– И что ты предлагаешь?
– Пусть папа здесь ляжет. Ему все равно где спать.
– Машуля, раскладушка-то детская. Папа не уместится.
– Уместится! – заверила девочка. – Сон подушки не ищет. Сама говорила. Кто хочет спать, тот спит.
– Вот и спи! – отрезала мать и отвернулась лицом к стене, показывая таким образом, что разговор закончен.
Из сна ее выдернуло Машкино бормотание. Виктор перекладывал дочь на свою кровать.
– Витька! Ну что ты делаешь?! Ну, спит она и спит. Ты же не отдохнешь.
– Том, ей правда неудобно. Пусть выспится.
– Выспишься с тобой, – пожаловалась женщина и натянула на себя простыню.
Рассвет грозил в открытое окно пальчиком. Виктор громко зевнул, и на триста одиннадцатый номер, наконец-то, спустилась долгожданная благодать: Мальцевы спали.
Утро ворвалось шарканьем ног по коридору, хлопаньем дверей и детскими воплями. Маруся открыла глаза, увидела спящих родителей и повернулась на другой бок. Из окна доносились звуки монастырской стройки и гортанные крики трудников. Девочка потянулась – кровать издала жалобное поскрипывание. Машка задрала ноги вверх и со всей силы обрушила их на изрядно потертые временем пружины.
– Подъем! – скомандовала она и обвела взглядом номер. – Подъем, мама! Подъем, папа! Кто рано встает, тому Бог подает!
Родители натягивали на себя простыни, пытаясь продлить утреннее блаженство.
– Ничего себе! – возмутилась Машка и перебралась к матери на кровать.
– Точно – себе ничего! – пробурчала выныривающая из сна Тамара.
– Мамуля! – ласкалась девочка. – Вставай. Я есть хочу.
– И я хочу, – подал с раскладушки голос Виктор.
– Мы есть хотим! – продолжала взывать к материнской совести Маруся.
– А я-то здесь при чем? – не сдавалась Тамара.
– Как при чем? Ты же не встаешь!
– Так ты тоже не встаешь…
– Интересно, как это я встану, когда ты лежишь? – злобно поинтересовался голодный ребенок.
– Так ты тоже лежишь, – отмахивалась женщина.
– Все лежат, – подытожила Машка, – неумытые и голодные. Кто-то же должен встать!
– Вот и вставай. Умывайся.
Маруся вскочила, изо всех сил потянулась и грустно выдохнула:
– Боже мой! Как же я устала! Кто бы знал!
– Отчего это ты устала?
– От жизни, – философски изрекла девочка.
– От какой это такой жизни? – поинтересовался отец, медленно приходящий в чувство после бессонной ночи.
– От трудной, – заверила его дочь и натянула на себя изрядно помятый сарафан.
В ванной девочка пробыла ровно минуту. За это время она умудрилась трижды спустить воду в унитазе, вымыть сухую, так и не встретившуюся с зубной пастой зубную щетку, прополоскать рот, проглотить комочек пасты, оторвать несколько метров туалетной бумаги, намазать материнским кремом для кожи вокруг глаз свои руки и вытереть полотенцем сухое лицо.
– Умылась? – Тамара подозрительно посмотрела на дочь.
Та с готовностью кивнула.
– И зубы почистила? – продолжил допрос с пристрастием Виктор.
Машка обернулась к отцу, ощерилась и предложила:
– Дыхнуть?
– Чем это от тебя так вкусно пахнет, русалка? – Отец притянул дочь к себе.
– Кремом.
– Каким это кремом? – встревожилась Тамара.
– Обыкновенным, – уверила ее Машка.
Так обыкновенный крем пахнуть не мог. И женщина отправилась на ревизию в ванную. Так и есть! Драгоценное содержимое микроскопической матовой баночки с надписью «Аll about eyes rich» уменьшилось ровно наполовину.
– Машка! – завопила Тамара. – Иди сюда, зловредный ребенок.
