Эх, – сказал он обреченно, – коли считаете нужным, могу и еще раз все показать. Вот смотрите. Алексей Юрьевич завсегда ложился с этой стороны и к серединке ложа пробираться не старался. Полагаю, что этакий долгий путь ему просто не нравился: туда ползти, после обратно, – пошутил он. – На этой половине и спал, тут и на половине кровати троих разместить можно. Только подушку вторую вот этак сдвигал. Я тем утром его застал лежащим на спине… ну почти как всегда, ежели его спящим заставал… только одеялом укрыт он был под самый подбородок. Уж не знаю отчего, но я сразу почуял неладное, откинул одеяло, а у него в груди нож торчит. Вот в этом самом месте торчит. Аккурат, где сердце!
– Вы про одеяло, ну про то, что оно до подбородка, так сказали, будто обычно бывает иначе? – спросил Петя.
– Верно. Обычно одеяло он на себя так высоко не натягивал. Говорил, на грудь давит. То ли шутил, то ли… кто его знает? Я вот за пять лет к его чудачествам так и не привык.
Петя, видимо, собрался завести разговор про чудачества, но, как и я, решил не забегать вперед, спросил про другое:
– А выражение лица, какое у него было выражение лица?
– Да никакого. Он порой во сне умудрялся грустить или улыбаться. Так ничего этого не было. Вроде как просто спал.
– Выходит, его во сне убили! – заявил Петя.
– Мне тоже этак показалось, – согласился Антон Петрович. – Спал себе человек, а его тырк ножичком, и нет человека. Даже крови почти не было.
– Так это понятно, – кивнул Петя и солидно, со знанием дела объяснил. – Видимо, чтобы крови не было, да чтоб не измазаться в ней, убийца и предпочел оставить орудие преступления в теле, хотя в этом немалый риск заключается. Вы уж, Антон Петрович, опишите это орудие преступления, как сумеете.
– Да, пожалуйста, – присоединилась я к Петиной просьбе. – И на этом мы про самое печальное закончим.
– Так я только ручку видел. По виду похоже, стальная ручка была, а поверху кожаным шнурком обмотана.
– А как она смотрелась? Как новая или как старинная?
– Старинной эта колючка мне не показалась. Отчего, навряд ли объясню, но не показалась. И слишком новой не выглядела.
– То есть современная вещь, но не совсем новая?
– Ну… видимо, так.
Пока шел разговор, мы с Петей обошли комнату по кругу, всматриваясь в каждый уголок, в каждую щель, иногда постукивая по стенам или по полу, даже под кровать заглянули. Заглядывал, конечно, Петя. Он, по сути, не просто заглянул, а пролез под ней на спине, но выбрался вполне чистым.
– И там ничего интересного, – с досадой доложил он, вставая на ноги. – Горничная у вас хорошая, чистота везде, ни пылинки.
Антон Петрович неопределенно махнул рукой, то ли соглашаясь с Петиной похвалой горничной, то ли отметая эту тему как неважную.
– Да что же интересного вы, Петр Александрович, под кроватью хотели увидеть? – спросил он.
– Да что угодно. Тайник, к примеру, или просто спрятанное ожерелье. Полиция ведь там ничего такого не искала, они же полагали, что ожерелье украдено, и что украдено самое что ни на есть настоящее ожерелье. Пойдемте, нужно и гостиную внимательно осмотреть.
– Но сначала все же в сейф нужно заглянуть, – остановила его я.
Антон Петрович достал из жилетного кармана ключ очень необычной формы и открыл сейф. Внутри он был отделан бордовой кожей и абсолютно пуст.
– Ключик был у Алексея Юрьевича, я уж потом его взял.
– А где он его хранил?
– Да, как я, в жилетке. Жилетка в шкафу висела, шкаф в гостиной, тут, в спальной, не удосужились шкафом обзавестись.
– А ключи от крепления к полу?
– Те у меня в чемодане припрятаны, под подкладкой. Он у меня, на моей половине. Привезли мы тем вечером ящик этот, припечатали его к полу, я и унес те ключи. Показать?
