– Ви-и-ить! – обратилась Тамара к «спящему» на боевом посту мужу. – Выгоняй Марусю!
– Все нормально! – перекрывая шум моря, орал супруг и торопился вернуться к прерванному разговору.
Тамара сложившуюся ситуацию нормальной не считала, поэтому, чертыхаясь, поднялась с лежака и направилась к резвящейся дочери.
– Ну все, блин! – процедила Машка сквозь зубы и, отплевываясь, поползла к берегу, вспахивая пузом галечное дно.
– Машка! – строго выговорила Тамара. – Ты что? Глухая?
– Я ныряю, мама. У меня в ушах море. Ничего не слышно, – объяснила девочка.
– Мороженое хочешь?
Машка недоверчиво посмотрела на мать:
– Ну…
Тамара выкатила глаза и ткнула пальцем в ухо:
– Ни-че-го не слы-ы-ышу!
– Хочу-у-у! – заорала Маруся, с легкостью поддавшись на материнскую провокацию.
– А-а-а?! – наступила Тамарина очередь притворяться глухой.
– Хочу-у-у!
Мальцева повернулась спиной к дочери и, махнув рукой, побрела к своему лежаку. Маруся затрусила следом, подпрыгивая на раскаленной гальке. Увидев Вику, стянула с себя очки и протянула их своей благодетельнице:
– Ниче не видно. Спасибо.
Вика со вздохом облегчения кивнула головой и с усердием начала протирать полотенцем покрывшиеся соляными пятнами стекла.
– Целы? – поинтересовалась Тамара.
– Да что с ними станется?
Мальцевой уверенность Вики в благополучном исходе показалась довольно странной. Видимо, у них был разный жизненный опыт.
– Мама! – вызывающе топнула ногой Машка. – Ты что? Глухая?
– Нет, – спокойно процедила Тамара. – Просто у меня в ушах ветер. Ничего не слышно.
Маруся остолбенела от материнского коварства, сработал эффект бумеранга:
– Ты что, обиделась на меня, что ли?
– За что?
– За то, что я из воды выходить не хотела.
– Да нет. У тебя ж в ушах – море. Ничего не слышно.
Маруся сникла. Присела на материнский лежак и заискивающе спросила:
– Может быть, ты хочешь кофе?
– Хочу, – односложно отвечала Тамара, прекрасно понимая, откуда ветер дует.
– Ну я бы могла тебе его принести…
Женщина молчала.
– Ну… или с тобой дойти до кафе…
– Не стоит, Марусь, – отвергла дочерние ухаживания Тамара.
– Мне нетрудно…
– Ну раз тебе нетрудно, то сходи…
– Только кофе? – нарочито отстраненно переспросила Машка.
– Ну почему только кофе?
Маруся замерла.
– Купи себе мороженое. И Даше. Вика, Даше можно мороженое?
Женщина кивнула в ответ, а Машка преисполнилась счастья от материнского великодушия и загарцевала на месте, как необъезженная кобылица.
С берега Тамаре было видно, как ее дочь карабкалась по дребезжащей лестнице советских времен, беседовала с хозяйкой кафе, перемещалась вдоль небольшого прилавка то в одну, то в другую сторону, протягивала деньги, забирала сдачу и крутила головой, рассматривая сидящих за столиками. Получив мороженое, Маруся перебежками направилась к лестнице. Остановилась, пытаясь справиться с соблазном раскрыть нарядный пакетик сразу же, и не смогла. Присела на бетонный выступ, распечатала упаковку и вытянула рожок, по виду напоминающий уродливый гриб с шоколадной шляпкой. Машка с жадностью обгрызла шоколад и, перемазанная, начала спускаться по лестнице.
«Сейчас уронит», – забеспокоилась Тамара.
Ровно на середине коварного спуска так и случилось. Оплавившееся от жары мороженое выскользнуло из вафельного рожка и шлепнулось на ржавые ступеньки.