– Зачем? – полюбопытствовала девочка.
– Сейчас узнаешь…
Маруся отправилась к матери, сопровождаемая Виктором. Тамара стояла взъерошенная и чуть не плакала:
– Этим кремом мазалась?
Машка кивнула.
– Ви-и-ить, – пожаловалась Мальцева мужу, – посмотри: эта чувырла мой крем для глаз ополовинила. Я его только перед поездкой купила.
Виктор помнил, что «перед поездкой» супруга купила не только его, но и еще миллион каких-то баночек, счет за которые соответствовал сумме оплаты квартиры не менее чем за три месяца. Еще Виктор помнил, что ни в коем случае в подобной ситуации нельзя произносить фразу: «Ничего страшного. Подумаешь, какой-то крем!» Поэтому отец семейства сделал строгое лицо и назидательно произнес:
– Маруся! Ведь мама сто раз тебя просила не трогать ее косметику.
– А где там написано, что это ее косметика? – дерзко заявила Машка, глядя исключительно в отцовские глаза.
Мальцев внутренне был согласен с разумной дочерью, но роль, ему отведенная, состояла совсем в другом, и он старался ей соответствовать:
– Мы с мамой объясняли тебе, что такое личные вещи человека. Личные вещи… – Виктор глотнул воздуха, – это то, что принадлежит одному человеку. И, значит, пользоваться ими может исключительно он один. Это как зубная щетка. У каждого – своя…
– А зачем же ты брал мамину, когда забыл свою? – подрезала Маруся отца на бреющем полете. – Личные вещи… – И в Машкином личике проступили черты Виктора Сергеевича Мальцева, – должны… находиться… в личном шкафу. А ванная – место общего пользования. Значит, то, что стоит на полочке, тоже общее.
– Общее? – переспросила Тамара и отправилась в комнату.
– Общее! – победоносно заявила Машка и двинулась вслед за матерью.
Тамара села на кровать, огляделась, вытащила из кипы сваленных на тумбочке дочерних вещей самую красивую тетрадку, купленную той для «личных целей», и выдрала из нее лист.
– Что ты делаешь?! – завопила Маруся и схватилась за перламутровую обложку с таким остервенением, что побелели кончики пальцев.
– Мне листок нужен, – как бы нехотя объяснила Тамара.
– Это моя личная вещь! – запротестовала девочка.
– «Личные вещи должны находиться в личном шкафу», – процитировала женщина Машкин тезис. – А номер – это «место общего пользования. Значит, то, что лежит на тумбочке, тоже общее.
Маруся сдвинула бровки – не поспоришь! – и стала запихивать в недра тумбочки свои вещи, разбросанные по номеру: книжки, тетрадки, карандаши, журналы, украшения, трусы, косметику, даже босоножки. Для надежности прихлопнула дверцу ногой и с чувством выполненного долга оглядела номер – ничего личного! И ничего лишнего!
– Ну теперь-то мы можем идти на завтрак?
– Вполне. – Тамара закончила заправлять постель.
Виктор ждал своих женщин, а про себя поражался скорости реакции собственной супруги. Похоже, не менее быстрой реакцией обладала и его дочь, сдвинувшая материнские баночки на зеркальной полочке в ванной в одну сторону. Для пущей наглядности она забаррикадировала их поролоновой мочалкой. По другую сторону сиротливо покоился отцовский бритвенный станок. По центру располагался стакан с зубными щетками. В местах «общего пользования» теперь царил полный порядок.
– Кладите уже свои вещи на место! – призвала Маруся родителей к соблюдению бытовой дисциплины. – А то как маленькие: везде все раскидывают.
– Так точно! – засмеялся Виктор, и Мальцевы подались на завтрак.
Море дышало. На вдохе позвякивало галькой, на выдохе шуршало. Прозрачное до хрустальной звонкости сливалось с небом. Виктор фотографировал. Маруся жеманно застывала перед камерой, старательно подражая материнским позам.
