— Мы с тобой поедем отдыхать, тебе нужно полечиться. Поедем в Швейцарию…
Услышав это, Мэри переменилась в лице. Швейцария! Цюрих! Там Марго, там… да, черт побери, там Алекс. И это единственный шанс спастись. Странно, что Костя забыл, где именно нашел ее в последний раз и где заказал ее смерть.
— Как скажешь… дорогой, — запнувшись, проговорила она.
Костя возликовал. При всей своей жестокости он был отходчив, он готов был простить ей даже смерть Артура — родного брата. В конце концов, он даже не был уверен в том, что Мария причастна к его смерти…
Мозг Мэри лихорадочно заработал в направлении планов по собственному спасению. Придется потерпеть еще немного — ровно до поездки в Швейцарию, построить из себя раскаявшуюся Марию Магдалину — и потом… в Швейцарии ей проще будет улизнуть — не потащит же Костя с собой Гошу и охрану, он ведь явно планирует нечто вроде «медового месяца».
«Я тебе, сволочь, устрою праздник».
Она злорадно улыбнулась и тут же скроила покорную мину и опустила глаза. Мелькнула еще одна мысль — нужно проникнуть в Надину комнату и попытаться найти хоть какие-то координаты ее отца. Должен же он хотя бы после смерти простить дочь…
* * *Он сознательно поехал поездом. К черту время, границы — все к черту. Чем позже он встретится с Марго — тем лучше, тем легче. Как перенести ее страдающий взгляд, ее ожидание — как взять и двумя словами убить надежду? Черт возьми, зачем он вообще согласился, зачем поехал, зачем увидел?
Алекс никогда не считал себя слабонервным или впечатлительным, но слезы Марго всегда выбивали его из колеи. А сейчас это будут даже не слезы — это будет бурный поток, истерика, сердечный приступ — а то и все вместе. Но что он мог сделать — если бы не задержки рейса, он успел бы вовремя, смог бы выкрасть Мэри, увезти, спрятать. Но — сослагательное наклонение неуместно. Все случилось так, как случилось. Мэри мертва.
Надо же — он столько раз хотел убить ее сам, столько раз был зол и мечтал никогда больше не видеть, а теперь, когда ее нет, чувствует пустоту. Странно…
Он чуть сполз в кресле, закрыл глаза, уставшие от постоянно мелькавших за окном деревьев, и задумался. Зачем Костя убил ее, неужели все-таки узнал о том, что Мэри причастна к смерти его брата? Тогда получалось, что это его, Алекса, ошибка — значит, это он сделал что-то не так, убирая труп. Или Костя знал, что Артур случайно нашел Мэри там, в Провансе? Теперь, наверное, это уже не имело большого значения — кто виноват, как надо было сделать. Мэри мертва. Марго осталась совсем одна. Возможно, теперь правильнее будет оставить ее у себя, в Цюрихе. Почему нет? Если не захочет жить вместе с ним и Марго-младшей, пусть живет отдельно, но так, чтобы он постоянно имел возможность видеть ее и слышать. Понятно, что разбитого не склеишь, да и не нужно. Но Алекс чувствовал свою вину перед Марго острее, чем когда-либо прежде. Она доверилась, понадеялась — а он не смог.
…Алекс задремал и, очнувшись от грохота и сильной боли, пронзившей все тело, не сразу понял, что происходит. Пахло гарью, кругом творилось что-то невообразимое, кричали люди… Он с трудом поднял руку и коснулся груди, которая болела так, словно в нее воткнули что-то острое. Так и оказалось — справа меж ребер торчал металлический обломок, вошедший в легкое и причинявший невыносимую боль. Алекс никак не мог понять, что случилось, не мог повернуть голову и лежал почему-то на боку в неудобной позе. Под ним скрипели осколки стекла, впиваясь при малейшем движении в тело. Чьи-то руки подхватили его, но он застонал от боли, и его моментально оставили в покое:
— Тут нужен не только врач, но и резчик по металлу, — мрачно пошутил кто-то, и Алекс, собрав остатки сил, рявкнул:
— Какого черта… происходит?
