Пока я записывал номер «Тойоты», глядя одним глазом в блокнот, а другим — на дверь офиса, над которым красовалась довольно красивая по моим меркам табличка — «ФК «ФОРТ-НОРД», мерзко и пронзительно запищал пейджер.
Кому это я понадобился?
Наверное, это сообщение от Барана, который возмущен тем, что в «Хонде» сухие баки. Но я же не виноват, что бензин закончился прямо перед ТЮЗом…
Нет, это был не Баран. Сообщение — «СРОЧНО ПРИЕДЬ КО МНЕ. ШКУРКО.» — мне, без всяких сомнений, послала Любовь Витальевна. То есть она, наверное, имела в виду — срочно приедь ко мне, а то тебя тут заждались люди из ФСБ… Так, ну и что делать? А какая, собственно, разница, когда я к ней приеду — сейчас или завтра, или послезавтра? Хорошо, Любовь Витальевна, я приеду, но сначала — найду Якушева.
Не успел я вынуть из кармана блокнот с домашним адресом бывшего тренера и в его же лице — президента «Форт-Норда», как мой глаз, ответственный за контроль над дверью офиса, зафиксировал движение. Распахнув широкие стеклянные створки, из помещения одновременно вышли четверо. Среди них я узнал одного, которого не спутаю теперь ни с кем. На нем был черный джинсовый костюм. Нет, ты посмотри на них!.. Они что, на киллерах экономят?! Или привыкли все делать своими руками?..
Я усмехнулся, вспомнив былые годы. Если бы раньше все раскрытия давались так легко! Хоть сейчас всех их задерживай и «раскалывай» до «талого»! Пожалуйста, все необходимое для раскрытия заказного, а я почему-то в этом не сомневаюсь, убийства — налицо. А теперь мне что, от этого легче? На кой мне это раскрытие, если мне нужна тысяча долларов! А эти засранцы ее «увели» у меня из-под носа! Жаль, что в моем «Уставе» есть такой пункт: сотрудничать с правоохранительными органами, исходя исключительно из своих интересов. Жаль. А так бы можно было «сдать» этих четверых ухарей «Смыслову и компании». Но у меня здесь свои интересы. Такие шутки мне не нравятся. Сначала кидают на штуку баксов, потом пасут как фраера! Я приеду к тебе, любезная Любовь Витальевна! Обязательно приеду, но теперь расписание занятий составляю я!
«Тойота», наполнившись «спортсменами», стала как-то «быковато» разворачиваться на месте. И хозяева, и машина — одно и то же. Что, засранцы, угробили депутата и ходите как ни в чем не бывало?! И куда это вы поехали?..
После того, как я проследовал за ними мимо ГУМа, ЦУМа, двух рынков, зоопарка, переехал через мост на другую сторону, вернулся обратно и все это без единой остановки, я стал подозревать, что «Тойота» движется на автопилоте, а эти четверо в ней играют в покер. Ребята, у меня бак в два раза меньше, чем ваш. Может, заправимся?..
Вычислить они меня не могли. Что-что, а пасти я умею. Хорошие учителя были. Да и не до этого им сейчас — думают, как жить дальше с такой тяжестью на душе… И еще — как более грамотно подставить лоха-детектива по фамилии Ломакин.
Наконец стало происходить то, чего я ждал все время, пока мы, как дебилы, кружили с быками по городу. «Тойота» двинулась в сторону жилмассива, где некогда проживал покойный Александр Олегович Шкурко… Вот сейчас и начнется самое интересное. Любопытно будет посмотреть, как автомобиль, подходящий под ориентировку, будет приближаться к дому убитого и как люди, сидящие в этом автомобиле, будут общаться с женой человека, которого они убили.
Они остановили машину за два дома до нужного адреса с одной стороны, я — за два дома с другой. Только у меня хватило ума остановить ее так, чтобы ее не было видно ни из окон квартиры Шкурко, ни с дороги. «Тойота» же блестела, как капля молока на сапоге солдата. Ее не видел только слепой. Тупость или уверенность в безопасности? Тяжелый вопрос. Для ответа на него нужно знать как минимум одно — поздоровается с ними Любовь Витальевна горячо или нет. Если при ее общении с ними она будет себя вести по-деловому холодно, то есть общаться, вместо того, чтобы от горя выключиться из этой жизни хотя бы на несколько дней, то… Тогда какая же ты, извини за выражение, Любовь Витальевна, сука!
