Вскоре случился эпизод, который ярко продемонстрировал мне преимущество психологии над физической силой. В роте обеспечения служил один кавказец, довольно крутой — колотил всех в своей роте. Он был зверем от природы — давил часто не столько силой, сколько психологией; отличался звериной жестокостью, много лютовал. Реально агрессивное животное, мастерски использующее свои инстинкты хищника.
Был выходной, нас всех повели в кинозал смотреть учебный фильм про неуставные взаимоотношения, как это плохо и что можно попасть в дисбат. Посмотрели, выходим. Я иду, весь расстёгнутый, у меня в руке сотовый телефон: они были тогда запрещены и особенно — для младшего призыва. Ко мне подваливает этот джигит с несколькими парнями и начинает качать. Я уже слышал о его любви к издевательствам над молодыми от моего призыва и приготовился дать отпор. Физически он реально был сильнее меня, но в произошедшем далее наверняка сыграли роль слухи по части о том, что я боксёр и фанат, постоянно тренируюсь. Он весил на несколько десятков килограммов больше, умел драться, не терпел себе равных и за исключением психологии имел в потенциальной драке большие шансы победить.
— Эй, притормози, разговор есть!
— Что надо?
— Ты какого призыва? Я тебя чего-то не знаю!
— Весенний, этого года.
— Чего??? Ты только призвался, полгода не прошло! Ты чего, ах*ел так ходить?
Подходит Максим, спрашивает, что за проблемы. Кавказец начинает ему горячо втирать, что я дух и не имею права так ходить. Максим спокойно отвечает:
— Он хочет — он ходит.
Он опять ко мне:
— Ну ты, совсем ах*ел!
— Слышь, чего тебе надо? Хочешь разобраться — давай драться!
Тут появился один из офицеров — джигит пошёл на попятную, бросив мне, что мы ещё встретимся. Ну, это не вопрос…
Приходим в расположение, и я говорю Максу:
— Пойдём искать его прямо сейчас!
Мы нашли его в солдатской чайной. Начались тёрки, и, к моему удивлению, он стал съезжать с драки!
Он говорит Максиму:
— Так не должно быть, это не правильно!
На что Максим отвечает:
— У вас в роте может быть что угодно. У нас будет так! Мы считаем его достойным человеком, и он решает сам, как ему ходить.
Весь разговор я молча стоял и смотрел ему в глаза, он старался не смотреть на меня и обращался исключительно к Максиму. По итогу он сдулся и рот в мою сторону больше не открывал и не подходил. За всё время службы в части я оказался одним из немногих, кто смог дать ему оборотку.
Я понял тогда один простой момент: не надо пытаться избежать всеми правдами и неправдами неизбежного, а для мужского коллектива драка — это момент неизбежный. Это может быть часто, может быть редко — но это стандарт.
В дальнейшей службе у меня были разные моменты. Меня перевели в другую часть, и там однажды я не разошёлся в дверях с парнями из другой роты. Люди, с которыми я не разошёлся, были на полгода меня старше.
Один мне говорит:
— Тебе 3,14здец, я тебя то, я тебя сё!
Отвечаю, что сейчас поем и приду — разберёмся. Еда не лезла в горло, волнение нарастало — я пошёл в роту. Подхожу к этим парням, спрашиваю:
— Где этот м*дак, который мне 3,14здец обещал?
Они смотрят на меня непонимающими глазами. Я объясняю ситуацию, и мне говорят, что он пошёл мыться. Это сказало мне о многом — очень многие в армии за базаром не следят вообще, это не зона, где ты обязан следить за своим языком, чтобы не попасть в число опущенных и чепушил. C тебя спросят ровно столько, сколько ты сказал. В армии же люди за базаром вообще не следят, они отслужили год и думают, что они уже могут всё. Это совсем не так.
