Не помня себя от страха, Машка пролетела мимо отца и взвилась по лестнице, ведущей к стеклянным дверям пансионата.
– Маруся! – крикнул ей вслед пропавший папаша и вскочил в дверь следом за промелькнувшей дочерью.
– Скорее! – голосила девочка у ресепшн и пинала ногой кафедру.
– Что ты кричишь? – поинтересовалась Вета и на всякий случай поправила «муравейник» на голове.
– Та-ам! Та-ам! Ма-а-ама!
– Что с мамой? – поддавшись общей панике, заорал Виктор.
– Она не мо-о-ожет!
– Что-о-о-о?! Что-о-о не может?! – Мальцев схватил визжащую дочь за плечи и начал трясти.
– Ни-че-о-о не может! – обнадежила его Машка и отчаянно заревела.
– А-а-ах! – разом обмяк Виктор Сергеевич и схватился за сердце.
– Па-а-апа! – пришла Марусина очередь пугаться до беспамятства. – Па-а-апочка!
Холл пансионата стремительно наполнялся публикой, утомившейся от бессобытийного отдыха и потому жаждущей драматических зрелищ. В первые ряды было не пробиться: вокруг «осиротевшей» семьи Мальцевых образовалось плотное кольцо сочувствующих.
– Ай-я-я-я-й… – зацокал Заур над ухом раскрасневшейся от волнения Веты. – Все-таки бэ́да…
Услышав слово «бэ́да», женщины всхлипнули и предложили усадить обмякшего Виктора Сергеевича на диван.
– Лучше водки! – заявил кудрявый Истомин и строго посмотрел на Заура.
Тот медленно положил свою пальмовую ветвь на кафедру и вопросительно посмотрел на жену.
– Нада, – сказала Вета и достала из холодильника пластиковую бутылку с чачей.
– Папа! – бросилась Машка к Мальцеву. – Не пей! Хуже будет!
– Хуже не будет, – пообещал ей Заур и на всякий случай поинтересовался у жены: – Может, «Скорая» не может проехать?
Ответила Маруся:
– Проехать может. Просто колесо застряло в полу. Мама не может вытащить. Тетя кричит. Нужно вести мужчин…
Виктор Сергеевич, услышав дочернюю тираду, осторожно приоткрыл глаз и слабым голосом уточнил:
– Жива-а-а?
– Не знаю, – уходила от ответа Машка, – наверное, жива, раз колесо выдергивает.
– Какое колесо, девочка? – Вета пыталась контролировать ситуацию.
– Обыкновенное колесо. От коляски. Там тетя больная на коляске. Колесо в полу застряло. Она кричит. Мама не может вытащить. Сказала – приведи мужчин.
– Где она? – Голос Мальцева набирал силу.
– Ну, господи, папа! Где она? Где ж ей быть? В столовой!
Виктор Сергеевич вскочил с дивана и, разрезая сомкнувшийся вокруг него строй отдыхающих, бросился к дверям. Маруся – за ним. А за ней и вся пансионатская аудитория. Замыкал процессию Истомин, задержавшийся рядом с Зауром, замершим со стаканом чачи в руках.
– Рука бойца колоть устала? – бодро пропел Истомин и бережно вынул сосуд из рук аборигена.
– Это стоит деньги, – слабо сопротивлялся Заур, озираясь по сторонам в поисках супруги с «муравейником» на голове.
– Пустое, – вернул ему стакан Истомин и чинно удалился.
Мимо пансионата по асфальтовой дорожке к соседнему корпусу, именуемому в прайсе не иначе как «люкс», двигалась команда из двух с половиной человек. Сидящая в коляске «половина» по-прежнему мычала, но уже радостно, прикрыв глаза от бьющего в них солнца. Возраст скрученной параличом женщины легко укладывался в интервал между двадцатью и сорока по причине застывшего на лице страдания. Страдание жило в напряженных мышцах, в вытаращенных глазах, в иссохших ногах и узловатых пальцах. Блаженная улыбка то и дело всплывала на покрытом глубокими морщинами лице и делала страдание еще более очевидным.