Сделав такое умозаключение, я почувствовал себя виноватым перед всем миром. Пока мои мысли — только мысли, вряд ли я вправе судить кого-то. Вполне вероятно, что и «Тойота» не та, и парень в джинсовом костюме — плод моего большого воображения, и эти четверо из «Форт-Норда» приехали не к президенту своего клуба, а спросить о здоровье вратаря команды, который живет через два дома от Шкурко… Но тогда можно предположить и то, что я сейчас стою неподалеку от них не потому, что два часа следил за ними, а потому, что заблудился! Слишком много совпадений для того, чтобы я почувствовал себя больным паранойей. Что, синяя «восьмерка» — это тоже «показалось»?!
Я вышел из машины и направился к таксофону. Если я воспользуюсь им, а не вон тем, который находится на посеревшей от времени стене когда-то желтой пятиэтажки, то, разговаривая с мадам Шкурко, я останусь незамеченным для пассажиров «Тойоты». Сняв трубку, я бросил взгляд на иномарку. Выходить из нее и производить какие-нибудь действия, дающие почву для моих размышлений, похоже, никто не собирался. Похоже, что никто не собирался и подходить к телефону в квартире недавно убитого депутата. Вот и верь женщинам после этого. Душу рвут — «приезжай быстрее!», а как приедешь — становишься если не незваным гостем, то татарином наверняка.
Ну, Любовь Витальевна, что за шутки?
Господи, неужели подошла?!
— Алло…
— Любовь Витальевна, это Ломакин.
— Я поняла…
— Глупо спрашивать, но… вы себя чувствуете гораздо хуже, чем могли бы?.. — Я слышал голос полуживого человека. Не артиста, выполняющего задание сыграть роль умирающего, а настоящего больного. Я слышал, как в эфире раздался трест вскрываемой упаковки с лекарством.
Интересно, что за лекарство? Валидол — для сердца или цианид — от воспаления совести?
— Я поняла, что это ты… Ты мне нужен…
— Любовь Витальевна, с тех пор, как я решился вам помочь и выполнить кое-какую вашу просьбу, я стал нужен не только вам. Боюсь, что я стал нужен всем, кто проживает в этом городе. Утром за мной следят иномарки, в обед — синие «восьмерки»… Сейчас я имею честь кое за кем следить, потому что под грузом впечатлений мне стала приходить в голову навязчивая мысль о том, что скоро моей жизни будет угрожать опасность. И все потому, что я решил вам помочь. Лично меня это наталкивает на определенные выводы. Но вы-то сами ничего не хотите мне сказать?..
— Где ты находишься?
— Это — все?..
— Я не знаю, что происходит с тобой, но я хорошо представляю, что происходит вообще, в принципе… — Ее голос не дрожал.
Черт, что-то не похоже, что она «под контролем»…
— Приезжай. Нам нужно поговорить…
— Нам? Я не ошибся? Простите, в последнее время я стал туго соображать. О чем мне с вами говорить? Я лишь хочу услышать гарантии того, что моей несчастной жизнью никто больше не будет интересоваться в таком объеме! Вот все, что мне нужно! А для этого достаточно и телефона! Вы что, не понимаете, что у меня не остается другого выхода, как включиться в вашу дурацкую игру и начать сотрудничать с ФСБ? Считаете, что я просто так возьму и «проиграю»? Или вы считаете как-то иначе, а, президент футбольного клуба?..
Я сознательно хамил. Для таких стерв, как мэм Шкурко, есть только один довод — встречный «наезд». Перекормленный долларами мозг подобных ей истеричек и приводится в чувство только методом шоковой терапии. Но, к моему великому удивлению, реакция вдовы была на редкость спокойной и даже какой-то насмешливой, несмотря на полное отсутствие юмора в сложившейся ситуации.
— Дурак ты… А еще детектив… Как же ты бандитов-то в милиции ловил?
Она немного помолчала и добавила:
— Это никогда не закончится или закончится очень плохо для тебя, если меня не выслушаешь… Уж коль тебя мне порекомендовали — значит, голова у тебя на своем месте. Значит — не дурак. А если иногда думаешь, как дурак, так это от недостатка информации.
Может, она таблетку для восстановления клеток головного мозга приняла? Тем не менее она продолжала:
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь…
— Правда?
— Если ты думаешь, что я тебя подставила, то ты заблуждаешься.
— И мне могут сказать то же самое те, кто сейчас сидит в машине перед вашим домом?
— Перед моим домом?
— Если еще не интересовались погодой, то посмотрите в окно.
Молчание длилось секунд пять-шесть. За это время Джонсон смог бы пробежать шестьдесят метров. Любови Витальевне этого времени хватило, чтобы дойти до окна и вернуться обратно.
— Ты хочешь жить?
Людоед, а не женщина!
— Хочу.
— Тогда срочно иди ко мне. Как я понимаю, ты где-то рядом.
— Хорошее предложение. Но у меня нет привычки, как у вашего мужа, умирать в подъезде на первом этаже.