Я, весь на адреналине, даже поесть не смог, пошёл, чтобы быстрее разобраться, а человек обещал мне только что 3,14здец, и пошёл мыться! Это говорит о том, что человек сам не понял, что он мне только что сказал.
Приходит этот хрен моржовый, по-другому и назвать не могу. Я сразу к нему:
— Ну и чего?
— Чего?
— Ты мне собирался п*здец устроить!
Он делает шаг ко мне, видно, что собирается базарить. У меня в армии на тот момент была коронка — удар с локтя, я специально его тренировал. После первого же шага я всаживаю ему с локтя в голову. Он падает, поскольку не ожидал и удар вышел реально сильным. Я сажусь на него сверху и начинаю его методично и безжалостно крошить. На меня наваливается вся его кодла, оттаскивают за шиворот от него по полу и начинают толпой пинать ногами. Пинают по-детски — они не проходили школу околофутбольного затаптывания. Немного поваляли. Я вскакиваю, хватаю стул и говорю:
— Давай, г*вно, кто первый?
Они в шоке — реально такого не ожидали. Только что меня пинали ногами восемь человек, вроде всё, а я встаю и прыгаю на них со стулом.
Сразу говорят:
— Подожди, подожди, чего ты?
Их приятель встаёт в непонятках, с разбитыми щщами:
— Зачем ты бьёшь-то???
— Ты же сам угрожал! 3,14здец обещал устроить! Вот я — вот 3,14здец!
Мы пошли с ним в ленинскую комнату, где он объяснил мне, что он отслужил столько-то и ему не уступать было неправильно, что он понимает, что был неправ в своих словах. Факт был уже в том, что я его вынес, и говорить он мог мне что угодно. Сам виноват. Он сказал мне вещь — и я пришёл за этой вещью. Сказал бы мне, что мы ещё поговорим — я пришёл бы разговаривать. Сказал, что ты меня изобьёшь — я пришёл с тобой биться. Надо следить за своим языком, это очень важно. И вот итог — я уделал его, и он ещё за это передо мной извинялся.
Вообще, драк в армии было мало, всего 4 или 5 серьёзных. Человек 20 или 30 я отколотил в одну калитку — наказывал за слова и поступки. Иногда тренировки ради нарывался сам, иногда наезжали на меня. Чтобы подраться, я даже ходил в самоход. Один из моментов мог стать для меня судьбоносным — ударом с локтя я сделал одному из оппонентов открытый перелом носа — в армии это дисбат без вариантов. Мне повезло — парню вправили нос, и он не пошёл на меня стучать.
Через некоторое время люди привыкают — есть чокнутый, к которому лучше не приставать. Дедам интересны те, над кем можно поиздеваться. Духам интересны те, кто над ними не издевается. Всем вместе плевать на службу и патриотизм.
Я оказался в своём измерении, за границами отношений по формуле «дед — дух». Для кого-то армия школа, для меня же она оказалась формой тренировки, ничего особо нового в ней для себя я не открыл.
Через какое-то время меня перевели в другую часть, где я продолжил придерживаться того же образа жизни. Не давать себя в обиду, драться всегда и со всеми при первом же поводе. Привычка представлять мысленно, как я избиваю всех, кто мне попадается, начинала сильно эмоционально меня выматывать. Однажды произошёл такой случай. Ночью меня будит повар — спросить, куда я положил ключи. Спросонья вижу очертания, не понимаю, кто это, а в голове сразу мысль, куда его надо ударить, чтобы отрубить. Я начал понимать, что это нездоровая тема, надо завязывать, ибо ничем хорошим это не закончится.
Ко мне часто приезжали друзья, Ярославка. На одной из встреч мой друг и наставник Рома Плащ подарил мне книгу Роберта Шарма «Монах, который продал свой феррари». Там не было ничего особенного, просто доступно описывались принципы вроде «не хочешь зла в жизни — не исповедуй его ежедневно». Внешний мир есть отражение мира внутреннего — золотая мысль.
