Терапевт, заполнявшая карту и кидавшая на пациентку оценивающие взгляды, заметила некоторую неадекватность и огорошила Наталью:
– Возьмите направление к невропатологу.
– Зачем? – дернулась та.
– Я направляю пациентов на обследование не только к невропатологу, – невозмутимо объясняла терапевт. – Вот направления на кардиограмму, к окулисту, к эндокринологу, к гинекологу. Не исключено, что у вас ранний климакс. Анализы в порядке, а причины заболевания мне неясны, мы должны их установить, чтобы назначить лечение. У вас утомленный вид, возможно, это хроническая усталость, не волнуйтесь, она поддается лечению. А пока пейте успокоительные таблетки, которые я прописала. Пройдете обследование – придете ко мне.
Наталья забрала направления и не побежала по врачам устанавливать диагноз, а ходила по городу. Зачем? Цели не было, но в толпе приходило ощущение, будто несет она мученический крест на плечах, что возвышало ее над остальными. В самом деле, все люди как люди – мельтешат, заняты заботами, радуются и печалятся, живут земной жизнью, а она уже той. Они понятия не имеют, что с ними случится через час, а Наталье известно. Путь предопределен, поэтому диагноз неважен, в какой именно час это произойдет, она, конечно, не знала, но была уверена: произойдет, и очень скоро, оттого мучительно тяжело ожидание, тяжело смотреть на тех, кто остается. Вместе с тем она готова.
Вечерело. Ноги устали, в них появилась тяжесть, как будто привязали мешки с песком. Наталья зашла в кафе, села за столик у окна и заказала чай с лимоном. Он оказался слишком горячим. Несмотря на жажду, Наталья не глотала кипяток и не сообразила попросить официантку принести простой воды, болтала ложкой в чашке, поднимала ее и наблюдала, как падают капли. Наконец он остыл. Наталья поднесла чашку ко рту, отхлебнула, рассеянно повела глазами и вдруг замерла.
Им мешало лишь стекло, никогда старуха не была так близко...
В это же время Брасов тоже находился в кафе с исполнителем заказа, потребовавшим гонорар за смерть Роберта.
– Я хочу знать подробности, как ты это сделал, – сказал Брасов, понимая, что парень решил развести его как лоха. Но чтобы сопляка уличить, необходимо его подловить.
– Ты хотел, чтоб его не стало, а как – это наши проблемы.
– И мои. Я должен знать, за что плачу.
– Тебя что-то не устраивает?
– Все устраивает, но настораживает... оперативность. Пятнадцать тысяч зелени не пятнадцать рублей, которые не жалко кинуть на бедность, такую охрененную сумму обязаны честно отрабатывать. Вот я и хочу знать, как ты ее отработал, только после этого получишь все сполна.
Видно же, крутой парень попал в тупик, мыслишки его бешено скакали в безмозглом черепе, а Брасов ждал, когда он их соберет. Собрал, потому что выдал примитивную версию:
– Мы покопались в его тачке.
– Хорошо, – удовлетворенно крякнул Брасов. – А почему ваше «копание» не сработало в городе?
– Срабатывает при развитии большой скорости.
– Последний вопрос: почему он выехал за город?
– У него спроси, – усмехнулся парень.
– Значит, не знаешь.
– По делам поехал, – язвительно произнес тот.
– Да нет у него в той части дел, даже дача отца находится в противоположной стороне. Ты не выполнил условие, а именно: должен был позвонить, чтоб я обеспечил себе алиби. Вот тебе первая причина сомнений. Вторая: ты даже не знаешь, что в этой истории есть еще один важный персонаж – его любовница. Благодаря ей, но вопреки ее желанию, Роба заманили за город, где он развил бешеную скорость, но заманил не ты. Любовницу увезли на его глазах, он рванул за похитителями и разбился. Погоди, помолчи, – выставил ладонь Брасов, когда парень открыл рот. – Если сейчас скажешь, что участвовал в похищении, я задам еще несколько вопросов, на которые ты не ответишь или ответишь опять невпопад. Извини, я не могу платить за то, чего ты не сделал, а вправе требовать вернуть аванс, но! Поскольку не по твоей вине сорвалась операция, пять тысяч оставляю. Мы в расчете.