Катила инвалидное кресло маленькая волонтерка с накачанными от вечного поднятия тяжестей руками. Тамаре свою подопечную она не доверила, но идти рядом позволила. Мальцева в этой компании чувствовала себя неловко: руки-ноги целы, платье – яркое, загар – ровный, вся какая-то неприлично благополучная. Тем не менее уйти не решалась и тащилась рядом, пытаясь поддерживать в целом неуместный разговор.
На все вопросы волонтерка отвечала торопливым «да-да-да», всякий раз переспрашивая свою подшефную: «Правда, Верочка?» Та, услышав свое имя, начинала протяжно мычать, видимо, таким образом демонстрируя свое согласие.
«Этот стон у нас песней зовется…» – мысленно процитировала Тамара и тут же одернула себя за недопустимость контекста.
– Как вы справляетесь? – заменила она прыгающую на языке цитату.
– Да-да-да… – пропела волонтерка. – Мне монахи помогают. Правда, Верочка? – Верочка жизнерадостно замычала. – Они меня знают – не первый год сюда ее привожу. Да-да-да. Правда, Верочка?
– Подождите, – остановилась Тамара. – Вы что, ее родственница?
– Да-да-да… Все мы родственники. Правда, Верочка?
Больная не ответила. Мальцева вопросительно подняла брови.
– По Христу все мы сестры и братья…
– Вы монашка? – упорствовала женщина.
– Да-да-да… Какая разница?
– Как какая разница? – изумилась Тамара. – Это же труд. Тяжелый труд. И… огромная ответственность.
– Суета… – оборвала ее волонтерка и остановилась у входа в корпус. – Я из «Ковчега».
– Откуда? Из «Ковчега»?
– Да-да-да… Тут многие из «Ковчега»…
– Это что, какая-то религиозная организация? – уточнила Мальцева.
– Можно сказать и так…
Теперь Тамаре стало понятно, почему в столовой пансионата только ее семья не осеняла себя крестным знамением, садясь за стол и вставая из-за стола. «Паломники!» – догадалась женщина и собралась было выяснить о «Ковчеге» все, но не успела, ибо в спину ей врезалась счастливая Машка и радостно затараторила:
– Значит, вытащили? А я мужчин привела – там нет никого. Сказали – ушли уже. Дайте я покачу. Не буду я никого трясти. Конечно, аккуратно. Папа чуть не умер там…
– Ка-а-ак это чуть не умер?! – всплеснула руками Мальцева. – Чего ты несешь?
– Ниче я не несу, – отбивалась от матери девочка, вожделенно глядя на волонтерку. – Давайте?
– Да-да-да… Не надо. Я сама.
Маруся, сбившись от неожиданного сочетания «да-да-да… не надо», в недоумении перевела глаза на мать и оторопела. Тамара стояла бледная, но выражение ее лица дочери не понравилось.
– Что-о-о-о?! – заорала Тамара, от чего Машка содрогнулась, а сидящая в кресле выгнулась и завыла.
– Ты чего, мам?
– С отцом что-о-о?!
– Да ниче, – заверила ее Маруся. – Вон он.
Мальцева обернулась и увидела Виктора, бережно поддерживаемого под руку кудрявым Истоминым. Увидев, с какой страстью супруги бросились друг к другу, тот тактично отошел в сторону и галантно поприветствовал волонтерку:
– Здравствуй, сестра!
– Да-да-да…
– Помочь?
– Если нетрудно, – ответила та и взялась за левое колесо.
Кресло подняли на «раз-два» и вкатили на недавно выложенную плиткой террасу. Маруся активно суетилась поблизости, избегая смотреть в сторону обретших друг друга родителей. Нюансы случившегося происшествия стали достоянием общественности только к вечеру, а семья Мальцевых устала принимать поздравления по поводу столь удачного воссоединения.
