Как? От кого? Он ничего не рассказывал Таннеру. Почему он должен?..
Он, Джой Кардоне, не имеет отношения к синдикату; он не имеет отношения к семье. Что он-то может знать?
Но послание «Да Винчи» пришло из Швейцарии.
И с ней была связана лишь одна возможность. Одна, но просто пугающая. Коза Ностра пронюхала о Цюрихе! Они пустят эту информацию в ход против него, пока он не будет полностью контролировать «светло-коричневого» человека, врага итальянцев. И если он не сможет остановить действия Джона Таннера, какими бы они ни были, он будет уничтожен.
Цюрих! Остерманы!
Он делал лишь то, что, по его мнению, было правильным. Он старался лишь выжить. Остерман, вне всякого сомнения, совершенно точно понял его. Но теперь эти сведения оказались в других руках. Не в его.
Джой Кардоне вышел из кухни и вернулся в свой миниатюрный спортивный зал. Не натягивая перчаток, он стал дубасить мешок, все резче и ожесточеннее, резче и ожесточеннее.
В мозгу у него крутилось лишь одно слово:
«Цюрих! Цюрих! Цюрих!»
Вирджиния Тремьян слышала, как ее муж поднялся с постели в шесть пятнадцать, и сразу же поняла — что-то не в порядке. Муж ее очень редко поднимался так рано.
Она полежала несколько минут. Когда он не вернулся, она сама встала, накинула халатик и спустилась вниз. Он стоял в гостиной у высокого окна, куря сигарету и уставившись на листок бумаги.
— Что ты здесь делаешь?
— Посмотри, — тихо ответил он.
— На что? — Она взяла бумагу у него из рук.
«Примите исключительные меры предосторожности против вашего врага — журналиста. Его дружба не в силах устоять перед его завистью. Он не тот, за кого себя выдает. Мы можем и должны сообщить о посещающих его калифорнийцах.
Блэкстоун».
— Что это? Откуда ты это получил?
— Минут двадцать назад я услышал какие-то звуки за окном. Они меня разбудили. Затем раздался шум машины. Они газовали тут под окнами… Я подумал, что ты тоже слышишь. Ты лежала, отбросив одеяло.
— Просто я не обратила внимания…
— Я спустился и открыл двери. На коврике был вот этот конверт.
— Что это может означать?
— Пока еще не догадываюсь.
— Кто такой Блэкстоун?
— Не знаю. Надо разобраться. И серьезно… — Ричард Тремьян устало опустился в кресло и поднес руку ко лбу. Другой он осторожно стряхнул пепел с кончика сигареты. — Прошу тебя… дай мне подумать.
Вирджиния Тремьян снова посмотрела на лист с загадочным текстом.
— Друг-журналист. Что это значит?
— Таннер что-то нащупал, и авторы этого послания запаниковали. Теперь они стараются, чтобы паника охватила и меня.
— Зачем?
— Не знаю. Может, они считают, что я мог бы им помочь. Или же просто стараются запугать меня. Всех нас.
— Остерманы…
— Совершенно верно. И, кажется, нам угрожают, намекая на Цюрих.
— О господи! Они знают? Кто-то выяснил?
— Похоже, что так.
— Ты считаешь, что Берни напуган? Что с ним поговорили на эту тему?
Тремьян прищурился.
— Он, должно быть, сошел с ума, если решился на это. Его распнут по обе стороны Атлантики… Нет, тут совсем другое.
— Что же тогда?
— Кто бы это ни писал, он, скорее всего, один из тех, с кем я работал в прошлом или кого отказался поддерживать. Может быть, он в курсе моих сегодняшних дел. Знает, что за досье лежат у меня на столе. Таннер тоже идет по следу, и может подняться шум. Они хотят, чтобы я остановил его. В противном случае со мной будет покончено. Я даже понять ничего не успею… Цюрих вплотную займется нами.
— Они не посмеют тронуть тебя, — взвинчиваясь, сказала жена Тремьяна.
— Брось, дорогая. Давай не будем обманывать друг друга. В светских кругах я считаюсь аналитиком деятельности крупных компаний. В кабинетах же компаний я уже выступаю как партнер в крупных контрактах. Откровенно говоря, этот рынок буквально сошел с ума из-за липовых сделок. Из-за фальшивых. Идет сплошной обман. Продаются и покупаются только бумаги. Дутые величины.
— Тебе угрожает что-то конкретное?
— Возможно. Хотя я всегда могу сказать, что попался на ложную информацию. И любой суд меня оправдает.
— Они относятся к тебе с уважением. Ты работаешь больше, чем кто-либо другой. Черт возьми, да ты тут самый лучший юрист.