— Обойди дом кругом. Сзади тебе откроют дверь на лоджии. Это мои соседи. Я сейчас позвоню им. Через квартиру выйдешь на лестничную площадку и поднимешься ко мне.
— Обойди дом кругом. Сзади тебе откроют дверь на лоджии. Это мои соседи. Я сейчас позвоню им. Через квартиру выйдешь на лестничную площадку и поднимешься ко мне.
Я уже ничего не понимал.
— Поговорим, а заодно я расплачусь с тобой. Или ты так перепуган, что и деньги не интересуют?
— Меня интересуют деньги, когда у меня есть уверенность в том, что я смогу их в дальнейшем потратить.
— У тебя есть шанс и получить их, и потратить. Я заинтересована в тебе не меньше, чем ты в деньгах.
Нет, за время работы детективом у меня, конечно, были рекламации, но таких обещаний в стиле якудзы я еще не выслушивал. Вот стерва, а?!
— Слушай, извини, что на «ты», но не боишься, что я сейчас поднимусь и расшибу тебе голову?! Телефоном или утюгом — первым, что под руку попадется?! Тебе кто дал право так играть судьбами людей? Я что тебе — инструмент? Как вибратор?! После того, как я нашел девку, которую «пахал» твой благоверный, я не получил ничего, кроме постоянных опасений за свою жизнь и твоих базаров, типа — «приходи, а иначе тебе крышка»!!
— Не смей! Ты понял?! Не смей его касаться!!! Не смей…
Оп!.. Что это? Запоздалое раскаяние или кураж от недостатка слов для ответа?
— Немедленно иди ко мне. — Она помолчала. — Я вешаю трубку…
— Что, посмотрела, на месте ли «Тойота»?
— Да.
Хм… Сразу — и честно.
— Хорошо. Иду.
* * *
Я всегда хотел жить в такой квартире. Чтобы комнат было пять. Чтобы одной была спальная с огромной кроватью из белого дерева, другой — кабинет с библиотекой, а в самой большой, такой большой, что стены даже не бросаются в глаза, был камин. Еще бы я хотел, чтобы в моей квартире, так же, как в этой, на одной из стен самой большой комнаты с камином висели два подлинника кисти великого Рериха с гималайскими пейзажами, лишая смысла наличие этой стены. Стены и не было, было только пространство. Бесконечное, как время, которое потратил бы я, чтобы дойти до этого неестественно бордового солнца, спускающегося за гору… Я поднялся из мягкого кресла и подошел к картине. Бесконечность не имеет измерений, так же, как взгляд. Если он хотел, чтобы я не смог прикоснуться к его солнцу, то я и не смогу этого сделать. Оно отодвинулось от меня на то же несуществующее измерение бесконечности, что было между нами до этого…
— Интересуешься Рерихом?
В комнату зашла Любовь Витальевна, держа в руках серебряный поднос с арабским кофейником, двумя крошечными чашечками и еще чем-то, загадочно скрытым под белой салфеткой. Я перевел взгляд с подноса на подножие горы, за которую никогда не скроется бордовое солнце, и вздохнул.
— Скорее — вечностью, которая состоит из бесконечно заканчивающихся жизней.
Любовь Витальевна поставила поднос на столик у кресла и подошла ко мне.
— Эти картины очень дорогие. Саша любил их, как жизнь…
— Эти картины не имеют определения — дорогие и недорогие. Они бесценны… Во всяком случае — вот эта. — Я провел рукой по раме, не смея дотронуться до пейзажа.
Шкурко повернула ко мне голову, и в ее усталых, отекших от тяжести событий глазах я прочитал удивление.
Подойдя ко второй картине, я стер пальцем пыль с одной из вершин.
— Настоящий «Закат» находится во Франции. В частной коллекции. Но эта копия действительно стоит больших денег… Но все-таки давайте вернемся к нашим баранам… Итак, я хочу жить. Расскажите мне, пожалуйста, что-нибудь об этом. И объясните, почему вашего мужа убивают в подъезде не вашего дома и это происходит в тот момент, когда я выполняю свою работу — слежу за ним по вашей просьбе?
Шкурко присела перед столиком на пуфик. Я, не дожидаясь приглашения, снова занял кресло. Глядя за тем, как она разливает кофе по чашкам, роняя капли на довольно дорогую скатерть, я подумал о том, что делиться с кем-то секретом легче, чем становиться его совладельцем. Вот ей сейчас, в ее положении, ничего не стоит взять и что-то рассказать мне. А как быть тому, кому она это «что-то» поведает?
— Любовь Витальевна, давайте определимся сразу — меня интересует только то, что касается или может коснуться меня. Я не желаю быть шкатулкой чужих секретов, тем более когда за них мне могут, как куренку, отвернуть голову. Я частный детектив. Только частный детектив не из фильма, а из жизни. Если бы я знал наверняка, что фильм закончится тем, что за мной никто больше не будет следить и я останусь жив, то я дал бы волю своему любопытству. Я работаю за деньги, а не для ублажения собственного желания знать чужие тайны.