– Разве чтобы всем убедиться, что они на месте. Но это после. Мы еще дом посмотрим, а главное, ту комнату нужно осмотреть. Кстати, о ключах, тут на дверях никаких специальных защелок не видать. По ночам двери оставались незаперты или их на ключ запирали?
– На ключ! Запирали! Что тоже в диковинку мне было. Тут, в Лондоне, либо сам Алексей Юрьевич запирался, либо как в тот раз, меня просил, уходя, запереть снаружи. У него тоже ключи от всего дома были. И у экономки, она их вернула, как уезжала. Так что сейчас у меня два комплекта, и один я горничной отдал, чтобы не отпирать ей всякий раз.
– Понятно. Пойдемте смотреть дальше.
– Вы, Дарья Владимировна и Петр Александрович, в точности как полиция про все расспрашиваете, – сказал с долей уважения Антон Петрович, провожая нас в гостиную. – Недаром ваш, Петя, папенька высказался в том смысле, что у вас головки ой какие умные!
Но ни тщательный осмотр гостиной на половине графа, ни беглый осмотр остального дома ничего не добавили ни к картине происшествия, ни к тому, где может находиться настоящее ожерелье.
– Антон Петрович, у нас к вам предложение. Давайте где-нибудь отобедаем, а заодно и поговорим.
– С удовольствием, я хоть кухарку и не рассчитал, но ничего помимо утреннего кофе готовить ей не поручаю. Кофе с утра, куда ни шло, но обедать здесь мне стало как-то неприятно.
Он достал часы, посмотрел, который час, и сообщил вполне жизнерадостно:
– Тем более что и время ланча подошло!
21
Пять лет тому назад Антон Петрович служил библиотекарем в публичной библиотеке. Полагал, что мог бы найти и более хлебное место, но быть чиновником ему претило, а по научной части – к такой службе он относился без предубеждения – оклады были чуть больше, а суеты больше намного.
Как-то зачастил к ним в библиотеку граф Никитин, и по книгам, что он выбирал для чтения, Антон Петрович догадался, что тот собирается в большое путешествие. И тут скромный библиотекарь, заветной мечтой которого с младых ногтей было кругосветное путешествие, набрался смелости, а более ее наглости и брякнул графу, мол, возьмите меня с собой, ваша светлость, сил моих нет, как хочется. Граф рассмеялся и стал расспрашивать, а что за достоинства Антон Петрович готов предложить ему в обмен на исполнение просьбы. Достоинствами своими библиотекарь посчитал знание шести языков, и умение изъясняться еще на четырех, и начитанность про самые дальние страны. Ну еще веселый нрав и умение поддержать беседу почти на любую тему. Да хозяйственную жилку, примером коей была его холостяцкая, но едва не сибаритская жизнь при очень скромном доходе.
Через неделю он уже числился секретарем полковника в отставке, графа Алексея Юрьевича Никитина и со всем пылом занимался приготовлением к путешествию.
Ехать граф пожелал на Дальний Восток России, оттуда на Аляску и далее по Американским континентам и в Австралию. Про «еще дальше» никаких точных планов не было.
Путешествовали основательно и не спеша. Останавливались, где желали, подолгу, бывало, что месяца по три проводили на одном месте. То есть на месте как раз и не сидели особо. На Аляске граф охотился и разъезжал по медвежьим углам на собачьих упряжках. В Канаде пересек каждое из Великих озер. Везде заводил знакомства и не отказывался от приглашений на разного рода увеселения.
Как бы то ни было, пусть и не скоро, но добрались они до Мексики, а оттуда перебрались в Калифорнию и уж собирались плыть на Австралийский континент, как граф затосковал и велел брать билеты на судно до российских берегов. Антон Петрович такому решению и возрадовался и опечалился одновременно, оттого как и сам уж начал тосковать по родине, но и в Австралию ему до жути хотелось попасть. Но так как он лицо подчиненное…
– Так получается, что вы уже второе путешествие совершаете? – спросил Петя.