— Мсье, успокойтесь, не тратьте силы на крик. Вы тяжело ранены.
— Что… случилось?
Тот же мужской голос произнес:
— Похоже, вам повезло, мсье. Вы уснули и пропустили весь кошмар. Поезд сошел с рельсов, мсье, кругом трупы, а вам на самом деле повезло. Этот обломок вешалки — просто сущая ерунда по сравнению с остальным.
— То есть… — начал Алекс, но мужчина склонился над ним и попросил:
— Мсье, пожалуйста, давайте не будем так много разговаривать. Медики прибудут еще не скоро, а вам нужно как-то продержаться.
Прибытия медиков Алекс не дождался, впав в забытье, и очнулся только в больничной палате, страдая от жажды и сильнейшего шума в ушах. Он поднял руку и попытался ощупать голову, но ему помешали. С трудом переведя взгляд влево, увидел тоненькую девушку в форме медсестры. Лица различить не мог, глаза слипались от еще не отошедшего наркотического сна, а потому медсестра виделась размытой картинкой. Она крепко держала его за запястье:
— Осторожнее, мсье, вам не нужно шевелиться. — Отлично, речь французская, значит, все-таки добрался до Швейцарии — или нет?
— Где я? — хрипло поговорил он, облизывая пересохшие губы.
Девушка потянулась к стакану с водой, но Алекс сумел перехватить ее руку и сжать так, что медсестра вскрикнула:
— Мсье, что вы делаете?
— Отвечай…
Она повернулась к нему, и Алекс едва не вскрикнул от неожиданности — Мэри! Мэри — живая и здоровая…
Девушка наклонилась, пытаясь освободить руку, и он понял, что ошибся — совсем другое лицо. Просто память снова пошутила. Он разжал пальцы, и медсестра смешно затрясла рукой, как будто обожглась.
— Мсье… вы не могли бы в другой раз не хватать меня так сильно? — жалобно попросила она.
— Простите. Вы не ответили.
— Вы в больнице, месье. Это окружная больница, вас привезли после крушения поезда. Доктор провел несколько часов, пытаясь сделать все в лучшем виде. У вас было очень тяжелое ранение, вы потеряли много крови. Месье… скажите, я могу что-то сделать для вас?
— Да. Найдите мой телефон.
— Он здесь. — Она потянулась к тумбочке и взяла мобильник. — Вы хотите, чтобы я сообщила кому-то о том, что с вами все в порядке?
Она порядком раздражала его — стерильная, идеально вышколенная, с правильной речью и такими же чертами лица. Картинка из рекламного буклета.
— Я хочу, чтобы вы покинули палату.
Она вздернула светлые бровки:
— Я не могу.
— Вам придется, мадемуазель.
Девушка пожала острыми, совсем как у Мэри, плечами, поднялась и вышла. Алекс попытался зацепиться рукой за спинку кровати и сесть, но не смог — слабость и резкая боль в груди заставили его снова лечь. Собственная беспомощность злила и выводила из себя, лоб покрылся противной испариной, перед глазам закружились-замелькали черные точки. Оставив попытки сесть, Алекс задрожавшей рукой начал набирать номер. Когда в трубке раздался нежный голосок Марго, он на секунду потерял самообладание, зажмурился и сглотнул слюну.
— Алекс, что ты молчишь? — звенела жаворонком Марго, и он понял, что говорить придется. Хотя бы что-то — но не молчать.
— Марго… у тебя все в порядке? — Он изо всех сил старался придать голосу непринужденность, но обмануть эту женщину ему не удавалось никогда.
— Скажи мне правду… я тебя умоляю — скажи все, как есть.
— Что сказать, Марго? — он, как мог, старался оттянуть момент, когда придется признаться ей, что Мэри мертва.