— Я бы хотел так думать.
— Так и есть!
Ричард Тремьян стоял теперь у высокого окна, глядя на лужайку своего ранчо стоимостью в семьдесят четыре тысячи долларов.
— Ну, разве не смешно! Скорее всего, ты права. Я один из лучших в той системе, которую презираю… В системе, которую Таннер мог бы разодрать на куски в одной из своих программ, знай он, что на самом деле происходит кругом. Вот о чем идет речь в этой записке.
— Не думаю, что ты прав… Мне кажется, что за ней стоит кто-то другой, какой-то обиженный тобой человек, который хочет добраться до тебя. Или хотя бы запугать.
— В таком случае он преуспел. То, что этот… Блэкстоун сообщил мне, не представляет для меня открытия. Учитывая, кто я такой на самом деле и чем занимаюсь, Таннер должен выглядеть естественным моим врагом. По крайней мере, он так думает… если бы только он знал истину.
Глянув на жену, он заставил себя улыбнуться.
— Всю правду знают только там, в Цюрихе.
5Вторник. Девять тридцать утра по калифорнийскому времени
Остерман бесцельно бродил по кабинету, стараясь изо всех сил забыть об утреннем звонке.
Ни ему, ни Лейле уснуть больше не удалось. Они попытались найти приемлемое объяснение этому звонку. Не найдя его, перешли к более важному вопросу: зачем?
Зачем ему звонили? Что стоит за этим вызовом? Стоит ли Таннер за этой опасностью публичного разоблачения?
В таком случае ему, Берни Остерману, ничего не угрожает.
Таннер никогда не распространялся о деталях своей работы. Он говорил о ней только в общих чертах. Он довольно болезненно относился к тому, что считал несправедливостью и нечестностью, и так как они часто спорили по поводу того, что можно считать честной игрой в условиях рынка, то оба старались не вдаваться в детали.
Берни считал Таннера крестоносцем, который никогда не покинет седла и не узнает, что значит ходить пешком. Он никогда не испытывал, что это такое — встречать отца, который приходит домой и говорит, что с завтрашнего дня остался без работы. Или видеть, как мать полночи перешивает обноски, потому что завтра детям надо идти в школу. Таннер мог позволить себе искренне возмущаться, потому что он отлично работал. Но кое-чего он был не в состоянии понять. И поэтому Берни никогда не обсуждал с ним проблемы, связанные с Цюрихом.
— Эй, Берни! Подожди минутку! — Эд Помфрет, толстенький и разболтанный продюсер средних лет, спешил за ним по тротуару.
— Привет, Эдди. Как дела?
— Потрясающе! Я пытался найти тебя в твоем офисе. Девушка сказала, что ты вышел.
— Там нечем было заняться.
— Я получил кое-какое предложение, как, наверное, и ты. Намечается отличная работа для тебя.
— Да?.. Нет, никаких предложений я не получал. Неужто мы над чем-то работаем?
— Это что? Шутка? — Помфрет слегка ощетинился. Словно Остерман в глаза сказал ему, что считает его второразрядным дельцом.
— Никаких шуток. Всю неделю я был по уши занят. О чем ты, в сущности, говоришь? Кто сделал тебе предложение?
— Кто-то новый звонил мне утром из сценарного отдела. Я как раз разбирался с сериями «Перехватчика». Он сказал мне, что ты можешь сделать потрясающий кусок об этой четверке. И идея мне понравилась.
— Какая идея?
— Ну, по этому сюжету, где три человека втайне совершают в Швейцарии крупнейшую сделку. Я сразу же ухватился за нее.
Остерман остановился и посмотрел на Помфрета.
— Кто навел тебя на это?
— На что навел меня?
— Я не знаю никакой четверки. Не вижу никакого сюжета. Никаких дел. А теперь скажи мне честно, что тебе нужно?
— Ты, должно быть, шутишь. Иначе разве я позволил бы себе беспокоить вас с Лейлой? Я жутко обрадовался. Сценарный отдел сказал мне, чтобы я позвонил тебе и переговорил относительно сюжета.
— Кто тебе звонил?
— Как его имя? Ну тот новый парень, которого сценаристы перетащили из Нью-Йорка!
— Кто?
— Он назвался… Таннер. Да, точно. Таннер, Джим Таннер. Джон Таннер…
— Джон Таннер тут не работает! Так кто сказал тебе, чтобы ты мне все это изложил? — Он схватил Помфрета за предплечье. — Отвечай сейчас же, сукин сын!
— Убери от меня свои лапы! Ты в своем уме?
Остерман сразу же понял, что ошибся: Помфрет был всего лишь чьим-то орудием. Он выпустил руку продюсера.