– Посмотри, меня всю видно? – вопрошала девочка, вытянувшись на берегу.
– Всю.
– Ноги умещаются?
Виктор кивал.
– Длинные?
– Стройные, – уточнял Мальцев.
– Подожди, я сяду, – командовала Маруся и принимала кокетливую позу.
Отец терпеливо ждал, когда его чадо устроится поудобнее.
– Теперь давай, – разрешала Машка и томно улыбалась в объектив.
Тамара из-под навеса наблюдала за фотосессией, отмечая про себя, как неожиданно повзрослела дочь. Вместо суетливой Машки на берегу потягивалась томная девица, наотрез отказавшаяся этим летом купаться в одних плавках.
Отдыхающих почти не было. Неподалеку торчали две яркие палатки, из которых выныривали дикари и, спотыкаясь, брели к душу с пресной водой, где чистили зубы и намыливали головы.
«Боже, что за радость», – морщилась женщина, рассматривая сквозь очки покрытых татуировками загорелых парней, фыркающих под потоками воды. Лишенные смущения, те смачно сплевывали на тусклую гальку, сморкались и в довершение утреннего туалета даже брились.
Тамаре от увиденного становилось брезгливо, и она отворачивалась, интуитивно пытаясь сохранить столь неуловимый отпускной флер.
– Ма-а-ама! – кричала Машка и махала руками, как вертолет пропеллером. – Иди к нам!
Женщина отрицательно мотала головой и смотрела на море, пытаясь понять, движутся виднеющиеся вдалеке корабли или стоят на месте. Иногда с судна спускали лодку, и Тамара следила за ее бегством к берегу.
«За провизией», – придумывала Мальцева и чувствовала себя мудрой и очень проницательной. Лодка причаливала к пирсу. Из нее выскакивали люди, издалека казавшиеся черными запятыми. Ничего необычного не происходило, и Тамара искала для своих наблюдений другие объекты.
«За провизией», – придумывала Мальцева и чувствовала себя мудрой и очень проницательной. Лодка причаливала к пирсу. Из нее выскакивали люди, издалека казавшиеся черными запятыми. Ничего необычного не происходило, и Тамара искала для своих наблюдений другие объекты.
Чаще всего ими становились прибывающие на пляж пансионатцы. Шумные и многодетные, они бросались к свободным лежакам и растаскивали их, как муравьи соломинки. Овладев добычей, отдыхающие любовно покрывали их полотенцами. А те, у кого полотенец не было, маркировали их собственной одеждой, сумками и пакетами.
– Слушай, как-то неудобно, надо было для ребят лежаки занять, – поделился с женой Виктор.
– Надо было, – согласилась Тамара, не глядя на супруга.
– Они же не приехали, – присоединилась Маруся.
– Может, пешком идут, – предположил Мальцев.
– Может… – лениво протянула Тамара.
– А может, они и вообще не придут?! – растревожилась девочка.
– Может, и не придут, – «поддержала» ее мать.
– Тебе что? Все равно? – гневно спросила Машка.
– Все равно.
– И тебе? – продолжила девочка допрос с пристрастием, строго глядя на отца.
Тот не успел ответить, как сверху раздался истошный детский вопль: «Укуси-и-ила!» Из-за бетонной стены показались четверо. Это были вчерашние знакомцы, окрещенные Тамарой «кубанцами».
Впереди шествовал Гена, неся в руках два огромных пакета с надписью «METRO». Издалека было видно, что двигаться ему тяжело: пот катился с него градом, отчего на красной майке проступили неровные мокрые пятна. «Хворает, – отметила про себя Тамара не без ехидства, – «Диоскурия» подкосила».
Следом за ним брел Стас, очевидно злоупотребляющий по утрам стайлингом. Это произвело на Марусю неизгладимое впечатление.
– Смотри! – дернула та мать. – Ничего себе ирокез!
– Чего?! – изумился Виктор, пребывающий в конфликте с молодежными тенденциями.
