Первым пунктом на пути числилась Вена, затем – Триест, где наследника ждали три русских корабля (фрегаты «Память Азова», «Владимир Мономах» и канонерская лодка «Запорожец»), а также брат, восемнадцатилетний мичман великий князь Георгий Александрович, который должен был следовать с Ники дальше. Кроме того, в Афинах к ним присоединился кузен, принц греческий Георгий, так что на борту оказалось два Джорджи, русский и греческий, что немало веселило всех, ибо происходила постоянная путаница.
Однако с Георгием Александровичем почти немедля случилась изрядная конфузия. В Египте он затеял роман с какой-то итальянкой из посольства и пригласил ее покататься на рейде на быстроходном катере. На беду, погода в тот вечер весьма испортилась, начался ветер, грянул дождь. Джорджи Русский страшно простудился и был вынужден прервать путешествие.
На корабле остался только Джорджи Греческий, большой оригинал, обладатель самых экстравагантных пристрастий. Первым делом он заявил Ники, что намерен сделать себе настоящую японскую татуировку и переспать с настоящей японской гейшей. Ники тоже загорелся, только он еще не знал, отважится ли и на то, и на другое. Впрочем, до прибытия в Японию оставалось много времени: предстояло посетить множество городов Индии и Китая, Цейлон, Сингапур и остров Ява.
И вот, наконец, 15 апреля 1891 года шесть судов русского флота подошли к Нагасаки.
Сначала корабли долго двигались по тенистому коридору между рядами высоких гор, покрытых лесом необычайно яркого, изумрудного цвета. Бриз сменился безветрием, напоенным ароматом зелени и цветов. Неумолчно неправдоподобно громко трещали цикады. А вокруг корабля сновали сотни крохотных лодочек-джонок под белыми парусами. Такие джонки путешественники уже видели в Китае, видели и маленьких желтолицых людей с длинными, как у женщин, жесткими черными волосами, заплетенными в косы. Япония во многом напоминала Китай и все же сильно отличалась от него.
Наконец открылся порт с массой кораблей, среди которых на первый взгляд было непросто найти место для якорной стоянки. Однако лоцманский корабль отвел эскадру в относительно свободное место, охранявшееся несколькими военными судами. Было очень забавно наблюдать, как вокруг этих кораблей сновали джонки, не осмеливаясь приблизиться. Прочие же корабли они натурально брали на абордаж.
– Торговцы, – усмехнулся Джорджи. – Что там только не продают, я думаю! Сувениров можно набрать на целый гарем. Впрочем, на кораблях ломят втридорога, – добавил он с озабоченным видом, – лучше покупать на уличных лотках, а то в кошельках живо ничего не останется.
Ники невольно прыснул. Захохотал и Джорджи. В самом деле, смешно: два наследника престола рассуждают об экономии карманных денег!
Считалось, что русский цесаревич будет находиться в Нагасаки инкогнито. Разумеется, для всех чиновников это инкогнито являлось секретом Полишинеля, однако для всех прочих Николай оставался всего лишь одним из многих европейцев. В Нагасаки жило немало русских: Инасамуру, или Инасу, пригород Нагасаки, вообще называли «русской деревней», в 1870-е годы там некоторое время проживали около шестисот моряков с потерпевшего крушение фрегата «Аскольд». Именно тогда здесь возникли русско-японские семьи, а также русское кладбище. Поэтому местное население доброжелательно относилось к русским, а местные торговцы радовались. Имелось даже питейное заведение под ностальгическим названием «Кабак Кронштадт».
Видеть русских на чужбине было, конечно, очень приятно, но экзотика влекла куда больше! Наконец Ники и Джорджи решили осуществить свои намерения относительно гейш и татуировок.
Но только наследники заикнулись о своих желаниях, здешние русские принялись отговаривать, уверяя, что в Японии татуировки делают только якудза, разбойники, ну, еще преступников ими клеймят.
Ники заколебался, но Джорджи был неумолим:
– Надеюсь, Джордж и Альберт, наши английские родственники, тебе не кажутся разбойниками или преступниками? А между тем они сделали себе татуировки, когда были с визитом в Иокогаме!
Отставать от английских принцев Ники очень не хотелось. Тем более что, по слухам, Альберт, вернее, Эдуард-Альберт, собирался посвататься к Аликс. Конечно, Ники понимал, что Аликс для него, скорее всего, потеряна, но все же уступать англичанам он не желал даже в самой малой малости.