– Совершенно верно подмечено. В Петербурге граф затосковал уже по иному поводу – от безделья. Кажется, предпринял попытку вернуться на службу, да неудачно, потому как непременно желал служить по военному ведомству, а это у него не выходило. Но как-то вернулся развеселый и довольный и велел собираться путешествовать заново.
И во второй раз они поехали на восток, только по пути свернули в Китай, где провели пару месяцев в разъездах. После вторично пересекли Тихий океан и добрались до Калифорнии. Но в Австралию граф плыть отказался, и они странным образом отправились в Вашингтон и Нью-Йорк.
– А почему вы сказали «странным образом»?
– Да во второй раз у нас все было не как в первый. Нигде толком не задерживались, не говоря чтобы пожить и осмотреться, все бегом да бегом. Ну да частью это понятно, по второму кругу одни и те же места не столь увлекательно посещать. Но ведь галопом проскакивали и новые места! В Вашингтоне пробыли всего неделю, а вот в Нью-Йорке, можно сказать, и не были. Приехали поездом и сразу на пароход в Европу. Ну отчего было через полмира ехать только ради того, чтобы отплыть в Европу?
– А другие отличия были?
– Письма! Граф их писал много чаще и не мне поручал отправлять, а сам этим занимался.
– А другие отличия были?
– Письма! Граф их писал много чаще и не мне поручал отправлять, а сам этим занимался.
– Ну хорошо, поплыли вы в Европу.
– Да-с, поплыли и приплыли. В Лиссабон. Вот там вроде началось все как прежде. Осмотрели мы город и уехали в глухомань, в рыбацкую деревушку, где и жили едва не месяц. Почти этнографическая экспедиция у нас получалась: обычаи всякие изучали, как рыбу ловят, как сети плетут, лодки смолят. Как танцуют и песни складывают. Даже на свадьбе погостили. Но уехали как-то внезапно. Получил Алексей Юрьевич письмо – от кого да о чем, ни словом не обмолвился, – и сорвались мы с места в Испанию, в сам Мадрид.
– А вы бой быков видели? – не утерпел спросить Петя, хоть это к делу никаким образом не относилось.
– Ни в коем случае, меня на такие кровавые зрелища силком не затащить.
– Простите, я вас перебил.
– Ну да. В Мадриде Алексей Юрьевич зачастил в посольство, уж по каким делам, не знаю. С собой он меня не особо звал, так я все больше дворцы всякие осматривал да музеи. А из Мадрида опять в глушь забрались, опять в рыбацкую деревушку. Калела называлась, что означает маленькая бухта. Там граф вдруг приохотился с рыбаками в море выходить. Меня же укачивает, так что я этой забавы остерегался. Да и не звал меня никто, по правде сказать.
Тут Антон Петрович надолго умолк. Было видно, что припоминает что-то, а мы его не торопили.
– Вы ж просили особо припоминать всякие странности да все необычное? Так вот в той деревеньке и начались странности и необычности, до того момента, можно считать, их и не было. Перво-наперво вот о чем сказать следует. Однажды граф отплыл на ночь глядя. Я же от скуки лег рано и оттого проснулся еще затемно. Вышел к морю и видел, как пристало к причалу суденышко, небольшое, но уж побольше рыбацких лодок. Видел, как с него первыми Алексей Юрьевич с тем испанцем сошли…
– С тем – это с которым?
– Сейчас разъяснится, вы слушайте. Подъехали подводы, и тут же в темноте стали то суденышко разгружать. При этом весьма поспешно и очень уж тихо. Ну и что я должен был подумать?
– Что это контрабандисты!
– Вот! Только при чем тут граф мой и за какой надобностью он с ними связался? Только я промолчал, не стал выдавать себя, что видел все это, мало ли чего?
– А про испанца?