— Алекс… поверь, я уже давно не страдаю. Если ты сейчас скажешь, что вы тайком поженились, я только порадуюсь, потому что искренне считаю, что вам нужно быть вместе.
О чудо, подумал Алекс, она сама — сама! — дала ему возможность, сама подтолкнула к обману, сказав то, что хотела услышать. Прекрасно… пусть слышит.
— Да, Марго, ты права. Мы поженились.
«Если Бог меня накажет — то я смогу опротестовать Его решение: она сама хотела именно этой информации, а я просто не готов сейчас говорить правду».
Марго с облегчением рассмеялась:
— Господи, Алекс! И ты молчал? Почему?
— Не знал, как ты отреагируешь.
— Я рада, — совершенно искренне отозвалась она. — Я очень рада за тебя, за Мэри…
— Прости, мне пора, — быстро прервал ее Алекс, испугавшись, что сейчас Марго попросит к телефону Мэри, и положил трубку.
«За что, за какие грехи? Почему я не сказал, что Мэри больше нет? Теперь Марго будет жить надеждой. Потом будет хуже. Нет, надо сказать. Позвонить и сказать».
Принять решение было легко. Выполнить его Алекс не смог.
* * *Мэри сидела на подоконнике, курила и прихлебывала коньяк — все, как раньше. Только вот страна другая, дом, мужчина… Да, мужчина.
Костю словно подменили с того дня, как он хладнокровно застрелил во дворе дома Надю. Он стал почти прежним Костей — тем, которого Мэри знала раньше, до того, как написала свою книгу. Он старался окружать ее заботой и вниманием, о которых мечтала бы любая женщина. Любая — но не Мэри. Она не могла простить ему многих вещей — в том числе и потерю Марго. Ни позвонить, ни написать подруге Мэри не могла. Костя категорически запретил пользоваться телефоном и Интернетом, хотя маленький ноутбук купил, чтобы Мэри могла продолжать писать. Это было странно, но Костя абсолютно серьезно заявил: он хочет, чтобы она вновь писала книги.
— Если будет нужно, я оплачу все — любую рекламу, любые статьи — все, что скажешь.
— Зачем тебе это? — равнодушно спросила Мэри тогда, и Костя широко улыбнулся:
— Приятно, если жена знаменита.
Мэри удивленно захлопала ресницами — когда она была на самом деле почти знаменита и хорошо известна любому знатоку бальных танцев как в России, так и за ее пределами, Костю это бесило и не устраивало до такой степени, что он не погнушался унести ее однажды прямо с турнира на плече, как куль тряпья. А теперь — вот, смотрите на него.
Писать она не стала. Делала какие-то наброски, сохраняла их в файле — разрозненные, полные слез и невысказанного горя. Она боялась писать о главном, боялась, что Костя проверяет, читает… В голове постоянно рождались какие-то рифмы, но Мэри четко помнила день, когда дала себе обещание больше никогда не писать стихов — и не записывала. Обрывочные рифмы казались ей голыми птенцами, едва проклюнувшимися из скорлупы и тут же выброшенными из гнезда безалаберной матерью-кукушкой. Так и лежали внизу, под деревом — жалкие, никому не нужные. Мертвые.
Она часто думала о Марго и совсем редко — об Алексе. Дороги к ним не было. Возможно, это временно, до Швейцарии, но кто может сказать точно, сумеет ли она сбежать от Кости? Сумеет ли перехитрить его? И — примет ли ее Алекс после всего, что она ухитрилась натворить? Нет, она не собиралась жить с ним, не рассчитывала на взаимность или что-то похожее. Ей просто нужно было объяснить ему все — и уйти, уехать. Скрыться где угодно, сменить документы и навсегда исчезнуть из жизни Кости Кавалерьянца — а заодно и из жизни Алекса. Просто начать все заново — пока еще есть время и силы.
