О! Не говори сейчас же «нет», моя Аликс, не разрушай сразу мою жизнь! Неужели ты думаешь, что во всем мире для меня возможно счастье без тебя! После того, что ты – невольно! – заставляла меня ждать и надеяться, может ли это так кончиться?
О! Не сердись на меня, если я начинаю говорить глупости, хотя обещал быть спокойным. У тебя такое доброе сердце, что ты не сможешь не понять моих мучений. Но я сказал достаточно и должен закончить свое послание. Большое спасибо за твою очаровательную фотографию.
Благослови и сохрани тебя Бог!
Всегда любящий и преданный тебе Ники».
* * *Репетиции для летнего сезона в Красном Селе происходили в театральном училище, и сестры Кшесинские приезжали из Красниц в город.
Как только Маля входила в квартиру, она первым делом бросалась к роялю, на который складывали приходящую корреспонденцию, и всегда находила там письмо от Ники. Это были нежные признания с надеждой на встречу. А встречались они в Красном Селе в дни театральных спектаклей.
Теперь никому не нужно было намекать на то, что Матильде Кшесинской, хоть и не приме, следует выделить отдельную уборную в нижнем этаже, выходившую окнами на Царский подъезд. Хотя не было принято обставлять ее по собственному вкусу, Маля постаралась устроить ее как можно уютнее и наряднее: заказала мебель из светлого дерева, обтянула стены красивым кретоном и повсюду расставила цветы. Из мебели в уборной были кушетка, маленькое бюро, туалетный стол и стулья. Кушетка – та самая, на которой все когда-то началось с Ники, и Маля не очень любила, чтобы на нее садился кто-нибудь из гостей, потому и расставила вдоль стен много удобных мягких стульев. Однако великий князь Владимир Александрович (он любил присутствовать на репетициях и зачастил к Мале, несмотря на то что сейчас ее отношения с Ники складывались самым нежным образом и неприятный призрак религиозной гессенской принцессы, казалось, канул в небытие) всегда норовил усесться именно на кушетку, и Маля иногда суеверно находила в этом смысл. А вдруг в самом деле настанет время, когда он сможет сидеть на кушетке как хозяин?!
Если бы она смогла заглянуть в будущее, она узнала бы, что на кушетке по-хозяйски будет сидеть младший сын Владимира Александровича – великий князь Андрей, который станет ее последней и самой сильной любовью… Да-да, тот мальчик, на которого она сейчас не обращала никакого внимания.
Он станет третьим в их союзе с Сергеем и разрушит этот союз. Он сделается ее мужем, отцом ее сына, разделит с ней изгнание, эмиграцию – а с его кончиной завершится и сказка, которой была ее жизнь: сказка о Золушке, которую любили принцы.
Наверное, Владимир Александрович хотел, чтобы Маля не забывала о его предложении, потому что однажды подарил ей свою карточку с надписью «Здравствуй, душка». Маля поставила было ее на бюро, однако Ники недовольно поднял брови, и фото было немедленно убрано.
В то лето Ники стал часто бывать на репетициях. Маля всегда знала о часе его приезда и стояла у окна, поджидая его. Из своих окон она могла издали видеть, когда он появлялся на прямой дороге, ведущей от дворца через театральный парк к театру. Соскочив с лошади, цесаревич шел прямо к Мале в уборную, где оставался до начала репетиции. В такие дни она всегда опаздывала на репетицию, но если даже кому-то это не нравилось, они благоразумно помалкивали.
Во время репетиции Ники устраивался в Царской ложе между колоннами у самой сцены, которая была почти на том же уровне. Ему нравилось, когда Маля садилась на край ложи, и пока другие репетировали, они могли свободно продолжать болтать. Ники оставался до конца репетиции и уезжал во дворец к обеду.
Они прощались бегло, потому что знали, что увидятся вечером.
Ко времени приезда государя и императрицы на вечерний спектакль все артисты стояли у окон, выходивших в сторону Царского подъезда. Когда показывалась открытая коляска их величеств, запряженная великолепной тройкой, с казаком на козлах, все кланялись им, а Александр III улыбался в ответ, прикладывая руку к козырьку, а Мария Федоровна снисходительно дарила артистов своей очаровательной улыбкой.
Следом на тройке ехал Ники, и хотя казалось, что он улыбается всем актерам, Маля знала, кому он улыбается на самом деле.
Как-то раз они условились провести вместе и вечер. Ники после спектакля должен был сперва поужинать у отца, а потом вернуться в театр за Матильдой. Решено было ехать к барону Зедделеру в Преображенский полк в его барак. Туда же должна была приехать и Юлия.