– Бли-и-ин! – выпалила Машка и растерянно посмотрела на пустой рожок. Мороженого не было. Пузырчатая белая масса просочилась сквозь прутья железной ступеньки и растеклась жалкой каплей на пересыпанной мусором гальке. Делать было нечего. Маруся спустилась вниз, схрумкала пресную вафлю и побрела к своим, разглядывая Дашкину порцию.
Девочка бросилась к Машке, не сумев усидеть на месте.
– На… – протянула та глянцевый пакетик и отвернулась.
Дашка любовно крутила свое сокровище, не торопясь его распаковывать. Маруся, не глядя на счастливую обладательницу заветного лакомства, приземлилась рядом с матерью и с невыразимой печалью уставилась в морское далеко.
– Ма-а-аш, – тронула Тамара дочь за плечо.
Маруся раздраженно повела плечиком и не ответила.
– Машуля, – ласково позвала женщина.
Суровое Марусино сердечко дрогнуло, и она горько заревела.
– И шо мы плачем?! – бодро, на весь пляж, поинтересовался Гена.
– Машка, ты чего? Что случилось-то? – вторил ему озадаченный Виктор.
Даша, усердно облизывая свое мороженое, пробурчала:
– Она мороженое уронила, когда спускалась.
– Как всегда… – процедил Мальцев.
– И все? – удивился Гена. – А ревешь так, словно тебя оса тяпнула. Прям в хлаз, вот как Дашку.
– Оби-и-идно… – всхлипывала Маруся.
– Та ерунда-а-а! – заверил девочку Гена. – А ну иди сюда, Стас.
Стас стоял рядом и не шевелился.
– Ста-ас, – нетерпеливо воззвал к сыну волшебник. – Я кому сказал? Иди сюда.
– Да здесь я, – буркнул парень, пытающийся собрать в утренний ирокез мокрые после моря волосы.
– Я что, глухой? – поинтересовался отец, неожиданно обнаруживший исчезнувшего сына в двух шагах от себя.
– Ну-у-у… – приготовился юноша.
– А ну иди наверх – купи Марусе мороженое. И себе.
– На фиха мне мороженое? – удивился Стас. – Я есть хочу.
– А шо? Мороженое – это тебе не еда?
– Хена… – вмешалась Вика, чувствуя знакомый крен в беседе родителя и сына.
– Ну шо Хена? Ну пусть купит себе еду.
– Хачапур? – подсказал Стас.
– Да хоть два! – геройски авансировал кубанец.
И Стас пошел. И купил Марусе мороженое. И принес его девочке целым и невредимым. И увидел в ее глазах любовь.
К Гене.
Возвращались с пляжа порознь: Мальцевы – по серпантину вдоль сталинской дачи на пансионатской машине, кубанцы часом позже – пешком, вверх по монастырской тропе.
Выскочив из «пазика», Машка дождалась родителей и вместе с ними чинно прошествовала ко входу в пансионат. У дверей орали две колонки, транслируя абхазское радио «Рио Рита»: «Я твой Алладин // Номер один…»
Опершись о перила крыльца, приплясывала красавица Зара, отчаянно вращая крутыми бедрами. Рядом с ней примостился юноша низкого роста в бейсболке, спортивных штанах и сланцах, надетых на белые носки. Весь его вид говорил о том, что «Алладин номер один» – это он и есть. Просто пышногрудой красавице нужно перестать вертеть головой по сторонам и обратить внимание на него, «номер первого».
Зара была другого мнения о достоинствах молодого человека и потому на всякого поднимающегося по ступенькам мужчину смотрела выжидающе и кокетливо, томно прикрывая глаза насурьмленными ресницами.
Увидев Мальцевых в полном составе, восточная красавица покинула наблюдательный пункт и переместилась на ресепшен. К кафедре подскочила Маруся и попросила ключ. Не отрывая глаз от Виктора, Зара с обольстительной улыбкой под названием «Только для тебя» протянула красный брелок девочке.