…Коньяк закончился, но покидать обжитый подоконник и спускаться вниз, в полуподвальную кухню, не хотелось. Там наверняка толкутся Гоша с парой охранников, а это ни к чему, кроме ссоры, не приведет. Костя сквозь пальцы смотрел на частые словесные перепалки между Мэри и Гошей, похохатывал довольно, если становился свидетелем того, как острая на язык Мэри «опускала» недалекого Георгия.
— Костя-джан, я ее ударю когда-нибудь, — мрачно обещал Гоша, но Костя моментально прекращал веселье и тихо говорил, сдерживая недовольство:
— Только попробуй.
— Но она…
— Она — моя жена.
На этом все заканчивалось, но Мэри спинным мозгом чувствовала: Гоша ждет случая поквитаться.
Решив не идти за добавкой, она закурила новую сигарету и опять уставилась в темное окно. Интересно, где сейчас Марго?..
* * *Марго плакала. Она сидела на белом диване, поджав ноги, и беззвучно сотрясалась в рыданиях. Новость о том, что отец тяжело болен, застала ее врасплох. Он позвонил сам — впервые за много лет, хотя она исправно сообщала ему номер мобильного, если вдруг меняла его. Сегодняшний звонок разрушил мирное течение ее жизни, в которой в кои-то веки ничего дурного не происходило.
— Рита… если можешь, приезжай, — чужим, слабым голосом просил отец, и это так не вязалось с образом, который Марго хранила в памяти.
— Ты в больнице? — кричала она, захлебываясь слезами.
— Да, ты не волнуйся… я просто хочу увидеть тебя — вдруг не придется…
— Не надо, папа! — почти завизжала Марго, не в силах слушать. — Я приеду, я приеду завтра же… нет, сегодня!
Она бросила трубку и заметалась по дому, лихорадочно сбрасывая в дорожную сумку какие-то вещи. И только застегнув «молнию», Марго вдруг осознала, что паспорт ее находится у того самого мужчины, что привез ее сюда. У молчаливого, почти незаметного Айвана. Ничего, она убедит его, если нужно — расплачется, пообещает все, что угодно, но паспорт заберет. Она должна успеть приехать к отцу.
* * *Айван сидел перед телевизором и смотрел футбол. На самом деле он не был не то что фанатом, а даже болельщиком, с трудом понимал правила игры, однако нужно же было заниматься чем-то. Нельзя дни напролет отжиматься от пола, есть, курить и спать. Общения с Марго не получалось — она постоянно лежала в комнате на втором этаже или сидела на просторном балконе с книжкой, спускалась только чтобы поесть и выпить чаю на ночь. Но и сам Айван не особенно стремился к сближению — опасался реакции заказчика. Джеф предупреждал: ко всему, что этот мистический Алекс считает своим, он относится ревностно и не терпит, когда кто-то пытается проявить интерес. К чему сложности?
В коридоре послышались шаги. Через мгновение Марго заслонила экран телевизора. Лицо ее было заплаканным, а выражение глаз — растерянным.
— Айван… отдайте мне паспорт, пожалуйста, — пробормотала она, почему-то краснея.
— Я не понял.
— Мне нужно уехать… ненадолго — на неделю, может, чуть больше, — сбиваясь, заговорила Марго, и Айван напрягся:
— Вы не можете покинуть этот дом, пока вам не разрешат.
— Айван… дело в том, что я… я просто не знаю, не могу… мой отец болен — там, в России, мне нужно — понимаете?
Айван видел, что Марго говорит правду — да и кому пришло бы в голову так опасно шутить по поводу здоровья близкого человека. Но отдать ей паспорт и позволить уехать он не мог — как не мог и поехать с ней. Джеф был непреклонен на этот счет — сразу предупредил, что Марго не должна покидать пределов дома без сопровождения, а выезжать из Цюриха запрещено им обоим. Так что Айван ничем не мог помочь — даже если бы хотел.
— Марго, не просите. Я не могу отдать вам документы.