Молодой человек поднялся со стула, недобро сверкнул глазами, но крыть было нечем. Не попрощавшись, он ушел. Может показаться, Брасов после известных событий впал в маразм, выбрасывая на ветер большие деньги, однако он действовал по принципу: и овцы целы, и волки сыты. В данном случае овца он, а пацан – волк, жадность могла привести к необратимым последствиям, то есть к пуле из-за угла. А теперь этот говнюк покрутит шариками на досуге, поймет, что задаром хапнул кругленькую сумму, глядишь – спасибо скажет хотя бы мысленно.
С одной стороны, на лицо старухи упали цветные пятна от электрических рекламных щитов, с другой его спрятала тень, отчего вместо глазницы зияла глубокая пустота. Второй глаз, светясь как лампочка, просачивался в Наталью, выжигая остатки здравого смысла и заполняя животным ужасом перед неотвратимостью. В ее воспаленном мозгу старуха предстала инфернальной субстанцией без плоти и жизни, Наталье не пришло в голову, что такое впечатление производит всего-навсего игра света и тени. Казалось, старуха высасывает из нее силы, которых и так немного, сердце то останавливалось, и тогда Наталья думала, что вот она, смерть, то пускалось вновь в скачку. Значит, отсрочка. Дошло: старуха игралась ею, как кошка мышкой, Наталья зажмурилась крепко-крепко, вслушивалась в удары сердца, слабо сопротивляясь умиранию.
Когда она открыла глаза, то боковым зрением заметила: старуха не ушла. Наталья снова повернула к ней голову и... мелко-мелко задрожала. На месте старой ведьмы она видела ту, которая вправе предъявить ей счет. Несмотря на те же блики световых пятен, упавшие на ее лицо, она узнаваема, нисколько не изменилась, такая же юная, как была когда-то. Те же светлые волосы, наверняка сзади прихваченные заколкой, тот же плащ, та же блуза, тот же браслетик из бусин на руке. Ладонь она положила на стекло. Но то, что именно ее видела Наталья, вызвало шок. Шок и одновременно шквал нежности, которая теплилась в ней, а вылить было не на кого. Ведь у нее могла бы быть дочь этого же возраста, такая же хорошенькая, она могла бы любить ее, жить для нее, но счастье пролетело мимо, наверное, это наказание за маленькую подлость. Наталья беззвучно плакала, сожалея о многом-многом.
– Женщина, вам плохо? – участливо спросила официантка, склонившись к ней.
Наталья вскинулась, смутилась и сквозь слезы улыбнулась:
– Нет... Просто я... – Глянула в окно, а там никого. Она суетливо подхватилась, сунула официантке деньги. – Извините... это со мной бывает.
Выскочила на улицу. Ни старухи, ни...
– Привиделось, – проговорила Наталья, идя к стоянке такси. – Надо поспать. Я устала. Я очень-очень устала...
Таксист подвез ее к дому, она, не глядя, вытащила купюру, отдала ему пятьсот рублей и побежала к подъезду.
– Э! А сдачу? – крикнул вдогонку таксист.
Не докричался, пассажирка заскочила в подъезд.
Дома Наталья приняла таблетку снотворного, постояла под душем, но сон не шел. Она приняла вторую таблетку. Немного полежала. Спать не хотелось. Выпила третью. Только начала придремывать, раздался звонок, пришлось встать, идти в прихожую – трубка лежала в сумке. Пока дошла и нашла телефон, звонить прекратили. Наталья не посмотрела, кто звонил, вернулась в комнату, легла, проворчав:
– Теперь не усну. – И села. – Я же забыла выпить снотворное.
Подумала и проглотила две таблетки. Посидела, вспоминая, что сегодня не сделала, но должна была, что-то важное, связанное... Связь у нее на сегодняшний день одна, все на этой связи завязывается. Вспомнила! Наталья взяла телефон со стола, позвонила Глебу.
– Наташка, я тебе недавно звонил. Как себя чувствуешь?