Я стал читать книгу, переосмысливать всё происходящее и через какое-то время внутренне успокоился. Перестал провоцировать драки и перед тем, как применить к кому-либо физическое насилие, стал предупреждать словами, чтобы дать человеку шанс решить возникшую между нами проблему иначе, чем с помощью его разбитого лица. Своих молодых я старался просить по-человечески сделать что-либо, прибегая к колотушкам только в совсем экстремальных случаях, и это работало — меня не подводили, потому что просил, а не запугивал. Со временем отклик возрос — бойцы и сами хотели сделать приятное.
Насилие — это не метод. Насилие — это способ коммуникации между людьми. Важна только внутренняя сила, она всё и определяет. Побои не ломают сильных людей, просто сегодня ты оказался слабее. Но будет завтра, и будет новый бой. Лишь внутренняя слабость лишает шансов на успех.
Вторая часть службы в армии стала периодом, когда я занялся развитием не столько тела, сколько души и силы воли. У меня была слабая память из-за бокса — очень часто били по голове. Я мог читать страницу, переворачивать её и, прочитав вторую страницу, забыть, что было на первой. Страдала кратковременная память. Стал очень сильно из-за этого переживать, думал, 22 года — а уже инвалид…
Из подаренной Плащом книги я стал ежедневно выписывать мысли и учить их наизусть. По субботам у всех был ПХД (парко-хозяйственный день), а я шёл в каптёрку, закрывался там и повторял эти мысли подолгу. Доходило до того, что я повторял про себя мысли целыми днями из-за большого количества написанного. Иногда бывало ощущение, что мне не хватает целого дня, чтобы повторить всё, что я выписал и заучил наизусть. Спустя много месяцев я выучил наизусть сорок три листа. Интересная иллюстрация человеческих способностей — человек, который еле запоминает лист, способен запоминать наизусть десятки страниц…
Из подаренной Плащом книги я стал ежедневно выписывать мысли и учить их наизусть. По субботам у всех был ПХД (парко-хозяйственный день), а я шёл в каптёрку, закрывался там и повторял эти мысли подолгу. Доходило до того, что я повторял про себя мысли целыми днями из-за большого количества написанного. Иногда бывало ощущение, что мне не хватает целого дня, чтобы повторить всё, что я выписал и заучил наизусть. Спустя много месяцев я выучил наизусть сорок три листа. Интересная иллюстрация человеческих способностей — человек, который еле запоминает лист, способен запоминать наизусть десятки страниц…
Последние восемь месяцев в армии я практически ни с кем не общался, не ходил в наряды, коммуникацию по службе поддерживал с тремя людьми, не смотрел телевизор. Я жил либо в книгах, либо в спортзале. Периодически я выбирался на гражданку, чтобы участвовать в забивных драках, благо часть была недалеко от Москвы.
Когда я выписывал какие-то мысли — старался делать это каллиграфическим шрифтом. Иногда бывало так, что дописываю лист и раз — делаю ошибку из-за того, что задумался. Такие листы я переписывал с нуля.
Был конец январских праздников 2003 года. Я сижу: сделал раз ошибку, сделал два ошибку. Когда я в четвёртый раз переписывал лист, я понял, что мне нужно как-то подстегнуть свою концентрацию. Решил за каждую ошибку давать себе штраф. Чем себя наказать? Я принял решение — за каждую ошибку стоять под ледяным душем по тридцать секунд. На тот момент я не обливался и не занимался закаливанием. Закончив писать, я отправился в душ. Я даже не представлял, что меня ждёт…
Врубаю ледяную воду, захожу под неё — и через пять секунд вылетаю из душа с перебитым дыханием, бешеными глазами: всё горело, я не мог отдышаться… Стою перед этим душем, перевожу дыхание и понимаю:
— Вот он настал, момент истины! Либо я себя сейчас переборю и зайду обратно под воду, либо я уже никогда не зайду в этот душ…
Как в драке, когда она упорная, жёсткая и встречаются два равных по силе состава. Есть критический момент, когда кто-то один делает шаг вперёд — и он побеждает. Я сделал шаг вперёд — залетел в этот душ, ещё 5-10 секунд под ледяными струями — вылетаю… Так в течение двух минут я влетал и вылетал из-под душа… когда две минуты закончились, я сел на лавку и почувствовал, что крайне обессилен: все мои силы, вся моя энергия ушли на этот душ. Тело везде горело, и я подумал, что заболею. Январь, холодный солдатский душ, полное отсутствие практики закаляться перед этим. Но я не заболел.