– И-ро-кез, – по слогам проговорила Машка и прониклась к юноше нескрываемым уважением.
«С девочкой дружбы, судя по всему, не получится», – огорчилась Тамара, следя за восхищенным взглядом дочери.
Женская половина кубанского семейства задержалась наверху. По движениям Вики Тамара быстро догадалась, что та успокаивает дочь. Даша отказывалась спускаться и норовила повернуть назад. Вика сопротивлялась – девочка громко всхлипывала и хваталась за глаз рукой. Что произошло, стало ясно, как только Гена наткнулся взглядом на своего вчерашнего товарища.
– Вите-о-ок! – заорал тот и с остервенением бросил оба пакета на гальку. – А я тебя наверху ищу!
Отдыхающие, как по команде, повернули головы в сторону Мальцевых.
– Ге-ена! – нарочито радостно откликнулся Виктор, ненавидевший публичное внимание. А оно, благодаря Машке и кубанскому другу, похоже, теперь ему было обеспечено на все время пребывания в пансионате.
– Здорово, братан! – нежно просипел Гена и поручкался с другом.
– Здрасте! – вслед за отцом повторил церемонию приветствия Стас.
– Доброе утро, – отгородилась от теплых объятий Тамара. – А где Вика с Дашей? У вас все в порядке?
– Нормуль, – заверил Гена и оглянулся в поисках лежаков.
– Все занято, – подсказал отцу Стас.
– Я шо? Слепой?
– Стас! – поспешила на выручку парню Тамара. – Так что там с девочками?
– Да оса Дашку укусила. Прям в хлаз.
– Ой, да-а-а-а! – нараспев запричитал Гена. – Бедный ребенок – все разнесло.
– Все? – ужаснулась Машка.
– Аха, – хихикнул Стас.
Тамара поднялась со своего места и направилась к лестнице, соединяющей пляж с бетонным парапетом. Борьба между Викой и Дашей, похоже, закончилась, и теперь девочка сидела спиной к морю и устало всхлипывала. Вика терпеливо ее уговаривала и гладила по голове. Почувствовав за своей спиной присутствие чужого человека, Дашка уткнулась в мать, скрывая таким образом признаки неожиданно обрушившегося на нее уродства.
Тамара села рядом и приветливо кивнула расстроенной Вике.
– Не хочет идти, – пожаловалась та.
– Ясное дело, – согласилась Мальцева и обратилась к девочке: – Покажешь?
Даша наотрез отказалась взглянуть на вчерашнюю знакомую.
– Ну и не показывай, – согласилась Тамара и подмигнула Вике. – Даш, наденешь мои очки? Они большие, черные. Тебя за ними-то и видно не будет. Все обзавидуются. На, примерь.
Женщина сняла с себя очки и сунула девочке в руку.
– Они ж дорохие, наверное, – предположила Вика.
– Зато осонепробиваемые!
Последняя характеристика Даше понравилась однозначно, и она нацепила очки на нос. Тамара была права: из-под них торчал маленький подбородок, а нос выглядел мелкой пуговицей.
– Красота! – одобрила Мальцева и еще раз подмигнула Вике. – Пойдемте тогда.
Снять очки, спускаясь по лестнице, девочка отказалась, невзирая на материнские увещевания: «мол, упадешь, споткнешься, сломаешь ручку-ножку». С берега могло показаться, что две разные по комплекции женщины тащат за собой пойманную стрекозу. Но Маруся была далека от подобных ассоциаций. Взгляд ее был предметен и суров: на лице соперницы красовалось то, что было тщательно оберегаемо Тамарой, а посему всегда находилось под жесточайшем запретом. На то были свои причины, как уверяла собственную дочь Мальцева, периодически извлекающая свои очки из-под Марусиного зада. После чего Машка приносила свои извинения, а Виктор со вздохом протягивал супруге пару-тройку тысяч, оберегая дочь от материнского гнева.