– Я? Прекрасно. Да, прекрасно, а почему ты спросил?
– Когда ты была у нас...
– А, нет-нет, это прошло, – поспешно сказала она. – Ты где?
– Здесь, на даче.
– Не уехал, значит. Глеб, почему ты не уехал?
– Наташа, нельзя же так сразу! Родители обидятся. Они каждый день приезжают, приезжай и ты на свежий воздух.
– Хорошо, хорошо. Завтра приеду... Или нет, послезавтра. Что-то я тебе хотела... Ах да! Глеб, я видела ее.
– Кого?
– Женьку, – шепотом сказала она.
– Кого?!
– Да-да. Да. Ее. Она здесь, в городе.
– Наташа...
– У, сразу какой тон, – рассмеялась она. – А я не сошла с ума, говорю правду, но ты мне не веришь. Скажи, не веришь?
– Наташа, тебе показалось. Хочешь, мы с Эллой приедем к тебе прямо сейчас?
– Ой, не надо. Уже поздно, я ужасно хочу спать, еле держусь. Если засну, а я обязательно засну, меня пушкой не разбудишь. Все-таки не веришь... И не уехал... Жаль.
– Наташа, ты хорошенько выспись, а завтра мы заедем за тобой.
– Погоди, Глеб, не бросай трубку. Я расскажу тебе одну историю... очень любопытную... и плохую... Не пугайся, не все плохие истории оборачиваются несчастьями для тех, кому их рассказывают...
Она говорила и говорила, не давая ему вставить слово, говорила взахлеб и долго, а когда захотела послушать его – трубка не отвечала. Наталья нажимала на кнопки, а дисплей не светился. О, да это батарея села. Вздохнув, она кинула телефон на стол, где лежали таблетки и стоял стакан с водой. Одну кинула в рот, запила водой, потом машинально, сосредоточенно о чем-то думая, бросала в рот таблетки и запивала. Упаковка закончилась, а спать не хотелось. В аптечке она нашла другие таблетки, прочитала инструкцию и принялась поглощать их. Голова приобрела легкость, наконец, ее потянуло в сон, причем мгновенно. Наталья легла на бок, накрылась одеялом, свет не выключила, при свете как-то спокойней, а то откроешь глаза, а вокруг темнота... Страшно.
Она говорила и говорила, не давая ему вставить слово, говорила взахлеб и долго, а когда захотела послушать его – трубка не отвечала. Наталья нажимала на кнопки, а дисплей не светился. О, да это батарея села. Вздохнув, она кинула телефон на стол, где лежали таблетки и стоял стакан с водой. Одну кинула в рот, запила водой, потом машинально, сосредоточенно о чем-то думая, бросала в рот таблетки и запивала. Упаковка закончилась, а спать не хотелось. В аптечке она нашла другие таблетки, прочитала инструкцию и принялась поглощать их. Голова приобрела легкость, наконец, ее потянуло в сон, причем мгновенно. Наталья легла на бок, накрылась одеялом, свет не выключила, при свете как-то спокойней, а то откроешь глаза, а вокруг темнота... Страшно.
– Юра, ты не спишь?
– Нет.
– Почему? – Тори повернулась на бок и, хотя было темно, профиль Брасова проступал отчетливо. Она повторила вопрос: – Почему не спишь?
– Не спится.
– И мне. Тебя что-то беспокоит?
– А то, – усмехнулся он, притянул Тори и обнял. – Полоса мрачноватая. Черной ее не назовешь, ты ведь со мной, значит, не так все плохо, а мрачноватой – в самый раз.
– Но ты сказал – плохо. Пожар имеешь в виду или...
– И пожар, и Лешку, и Роба, и Наташку, и...
Он протяжно вздохнул, поставив после фразы многоточие, замолчал, а Тори насторожилась:
– Что еще?
– Разве этого не достаточно?
– Мне кажется, ты не договариваешь, это неправильно. Юрка, от меня ничего не скрывай, ладно?
– Ни-ни.
– Может, боишься меня огорчить? Не бойся, я крепкая, от неприятностей не раскисаю, если ты заметил.
