— Как — грабить? — не поняла Лариса.
— Да это я в переносном смысле, — пояснил Вовка. — Там же следят за выигрышами, а если все начнут выигрывать, казино разорится просто. Поэтому осторожнее нужно быть. А Мишка — дурак набитый.
— И с тех пор ты его не видел?
— Нет. Я, когда в казино узнал о его проигрыше, сразу к нему поехал. Хозяйка сказала, что он забежал, вещи какие-то схватил и свалил. Куда — неизвестно. Я вот хочу к нему на родину наведаться, потому что куда ему еще бежать, как не к родителям? Сессия тут, правда, но это вопрос решаемый. Тем более что мне на машине туда и обратно сгонять — день потратить.
— То есть ты знаешь адрес его родителей? — ухватилась Лариса за эту информацию.
— Знаю, — кивнул Вовка.
— А мне сообщишь?
— А вы что, сами туда собираетесь ехать?
— Ну, если это окажется необходимым, почему нет?
— Ну… пишите, — пожав плечами, сказал Соколовский, и Лариса достала блокнот и ручку.
После того как адрес Веретенниковых, проживавших в поселке Пристанное, был записан, Лариса поднялась:
— Спасибо, Вова, за информацию. Единственное, о чем я тебя попрошу, оставь свои координаты, чтобы я могла тебя найти.
— А чего их оставлять? — пожал плечами Соколовский. — Вон институт. Там и сможете найти, если что. А если я первый найду Мишку? Как вас найти? В «Чайке»?
— Вот тебе мои телефоны, — протянула Лариса Соколовскому визитку. — Позвонишь, если что.
— Хорошо, — взглянув на визитку и убирая ее в карман, проговорил Соколовский. — Ну что, пойдемте?
— Ты в институт? — спросила Лариса. — Тогда пошли, — она поднялась, и они направились в сторону педагогического.
Вот и ее «Ауди». Попрощавшись с Владимиром, Лариса уселась в машину. Кажется, только теперь парень действительно поверил, что она — директор «Чайки».
«Хорошо. А что дальше?..» Лариса задумалась, что же делать дальше. Нет, она не собиралась пропустить поминки по Наташе, но вот неожиданно всплывшая фигура Мишки Веретенникова может оказаться даже более полезной, чем беседа с родственниками погибшей девушки. Правда, тут есть одна существенная проблема — Мишки-то на горизонте нет. И, возможно, придется ехать в Пристанное на его поиски. И опять же еще не факт, что ей удастся найти его там. Нет, как ни крути, а Веретенникова придется оставить на потом, а сейчас действовать по намеченному плану. То есть ехать на поминки.
У нее оставалось еще достаточно времени, и Лариса решила по пути заехать в «Чайку», чтобы удостовериться, что там все нормально: устроив вчера взбучку Степанычу, Лариса не предупредила его, что будет отсутствовать в первой половине дня, а возможно, и до вечера, так что официально Степаныч не был оставлен за главного.
Как оказалось, Лариса не зря проехала в ресторан.
Выяснилось, что Дмитрий Степанович Городов, официально не оставленный за главного, сам ввел себя в этот ранг.
Обиженный на Ларису за то, что она не дала ему денег, на соседа, который развел пчел, не спросив разрешения Степаныча, на саму пчелу, что так предательски жиганула его в глаз, а также обозленный на судьбу как таковую, Городов решил получить хоть какую-то моральную компенсацию.
Начал он рабочий день с того, что вызвал всех официанток, придирчиво осмотрел каждую и велел удлинить юбки на пятнадцать сантиметров. Это было самодурством чистой воды, поскольку Городов откровенно засматривался на ножки молодых сотрудниц и даже иногда пытался завести с кем-то из них легкий романчик, поскольку отношения с собственной супругой его не тешили. Попытки эти, правда, не имели успеха, Степаныча с позором отвергали, и вот теперь он, видимо, припомнив обиды, решил хоть как-то отомстить женщинам, не сумевшим оценить его чувств.