Результатом этого решения было появление на «Азове» трех господ в длинных кимоно, разукрашенных иероглифами. При виде их смешливый Джорджи не смог сдержать фырканья: волосы у визитеров были длинные, заплетенные в косы, но на затылках набекрень сидели модные английские шляпы-канотье. Все японцы носили не канотье, так котелки, что в сочетании с кимоно и узкоглазыми лицами смотрелось прекомично. Визитеры представились как три самых известных татуировщика в Нагасаки и в доказательство предъявили папки с эскизами, коробки с красками, карандаши и связанные в пучок тоненькие иглы с блестящими острыми кончиками.
Джорджи посмотрел на эти иглы с уважением:
– Да, я слышал, что японские татуировщики по тонкости штриха не имеют себе равных. Теперь я в это верю. Ну что же, посмотрим картинки.
На столе разложили альбомы с рисунками, предназначенными для разных частей человеческого тела: какие-то символические знаки для рук и ног, веточки с розами для плеча и толстые кривляющиеся физиономии для середины спины. Оказались там даже флаги Америки и Франции!
– Какая скука, – сказал Джорджи разочарованно. – Стоило приехать в Японию, чтобы нанести на себя флаги европейских союзников! Нет, нам нужно что-то экзотическое!
Визитеры переглянулись и согласно качнули своими канотье, а потом показали изображения драконов, змей, саламандр, летучих мышей и еще каких-то гадов, более напоминающих химер, чем реальные существа.
– Ага! – радостно воскликнул Джорджи. – Это уже лучше.
После долгого выбора кузены решили запечатлеть на своих дланях по дракону с черным телом, желтыми рогами, красным брюхом и зелеными лапами.
Татуировщики вновь качнули канотье в знак согласия и предложили господам лечь, обнажив правые руки. Кузены устроились в каюте Ники: он – на своей койке, Джорджи – на диванчике под переборкой. Канотье татуировщики сняли и отложили, их улыбающиеся физиономии посерьезнели. Над каждым принцем работал свой мастер, третий был, так сказать, на подхвате.
Далее в течение полутора часов молодые люди принуждены были вытерпеть бесчисленные неуловимые уколы в кожу. Ники, превозмогая тошноту, отвернулся к стене. Джорджи не смог одолеть любопытства – смотрел, скосясь, на руку, изредка изумленно восклицая:
– Ты представляешь, Ники, крови совсем не видно! Вот это мастерство!
Но порой капелька крови все же случайно появлялась, искажая цветовую гамму рисунка, и тогда художник, который был на подхвате, кидался осушать ее губами.
Ники было брезгливо задергался, однако Джорджи с видом знатока предупредил, что у японских врачей так принято.
Наконец работа была закончена. Полюбовавшись делом своих рук, татуировщики заявили, что это будет выглядеть восхитительно, получили плату и откланялись.
– Первая часть наших планов исполнена, – радостно сказал Ники. – Теперь – к гейшам!
Вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял доктор Рамбах – личный врач русского наследника престола на время путешествия.
– Ваше высочество! – воскликнул он, с ужасом глядя на распухшую и покрасневшую руку цесаревича. – Ваше высочество! Как вы могли на это решиться, не сказав мне ни слова?! Я думаю, император будет очень недоволен.
– Поди отсюда, Рамбах! – сердито сказал Ники, которому только что пришло в голову, что отец, пожалуй, придет в ярость при виде татуировки, а от матушки жди обморока. Удовольствие было испорчено как минимум наполовину. – Что ты со мной как с младенцем!
– Вот именно, нянька при младенце, – презрительно протянул Джорджи. – Небось и к девкам с ним отправишься, доктор, оттаскивать от них станешь?
– Господа, я слышал, вы упомянули о женщинах, – с видом мученика сказал Рамбах. – Ваши императорские высочества, помните, что во всех портовых городах женщины – первые разносчицы заразы. Не унижайте ваши семьи и ваших подданных известиями о том, что наследники русского и греческого престолов оказались рабами своих низменных желаний и принуждены были после этого пройти курс известного лечения!
Джорджи и Ники уныло переглянулись. В словах доктора был резон, да еще какой…
– Ну вот, никакой экзотики! – разочарованно протянул будущий греческий король, а будущий русский император только вздохнул.
– Примите один совет, господа, – сказал Рамбах, который мигом смягчился, видя, что его слова произвели впечатление. – Держитесь подальше от юдзё или таю. Так называются японские проститутки. Но вы можете пообщаться с гейшами – это умные дамы, которые поют, танцуют и разговаривают с гостями, не вовлекая их в низменные развлечения.
– Да мы и собирались именно к гейшам, – буркнул Джорджи. – Об этом и говорили, когда ты пришел. А ты крик поднял.
Ники только кивнул, подтверждая его слова. Кузены совершенно не собирались сознаваться в том, что для них слово «гейша» было синонимом слов «японская проститутка». Оказывается, это разные вещи!