— Прости, Эдди. Прими мои извинения… Я немного не в себе. Я вел себя как свинья. Не обижайся.
— Конечно, конечно. Ты просто переутомился, вот и все. Ты жутко переутомился, парень.
— Значит, ты говоришь, что этот Таннер звонил тебе утром?
— Примерно пару часов назад. По правде говоря, я его и не знаю.
— Слушай. Тебя просто разыграли. Понимаешь, что я хочу сказать? Я никогда не занимался сериалами, можешь мне поверить… так что просто забудь обо всем, о’кей?
— Разыграли?
— Так что я перед тобой в долгу… Вот что я тебе скажу: сейчас с Лейлой и со мной ведут переговоры относительно одного проекта. И я буду настаивать на твоем участии как человека со средствами. Что ты на это скажешь?
— О, спасибо!
— Не стоит благодарности. Просто пусть эта маленькая шутка останется между нами, идет?
Остерман не стал дожидаться, пока Помфрет выскажет ему всю свою признательность, и двинулся к машине. Он должен добраться до дому как можно скорее и повидаться с Лейлой.
Но на переднем сиденье его машины сидел какой-то громила в одежде шофера. С появлением Берни он вылез и открыл перед ним заднюю дверцу.
— Мистер Остерман?
— Кто вы? Что вы делаете в…
— У меня есть несколько слов для вас.
— Они меня не интересуют! Я хочу знать, почему вы устроились в моей машине?!
— Будьте очень осторожны со своим приятелем Джоном Таннером. Следите за каждым своим словом.
— Ради Бога, что вы несете?
Человек пожал плечами.
— Я всего лишь предупредил вас, мистер Остерман. А теперь разрешите мне отвезти вас домой.
— Ни в коем случае! Я вас не знаю! И я не понимаю…
Задняя дверца мягко закрылась.
— Как угодно, сэр. Я просто хотел услужить вам. — Небрежно отсалютовав, человек ушел.
Берни застыл на месте, не в силах пошевелиться и лишь глядя ему вслед.
6Вторник. Десять утра
— Неприятности с какими-то счетами по Средиземноморью? — спросил Джой Кардоне.
Его партнер Сэм Беннет повернулся, чтобы убедиться, что дверь в офис плотно закрыта. «Средиземноморье» было кодовым словом для тех клиентов, которые, как знали оба партнера, представляли собой определенную опасность, хотя были довольно прибыльными.
— Насколько мне известно, нет, — сказал он. — А в чем дело? Ты что-то слышал?
— Ничего определенного… Может, вообще ничего нет.
— Поэтому ты так рано и появился?
— В общем-то нет. — Кардоне отлично понимал, что даже Беннету он не может всего объяснить. Сэм не имел отношения к Цюриху. Поэтому Джой замялся. — Ну, в какой-то мере. Я провел некоторое время на Монреальской ярмарке.
— И что ты там слышал?
— Что Генеральный прокурор собирается предпринимать новое расследование и что следователи переворотят все, что у них есть. Все финансовые операции, от ста тысяч и выше, которые предположительно могут иметь отношение к мафии, будут тщательно отслеживаться.
— В этом нет ничего нового. Так где ты был?
— В Монреале. Вот где я был. И мне не нравится, когда в восьмистах милях от своего офиса мне доводится слышать такие вещи. И мне чертовски не хочется снимать трубку и спрашивать своего партнера, не доведется ли некоторым нашим клиентам предстать перед большим жюри… Я хочу сказать, что теперь нельзя ручаться в доверительности телефонных переговоров.
— Господи Боже! — Беннет рассмеялся. — Твое воображение работает без сна и отдыха, не так ли?
— Хочу надеяться.
— Ты отлично знаешь, что я тут же связался бы с тобой, если бы что-то подобное имело место. Или хотя бы появился намек, что такое может произойти. Так что, если дело только в этом, тебе не стоило срываться из отпуска. Или есть что-то еще?
Садясь за стол, Кардоне избегал взгляда партнера.
— Ладно, не буду тебе врать. Есть кое-что еще… Хотя не думаю, что это имеет к нам какое-то отношение. К тебе или к компании. Если выяснится, что я ошибаюсь, я тут же скажу тебе, ладно?
Беннет поднялся с кресла, давая понять, что принимает нежелание своего партнера объясняться подробнее. За годы их сотрудничества он понял, что не стоит задавать Джою слишком скрупулезные вопросы. Несмотря на всю свою раскованность и общительность, Кардоне все же был достаточно сдержан. Его стараниями в актив фирмы влились немалые капиталы, но он никогда не претендовал ни на что большее, чем доля, которая ему причиталась. И Беннета это вполне устраивало.