Все эпизоды очковредительства Тамара помнила так же хорошо, как прием в пионеры. Машкина память их сохранять отказывалась, потому что девичья. Маруся периодически просила мать примерить хрупкое сокровище и всякий раз натыкалась на полное непонимание.
– Тебе что? Жалко?
– Жалко, – соглашалась Тамара и нежно поглаживала свой имиджевый аксессуар.
Маруся не теряла надежды – «а вдруг?». И вдруг очки оказались на носу вчерашней подруги.
Машка ревниво следила за полетом девочки-стрекозы, и в душе ее назревал бунт:
– Значит, чужим детям носить твои очки можно? – гневно прошипела она подошедшей матери.
– Тихо! – шикнула на нее Тамара и отвела дочь в сторону.
– Мне – никогда! – продолжала возмущаться Маруся. – Я сломаю! А ей можно?
Вика, услышав Машкину тираду, решила, что долг платежом красен, и протянула девочке свои очки:
– Хочешь поносить, Машуля?
Машуля не торопилась с ответом – по лицу пробежало сомнение: соглашаться – не соглашаться?
– А они фирменные? – уточнила девочка.
– Фирмячие, – ответил за жену Гена. – Я-то в очках разбираюсь.
– У Хены бизнес, – пояснила Вика. – Очками торхует.
– Да-а-а? – уважительно протянула Машка и победоносно посмотрела на мать. – Тогда давайте.
Через секунду Маруся красовалась в Викиных очках – ревность исчезла. Женщины щурились, но, с пониманием глядя друг на друга, терпели временное неудобство. Пытались наладить между обеими девицами контакт. Наступила Дашина очередь позавидовать сопернице: Машка являлась обладательницей нарядного купальника, слегка трещавшего от распирающего его тела. Этих деталей Даша, конечно, не замечала. Ранило другое – взрослая форма одежды.
– Снимай сарафан, Дашуля, – поторопила дочь Вика и начала его нетерпеливо стаскивать с дочери.
Девочка осталась в нарядных плавочках, болтающихся на худенькой попке. Притянула мать к себе, что-то прошептала той на ухо, после чего Вика начала рыться в огромном пакете. В конце концов вытащила верхнюю часть детского купальника и заботливо нацепила ее на Дашкину тощую грудь.
– Что я вижу! – зареготал Стас. – Дашуня лифтон надела!
Маруся непонимающе уставилась на мать.
– А что тебе не нравится? – спокойно спросила Вика.
– Так у нее ж титьки еще не выросли! – отрывался юноша.
– Я те ща дам – «титьки не выросли»! – повернулся к сыну Гена, и Стас осекся. – А ну иди эту хадость вымой!
Виктор одобрительно посмотрел на друга, а Вика устало выдохнула:
– Хена… Ну хватит… Оставь его в покое.
– Да я его не трохаю!
– Вот и не трохай.
– А пусть он Дашку не трохает!
– Да не трохаю я никого, – возмутился Стас и отступил к морю.
Его опередили две особы в очках, с визгом влетевшие в воду.
«Пропали очки!» – подумала Тамара и загрустила от забрезживших на горизонте будущего финансовых трат.
Солнце начало припекать. Женщины, чьи глаза оказались лишенными привычной защиты, складывали руку козырьком и следили за бултыхающимися в море девчонками. Барышни отрабатывали кувырки в воде, так и норовя утопить драгоценные материнские аксессуары в закипающем от поднявшихся волн море.
Первой не выдержала Тамара, чувствуя ответственность за передоверенную ее дочери собственность:
– Машка! Выходи!
Маруся притворялась глухой, поворачивала голову в сторону матери, пожимала плечами и показывала на уши – «ничего не слышу!». Потом самозабвенно ныряла, переворачивалась, ловила слетевшие очки и выскакивала, держа их за дужку. Отцы стояли рядом, полностью отдавшись беседе и не обращая внимания на счастливые вопли.