– Зря ты, Сима, так злорадствуешь на его счет. Я его недавно видела. Он действительно очень переживает все случившееся. Сам на себя не похож, – сказала Татьяна.
– Раньше надо было переживать, – зло пробурчала Сима. – А теперь поздно. И нечего его жалеть! Ты моя подруга, а не Рудельсонова!
Татьяна пожала плечами и потянулась за своей «Явой». Ловкие пальцы Гришмановской вытащили пачку и у нее.
– А у тебя какой срок? – спросила Ирина.
– Недель восемь.
– А врачиха сколько думает?
– Столько и думает, сколько есть.
– Вот учу ее, учу, как жить – и все без толку! – раздраженно заметила Симона. – Давай, Ирка, хоть ты покури. Вдохнем любимой отравы.
– Нет, девочки, я тоже, пожалуй, не буду… – потупилась Гришмановская.
– Чего-чего? – насторожилась Сима.
– Того… – отвела глаза в сторону Ирина. – Осуждаете?
– Да ты что, никак тоже беременная? – изумилась Сима.
Гришмановская кивнула.
– То-то, Танька, я смотрю, она все расспрашивает да краснеет! Расспрашивает да краснеет! Ну даешь!!! Не от своего ли иконокрада?Ирина вдруг закрыла лицо руками и расплакалась.
– Немедленно перестань! – распорядилась Сима. – Это вредит ребенку не меньше, чем курево! Или ты не собираешься рожать?
– Собираюсь… – простонала Ирина. – Сколько можно – одна да одна… Помру, воды некому подать…
– Ну, положим, помирать еще рановато! Ты с врачом-то хоть консультировалась? Мы-то с Танькой и то на особом учете, как старородящие, а тебе вроде уже сорок семь отметили?
– Сорок шесть…
– Тем более!
– Ну… Я же не в первый раз…
– Как не в первый?
– Так… У меня уже был ребенок… Ванечка…
– И… – Симона хотела спросить, куда же он делся, но не посмела.
Гришмановская вытерла тыльной стороной руки слезы и ответила на Симин немой вопрос:
– Умер у меня первый ребенок, девочки… Ванечка… Температура поднялась такая – градусника не хватило. Ничего не могли сделать ни я, ни врачи: и лекарства давали, и уколы делали, и капельницы, и обертывания… Прямо сгорел мальчик… за один день… – Из глаз Ирины опять непрерывным потоком полились слезы, и Симона снова вынуждена была возмутиться:
– Ира! Не смей сейчас реветь! Тебе вредно! О другом ребенке думать надо! Лучше ничего не говори, чем слезы лить!
– Я, девчонки, об этом уже столько лет молчала, что не грех и вспомнить. А плакать больше не буду, вот увидите! – Она очень решительно высморкалась и уставилась куда-то мимо Симы с Татьяной, прямо в грудь Владимира Ильича, на красный революционный бантик. Подруги поняли, что ей очень хочется высказаться, и решили не мешать. Гришмановская глубоко вздохнула и продолжила: – А муж меня прямо возненавидел за то, что не уберегла… Он так ждал сына, а когда Ванечка родился, прямо не давал мне к нему подойти. Спасибо, что кормить разрешал, а так все сам: и ночью вставал, и пеленки стирал, и гулять любил один с коляской. Я нарадоваться не могла. Мы были счастливы… А потом мы с Ванечкой были у врача, на профилактическом приеме. Грудничков часто осматривают. Вот… Там, наверно, и заразился, потому что больше негде. Даже определить не успели, чем, какой болезнью. Вскрытие делать я не дала… Все равно уж не вернешь… А Ильмир… Он поверить не мог, что я не виновата. Кричал, что я… убийца… – Ирина содрогнулась от тяжелых воспоминаний, но рассказ свой не прервала, – не досмотрела, простудила…
– Все-таки Ильмир! – удовлетворенно рубанула рукой воздух Сима.
– Да… Он самый, Ильясов…
– Наш главный конструктор! – подхватила Татьяна.