Официантки, конечно, запротестовали, но Городов взбеленился и обещал урезать каждой зарплату на пятьдесят процентов, хотя начисление заработков никогда не входило в его компетенцию — Лариса, зная особенности своего администратора, близко не подпускала его к бухгалтерии.
Не удовольствовавшись одним этим распоряжением, Степаныч прошествовал на кухню и там заявил, что, поскольку началось лето, от мясных блюд нужно воздерживаться, а посему готовить следует исключительно вегетарианские блюда. Лариса, которая очень щепетильно относилась к меню в ресторане, сама великолепно регулировала его в соответствии с сезонными изменениями.
Многие коррективы уже были внесены ею лично, и она считала их окончательными. Городов, как всегда, имел особое мнение. Он надеялся, что сэкономленная на мясе сумма поднимет настроение начальницы, и она отвалит ему денежную компенсацию. Добился он тем не менее совершенно обратной реакции.
Когда Котова узнала от старшей официантки обо всех подвигах Степаныча, она, даже не вызывая его, распорядилась передать администратору, что за самоуправство он отправлен домой на неделю. Разумеется, без сохранения содержания. Кроме того, отныне Степаныч лишался права самостоятельно отдавать какие-либо распоряжения, а чтобы не было соблазна, Лариса назначила на ближайших два месяца своим заместителем старшую официантку.
Какой была реакция Дмитрия Степановича на эти штрафные санкции, Лариса не знала, поскольку отдала строгий приказ не пускать его к ней до истечения семи дней, срока, на который он был устранен от работы. Старшая официантка, которая и сообщила Степанычу о невеселых переменах в его судьбе, потом рассказала Ларисе, что Городов кипел, брызгал слюной, рвался в кабинет своей начальницы, чтобы разобраться, но новоявленная заместительница шефа была непреклонна. Степаныч побушевал еще немного, постепенно успокаиваясь, и наконец понял, что ему ничего другого не остается, как отправляться восвояси. Озлобленный на весь белый свет, он сокрушенно качал головой и костерил кого-то «старой обезьяной». Лариса, впрочем, догадывалась, кого он имеет в виду.
Когда вздорный администратор наконец отбыл, она смогла выйти из своего кабинета, чтобы отправиться наконец на поминки. Правда, предварительно сделала звонок Карташову и поинтересовалась, что показала экспертиза и результаты вскрытия.
— Ну что, — вальяжно начал подполковник, — смерть наступила около девяти часов утра от удара тупым предметом по голове…
— От удара? — удивилась Лариса. — Она же изрезана!
— И это тоже, — согласился Карташов. — Но причиной смерти явился именно этот удар. Следов алкоголя, наркотиков или каких-либо отравляющих веществ в крови не обнаружено. Вот, собственно, и все. Орудия преступления так и не нашли.
— Понятно, спасибо, — поблагодарила Лариса и отключила связь.
Время близилось к часу дня, и Лариса рассчитывала, что вся родня уже вернулась с кладбища.
Так оно и было. Когда Лариса подъехала к дому, где жили дальние родственники Золотаревых, у которых они теперь и остановились, дверь квартиры была распахнута, а гости сидели за поминальным столом. Лариса представилась открывшей ей женщине, та кивнула и сказала:
— Проходите, Маша говорила, что женщина из милиции должна прийти.
— Я не то чтобы из милиции, — попробовала объяснить Лариса, но женщина — как поняла Котова, хозяйка квартиры — только рукой махнула.