Она смотрела на него так, что внутри у Айвана что-то шевельнулось и заныло — в глазах ее была такая боль и тоска, словно уже случилось что-то непоправимое.
— Я действительно не могу, поймите, — словно оправдываясь, заговорил он. — Вы ведь знаете человека, которому принадлежит этот дом. И не мне рассказывать вам, что он сделает, когда узнает о вашем отъезде.
— Мне — ничего… — начала Марго, но Айван перебил:
— Вам — да, ничего. А мне? Как вы думаете, что будет со мной? Я понимаю, что вам это неинтересно, но моей маме, например, было бы. Ей уже семьдесят шесть, я единственный сын — как вы думаете, если со мной что-то случится — долго ли она протянет?
— Но мой отец…
— Марго, вы просите меня о невозможном. Вы просите сделать выбор между вашим отцом и собственной матерью. Встаньте на мое место и скажите, как мне поступить.
Его ровный негромкий голос, его слова, такие простые и в то же время разумные и весомые, заставили Марго опустить голову. Действительно, как она могла поставить человека перед таким выбором? Разве она сама могла бы сказать, чья жизнь более ценна?
— Простите… — прошептала она и побежала из комнаты.
Айван перевел дух. Его мама действительно была очень старенькой и тяжело болела, правда, рядом с ней всегда находилась младшая сестра Марта. Но эта маленькая ложь дала ему возможность уговорить Марго остаться. Единственное, что беспокоило его сейчас, так это то, что теперь Марго совсем замкнется в себе, будет постоянно плакать и, чего доброго, снова разболеется, как было сразу после их приезда сюда.
Он решил проверить, как она, чем занимается, и пошел наверх. Постучав и не дождавшись разрешения, открыл дверь в спальню Марго. Девушка лежала на кровати, уткнувшись в подушку, и плечи ее вздрагивали от рыданий. Айван почувствовал себя ничтожеством, лишившим ее возможности увидеть тяжело больного отца.
— Марго… простите меня. Я не могу поступить по-другому.
— Уйдите! — прорыдала она, не оборачиваясь. — Если папа умрет — вы будете в аду гореть!
«Я и так буду гореть там за все, что сделал в своей жизни, и за всех, кого ликвидировал по заказу», — усмехнулся про себя Айван, а вслух сказал:
— Я надеюсь, что с вашим отцом все будет в порядке. Вы ведь можете звонить ему и узнавать о состоянии — это не запрещено.
Она вдруг вскочила, как будто он ударил ее, и, размазывая по лицу слезы, зло спросила:
— А я что — в тюрьме?! А ты, выходит, тюремщик, да? — Она даже не заметила, как перешла на «ты».
Айван постарался не выйти из себя, чтобы не наговорить грубостей и не настроить девушку против себя — к чему? А потому сказал мягко и миролюбиво:
— Успокойтесь, Марго. Вы прекрасно понимаете, что это не так. И что это зависит не от моего желания.
Марго заметалась по комнате, лихорадочно разбрасывая какие-то вещи и безделушки с комода, наконец, нашла мобильник и набрала номер. Айван почувствовал себя лишним и вышел, однако оставил дверь закрытой неплотно.
— Алло, Алекс? — услышал он и понял, что Марго звонит «заказчику». — Нет, мне неинтересно, как твои дела. Я прошу, чтобы твой человек вернул мне документы. Да. Да. Потому что мой отец тяжело болен, черт тебя возьми! И я никогда не прощу тебе… Я не кричу, прости… Что?! Что значит — ты в больнице, зачем? А… — Голос ее сделался глуше и мягче, видимо, информация оказалась шокирующей. — Как это случилось? А Мэри? Что с Мэри? Почему она не позвонила мне? Что? Да пошел ты! Скажи, чтобы мне вернули паспорт — иначе я… я… Что?! Да как ты смеешь вообще?! Займись своей женой, идиот, и оставь меня в покое! Навсегда — понял?!