Улыбка сорвалась с очерченных губ и врезалась Мальцеву прямо в лоб, отрикошетив в Тамару. Женщина повернулась к Заре, пытаясь определить, где именно находится источник сумасшедшей энергии, – улыбка исчезла.
Тамара перевела взгляд на Виктора и, наклонившись к его уху, нежно уточнила:
– Тоже Генина знакомая?
Мальцев покраснел.
Как нельзя кстати, перед родителями возникла Машка, протягивая руку с ключом и горстью карамелек:
– Смотрите, что Зара дала.
Тамара из горсти конфет выудила ключ и переспросила:
– Кому?
– В смысле? – опешила Маруся, не подозревающая, что презентовать конфеты можно еще кому-нибудь, кроме нее.
– Мама шутит, – поспешно пояснил Виктор.
– Ну и шуточки у тебя, мам! – возмутилась Машка и на всякий случай засунула конфеты в задний карман отцовских шорт.
«По назначению», – отметила Тамара и, обернувшись к Заре, великосветски обронила:
– Благодарю вас.
– Не за что, – ответила восточная красавица, глядя в упор на мадам Мальцеву.
– Я моюсь первая! – известила Маруся притихших родителей. – Мама – вторая. Ты – потом.
Дольше всех принимал душ Виктор, пытаясь оттянуть встречу с супругой на временно «домашней» территории. Машка не выдержала и забарабанила в дверь:
– Па-а-ап! Ты чего так долго?
– Бреюсь, – отрапортовал Мальцев и взглянул на себя в запотевшее зеркало. Ничего не было видно. Виктор провел рукой по стеклу и обнаружил в нем виноватое лицо мужчины лет сорока с оттопыренными ушами. Как в школе, Мальцев прижал кончики ушей к голове и попытался придать своему лицу надменное выражение. Надменного не получилось, вместо него на Виктора смотрел Пьеро с опущенными уголками губ.
«Да в чем я, собственно, виноват?» – рассуждал про себя застигнутый врасплох мужчина.
«Ни в чем», – успокаивал его Пьеро.
«Да в чем я, собственно, виноват?» – рассуждал про себя застигнутый врасплох мужчина.
«Ни в чем», – успокаивал его Пьеро.
«Тогда и не буду оправдываться!»
«И не надо», – Пьеро грустно кивал головой.
«Мне что, пятнадцать лет?» – продолжал беззвучный диалог Виктор.
«Нет, скоро сорок», – молча подсказывало его отражение.
– Черт! Скоро сорок! – неожиданно для самого себя воскликнул Мальцев и весь сжался от звука собственного голоса.
– С кем это он разговаривает? – изумленно посмотрела на мать Маруся.
– Сам с собой, наверное, – предположила Тамара и подняла левую бровь.
– Сам с кем? – не поняла девочка.
– Сам с собой.
– Опять ворчит, – обозначила отцовское настроение Машка.
– Порезался, может.
– Па-ап, – с энтузиазмом заколотила в дверь Маруся. – Ты что? Порезался?
Виктор распахнул дверь.
– Да что это такое, в конце концов? – возмутился Мальцев. – Могу я побыть наедине с собой хотя бы минуту?!
– Да ты уже сам с собой минут двадцать, – обиделась девочка и удалилась в комнату.
«Вот так новости! – отметила про себя Тамара. – А как же семейный отдых?»
– Почему он на меня кричит? – поставила вопрос ребром разгневанная дочь.
– Потому что нервничает, – объяснила мать.
– А почему он нервничает?
– Или хочет есть. Или хочет спать.
– Это не повод! – по-взрослому подытожила Маруся.
– Еще какой повод! – уверила ее Тамара.
– Разве это повод?! – усомнилась в материнском доводе Машка.
– Для мужчин – да, – поддержала женскую тему Мальцева.