Поняв, что для этих людей неважен ее статус, Лариса прошла. Тихонько поздоровавшись со всеми, она села на предложенное место. Хозяйка квартиры, которую звали Галина Федоровна, присела рядом и шепотом сказала, что сидевшие в середине стола пожилые мужчина и женщина — мать и отец Наташи. Нет, они не были богачами: скромно одетые, не отличающиеся изысканностью манер. Женщина сидела, скорбно поджав губы, и почти ничего не ела. Периодически она вздыхала и утирала слезы, которые, по сути, не переставая, текли у нее из глаз. Мужчина не плакал, хотя вид у него был убитый и подавленный. Время от времени он наклонялся к жене и, неловко похлопывая ее по плечу, пытался утешить:
— Ну-ну… Ну-ну…
Лариса чувствовала себя крайне неуютно, как, впрочем, на любых поминках. Но здесь ситуация усугублялась тем, что смерть оборвала молодую жизнь, оборвала трагически, неожиданно, и все собравшиеся, понимая, видимо, насколько это нелепо, даже не пытались произносить каких-то слов в адрес Наташи.
Лариса ощущала себя здесь лишней, ей хотелось поскорее покинуть эту квартиру, дать возможность этим людям быть искренними в своем горе. Она постоянно натыкалась на скорбный, невидящий взгляд Наташиной матери и никак не решалась подойти к ней и задать свои вопросы. Разумеется, всякие расспросы в такую минуту были неуместны, но ведь нет другой возможности побеседовать с родителями погибшей.
Галина Федоровна, поняв, видимо, ее состояние, а может быть, тяготясь присутствием за поминальным столом постороннего человека, сама подошла к матери Наташи и сказала ей на ухо несколько слов. Та подняла на родственницу непонимающий взгляд, потом, подумав, встрепенулась, кивнула головой и поднялась. Подойдя к Ларисе, она тронула ее за плечо и тихо сказала:
— Ну-ну… Ну-ну…
Лариса чувствовала себя крайне неуютно, как, впрочем, на любых поминках. Но здесь ситуация усугублялась тем, что смерть оборвала молодую жизнь, оборвала трагически, неожиданно, и все собравшиеся, понимая, видимо, насколько это нелепо, даже не пытались произносить каких-то слов в адрес Наташи.
Лариса ощущала себя здесь лишней, ей хотелось поскорее покинуть эту квартиру, дать возможность этим людям быть искренними в своем горе. Она постоянно натыкалась на скорбный, невидящий взгляд Наташиной матери и никак не решалась подойти к ней и задать свои вопросы. Разумеется, всякие расспросы в такую минуту были неуместны, но ведь нет другой возможности побеседовать с родителями погибшей.
Галина Федоровна, поняв, видимо, ее состояние, а может быть, тяготясь присутствием за поминальным столом постороннего человека, сама подошла к матери Наташи и сказала ей на ухо несколько слов. Та подняла на родственницу непонимающий взгляд, потом, подумав, встрепенулась, кивнула головой и поднялась. Подойдя к Ларисе, она тронула ее за плечо и тихо сказала:
— Давайте выйдем на кухню.
В кухне женщины присели у стола, на котором стояла грязная посуда. Мать Наташи бесцельно теребила концы черного платка, которым была повязана ее голова, и ждала вопросов.
— Меня зовут Лариса Викторовна, — начала Котова. — Я сразу прошу у вас прощения за бесцеремонность, но я хочу найти убийцу вашей дочери, потому и решилась поговорить с вами.
— Конечно, конечно, — со вздохом кивнула женщина. — Марья Николаевна меня зовут. Спрашивайте, что нужно, нас уж допрашивали с Геной…
«Очевидно, Геннадием зовут мужа, Наташиного отца», — подумала Лариса и спросила:
— Ваша дочка часто к вам приезжала?
— Да нет, нечасто, — склонив голову, ответила Марья Николаевна. — Ей все некогда было. Училась…
Марья Николаевна сказала только об учебе и развела руками.
— Дорога-то больно дорогая туда-сюда, — еще сказала она, словно оправдывая этим нечастые визиты дочери в родные края.
— То есть у Наташи было немного денег, — уточнила Лариса.