В условленный час Маля должна была ожидать Ники в парке, недалеко от театра. В пустынной аллее было темно, огни в театре не горели, кругом царил полный мрак. Она побоялась выйти одна и попросила театрального капельдинера сопровождать себя. Это был почтенный человек, который всю жизнь провел при театре и знал всех завсегдатаев.
– Матушка Матильда Феликсовна, – сказал он, следуя за ней к дверям театрального здания. – Не извольте гневаться, но вам один барин велел записочку передать.
Маля с изумлением оглянулась:
– Какой еще барин?! Ты о чем говоришь, Сидор?
– Высокий такой. Да я его знаю, он прежде к вам хаживал, а теперь перестал. Великий князь Сергей Михайлович.
Маля от неожиданности уронила тонкую английскую шаль, накинутую для тепла на плечи. Она давно не видела Сергея. Кто только не перебывал в этом сезоне в ее уборной! И его братья Михайловичи, и другие великие князья, и молодые, и старшие: Владимир Александрович, Алексей Александрович, принц Христиан Датский, племянник императрицы, будущий король и великий герцог Мекленбург-Шверинский, муж великой княгини Анастасии Михайловны, на редкость обаятельный человек, приходил герцог Евгений Максимилианович Лейхтенбергский, женатый на сестре знаменитого Скобелева… да кого только не было!
Вот именно, Сергея не было. Михайловичи о нем не упоминали, а Маля из гордости не спрашивала. И вдруг – эта записка…
Она задержалась у лампы и распечатала конверт.
«Не могу больше не видеть тебя, – писал Сергей. – Но и в толпе твоих обожателей появляться сил и охоты нет. Выйди нынче после спектакля, как сможешь, в парк, буду ждать около белой беседки хоть всю ночь. Не выйдешь – ну что ж, tant pis!»
Маля невольно улыбнулась, и тут же улыбка сошла с лица. Это безумие! Но она все же пойдет к белой беседке. Ники никак не сможет появиться прежде полуночи, у нее есть не меньше получаса, чтобы увидеть Сергея, успокоить его, может быть, поцеловать…
Все тело ее вдруг зажглось тоской по нему!
– Голубчик Сидор, – сказала она торопливо, – ты возвращайся, дальше одна пойду.
Капельдинер глянул умными темными глазами:
– Как велите, Матильда Феликсовна. Вы храброго десятка, авось не испугаетесь в темноте-то. Но глядите не заблудитесь!
В последних словах почудился намек – а может быть, это взволновалась нечистая совесть?
Вышла на ступени крыльца – и даже ахнула от зрелища звездного полога, высоко раскинутого над землей. Над миг задержалась, вглядываясь в узор созвездий, потом, почувствовав, что от медленного их движения начала кружиться голова, побежала по гравийной дорожке в сторону белой изящной беседки, стоявшей над маленьким прудом.
Но около беседки никого не было. Сергей ушел. Не дождался!
Она даже не ожидала, что разочарование будет таким сильным!
Встала понурясь – и вдруг вздрогнула от негромкого оклика:
– Маля!
Он! Сережа! Его голос!
Так и полетела в ту сторону, уже различая в черной тени кустов сирени его высокую фигуру, как вдруг раздался топот копыт, и скрип колес по гравию, и голос Ники:
– Маля!
Она замерла, медленно отвернулась от беседки и пошла, ощущая спиной взгляд Сергея и продолжая слышать его горестный зов.
– Куда ты так бежала? – спросил Ники, помогая ей зайти в повозку и обнимая. – Ты же знала, что я приеду с этой стороны.
– Я смотрела на звезды, и у меня закружилась голова, – сказала Маля почти правду. – Поехали побыстрей!
– Сейчас, – сказал Ники, целуя ее.
Губы ее отвечали ему, но на сей раз не отвечало сердце. Она страшно боялась, что Сергей не выдержит пытки ревностью, выскочит – и погубит все для себя и для него. Да, она тосковала по нему, она хотела его видеть, но только не ценой потери Ники или даже незначительного ухудшения их отношений.
– Поехали, поехали! – нетерпеливо повторяла она.
Наконец тройка понеслась вскачь.
Лишь только выехали из театрального парка, как Мале стало легче, а потом наваждение и вовсе сошло. Стояла чудная ночь, и Ники захотелось до ужина прокатиться по всему Красному Селу. Тройка вихрем носилась по пустынным дворам, и Маля все твердила:
– Скорей, скорей!
– Ну скорей же! – настаивал и Ники.
– Поехали, поехали! – нетерпеливо повторяла она.