Каждый день я стал ходить и стоять под ледяным душем — когда минуту, когда две. У меня бывало 6–7 ошибок. Один раз я начеканил ошибок на пятнадцать минут ледяного душа. Чтобы отстоять их, мне пришлось окунаться не полностью, а держать под душем части тела попеременно, поворачиваясь разными боками. Не давая отдых частям тела, выдержать 15 минут в ледяной воде на тот момент я не мог. Только каким-то чудом я не заработал менингит…
Помню две вещи. Ощущение, что у меня замёрз мозг. Подержав несколько минут в ледяной воде голову, чувствуешь, что она стала холодной и на ощупь напоминает тыкву, мозги внутри будто промерзают инеем. Сейчас я бы не стал совать под ледяной душ голову, её надо беречь — но тогда я этого не знал… Прошло время, и это стало приносить меньший эффект — я привык к ледяному душу и мылся ежедневно, пользуясь преимущественно краном с холодной водой. Организм адаптировался.
После того, как я дембельнулся, я продолжил практику обливаний в течение ещё нескольких лет на гражданке.
Привыкнув к душу, попробовал придумать что-нибудь новое. Решил стоять на мраморном полу на кулаках. По времени взял так же: по тридцать секунд за каждую ошибку. В тот день вышло ошибок на одиннадцать минут стояния на кулаках. Я простоял это время. Было не столько больно, сколько сложно в плане выносливости. Когда встал, в течение получаса я не видел своих косточек: они ушли внутрь… Кулак выглядел комком одной сплошной массы. Через какое-то время костяшки встали на место, однако такие последствия вызвали опасение за здоровье конечностей. Дальше я стал отрабатывать ошибки по схеме — минуту стою, минуту отжимаюсь. Но прошло время, и это самонаказание стало меня радовать и доставлять удовольствие нагрузкой.
После того, как я вышел на дембель, в разговоре с Федосом родилась мечта уехать на месяц в заброшенный лагерь и тренироваться там, как шаолиньские монахи. Федос был готов так угорать по выходным, ему мешала работа. Я был готов ехать тренироваться нон-стопом месяц с утра до вечера. Но вышло так, что этому было не суждено осуществиться.
Армия, как и всякий опыт жизни в мужском коллективе, многому учит, даёт полезный социальный опыт. Главное — делать из происходящего правильные выводы, быть собой и никого не бояться. Армия, она для каждого своя. Парни моего призыва за два месяца до дембеля грезили, как они приедут домой, будут тёлок трахать, оттягиваться и так далее.
Я до последнего дня не хотел уходить из армии. Для меня это было идеальное место, где я многое самостоятельно в себе открыл, тратя большую часть времени на чтение и самотренировки. Мне больше ничего было не надо. Я просветлялся.
Вечер перед дембелем, все оживлены, многие в гражданке. А я пошёл, как всегда, тренироваться.
Армия кончилась, декорации опять сменились, но тренировки остались.
И путь воина повёл меня дальше, швырнув из армии в самое пекло околофутбольных баталий.
This is England (Яуза)
Естественно, влияние английской околофутбольной культуры не обошло и Россию. Когда у нас массово появилась возможность ездить по миру, по ходу евровыездов мы посетили и Англию. Было любопытно посмотреть, что там сейчас за движуха.