– Ну… тогда он еще не был главным конструктором…
– И что же Ильмир Батырович? – жестко спросила Сима. – Он тебя бросил?
– Бросил? Не знаю… Можно ли так назвать? Он ушел, девочки… Ушел, чтобы не видеть преступную мать, убийцу собственного ребенка… – Глаза Гришмановской опять заблестели, но пролиться слезам она действительно больше не дала.
– Подлец! – опять вставила Сима. – Скажи, Танька! А ведь какого интеллигента из себя корчит! И правильно, что ты его фамилию не взяла!
– Я была на его фамилии, но он потребовал при разводе, чтобы я взяла обратно свою девичью.
– Я же говорю – подлец! Мерзавец! – Ноздри Симоны так гневно раздувались, что Гришмановская даже улыбнулась и сказала:
– Тебе, Сима, тоже не стоит так волноваться! Береги ребенка! А Ильясов не такой уж и подлец. Оставил мне квартиру и вообще… Все…
– Да если бы я узнала, что он отобрал у тебя еще и квартиру, клянусь, задушила бы его собственными руками на завтрашнем же рапорте!
Татьяну интересовали совсем другие вопросы, и она поспешила их задать:
– И что, Ира, ты все это время так и работала с ним в одном КБ? – Каково же тебе было каждый день на него смотреть?! Может, стоило подыскать другую работу?
– Я любила его, Таня, а потому надеялась, что он одумается, когда… Немножко отойдет от горя…
– А он?
– А он почти сразу женился…
– Хорошо, хоть его жена тут не работает! – выпалила Сима. – А то совсем с ума можно было бы сойти!
– Это она сейчас тут не работает, а тогда работала…
– И-и-и-ра… – протянула Татьяна. – Бедная! Как же ты все это вынесла?
– Я и не вынесла… Со мной такое случилось… Нервное потрясение было слишком велико… Я в больнице полгода лежала, а она за это время успела забеременеть и уволиться. Когда я вернулась в КБ после больницы, она уже не работала. Потом я узнала, что у них родилась двойня. То-то ему радость…
– И с каким же лицом он смотрит тебе в глаза, когда встречается в коридоре?
– Не знаю. Я на него не смотрю.
Подбородок Гришмановской опять задрожал.
– Так! Спокойно! – остановила ее Сима. – Отольются еще Ильясову твои слезки! Вот попомни мои слова! А мы, девки, про него и говорить больше не стаем, только вслед плевать будем!
Глядя на решительное лицо Симоны, Татьяна была уверена, что подруга именно это и будет делать при встрече с главным конструктором в коридоре. У нее, что называется, не заржавеет.
– Пусть твоему первому сыну земля будет пухом, – продолжила между тем Сима, – а мы сосредоточимся на новом ребенке. Живым – живое! Сколько недель?
– Как у Тани…
– Так! Ясно! Значит, папаша – иконокрад! И к гадалке не ходи! Я правильно говорю?
– Правильно, – жалко улыбнулась Ирина.
– Он знает? – наконец подала голос Татьяна.
– Знает, – всхлипнула Гришмановская.
– И что?
– Да какая разница, что? – не дала Ирине ответить Сима. – На что нам такая цыганщина: пришел – увидел – украл вместе с забором!
– Какой еще забор? – не поняла Татьяна.
– А! – махнула рукой Сима. – Песня такая есть: «Спрячь за высоким забором девчонку – выкраду вместе с забором!»
– Подожди, Сима, со своей песней! Ира! Что твой Дима сказал по поводу ребенка?
– Он меня замуж зовет, – проговорила непослушными губами Гришмановская и во весь голос разрыдалась.
…Тот вечер, когда она развернула вместо конфет собственную икону Божией Матери, она не забудет никогда. Темпераментная Симона тут же стала предлагать немедленно заявить в милицию, но Ирина попросила их с Татьяной уйти. Подруги нехотя убрались восвояси, а она все стояла перед Димой, держа на вытянутых руках икону и плохо соображая, что делать дальше. Глава фирмы «Муж на час» что-то говорил ей в свое оправдание, но она не слышала. В висок билось: «Вот и все кончено». Как же она, Ирина Гришмановская, уже битая-перебитая жизнью, не смогла просчитать афериста? Это все оттого, что она сходит с ума от одиночества. Теряет контроль и чувство самосохранения. Если так пойдет и дальше, то какой-нибудь смазливый юнец вынесет у нее всю обстановку за один только поцелуй! Ирина еще раз посмотрела на икону, которая досталась ей от бабушки, и вдруг поняла, что ей надо сделать.