– Испанец вечером объявился, и отправились мы втроем в таверну обедать, хотя застолье больше походило на то, как купцы сделку удачную отмечают. Я так понял, что меня позвали по единственной причине – переводить, но вскоре выяснилось, что испанец замечательно и по-французски изъясняется, а не только на родном языке. Слово за слово, граф, от вина разгорячившись, рассказал тому испанцу про ожерелье. До этого он о нем и не упоминал при случайных людях. А тут, с чего уж не упомню, но про Наполеона Бонапарта разговор случился. Вот граф и поведал своему знакомому семейное предание о том, как в 1812 году французские солдаты, в его имении мародерством промышлявшие, нашли то ожерелье, а некий испанский офицер не позволил его забрать, вернул бабке графа. О том, что оно самой Екатериной Великой даровано, тоже помянул. Испанцу стало любопытно, и он попросил показать ожерелье. Я уж говорил, что оно всегда при мне было, так что просьбу было легко удовлетворить. Не сказал бы, что на испанца оно особое впечатление произвело.
– Вот вы все говорите испанец да испанец? Разве вы не знаете его имени?
– Имя знаю. Мигелем звали. А вот фамилии так ни разу и не слышал. Могу сказать, что выглядел этот молодой человек очень привлекательно – это не я так решил, это девушки его так взглядами одаривали – держался… ну чувствовалось в нем благородное происхождение! Так вот, посмотрел он ожерелье, похвалил и вроде на том забыл про него думать. Так ведь нет! Мы на следующий день уехали в Барселону, так он нас там нашел. Граф в первый раз обрадовался его визиту, видно, симпатичен был тот молодой человек не только мне, но и ему. Но визит закончился хоть и без скандала, но уже без прежней приязни. Причин я не знал, они наедине беседовали. А вот когда Мигель пришел вторично, весь разговор я слышал. Он очень просил графа уступить ему ожерелье. Граф даже рассердился, сказал, что не любит повторять дважды, и если дон Мигель…
– Так и назвал доном?
– Ну да! А ведь точно, один-единственный раз так и назвал. Не амиго, как прежде, не просто Мигелем, а доном Мигелем!
– Продолжайте, пожалуйста, ужасно интересно.
– Граф сказал, что если дон Мигель не выбросит эту бредовую мысль из головы, то он не то что с ним говорить про то не станет, но и совсем на порог не пустит.
– И что дон Мигель?
– Больше не приходил, хотя письмо прислал. Я с испанского переводил и знаю, что было в нем написано. Он там очень красиво изъяснялся, что раз ему запретили приходить и говорить, а писать не запретили, то он, рискуя показаться назойливым, еще раз просит графа продать ему ожерелье. Письмо осталось без ответа. Но как мне кажется, именно тогда граф впервые и задумался о продаже ожерелья.
– А дальше вы куда отправились?
– В Швейцарию. В Берн. Там граф ходил к ювелирам, просил оценить его реликвию. Что-то ему не понравилось, зачем-то ювелиры ожерелье надолго у себя задерживали, вроде как посоветоваться с коллегами, но цену как-то бестолково называли… Я не особо и понял, что графу не по нраву пришлось, но в Лозанне он этим по второму кругу занялся. Вот тогда он и объявил мне о своих намерениях продать семейную реликвию и даже свел меня с тем ювелиром, который ему это посоветовал. Чтобы я у него расспросил о некоторых тонкостях, связанных с аукционами, и записал кое-какие адреса. Очень приятный в общении человек оказался. Вроде лицом невзрачен, а как улыбнется…
– Его не Сергеем ли звали? – воскликнула я. – А супругу его – Ларисой?[21]
– Позвольте! Я даже не упоминал, что он наш соотечественник, а вы вот даже имя припомнили!
– Просто так улыбаться мало кто умеет. Вот Сергей умеет. Папенька умел. Папенька, впрочем, и без улыбки красив был.
– Не грустите, Даша. Мне Алексей Юрьевич про отца вашего кое-что рассказывал, светлый был человек. Но все едино вы не грустите.
– Хорошо, не буду.