– Еще бы не заметить. Ты сильная, храбрая, умная, красивая. За что мне такое богатство? Я же богач, раз у меня есть ты.
– Ой, ой, ой, – тихо рассмеялась она. – Ты прирожденный льстец-самоучка. Но мне приятно. Юрка, а хочешь, признаюсь кое в чем?
– Только если твое признание не добавит черноты в мою мрачную полосу.
– Надеюсь, наоборот. Знаешь, я нашла главное, то, чего мне не хватало. Это... только не смейся над моей сентиментальностью... это все то, что у меня есть сейчас. Ты, эта маленькая квартира, наши ужины и завтраки, наши разговоры, треклятый быт, который я не терпеть не могу и сваливала его на Аннушку. Даже твой храп, а храпишь ты чудовищно, слушаю как музыку. Юрка, я не хочу все это потерять, не хочу, не хочу...
Тори, не подверженная человеческим слабостям, захлюпала носом. Брасов крепче прижал ее к себе, поцеловал в макушку, легко найдя утешительные слова:
– Тошка, не узнаю тебя. Не хнычь, с чего ты взяла, что потеряешь? Ни фига подобного. И я не намерен. Помнишь, как ты отдалась мне на выпускном вечере прямо на школьном столе в классе? Я был на седьмом небе, примерно как сейчас. Как нас тогда не застукали, а?
– Нашел, что вспомнить.
– Всю жизнь вспоминал и мечтал повторить такой прорыв к тебе… Но ты вышла замуж за Роба. Я страдал.
– Сама не понимаю, зачем это сделала. Родители Роба насели на нас, а теперь меня ненавидят, я же обманула их ожидания – не захотела больше числиться патронажной сестрой милосердия. Юрка, скажи, ты веришь, что он погиб случайно?
– Не знаю, как было.
Солгал и не солгал. То, что смерть не случайна, – уверен, а как ее подстроили и кто – действительно не знает. Тьма загадок, Тори не стоит ими пугать. Впервые за многие годы Брасов стремится домой, где ему легко и комфортно, забываются, мягко говоря, неприятности. Если же Тори узнает о браслетах и видениях средь бела дня, возможно, и не сочтет его за помешанного, но между ними встанет прошлое. Тогда комфорта даже здесь не видать.
А Брасову крайне тяжело, иногда он сам о себе думает, что у него сдвиг по фазе. А как иначе? Девчонка вошла в дом – консьержка ее не видела, вошла в редакцию – теперь уже два человека ее не видели. Такое может быть? Неужели он ошибается, неужели нет людского заговора, а вмешались могущественные сущности из другого мира? Что, если только он видит девочку, потому что она так хочет, а другие, нисколько не притворяясь, не видят на самом деле? Верить или не верить в нечто сверхъестественное – дело каждого, однако Брасова заставляют поверить, такое упорство характерно для людей. Кто б ответил ему: существует или нет невидимая жизнь среди людей, открывающаяся лишь в особых случаях?
Усилием воли Брасов отбросил угнетающие мысли. В его руках сейчас Тори, она главнее. Кто знает, может, он последний раз целует ее губы.
25
Тори думала – вернулся Брасов, а на ее лице лежит толстым слоем маска, в таком неприглядном виде она не показывалась ни одному человеку, даже Робу. Крикнув: «Сейчас!» помчалась в ванную.
В дверь настойчиво звонили. Смыла кое-как маску, вытираясь полотенцем, побежала открывать. О, как неосторожно поступила, следовало спросить, кто пожаловал. Зинуля! Наверное, бить морду разлучнице, ибо, судя по ее злющей и надменной роже, смиренными просьбами – мол, отдай мужа, – не пахнет. Тори в подобной скользкой ситуации очутилась впервые, опыта общения с брошенными женами не приобрела, посему, вместо того чтоб захлопнуть перед носом Зинули дверь, распахнула шире, приглашая:
– Проходи.
Главное, спиной к ней не поворачиваться, а то саданет чем попало по голове, лечись потом всю жизнь. Зинуля прошла в комнату, даже не вытерев туфель, брезгливо огляделась, а кругом, между прочим, идеальный порядок.