– Знаешь что, Дима-Вадик, – сказала она и протянула ему старинную доску. – Возьми ее, раз уж она так тебе нравится. Ты подарил мне много счастливых минут, и я должна наконец с тобой расплатиться. Это будет справедливо.
Дима, как нашаливший школьник, спрятал руки за спину и опять принялся говорить что-то маловразумительное. Ирина положила икону на стол рядом с маринованными грибочками, бросила ему: «Уходи», скрылась в своей спальне и в изнеможении рухнула на постель, подушки которой все еще хранили запах Диминой туалетной воды. Какое-то время в квартире стояла тишина, потом Ира услышала, как хлопнула входная дверь. Она встала с постели и прошла в гостиную. «Троеручица» так и лежала подле плошки с грибами. Ирина потрясла перед глазами бутылкой мозельского «Rote Blume». Вина в ней почти не осталось. Зато пузатая коньячная бутылка была полна. Она налила себе полную чайную чашку коньяка и только собралась выпить под все те же грибочки и недоеденную осетрину, когда раздался звонок в дверь. Ирина, прихватив с собой «Троеручицу», за которой явно вернулся Дима, пошла открывать. На пороге стоял Толик Марков с инструментами для починки двери и новым замком серии «Секьюрити». Ирина отказалась от его услуг. Пожав плечами, представитель фирмы «Муж на час» ушел, а она вернулась к коньяку и не успокоилась, пока не выпила почти всю бутылку. После этого она, покачиваясь, вышла в коридор и распахнула дверь в квартиру. Ей теперь вообще не нужны замки! Уважаемые воры, будьте так любезны, приходите в гости и берите все, что вам вздумается. Будет совсем хорошо, если вы прихватите с собой парочку профессиональных убийц! Главное, чтобы быстро и не больно!
Хорошо, что следующий день был субботним. Проснулась Ирина за полдень с головной болью и черной тоской, разъедающей душу. Каково же было ее удивление, когда, с трудом разлепив глаза, она снова увидела перед собой Дмитрия. Она решила, что все еще никак не может проснуться, и потрясла головой. Видение не исчезало, более того, оно вдруг заговорило:
– Ирочка, прости…
Она, сморщившись, села в постели, обхватив больную голову руками, а видение продолжило в том же духе:
– Ирочка, прости…
Из коридора доносились какие-то жуткие звуки, которые отдавались в голове Ирины тягучей болью.
– Что это? – она махнула рукой в сторону коридора.
– Это… Это Толик… Замок вставляет. Пока… Новую дверь чуть позже поставим….Ты зря Толика вчера… – видение не договорило, и Ирина наконец поняла, что это не видение, а настоящий Дима.
– Что тебе нужно? – спросила она и опять сморщилась.
– Выпей это, – Дима протянул ей стакан с прозрачной жидкостью.
– Что это?
– Великое изобретение нашего века – невесело усмехнулся он. – Как рукой снимает похмельный синдром.
Ирине очень хотелось выплеснуть эту жидкость Дмитрию в лицо, но голова болела так нестерпимо, что она все же решила выпить.
– Тебе, Дима, лучше уйти, – сказала она, поставив стакан на пол возле кровати, – и этого своего… Толика… уведи. Не нужен мне замок… И вообще ничего не нужно…
Ирина перевернулась на другой бок, чтобы не видеть его лица, но Дима обошел кровать и с другой стороны присел перед ней на корточки.
– Ирочка! Ну прости! – повторил он очень проникновенно. – Я виноват… Виноват, что сначала так влюбился в твою «Троеручицу», что ничего другого просто не замечал! Но в нее невозможно не влюбиться, если понимать в этом искусстве толк! А ты ведь понимаешь? Ведь правда, Ирочка?