– Дальше мы… Нет, едва не забыл! Испанец! Ну или Мигель… Короче, он нам в Швейцарии встречался… То есть столкнулись мы с ним на улице, вроде случайно, немного побеседовали вполне дружески. Про ожерелье он и не заикнулся, но в гости приглашен или там отобедать не был. А через несколько дней мы отправились во Францию. На Ривьеру. Вот там, в Ницце, много чего было. Но давайте сначала кофе выпьем, да я дух переведу. Ну и с мыслями соберусь, чтобы не сбиваться.
Когда с кофе было покончено, мы решили, что достаточно нам сидеть под крышей, что стоит прогуляться, благо погода и впрямь не по-английски замечательная, позволяет продолжить разговор на ходу.
Антон Петрович слегка пришел в себя и даже принялся насвистывать незатейливую мелодию.
– Ох, простите меня, – воскликнул он. – Пожалуй, свистеть в приличном обществе скорее всего проявление моветона.
– Ничего страшного, – успокоила его я. – А что это за мелодия? Я раньше такой не слышала.
– Да это даже и не мелодия, а так. Алексей Юрьевич одно время ее частенько напевал. Да и не напевал даже, а вот этак бубукал: бу-бу-буу-бу. Кстати, вот как сейф этот приобрели, так он ее и стал бубукать. Я уж его просил перестать, говорил, что уже сам, по Ницце гуляючи, ее постоянно бубукать начинаю, и на меня прохожие оборачиваются.
– Мы как раз остановились на том, как вы в Ниццу приехали, – подсказал Петя.
– Да-да. Отвлекся. А ведь как раз в Ницце и стали происходить вокруг сейфа всяческие странности. Я вам сказал, что граф его в Швейцарии приобрел? Ну вот, он его в Швейцарии купил, в Лозанне. Вот понять бы за какой нуждой? Ожерелье все время при мне. Деньги в бумажнике у графа. Да и не держал он больших сумм, как понадобится, в банке получить можно.
– А небольшие суммы – это сколько?
– Рублей до тысячи доходило. Само собой, где в долларах, где в песо или там во франках. На расходы нам всегда доставало, а покупок мы дорогих не делали. Разве что сейф в копеечку влетел. Ну да ладно. Нет, ведь вечно пуст был!
– Вы сказали, что в Ницце…
– Да-да. В Ницце я потерял ключ от этого сундука! То есть это вполне обычное дело. Потерял и потерял, хотя за мной такое не водится и теряю я хоть что чрезвычайно редко. Шляпу, помню, оставил… А необычно то, что он нашелся!
– Вы, пожалуйста, про это в подробностях.
– Как прикажете. Э-э-э… Ключей было два, один граф мне вручил и уж позже, в Лондоне уже, себе забрал. Но вручил он мне ключ не сразу, а по приезде в Ниццу. У меня еще ключи от чемоданов были, я хотел их на один брелок надеть, да у этого, – он достал ключ и показал его нам, – слишком широкая рукоять, не помещалась на брелок. Ну я и отправился покупать другой брелок. Присмотрел нужный, хотел проверить – нету ключа! Помню, что положил в правый карман, а его ни там, ни в любом другом нету. Я говорил, что у меня есть деловая хватка? Так вот тут я принялся рассуждать, что ключ скорее всего у меня украден. А поскольку это ключ от сейфа, то проку от этого сейфа стало мало. Может, вор специально крал, чтобы в сейф залезть? Короче, очень мне не хотелось графа такими пустяками донимать, но было нужно. Вернулся я в отель, а портье меня спрашивает: не терял ли я ключик вот этакий? Да, говорю, мой, а как он к вам попал? Говорит, посетитель поднял с полу и ему передал. Когда? Да только что. Где нашел? Да вот тут! Ага, думаю, ключ упал на мраморный пол, и я не слышал. Пролежал здесь несколько часов – и его никто не видел! Пришлось графу все ж таки рассказывать. А он говорит: не забивай, Антоша, голову ерундой. Все равно в сейфе у нас ничего ценного нет. Тут я не стерпел и спросил, так зачем он нам нужен, коли в нем ничего ценного нет?