– Ну и как их отличить? – спросил Джорджи. – Как отличить гейш от этих, как их там…
– Юдзё или таю, – повторил Рамбах. – Для опытного взгляда, говорят, нет ничего сложного. Мне известно только несколько примет. Во-первых, это пояс. У проституток он всегда завязан впереди – чтобы проще было развязать. Воротник кимоно у таю всегда немного отогнут справа, чтобы была видна волнующая красная изнанка. В их одежде обязательно что-нибудь золотого цвета, в прическе очень много ёситё, раздвоенных плоских шпилек. Они носят очень высокие черные сандалии с тремя каблуками, из-за которых шажки получаются меленькими. Ну, и непременно чернят зубы.
– Бр-р! – передернулся Ники. – Целоваться с чернозубой! Какой кошмар!
– Вот и не делайте этого, ваше высочество! – проникновенно произнес доктор Рамбах и откланялся.
– Однако какой же ты брезгливый, кузен, – усмехнулся Джорджи, когда дверь за доктором закрылась. – Чернозубые шлюхи ему, видите ли, не нравятся! А как же требуемый exotiques?! И трусишка ты, вида крови боишься! Небось в обморок готов был упасть, когда кололи!
– Трусость тут совершенно ни при чем, – сказал Ники обиженно. – Просто мне противно видеть кровь, вот и все.
– Любую? – лукаво спросил Джорджи.
– В каком смысле? – недоумевающе уставился на него Ники.
– Да в обыкновенном. Одно дело – кровь мужская, пролитая, так сказать, на поле брани. Или, к примеру, под руками татуировщика. И совсем другое – женская…
– Как это, женская? – спросил Ники, чувствуя, что ужасно краснеет. – А что, у женщин кровь отличается от мужской?
– Ну ладно, не женская, – покладисто согласился Джорджи. – Девичья. Девственная. Понимаешь, о чем я?
Ники ощутил, что к горлу его снова подкатила тошнота. Отвернулся и с пристальным вниманием принялся разглядывать татуировку. Кожу чуть пощипывало, но боли не было.
– Или ты еще не спал с девушками? – удивился Джорджи.
– А ты, что ли, спал? – недоверчиво огрызнулся Ники.
– Конечно, – гордо кивнул его кузен. – И ты знаешь, не могу понять, почему мужчины так гоняются за этой дурацкой девственностью. Нет, ну само собой: жена, первая брачная ночь, кровь на простыне и все такое – но ведь очень многие просто помешаны на девственницах! А меня, честно скажу, чуть не стошнило, когда я увидел, что испачкан кровью. Довольно противно, поверь. Нецивилизованно. Один раз вгорячах это как-то сошло, особо присматриваться было некогда, да и темно было, а во второй раз меня чуть не вырвало. Так что с девственницами я больше не вожусь. И еще: терпеть не могу неопытных девочек, которых всему надо учить. Нет, конечно, жена должна быть невинна и неопытна, с этим никто не спорит, – оговорился Джорджи, – но любовница… Она должна знать что-то такое, что неизвестно мне, понимаешь?
Ники слушал, чуть ли не рот приоткрыв от внимания. Каждое слово Джорджи стало для него откровением!
«Дурак я дурак, почему я не подумал об этом раньше!» – билась в голове мысль.
Вдруг он вскочил.
– Сегодня какой день?
– Вторник, а что?
– Завтра среда! Завтра чуть свет отправляется фельдъегерь с почтой! Хорошо, что я спохватился! Мне надо срочно написать письмо. Иди теперь, Джорджи! Я буду писать!
– Да что это тебя разобрало? – изумился кузен. – Завтра и напишешь.
– Нет, мне надо сейчас, мне надо сосредоточиться… – пробормотал Ники, глядя отсутствующими глазами. – Иди, Джорджи, миленький, ну иди…
Джорджи недоумевающе пожал плечами и вышел вон из каюты наследника.
* * *– Девочки, куда это вы собрались? – удивился Феликс Иванович, когда дверь в кабинет открылась и на пороге вдруг появились Юлия и Маля, уже в шляпах и длинных пальто почти до пят.
– За нами прислали от Рысаковых, – сказала Юлия с улыбкой. – Мы совсем забыли предупредить, что у них маленький домашний праздник. Так, ничего особенного, в своем кругу. Шарады, легкий ужин, музицирование…
– Ну, поезжайте, – благосклонно кивнул отец. – Доброго пути. Не забудьте проститься с маман.
– Конечно, конечно, – закивали дочери, расцеловали отца и перешли в библиотеку, любимое место вечернего отдыха матери.
Последовало то же объяснение насчет Рысаковых, нежные поцелуи и просьба не задерживаться допоздна, а по возвращении непременно зайти проститься – и вот наконец сестры с небрежно-серьезным видом спустились по лестнице к подъезду.