Наконец тройка понеслась вскачь.
Лишь только выехали из театрального парка, как Мале стало легче, а потом наваждение и вовсе сошло. Стояла чудная ночь, и Ники захотелось до ужина прокатиться по всему Красному Селу. Тройка вихрем носилась по пустынным дворам, и Маля все твердила:
– Скорей, скорей!
– Ну скорей же! – настаивал и Ники.
Кучер слушался, только раз тревожно оглянулся и сказал:
– Беда, коли кони на скаку засекутся!
Но они в это мгновение целовались и ничего не слышали. Да и зачем было слышать?
Ничего не случилось, кони не засеклись, и, вдоволь накатавшись и нацеловавшись, наконец поехали к Зедделеру. Тот жил в одном бараке с товарищем по полку, Шлиттером, который на вечер остался без дамы за ужином и после него. Юлия прильнула к Зедделеру, Ники повел Малю в соседнюю комнату, а Шлиттеру не с кем было провести время, и он с шутливой печалью сказал о себе:
– Ни богу свечка, ни черту кочерга.
От этих слов сердце Мали вдруг защемило.
Он там, один… Сережа… ни богу свечка, ни черту кочерга. Ему прочат лучших невест России, но он ни к кому не хочет посвататься, потому что однолюб, для него существует только одна женщина – та, которая сломала ему жизнь, она.
И Маля вдруг почувствовала себя такой счастливой, что набросилась на Ники с неистовыми поцелуями. Через мгновение они лежали на ковре, сливаясь в любовном изнеможении, а Маля не переставала ощущать греховное, постыдное – она сама это понимала! – счастье при мысли о мучениях Сергея.
Она не чувствовала за собой никакой вины: ведь не она заставила его полюбить себя, он сам влюбился! Если бы ему было невыносимо мучиться, он уже давно покинул бы Малю.
Значит, подумала она, и мне было приятно мучиться, когда я думала, что Ники женится на Аликс, но, против всякой логики, продолжала надеяться невесть на что?
О, как же правы те, кто говорит, что в жизни мы получаем именно то, что заслуживаем!
Но вот настал день, когда отыграли последний спектакль. Летний театральный сезон закончился.
Ники после лагеря уехал с отцом в Данию, откуда Маля получала от него чудесные письма, трогательные и сердечные. Она была почти уверена, что чудеса все-таки случаются, что возможно даже невозможное, и давала волю самым смелым своим мечтам.
Именно в это время она наконец нашла дом, который так давно искала, и это показалось ей самым блаженным предзнаменованием будущего.
* * *Это был маленький прелестный особняк на Английском проспекте, № 18, принадлежавший Римскому-Корсакову. По странному совпадению этот дом построил великий князь Константин Николаевич для балерины Анны Кузнецовой. Рассказывали, что великий князь боялся покушений, а потому в кабинете первого этажа поставили железные ставни, а в стену вделали несгораемый шкаф для драгоценностей и бумаг.
Дом был двухэтажный, прекрасно обставленный, с хорошим большим подвалом. Позади него находился небольшой сад, обнесенный высоким каменным забором. В глубине стояли хозяйственные постройки, конюшня, сарай, а за постройками снова раскинулся сад, вплоть до стены парка великого князя Алексея Александровича.
Маля пришла от нового дома в полный восторг По ее просьбе Евгений Волков снесся с Ники, и вскоре она получила ссуду от банкирского дома Гинцбурга. Кто будет отдавать эту ссуду, ее не волновало. Куда больше волнений доставил разговор с родителями.
Маля знала, что причинит им огромное горе, когда скажет, что покидает родительский дом, и это ее бесконечно мучило. Ей казалось, что мать еще поймет ее как женщина, но отец был воспитан в строгих правилах. Он ничего не мог сделать, чтобы избавить любимую дочь от компрометирующих визитов наследника, но, пока она жила у родителей, на эти отношения, уже ставшие притчей во языцех, был наброшен некий флер приличия. А теперь Маля как бы открыто заявляла всему миру о своем статусе любовницы цесаревича. Но она обожала Ники, думала лишь о нем, о своем счастье, каким бы кратким оно ни было…
Юлия взяла на себя труд подготовить отца, но все же разговор вышел тяжелым.
– Ты понимаешь, что он на тебе никогда не женится? Что ты скоро должна будешь с ним расстаться? – спросил Феликс Иванович в отчаянии.
Маля подумала, что если бы отец решил отомстить ей за уход из дому, он не смог бы ударить точнее и больнее.
