что мне мешает перейти туда на работу.
— Да я и не думал, — признался Данилов. — Слушай, Рудольф, а тебе не кажется, что надо немного изменить образ жизни?
— Я постоянно думаю над этим, но пока еще ничего не придумал. Ты можешь что-то посоветовать?
— Могу, — подтвердил Данилов. — Для начала запишись в фитнес-клуб. Мне жена недавно подарила абонемент, знаешь, как приятно поплавать в бассейне или на тренажерах попыхтеть?
Поначалу Данилов собирался заниматься каждые три дня, благо суточная работа позволяла посещать фитнес-клуб днем, до начала часа пик, но строго придерживаться графика не получалось. Но раз в неделю Данилов непременно выбирался в «дворец спорта», как он про себя немного иронично называл фитнес-клуб. Несколько раз они попробовали ходить туда вместе с Еленой, но особого смысла в совместных походах не нашли, ведь режим занятий все равно у каждого свой.
— А еще, — продолжал Данилов, — там очень много женщин. Самых разных. Несомненно — есть и одинокие, которые не прочь познакомиться с кем-нибудь из мужчин. Уверен, что некоторые только для этого туда и ходят…
— Ты предлагаешь мне знакомиться в бассейне? — По голосу Рябчикова нельзя было понять, одобряет он эту идею или не очень. — Еще скажи, что все достоинства и недостатки фигуры сразу можно разглядеть…
— И это тоже. А знакомиться в бассейне не обязательно, можно сделать это за чашечкой кофе. Хотя в бассейне тоже очень удобно. Предложишь, например, поплавать наперегонки или же похвалишь ее стиль…
— Какой стиль?
— Плавания! Мы же о бассейне речь ведем, не так ли?
— Надо бы обдумать эту идею, — после недолгой паузы сказал Рябчиков. — А то ведь если не на работе, то и познакомиться негде. В ночных клубах все больше молодежь тусуется, да и не клубный я человек.
— Есть еще выставки, театры, симпозиумы и конференции, — напомнил Данилов.
— Есть, но фитнес-центр мне представляется более перспективным местом. Как-то я упустил из виду подобные заведения…
— Судя по тому, как скоро ты увлекся темой знакомств в фитнес-клубах, твоя печаль не так уж и велика, — заметил Данилов. — Это радует.
— Это общение с тобой так благотворно на меня действует.
— Тогда можно закрепить эффект — приезжай в гости или давай встретимся где-нибудь на нейтральной территории. — Насчет «нейтральной территории» Данилов добавил, зная стеснительность Рябчикова, а не потому, что сразу же пожалел о приглашении в гости. — Пообщаемся, посмотрим друг на друга. Можно хоть сегодня…