Дмитрий Борисович попытался поймать ее взгляд. Чтобы он не смог этого сделать, она закрыла глаза.
– Ира! Скажи мне что-нибудь! Не молчи! – в отчаянии выкрикнул он.
Ирина почувствовала, что головная боль ее несколько отпустила, села на постели и с горечью произнесла:
– Неужели ты не понимал, что я своими руками отдала бы тебе икону, если бы ты попросил?! Неужели не видел, что я все готова была отдать?!
– Ну подлец я! Подлец и мерзавец! Согласен! Еще и идиот к тому же! Крутого мафиози из себя корчил! Думал, как ловко тебя вокруг пальца обвожу… Ир! Я ведь еще вчера ничего не понимал! А сегодня утром встал, так, поверишь, оторопь взяла от того, что наделал! Но это не главное… Я все не то говорю… Я другое хочу сказать… Совершенно другое! Ира! – еще отчаянней выкрикнул он. – Выходи за меня замуж! Если ты не выйдешь за меня замуж, я пропаду! Я наделаю еще каких-нибудь кошмарных дел и… Меня посадят! Вот увидишь!
Ирина рассмеялась:
– Выйти за тебя замуж и стеречь в качестве цепной собаки?
Дмитрий закрыл голову руками, будто она его ударила, и простонал:
– Все не то… Все не то… Не сторожить, нет… Я хочу… То есть я прошу, чтобы ты любила меня, как раньше, потому что… словом… Я сегодня понял… Я люблю тебя, Ира… Я с ума сойду, если ты меня прогонишь… Какой-то бес меня попутал с этой иконой… Сам не знаю… Ты мне не веришь, я знаю… А я от такой красавицы к тебе ушел, ты даже не представляешь! Я, наверно, опять не то говорю, но ты должна знать, что я к тебе от нее вернулся, как домой, и рад был, как дурак… Прости меня, Ира…
Глава фирмы «Муж на час» еще долго говорил, не останавливаясь, потому что боялся: остановится – сразу и прогонят. Если бы он все-таки остановился, то понял бы, что его давно простили. А если бы поднял глаза от пола, то увидел бы, что в дверях Ирининой спальни давно уже стоит Толик Марков. Он поставил на дверь целых два замка из серии «Секьюрити» и с большим интересом и потрясением следил за сценой, разыгравшейся между боссом своей фирмы и то ли заплаканной, то ли опухшей теткой, которая, похоже, была с большого бодуна. Возможно, что Толику удалось бы досмотреть эту серию «Богатые тоже плачут» до самого конца, если бы не прозвенел звонок входной двери. Встрепенулись все: и опухшая тетка, и удрученный босс. Толик, сделав им разрешающий жест – продолжайте! – пошел открывать дверь. В квартиру вломился сильно пьяный мужик, требующий себе обещанную «Синопскую». Толик понял, что это близкий друг тетки с бодуна, и пригласил его в комнату.
– Ируха! – обрадовался тот. – Я смотрю, у тебя уже все в ажуре! Замочки – высший класс! Я за «Синопской»! Как договаривались!
– Не сегодня, Семеныч! – попросила Ирина. – Я не выходила еще на улицу…
Семеныч хотел сказать, что это его не касается, потому что уговор дороже денег, но Дмитрий Борисович Кочерьянц не дал этим справедливым словам вырваться из его груди.
– Почему же не сегодня, Ирочка? Можно и сегодня! – Он запустил руку в карман джинсов, вытащил кучу смятых купюр и сунул их в руки Семенычу, покачивающемуся, как ковыль на ветру. – Надеюсь, этого хватит?
Денег в горсти Семеныча оказалось гораздо больше, чем «хватит», но он решил, что будет лучше, если он один будет об этом знать, и гордо удалился. Потом пришлось удалиться и Толику Маркову. Честно говоря, ему очень хотелось досмотреть, чем кончится странное объяснение босса с хозяйкой квартиры, но поскольку эти двое обнялись и начали безумно целоваться, совершенно сбитый с толку слесарь широкого профиля посчитал, что ему все-таки лучше уйти.