– Конечно, я все понимаю, – ответила она, собравшись с силами, как могла спокойно. – Но я всей душой люблю Ники и не хочу задумываться о том, что меня ожидает. Я хочу лишь воспользоваться счастьем, хотя бы и временным, которое выпало на мою долю.
Отец долго всматривался в ее лицо, словно пытаясь увидеть, сможет ли что-то изменить, но, видимо, понял, что это невозможно, а потому дал согласие на переезд дочери. Однако Феликс Иванович поставил условие, чтобы с нею поселилась ее сестра. Маля и сама хотела просить Юлию об этом, а потому счастлива была подчиниться отцу хотя бы в такой малости.
При переезде в новый дом Маля переделала только спальню на первом этаже, при которой была прелестная уборная, в остальном же оставила дом без изменения. А когда Ники вернулся в Россию, у полиции, следившей за каждым его шагом, появилось место, требовавшее постоянного наблюдения.
Дом весь готов, вот только кухарки Маля еще не нашла, так что обеды и ужины приходилось брать из ближайших ресторанов. Но это нисколько не портило радостного настроения обитателей особняка и их гостей.
Маля устроила новоселье, чтобы отпраздновать переезд и начало самостоятельной жизни. Все гости принесли подарки, а Ники подарил восемь золотых, украшенных драгоценными камнями чарок для водки и свою фотографию с надписью: «Моей дорогой пани», как он всегда называл Малю.
Много счастливых дней прожила она в этом доме. Ники, весь день очень занятый, обыкновенно приезжал вечером, к ужину. Появлялись с ним иногда и его молодые дяди, великие князья Михайловичи. Начал появляться и Сергей.
Увидев его в первый раз, Маля с трудом подавила желание броситься великому князю на шею, но Сергей держался отчужденно. Оба они, словно сговорившись, не упоминали о несбывшемся свидании в Красном Селе. Малю ни на миг не обманули отчужденность и сдержанность Сергея. Она постоянно чувствовала его напряженный взгляд и понимала, что чувства его не изменились. И это странным образом придавало некую уверенность в незыблемости происходящего. Она думала: «Ники со мной – значит, все хорошо!» Но под спудом этой мысли таилась другая: «Сережа со мной – значит, все будет хорошо!»
Приезжали в ее дом и граф Андрей Шувалов с Верой Легат, балетной артисткой, на которой он потом женился, и Николай Николаевич Фигнер, тенор Мариинской оперы, которого Ники очень любил. После ужина Михайловичи, по обыкновению, пели грузинские песни, а прочие играли в маленький скромный баккара. Вечера проходили очень уютно.
Ники бывал у своей пани ежедневно, а иногда оставался на несколько дней, когда они вовсе не покидали дом. Маля всегда знала приблизительно время, он старался известить ее, когда должен приехать, и садилась у окна, издали прислушиваясь к мерному топоту копыт его коня о каменную мостовую. Вот звук резко обрывался – значит, рысак остановился как вкопанный у подъезда.
В то время в некоторых, очень немногих, самых богатых домах уже появлялись электрические лампы. Малю всегда поражало, как после легкого щелчка выключателя из стеклянной колбы внезапно начинал литься ослепительный свет. И в минуты, когда она ждала Ники, а потом слышала, как он подъезжает, словно включался свет счастья ее жизни: ослепительный свет!
Электрические лампочки, случалось, перегорали, но об этом она старалась не думать.
* * *Статус Кшесинской изменился и в театральном мире. Фаворитке наследника престола само собой должны были предоставлять первые роли в лучших балетах и давать возможность выступать уже как настоящей балерине в целом балете, а не в отдельных небольших ролях. Но она еще и неустанно работала, совершенствуя свой танец. У Мали было странное понятие о самолюбии. Она совершенно спокойно относилась к тому, что люди говорили: «Ах, у нее такие туалеты, такие драгоценности, такой дом, такой выезд… разумеется, ведь она фаворитка наследника престола!» Но ее бесили намеки вроде: «Конечно, ей дают ведущие партии, ведь она фаворитка наследника престола». Она пыталась стать примой благодаря своему мастерству, а не положению!
В то время итальянка Карлотта Брианца, бывшая примой петербургской сцены, неожиданно покинула Россию, и Маля получила ее роль и свой первый балет – «Калькабрино», в трех действиях, поставленный Мариусом Петипа по либретто Модеста Чайковского на музыку Минкуса. После занятий с Чекетти Кшесинская исполнила партию в своей излюбленной итальянской чеканной манере, причем за партнера с нею танцевал ее учитель, Энрико Чекетти, и Маля после финала даже расцеловала его на сцене.