– А для женщин?
– И для женщин повод.
– Для всех? – не успокаивалась Маруся.
– Для большинства.
– И для тебя? – с надеждой уточнила Машка.
– И для меня, – призналась Тамара.
Маруся с нескрываемой радостью от обнаруженного в матери изъяна уселась рядом. Ждали появления Виктора.
Тот вышел угрюмый, обмотанный полотенцем. На глянцевой после бритья физиономии виднелись клочки туалетной бумаги с кровавыми разводами.
– В тебя стреляли? – миролюбиво спросила Тамара.
– Стреляли, – буркнул тот и начал раскладывать на подоконнике мокрые плавки и купальники.
В столовую бежали бегом, словно три рысака в одной упряжке. Зря. Около закрытых дверей толпились отдыхающие, красные после солнечных ванн и потные от изматывающей духоты. Гениного семейства среди них не наблюдалось, и разочарованная Маруся уединилась под сенью пальм. Туда же подтянулись и голодные родители. Сели на импровизированные сиденья-пеньки, торчащие из неухоженного газона. Того и гляди развалятся. В зарослях травы Тамаре мерещились змеи, чему немало поспособствовали активно распространяемые отдыхающими легенды и предания, окутавшие сталинскую дачу. На асфальтовой дорожке женщина чувствовала себя увереннее, но двигаться было лень, поэтому она забралась на трухлявый пенек с ногами. То же самое сделала и Машка, правда, не из боязни, а из интереса, подпитываемого бурлением неиссякающей энергии. Долго в одном положении девочка находиться не могла и скоро слезла.
– Подвинься! – приказала она отцу.
Виктор послушно пересел на край впечатляющего размерами пня. Маруся устроилась рядом.
– Какие приятные люди, правда? – задала девочка вопрос в никуда.
Никуда не отвечало.
– Люди какие, приятные… – жаждала подтверждения Машка.
Разморившиеся от жары родители интригующе молчали. Тогда Маруся в третий раз предложила тему для обсуждения и толкнула отца в бок:
– Приятные ведь?
– Кто?
– Люди, говорю.
– Эти? – Виктор кивнул головой на распределившихся по группам пансионатцев.
– Ты их видишь?
Мальцев с тревогой посмотрел на свое чадо, подозревая солнечный перегрев.
– А ты? Не видишь?
– Не вижу, – пожаловалась девочка. – Ни-кого не вижу.
Виктор беспомощно взглянул на жену, не разделяющую его беспокойства.
– Потому что их нет, – подытожила Тамара.
Мальцеву поплохело.
– Ты что, тоже никого не видишь? – вкрадчиво спросил он супругу, подозревая и у нее перегрев.
– Нет, – лаконично ответила Тамара.
– Мама, а где они?
– Сейчас подойдут.
– Ну что так долго-то! – нервничала Машка, привыкшая приходить в школу за час до начала занятий. Как объясняла она негодующим родителям, это давало ей определенные преимущества: «Понимаете, я – первая. Еще учителя нет, а я уже есть!» – «Так закрыто же еще».
Виктор устал находиться вне разговора и поинтересовался:
– А вы о ком?
Женская половина семьи Мальцевых непонимающе уставилась на своего мужчину. Девочки переглянулись и удержались от ответа. Ответ пришел сам собой в виде поднимающихся к столовой кубанцев.
Шли парами. Впереди – грузно ступающий Гена, что-то объясняющий Стасу и при этом отчаянно жестикулирующий. Позади – безвкусно одетая Вика, держащая за руку упирающуюся Дашку.
– Хорошая семья, – поделился Виктор. – Только сколько же Вике лет, если у нее такой взрослый сын?
– А с чего ты решил, что это ее сын? – поинтересовалась Тамара.
– А чей же?
– Гены.