— А я и не собираюсь с тобой общаться как со сплетницей-соседкой. Я беру тебя на работу.
Хорошо, что я не успел взять с подноса чашку с кофе, иначе бы обязательно опрокинул ее от неожиданности на то место, где на брюках находится замок.
— Что?..
— Я беру тебя на работу. В качестве частного детектива.
Я молчал. В такие минуты всегда лучше молчать. Собеседник и без вопросов удовлетворит твое любопытство. Понимая коварность моего молчания, Шкурко попыталась улыбнуться, но вышла не улыбка, а гримаса, предшествующая плачу.
— Ты что, на самом деле думаешь, что я хотела убить Сашу?!
— Вообще-то он мертв…
— Я любила его. И сейчас люблю… — Шкурко отвернулась.
Неужели я ошибся? Если она сейчас играет, то я совершенно, оказывается, ничего не знаю о людской подлости. Если нет, то…
— Сашу убили из-за меня.
Вот это — круто. Осталось выяснить — насколько.
— И ваша ревность тут ни при чем, да?
Она отрицательно покачала головой, глядя в мертвый камин.
— Тогда, наверное, кто-то решил наказать вас за то, что вы впервые в истории этого вида спорта стали президентом футбольного клуба. — Мне делать было нечего, поэтому, потягивая кофе, я начал выдвигать всевозможные версии.
Но я опять не угадал.
— Нет, все не то… — Было впечатление, что затягивание разговора было ей на руку. Любови Витальевне очень не хотелось оставаться одной.
Я снова посмотрел на копию Рериха.
— Скажите, у вас еще есть в доме картины?
— Да, одна. Саша повесил ее в своем кабинете.
— Можно посмотреть?
— Конечно… — Шкурко тяжело вздохнула и так же тяжело поднялась.
По дороге в кабинет мне удалось задать ей еще один вопрос:
— Александр Олегович увлекался живописью?
— Он работал в школе живописи. Преподавал… — Шкурко поднесла ладонь к лицу и дернула плечами.
Черт возьми, эта женщина умеет держаться!
— Я знаю, что в семьях, где есть художник, на стенах квартиры непременным атрибутом являются произведения хозяина дома. Но почему-то я их не замечаю.
— Саша никогда не был хозяином.
— Вам не нравились его работы?
— Просто я не понимаю в живописи.
— Вы — диктатор в жизни?..
Ответить она не успела. Или не захотела, воспользовавшись моментом, — мы зашли в кабинет. Когда я взглянул на картину и все понял, я спросил ее в лоб:
— Вам известно имя — Зигфрид Шальке?
Шкурко на мгновение растерялась и ответила:
— Да… Саша познакомил меня с ним, когда он работал в дипломатическом корпусе в Германии.
— Кто работал? Саша или Шальке? — съязвил я.
— Саша, естественно. Шальке — художник.
— Ваш муж у него покупал картины?
Любовь Витальевна замялась.
— Не стесняйтесь, — посоветовал я, — вы наняли меня. Поэтому — я «ваш», не так ли?
— Да, Саша покупал у него. Но при чем здесь Зигфрид? Мы говорим не о нем.
— Сейчас поймете. А теперь я попробую угадать. Картины отправлялись в Россию дипломатической почтой?
— Да, Саша говорил, что вывозить из Германии картины — это такое же преступление, как и в России. Дипломатическая почта неприкосновенна…
— У него был свой человек в консульстве?
— Был.
— Хорошо. Как вы считаете, ваш муж нарушал таким образом закон?
Шкурко заметно занервничала. Если хочешь что-то узнать о муже — скажи о нем что-нибудь уничижительное в присутствии жены. Защищая его, она всегда перешагнет грань разумного.
— А по-вашему, есть дипломаты, которые не стараются обеспечить свое будущее? Саша вкладывал все средства в картины. Зигфрид ему в этом помогал. Но это не значит, что он совершал преступления.
— Кто? — опять уточнил я. — Саша или Зигфрид?
— Да никто! К чему этот вопрос? К чему все вопросы? Да, Саша отправлял картины почтой, но иначе вывезти картины было бы невозможно.
Я передумал. Что-то подсказывало мне, что начатый мною разговор не стоит продолжать. Во всяком случае, сейчас. Проведя рукой по полотну Фридриха, я повернулся к Шкурко.
— Вернемся к нашему разговору. Вы хотите нанять меня на работу. Я согласен. Но в том случае, если вы не попросите меня найти живую воду. Уж простите, Любовь Витальевна, такие слова… Частному детективу не приходится быть сентиментальным.