– Брасова нет, уехал час назад, – сказал Тори.
– А я к тебе.
– В таком случае, присаживайся. Или ты убить меня пришла?
– Из-за тебя провести в тюрьме лучшие годы? – фыркнула Зинуля, не присев. – Нет уж, извините. А пришла я предупредить, что на развод подала, должно быть, вас это обрадует. Или Брасов у тебя перевалочная база, пока другого не нашла, покруче?
У Тори язык – Зинке не снилось иметь такой ядовитый, остроумный, но она решила не подливать масла в огонь, только бесстрастно слушала.
– Второе предупреждение, – продолжила Зинуля, не дождавшись ответа. – На спокойную жизнь не рассчитывайте, я постараюсь вам ее испортить...
– Не сомневаюсь, – все же не удержалась Тори.
– Во-первых, отсужу большую часть, так что ты зря раскатала губешки на богатство Брасова, он останется в одних штанах. Во-вторых, помешаю его бизнесу, у меня тоже есть связи, натравлю на него всяческие инспекции, мне ведь известно, где нужно искать. Так что лучший вариант для вас – собрать чемоданы и свалить из города, или...
– Все сказала? – кончилось терпение у Тори. – А теперь послушай меня. Мы никуда не уедем – это раз. Да будет тебе известно, у меня есть деньги, и если ты обдерешь его как липку, в чем я глубоко сомневаюсь, он в одних штанах не останется – это два. Третье: продолжать дело ты ему не помешаешь, кишка у тебя тонка, Зина. Чего ты злишься? На себя злись, надо было любить Юрку хоть чуточку, заботиться о нем, а не пилить денно и нощно. Тебе же повезло с ним, вот и следовало беречь везение. Но ты ж вела себя с ним, будто он дурак набитый и ничтожество, всем вокруг становилось стыдно, когда на него наезжала. Кто сказал, что ты умней, талантливей, лучше Брасова? Да то, что ты ко мне притащилась с угрозами, а не ему их высказала, доказывает твою глупость. Вернуть его хочешь, но делаешь все, чтоб он ушел еще дальше. Такими способами мужей не возвращают...
– Мне Брасов теперь не нужен, но тебя, курва, я со свету сживу, – процедила Зина.
– Понятно, зачем ты пришла. Я должна испугаться, бросить Юрку, таким образом ты причинишь ему боль и будешь торжествовать. Мимо, Зина. Даже под пистолетом я этого не сделаю.
– Ну, так знай, – елейно произнесла Зина, – я заявлю в милицию, что Юрка убил твоего Роберта, из-за тебя убил.
– М-да, Зинуля, у меня нет слов. Ну, это надо доказать...
– И без доказательств. Его потаскают все равно, а народ у нас живет злоязычный, репутация будет подмочена. Не говоря о нервах, времени, деньгах, которые придется потратить.
– Значит, условия мне ставишь, – улыбнулась Тори. – Я должна бросить Юрку, полагаешь, он приползет к тебе. Зина, ты оптимистка. Лучше подумай, как сохранить мир с Брасовым.
– А ты, реалистка, о себе подумай. Пока я только предупредила, трепещи, если возьмусь за дело, я вас в порошок сотру и по ветру развею. Умоетесь кровавыми слезами. Оба.
Тори поднялась, нахмурив брови:
– Короче, так, Зина, если только со мной или Юркой что-либо случится, ответишь ты, я позабочусь. Хорошенько запомни. Теперь выметайся, мне надоело взывать к твоему разуму, у тебя его нет.
– Не пугай, не боюсь. Вползла в нашу семью как гадюка, детей без отца оставила и хочешь мира? Не будет тебе мира.
Зинуля ушла с гордо поднятым носом, смахнув вазу в прихожей. Тори не так-то легко напугать, но жене Брасова удалось внести негативную струю, распространившуюся по квартире, словно чад. Пришлось открыть балконную дверь настежь, чад ощущался физически, всей кожей. Спустя минуту Тори забыла о Зинуле: зазвонил телефон.
– Тори, это Глеб.
– А, здравствуй, как дела? – защебетала она.