Дальше Мальцева кратко изложила свое видение ситуации:
– Гене где-то сорок – сорок два. Это его второй брак. Стас – от первого. Ему лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. Вике – от силы тридцать три. Ну, может, тридцать два…
– Тридцать три, – буркнула Машка, еле удерживающая себя от того, чтобы не броситься навстречу «приятным людям».
– А ты откуда знаешь? – Виктор почувствовал себя обойденным.
– Дашка сказала… Ну-у-у? – обратилась Маруся к матери. – Дальше что?
– Дальше то. Гена либо бывший военный, либо бывший спортсмен.
– Футболист… – подсказал муж.
– Не знаю, – пожала плечами супруга. – Периодически закладывает за воротник, потом становится идеальным мужем и отцом. Любит компании, рассказывает одни и те же анекдоты и думает, что разбирается в политике и в людях.
– А Вика? – подсказала Машка.
– А Вика – хорошая девочка. Не исключено, что тоже бывшая спортсменка. Может быть, гимнастка. Любит своего Гену до беспамятства. Любимое занятие – спасать мужа от пьянства, дочь – от болезней. Общительна, смешлива. Самооценка – ниже плинтуса.
– Это как? – не справилась с текстом Маруся.
– Что – как?
– «Самооценка ниже плинтуса» – это как?
Тамара осеклась, почувствовав, что наговорила в присутствии дочери лишнего, и пошла на попятную:
– Долго объяснять.
– Я терпеливая, – уверила мать Машка, а Виктор покрутил пальцем у виска. Надо было как-то выпутываться, и Тамара ретировалась с места событий, обратив внимание своих родственников на то, что дверь в столовую наконец-то открыли.
Поток страждущих влился в отверстые двери и быстро рассредоточился: пансионатцы радостно занимали заветные места за столами, покрытыми заляпанными клеенками.
– Их что, не моют? – брезгливо заметил Виктор.
– Моют. Я видела, – обнадежила его Маруся.
– Значит, плохо моют, – не сдавался отец. – Все липкое.
– Не обращай внимания на мелочи, – посоветовала девочка и с жадностью выпила компот.
– Может, есть смысл начинать обед с супа? – остановила дочь, потянувшуюся за вторым стаканом, Тамара.
– А что у нас на суп?
Женщина сняла с кастрюли крышку и с интересом заглянула внутрь – в нос ударил терпкий запах аджики.
– Харчо.
– Это такое красное и перченое? – уточнила Машка.
Тамара кивнула.
– С рисом? – брезгливо скорчилась Маруся.
Мать не удостоила ее ответом, понимая, с какой целью задаются наводящие вопросы.
– Тогда – исключено! – отрицательно помотала головой Машка.
– Это почему это?
– Перченая еда не для детских желудков, мама, – напомнила расцветающая при мысли, что минет ее чаша сия, Маруся. – Пусть папа ест. Он любит.
Довод был убедительный. Тамара решила не сопротивляться.
– Тогда что?
Девочка оглядела стол и, не увидев второго, с лукавыми искорками в глазах печально изрекла:
– Тогда, боюсь, ничего. Только компот.
– Ты свой выпила, – напомнила ей мать.
– Ну ты же еду компотом не запиваешь!
– А вдруг? – ехидно поинтересовалась Мальцева.
– Не стоит менять привычки, мама, – назидательно посоветовала умудренная чужим опытом дочь и подвинула к себе стакан.
Виктор, понимая, что тоже может остаться без компота, попытался решить проблему, пока та не возникла, и залпом выпил свою порцию.
– Куда ты торопишься? – не поняла Маруся отцовского маневра.
Тот отвечать отказался и вожделенно посмотрел на жену, сосредоточенно размешивающую легендарное абхазское харчо в облупившейся по бокам кастрюле. Тамара, видя шальные от голода глаза супруга, поторопилась и передала Виктору дымящуюся тарелку времен советского общепита.
– Приятного аппетита, – пожелала она мужу, на что тот буркнул в ответ: «И вам того же», и приступил к священнодействию.