Первый раз мы приехали туда в 2004-м на матч с «Челси». Тогда ещё присутствовал романтический флёр — нифига себе, Лондон, хэдхантерс! На каждого смотришь, выпаливаешь Стоун Айленды, сам город очень атмосферный. Лазили составом человек в двадцать. От нас были я, Маугли, Хакер, Юра и Костя. Мы пытались что-то мутить с Кассом Пеннантом, ездили в какие-то пригороды, тёрли с их мафией — в результате встреча сорвалась.
В следующие приезды мы видели людей из Вест Хэма, Астон Виллы. В последний приезд мы посетили мячик Миллуола. Там мы пересеклись с ирландцем, который жил в Миллуоле и топил за него. Встретились, передали ему бутылку водки от друга из Москвы, пошли с ним тусить с местными. Он выглядел реально как хулиганье в кино: лысый, в клетчатой кепке, чёрный плащ, вставные серебряные фиксы, с жутким акцентом. Не сразу удавалось догонять, что он говорит.
Пара вещей в Англии в их движухе нас тогда поразили, совсем не похоже на реальность привычной нам хулс-тусовки в московском формате.
Сидели в кабаке — классический английский паб, Five Bells Pub, рядом со стадионом. Мы пришли туда человек 15 русских. Сели бухать с местной братвой. Я пошёл отлить, сначала не догнал, что у них там происходит за прикол, — типы в сортире постоянно заходят в кабинки по двое. Что за ерунда? Сначала подумал, что тут происходит педерастия, однако потом заметил шмыгающие носы, и всё понял. Туалет у них по совместительству является местом употребления кокаина.
На футболе продаётся пиво, и далеко не безалкогольное — пожалуйста, иди и покупай! В туалетах происходит что-то неописуемое — люди в открытую пыхают, нюхают, в воздухе стоит сильный запах марихуаны. Целое отделение оперов ГНК сделало бы там пятилетний план за один перерыв между таймами. Взяв пиво, на фоне происходящего ощущаешь себя натуральным стрэйтэджером!
Параллельно футбольной баталии мы наблюдали быстрое погружение в неадекват нашего знакомого ирландского миллуольца. Чем ближе был конец матча, тем более он был не в себе. Его состояние можно было описать одним ёмким непечатным выражением — «Обх*ячен в дрезину».
— Русские, я приеду к вам! Мой кокаин, мой АКМ, будем наводить движения в Москве!
Забавно было его послушать. Он говорит мне:
— У нас акция, акция, поехали с нами акцию!
Я думаю, ну какая там акция — из их компании один относительно вменяемый человек остался, полупьяный, остальные вообще на подступах к астралу! О серьёзности затеи с составом в такой кондиции говорить было бы смешно.
Я и ещё часть ребят отписались и поехали в город, часть поехала вместе с ними. Потом они рассказали, что всё выглядело так: ходили, ходили, в процессе выяснилось, что акция не против Вест Хэма, как они подумали сначала, а против каких-то молодых, потому что кто-то где-то в пабе кому-то что-то не так сказал. Нашли этих молодых — они пофакали друг на друга, поручкались и пошли пить все вместе. Вот и вся акция.
Пообщались с Кассом Пеннантом и укрепились во мнении, что, может быть, на матчах второй лиги и в местностях поглуше что-то ещё у них осталось из околофутбольных страстей в духе старых книг и фильмов про футбольных хулиганов, однако в Лондоне ловить уже особо нечего. Весь Лондон покрыт камерами CCTV, они на каждом шагу, тебя в любом случае спалят и снимут на видео. Закон на доказательном основании записи с этих камер позволяет тебя влёгкую за немотивированное насилие закрыть лет на пять, а мячик своей команды посмотреть вживую по итогам суда могут разрешить только ближе к старости, поэтому всё околофутбольное движение само собой пошло на убыль.