В завершении Виктор Сергеевич Мальцев напился и рассказал Истомину все.
История любви (очень короткая)
Как и положено, это была весна и соки двигались не только внутри деревьев. Она приехала издалека (очень может быть, что из-за границы). И была не похожа ни на кого. Ни на соседку по парте, ни на соседку по подъезду, ни на дочь родительских знакомых. На нем были красные кеды, а на ней непонятно что было. Это неважно.
Важно, что к нему пришла любовь с первого взгляда и осталась. Только немного обросла бытовыми подробностями. Но это не отменяет ее актуальности в наше трудное время. Потому что бабы – они бабы. Дуры они! Это точно. Это тебе любой мужик скажет…
КОНЕЦУтром Мальцев обнаружил себя в чужом номере, на чужой кровати и рядом с чужими мужиком. Было холодно. Виктор Сергеевич долго не мог понять, откуда среди жаркого абхазского лета взялся арктический воздух. Ответ оказался до обидного банальным: датчик температуры на кондиционере мигал зеленой лампочкой на отметке «снег».
Мальцев попытался просканировать свое положение в чужом пространстве, дабы определить дальнейшую стратегию поведения, но не сумел. Мутило с такой силой, что стратегия не выстраивалась. Вернее выстраивалась, но включала в себя пока один-единственный пункт под названием «зигзаг». С кровати до туалета и обратно. Если был бы и второй пункт, то он именовался бы «Тамара». Но приступить к его выполнению пока не было никакой возможности.
Виктор Сергеевич попытался было привстать с гостеприимного ложа, но безуспешно. Поэтому решил сменить тактику и покидать любезно предоставленную четой Истоминых кровать постепенно. Дискретно, так сказать. Сначала – одну ногу. Потом – другую… До рук дело не дошло. Помешал Истомин.
– Коллега! – хрипло протянул кудрявый товарищ. – Уж не собираетесь ли вы ретироваться тайно?
– Коллега! – хрипло протянул кудрявый товарищ. – Уж не собираетесь ли вы ретироваться тайно?
– Что вы?! – оскорбился Мальцев и нечаянно назвал своего благоприобретенного друга «маэстро». Назвал и испугался собственной смелости. Имени своего товарища он не помнил, а вот это дурацкое «маэстро» все время крутилось на языке. И, похоже, Истомина оно вполне устраивало.
– Тогда, коллега, не форсируйте события и сохраняйте неподвижность, это поможет избежать вам определенных неудобств, доставшихся нам в наследство от вчерашнего праздника, – витиевато высказался Истомин и облизал высохшие в морозном воздухе губы.
– Маэстро, – не остался в долгу Мальцев, – а где же, позвольте спросить, ваша драгоценная половина?
– Что вы имеете в виду, коллега? – уточнил Истомин. – Рояль?
«Господи! – взмолился про себя Виктор Сергеевич. – Значит, рояль не привиделся! Значит, был рояль!»
И вслед за восстановленным в сознании образом рояля Мальцеву явилась вся цепочка вчерашних событий, начиная с того места, когда гнусная девочка Оля-Лиза пообещала скорую смерть всей его семье. Сначала (и это помнилось довольно четко) бесславный конец поджидал Марусю, собиравшуюся выпасть из окна третьего этажа. Потом – Тамару. Детали ее гибели младшая дочь Истоминых обсуждать с Виктором Сергеевичем категорически отказалась. Ну а судьба самого Мальцева после вынесенного приговора никаких сомнений у него лично уже не вызывала.
Ко всему прочему, масла в огонь подлила Фьяметта, рассказав Виктору историю о том, как неоднократно эта маленькая негодяйка со стопроцентной точностью определяла стоящего за их дверью посетителя и звонящего на их номер абонента. Вернувшийся с пляжа брат малолетней вельвы с готовностью подтвердил материнские слова:
– Уж эта дура как скажет, так скажет!