Неподалеку стояла небольшая двухместная карета, к которой девушки поспешили со всех ног, переглядываясь на ходу, но все еще храня серьезность. И только когда возница соскочил с козел и распахнул перед ними дверцу, они дали волю смеху.
Возница помог сесть хохочущей Мале, а Юлию вдруг сжал в объятиях и принялся целовать.
Маля обернулась, увидела это – и возмущенно вскричала:
– Какой конфуз! Барон, вы с ума сошли! А вдруг маман или папа вздумают посмотреть в окошко? Юлия Кшесинская целуется с извозчиком! Да мыслимо ли такое!
– Уже поздно, – томно проговорила Юлия, кладя голову на плечо извозчика, вернее, своего любовника барона Зедделера. – Если они что-то могли увидеть, то уже увидели. А ты, Малечка, не подглядывай. Тебе просто завидно, что целуюсь, а я нет.
И тут же покаянно ахнула, увидав, как погрустнела сестра:
– Прости, прости меня, я злая! Прости, Малечка!
– Ничего, – со вздохом сказала Маля, – ты же не виновата, что он меня бросил, уехал, что я вынуждена тут прозябать в одиночестве…
– Да ты прекрасно знаешь, что тебе стоит только слово сказать, – возразила Юлия, оторвавшись наконец от Зедделера и усаживаясь рядом с сестрой, – и самые авантажные кавалеры будут у твоих ног. И даже говорить ничего не надо – только посмотри поласковей.
– Осмелюсь добавить, – повернулся к ним Зедделер, разбирая вожжи, – что великий князь Сергей Михайлович по одному мановению твоих ресниц сделается твоим верным рабом.
– Да и мановения никакого не надо, – усмехнулась Юлия. – Он и так ее раб, причем уже давно. Верно, Малечка? Да только ей это ни к чему. Она ждет Ники…
– И буду ждать! – упрямо сказала сестра. – Вот когда он вернется и я пойму, что совершенно ему не нужна, тогда смогу с чистой совестью посмотреть в другую сторону.
– Моя верная маленькая Маля, – ласково сказала Юлия, – ты совершенно права. Но все же нужно иногда позволять себе небольшие радости жизни.
– А я что сейчас делаю? – усмехнулась Маля. – Кстати, куда мы едем?
– На урок итальянской техники к Чекетти, – серьезно сказал Зедделер, и сестры расхохотались.
Они прекрасно понимали, что их ждет кафе-шантан, или оперетка, или цыганский хор, или просто ресторанчик, или небольшой бал, где непременно окажутся в большом количестве приятнейшие кавалеры, а в их числе непременнейше – великий князь Сергей Михайлович, который появлялся в поле Малиного зрения ежедневно или на таких внезапных вечеринках, или приходил в театр, когда она танцевала, или просто останавливал карету около ее дома и сидел в ней, ожидая, когда девушка выйдет из дому.
Сергей Михайлович ничего не говорил о своей любви, но это было видно невооруженным глазом. Одна только Маля ничего не замечала – вернее, не хотела замечать. Она знала, что если даст себе волю, то непременно влюбится в Сергея. Невозможно было не ответить на эту откровенную, безрассудную страсть. Но всей душой она принадлежала другому. И хоть велика была ее досада на Ники, который уехал так внезапно, покинул ее в ту минуту, когда она жаждала ему принадлежать, Матильда все же не могла проститься с мечтой о нем и считала необходимым хранить ему верность. Она старалась даже не думать о том, чего в этом решении было больше: любви к Ники с его странными то серыми, то голубыми, то зеленоватыми глазами и нежной улыбкой или любви к наследнику престола, который удостоил ее своим вниманием, которое тешит ее тщеславие и сулит в будущем еще большие утехи.
Если он вернется к ней! Если вернется…
А если нет? Ну, если нет, она будет выглядеть ужасно глупо, сидя, как Спящая красавица, в башне своего одиночества и ожидая прекрасного принца. Поэтому Маля отнюдь не изображала из себя страдающую влюбленную, а принимала жизнь такой, какой она ей открывалась, со всеми радостями, печалями, интригами и открытиями.
Это был первый сезон Кшесинской-второй на Императорской сцене. Ей еще не давали главные партии, но все же поручали интересные роли, в которых она могла показать свои способности. Например, в балете «Спящая красавица» в первом акте она танцевала фею Кандид, во втором – маркизу, а в последнем исполняла танец Красной Шапочки с Волком. Кроме того, Маля, как все балетные молодые артистки, принимала участие в оперных спектаклях, когда постановка предполагала танцы. Только за один сезон 1890/91 года она участвовала в двадцати двух балетах и двадцати одной опере, что было благосклонно отмечено «Ежегодником Императорских театров».