Дима покаялся перед Ириной и в своих походах по сексуально озабоченным клиенткам. Разумеется, она и за это его простила, потому что, по большому счету, и обвинить-то не могла. Она сама была такой же клиенткой, которая, увидев в газете рекламу фирмы «Муж на час», приняла ее за контору мальчиков по вызову. Ирина, как и те, другие, клиентки, давно жила одна. Временами ей казалось, что она уже привыкла к этому и ничего ей не надо, кроме фужера сухого вина на ночь. Потом она неожиданно обнаружила, что пьет уже по два фужера. Когда ей захотелось приговорить целую бутылку зараз, она ужаснулась, схватила первую попавшуюся газету, чтобы отвлечься мыслями от алкоголя и сосредоточиться на чем-нибудь интеллектуальном, например, на решении кроссворда. Именно рядом с кроссвордом она и обнаружила объявление фирмы «Муж на час» – и тут же, не мешкая, позвонила по указанному телефону, даже не удосужившись прочитать про замену электропроводки и сантехнические работы. Находясь в приличном хмелю, она потребовала себе мужчину. И ничуть не удивилась невиданному доселе сервису: ее тут же с ним соединили. Мужчина имел красивый голос и обещал приехать в течение часа.
Ирина допила вино, дабы не растерять до прихода «Мужа на час» весь свой пыл, укрепилась в своих желаниях и надела самое красивое белье, которое только имелось в ее закромах. Слегка пошатываясь, она покрутилась в нем перед зеркалом и решила, что белье, конечно, очень приличное, но без него она будет выглядеть гораздо соблазнительней. Ловкими и игривыми движениями девочки на шесте она сорвала с себя бюстгальтер, а потом и кружевные полупрозрачные трусики. Ах, как эротично она все это проделала! Где ты, вожделенный «Муж на час»? На полчаса! Да хоть на десять минут! Приходи быстрей, пока она еще окончательно не состарилась! Пока у нее еще все при всем! Пока она вся изнемогает от желания!
Звонок в дверь застал ее перед зеркалом в абсолютно голом виде и с почти уже трезвой головой. Ирина сдернула со спинки стула халат, накинула его на плечи и побежала открывать. Скорей! Пока еще не покинула ее решимость! Пока она не забилась в угол от стыда и не замахала руками в стиле «Чур меня! Чур меня!».
Пришедший по вызову «Муж на час» был как раз таким, каким и мечталось Ирине, когда она перед зеркалом изображала девочку на шесте. Он был еще молод, но уже не юн. Он не являл собой красавца, но имел четко вырезанный квадратный подбородок, прямой классический нос и несколько растерянные, будто бы от неземной любви к Ирине, глаза. Поскольку на самом деле ни о какой любви не могло быть и речи, она вдруг испугалась, что он уйдет, как только разглядит ее немолодое, потерявшее упругость лицо с отекшими веками и бледным ртом. Испытывая почти удушающую гадливость по отношению к самой себе, Ирина отпустила полы халата, которые придерживала окостеневшими пальцами, и даже сказала мужчине какую-то пошлость. В отличие от лица тело ее еще было довольно молодым и упругим. Ей показалось, что «Муж на час» смутился, хотя, как профессионал, никак не должен был этого делать. Он зачем-то спросил про текущий кран, и Ирина чуть не свалилась в обморок от того, что бесстыдно обнажилась перед водопроводчиком, случайно зашедшим не в ту квартиру. Она дрожащими руками запахнула халат, а потом решила, что этот мужчина ей очень нравится, а потому какая разница, кто у нее будет на час: «муж» или водопроводчик. Она не только снова распахнула халат, она сбросила его на пол. И водопроводчик сдался. Он забыл про текущий в чьей-то квартире кран, и они отдались друг другу сначала прямо в коридоре, а потом провели бурные вечер и ночь на широкой постели Ирины, которую она, по счастливой случайности, только вчера застелила свежим бельем.