– Женя! – взвизгнула Фьяметта. – Как ты можешь?!
– А че такого-то? – искренне изумился подросток. – Помнишь, она вчера сказала: «Не смейся, а то подавишься» – и я подавился.
Костя Истомин, наблюдая за реакцией Мальцева, решил снять напряжение и успокоить, возможно, нового друга:
– Вы так не переживайте, коллега! Мы уже к ее прогнозам привыкли. Отнюдь не все они, кстати, сбываются. Вот, к тому же, и ваша Маша явилась. Из чего следует, что Лизавета частенько ошибается. Правда, мама?
Фьяметта с готовностью поддержала мужа:
– Правда, папа! На все воля Божья!
Неизвестно, чью волю воплощала в жизнь белокурая сивилла, но Виктору Сергеевичу Оля-Лиза строго-настрого приказала в столовую не ходить:
– А то умрешь!
И склонный к мистицизму бытовой атеист Мальцев внял голосу судьбы и стремглав понесся в сторону Новоафонского монастыря ставить свечку за здравие себя и своей семьи. Этим и объяснялось отсутствие Виктора Сергеевича за обедом и, между прочим, за ужином в том числе.
Впрочем, вчера за ужином работники столовой пансионата «У монастыря» недосчитались сразу двух семейств – Мальцевых и Истоминых. Зато расположенное прямо на пляже семейное кафе «У Алика» не могло закрыться до рассветной дымки. Владелица кафе – знаменитая танцовщица Майя Герзмава – привычно ворчала, безостановочно пила кофе и курила тонкие сигареты. Тамара настойчиво звала «Маечку» к столу, но та категорически отказывалась и предпочитала наблюдать за посетителями из-за своей деревянной стойки.
– Знаете ли вы, кто это? – торжественно вопрошал Виктор и заговорщицки подмигивал жене.
– Боже мой, – щебетала счастливая Фьяметта, – конечно же, нет!
– Это та, кого называют королевой абхазского танца, – цитировал Мальцев строки путеводителя по Абхазии.
– Боже мой, – ахала Истомина и складывала на груди руки. – Ты слышишь, Костя?
– Слышу, – отзывался тот и старательно что-то рассматривал на своем телефоне, не торопясь разделять восторги жены.
– Костя, – трогала его за плечо Тамара. – Что вы там все время изучаете? Новости в Интернете?
– Что вы, Тамара Николаевна, – интеллигентно возражал Истомин, отчего возникало чувство, что он паясничает, – уточняю информацию.
– Какую?
– Действительно, – читал он с экрана телефона. – Майя Герзмава – народная артистка Абхазии и Адыгеи. Королева… так-так-так… Выдающаяся танцовщица Кавказа ХХ века…
– Какая прелесть! – восторгалась Фьяметта. – Лизочка! Женя! Подите сюда, дети!
Маруся осталась сидеть за соседним столом и наблюдать за родителями.
– Посмотрите, дети! Эта тетя, – Истомина протянула руку в сторону дымящей Майи, – артистка. Великая балерина Кавказа!
– Я не балерина! – осадила ее Майя. – И нечего в меня пальцем тыкать! Стыдно сказать: народная артистка Советского Союза! Ничего теперь нет. Даже мужа, и то нет. Никто не знает! Никому не нужна!
– Ну, это вы зря, Майя. Вас же зовут в Сухум преподавать. О вас помнят! – заспорила с ней Мальцева. – Вы сами уезжать не хотите.
– Не могу, Томочка, – с готовностью согласилась Герзмава. – Это дурацкое кафе держит. Если бы не память об Алике…
Майя кивнула головой на вывеску, где был изображен танцующий мужчина в черкеске и барашковой шапке.
– Алик? – переспросил Истомин.
– Алик, – подтвердила Майя и отвернулась в сторону.
– Помянем, – предложил Костя, и Тамара поняла, что пора уводить мужа. Но увести удалось только детей.