Сэм, коротко хмыкнув, подошел к дверям.
— Когда ты только перестанешь убегать от фантомов из Южной Калифорнии?
Кардоне тоже улыбнулся в ответ партнеру.
— Когда они перестанут гоняться за мной даже в клубе банкиров.
Сэм закрыл за собой двери, и Джой вернулся к куче почты, накопившейся за десять дней. В ней не было ничего особенного. Ничего, что имело бы отношение к проблемам Средиземноморья. Что хоть как-то намекало бы на конфликт с мафией. Тем не менее за эти десять дней что-то произошло. Нечто, имевшее отношение и к Таннеру.
Сняв трубку, он связался с секретаршей.
— Это все? Больше нет почты?
— Ничего, что требовало бы ответа. Я говорила всем, что вас не будет до конца недели. Некоторые собирались при случае перезвонить. Другие свяжутся с вами в понедельник.
— Говорите всем, кто бы ни звонил, что я буду на той неделе.
Положив трубку, он выдвинул второй ящик письменного стола, в котором хранились досье на их средиземноморских клиентов.
Поставив перед собой небольшой металлический ящик, он стал перебирать карточки. Возможно, какое-то имя натолкнет на мысль. Или забытый факт вызовет цепь ассоциаций.
Звякнул его личный телефон. По этому номеру ему звонила только Бетти; никому больше он не был известен. Джой искренне любил свою жену, но она обладала удивительной способностью появляться на проводе со своими пустяками как раз тогда, когда ему нельзя было мешать.
— Да, дорогая?
Молчание.
— В чем дело, радость моя? Я чертовски занят.
Его жена по-прежнему не отвечала.
Кардоне внезапно перепугался. Только Бетти был известен этот номер!
— Бетти? Ты меня слышишь?
Прорезавшийся в трубке голос был тихим, низким и четким.
— Джон Таннер вчера вылетел в Вашингтон. Мистер Да Винчи очень обеспокоен. Возможно, что ваши друзья в Калифорнии предали вас. Они вошли в контакт с Таннером.
И Джой Кардоне услышал щелчок опущенной трубки.
Исусе! О Исусе! О Господи! Это были Остерманы! Они это крутят!
Но почему? Какой смысл во всем этом?! Никакого! Какая может существовать связь между Цюрихом и хоть чем-то, имеющим отношение к мафии? Да они отстоят друг от друга на световые годы!
Или в самом деле что-то есть? Или они как-то контактируют?
Кардоне попытался взять себя в руки, но понял, что это просто невозможно. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он яростно заколотил по металлическому ящичку.
Что ему делать? С кем поговорить?
С самим Таннером? О Боже, конечно, нет!
С Остерманами? С Берни Остерманом? Да нет же, Господи! Не сейчас.
С Тремьяном. С Диком Тремьяном.
7Вторник. Десять десять утра
У него сдали бы нервы. Сидеть без дела в экспрессе из Сэддл-Уолли… И Тремьян решил ехать в Нью-Йорк на машине.
Когда он повернул к востоку по шоссе номер пять, направляясь к мосту Джорджа Вашингтона, то заметил в зеркале заднего вида светло-синий «кадиллак». Когда он взял влево, обгоняя попутные машины, «кадиллак» сделал то же самое. Когда же он, сбросив скорость, вернулся на правую полосу, «кадиллак» повторил его действия, неизменно оставляя между ними несколько машин.
Остановившись около будочки на мосту, чтобы расплатиться за проезд, он заметил, что «кадиллак», ехавший по соседней полосе, остановился рядом. Он пригляделся, пытаясь рассмотреть, кто сидит за рулем.
Это была женщина. Она отвернулась от него, и он видел только стриженый затылок. Тем не менее ему смутно показалось, что он откуда-то ее знает.
«Кадиллак» рванулся вперед, прежде чем он успел что-то сообразить. Затор лишил его малейшей возможности настичь эту машину. Он не сомневался, что «кадиллак» следовал именно за ним, и было совершенно ясно: женщина не хотела, чтобы ее опознали.
— Почему? Кто она?
Неужели эта женщина и есть «Блэкстоун»?
Подозревать кого-то из своей конторы было просто невозможно. Отменив несколько назначенных встреч, он углубился в изучение свежих досье на те корпорации, дела которых успешно провел через суд. Одна папка особенно заинтересовала его: «Шерстяные изделия Камерона». Несколько поколений семейства Камерон владели тремя фабриками в небольшом городке штата Массачусетс. Управлял ими, как правило, старший сын в семье. Не в силах противостоять шантажу, он был вынужден продать свою долю нью-йоркской фирме по производству одежды, которая хотела обрести право на фирменный знак Камеронов.