По дороге в пансионат Фьяметта пыталась вести светскую беседу и изображать из себя свободомыслящую особу, с легкостью выдавшую мужу карт-бланш на целую ночь. Избранная роль была для нее явно тяжеловата, но Фьяметта пыталась играть ее с удивительным достоинством: не бранила Истомина, не срывалась на детей, не жаловалась Тамаре.
«Привыкла, что ли?» – думала про себя Мальцева и не сводила глаз с женщины, ожидая спонтанных реакций. А их не было! Тамара не на шутку разволновалась и сделала шаг первой.
– Оксана, вы давно с Костей женаты?
– Давно, – непривычно кратко отвечала Истомина.
– А…
– Вы хотите спросить, давно ли он пьет?
– Нет, – Мальцева пыталась спорить с очевидным.
– Пьет он… всю жизнь!
Тамара промолчала.
– А у нас трое детей: Лиза, Женя, Ира. Ире – двадцать два.
Мальцева уловила ритм беседы и поняла, что никакой необходимости в том, чтобы задавать встречные вопросы, не было и нет. Фьяметта сама прекрасно с этим справляется, и ее, Мальцевой, присутствие исключительно формально. Не случайно Истомина перебегала с одной стороны монастырской тропы на другую, одновременно выступая и истцом, и ответчиком.
– Мама, – возмутился Женя, – ну что ты все время бегаешь и толкаешься?!
– А? – не услышала вопроса Фьяметта.
– Все время, – жаловался такой же кудрявый, как отец, подросток. – То в одну сторону, то в другую. Вот посмотри, Лизку от тебя уже укачало.
И действительно, Оля-Лиза вечером была до странности миролюбиво настроена. Скорой смерти она пообещала только родителям, а новых знакомых почему-то тактично обошла стороной. За весь вечер юная Ванга не отдала ни одного приказания и молча смотрела на Виктора влюбленными глазами, отчего Тамаре стало не по себе. Тоже понятно почему: того и гляди пожелает доброго сна. На веки вечные.
Машка весь вечер томилась то ли от ревности, то ли от скуки. Периодически девочка заявляла о своих правах то на мать, то на отца, то на звание постоянного клиента кафе «У Алика». Похоже, с отъездом кубанцев, а точнее – Гены, интерес к морю и, значит, смысл отдыха был утрачен. Маруся считала дни до отъезда и периодически напоминала родителям о том, что осталось четыре, три, два дня и пора, пора покупать гостинцы тем, кто остался без моря, без гор и без кишечной палочки в животе. Для этого она составила список, куда деловито вносила комментарии – «круж», что означало кружка с видами Абхазии, «фень» – какая-то побрякушка либо на руку, либо на ногу, либо куда получится, «ч.д.» – чай дедам и еще кому не достанется ничего другого. Тамара тайком подглядывала в этот список, но половины в нем разобрать не могла, поэтому головы над этими безумными «круж», «фень», «ч.д.» и проч. не ломала. Вот и сейчас, поднимаясь по монастырской тропе к пансионату, Машка была занята сложными арифметическими подсчетами и проверкой статданных. Ни Фьяметта, ни Оля-Лиза ее особенно-то и не интересовали. Разве только Женька, но и тот дурак, естественно. Кем же ему быть? Этому кудрявому брату мерзкой девочки!
А маленькая и беленькая совсем уже съежилась от усталости и жалобно захныкала.
– Спать хочет, – догадалась Тамара и окликнула Истомину: – Оксана, Лизавета ваша того и гляди упадет.
– Да, – пискнула маленькая и беленькая и протянула ручки к матери.
– На ручки? – переспросила Фьяметта, а Машка язвительно про себя отметила:
– Можно и на головку!
– На ручки! – согласилась Оля-Лиза и присела на корточки.
– А может, ножками? – не теряла надежды ее мать.
– Не-е-ет, – захныкала девочка. – Оля устала. Оля хочет спать.