— Немного, откуда ж им взяться, деньгам-то, — вздохнула мать девушки. — Мы вон всю жизнь с отцом работали-работали, а ничего толком не нажили. Скопили четыре тысячи, на книжке лежали, да и те сгорели, когда вся эта карусель началась. Нашему государству вообще доверять нельзя, все равно объегорит! — махнула она рукой.
Лариса заметила, что говорит Марья Николаевна медленно, а взгляд у нее отсутствующий, и сделала вывод, что ей, видимо, вкололи какой-то наркотический препарат, чтобы заглушить боль от осознания утраты дочери и дать ей возможность более-менее спокойно выдержать все процедуры, связанные с похоронами. Потому, наверное, она и не впадала в истерику. Лариса несколько забеспокоилась, сможет ли она в таком состоянии верно растолковать ее вопросы и ответить на них, но вроде бы женщина вела себя вполне адекватно.
«Ничего, мои вопросы, в общем-то, все просты», — подбодрила она себя и продолжила беседу.
— Но она вам, наверное, писала, звонила?
— Звонить-то некуда нам, — сказала Марья Николаевна. — Письма писала, да, два письма прислала.
— Это за все время? — спросила Лариса.
— Ну да… А чего ей писать-то? Одно и то же все. Учеба…
— Вы знали девочку, с которой она вместе снимала квартиру? — спросила Лариса.
— Катю-то? Конечно, знаем. Они, считай, вместе с Наташей выросли, Катя-то на соседней улице жила. Вместе в школу ходили, вместе и решили в город уехать. Мы с отцом сначала не хотели пускать, а потом решили — ладно, чего уж там! Вон у нас молодежь-то, те, кто остается, никак не могут себе работу найти. Нет работы в селе! Колхозов нет давно, фабрика наша закрылась, многие торговать кинулись, а мы торговать не умеем! — махнула она рукой. — Пусть уж, думаем, выучится, в школе работать станет, а там, глядишь, замуж выйдет за тарасовца какого-нибудь, так все и наладится у нее. У нас-то женихи какие? Пьяницы одни! Наташка все от них нос воротила.
— Вот и доворотилась! — внезапно возник в кухне муж Марьи Николаевны. — Говорил, нечего ей сюда ехать! Жить без присмотра девчонке сопливой — куда это годится?!
— Гена, Гена, тише! — зашикала на него жена. — Перед человеком неудобно. Чего уж теперь! Нету ее больше, доченьки нашей!
Марья Николаевна к концу фразы перешла на тонкий крик и закатилась жалобным плачем.
— Ну-ну, — тут же подсел к ней Геннадий. — Ладно, Маша… Ты это… Прости меня. Ну-ну, Маш…
— Я… пойду водички попью, — вопросительно глядя на Ларису, сказала женщина.
— Да-да, конечно, — кивнула та.
Лариса подождала, пока Марья Николаевна выйдет из кухни, и обратилась к ее мужу:
— Вас как по отчеству?
— Геннадий Михалыч, — ответил тот, кладя на стол крупные загорелые руки. Лариса заметила, что они подрагивали.
— А меня Лариса Викторовна. Скажите, а у вашей дочери в Красном Куте жениха не было?
— Какие ей женихи! Ей лет-то сколько было, когда она уехала? Семнадцать! Я бы ей, если б женихи появились, подол бы задрал да всыпал хорошенько! — снова закипятился Геннадий Михайлович.
— Но в городе она могла и не спрашивать вашего совета, — возразила Лариса.
— А я о чем говорю! — пристукнул кулаком по столу Геннадий Михайлович. — Нечего было пускать! Да все мать — «замуж выйдет за приличного человека!» — передразнил он высоким голосом интонации жены и тут же вздохнул и махнул рукой: — Ладно, ей и самой сейчас несладко. На лекарствах только и держится.
В это время в кухню вернулась Марья Николаевна и тихонько присела на свое место.
— Оно конечно, опасно в городе одной-то, — качая головой, проговорила она. — Но Наташа у нас девочка серьезная была. Чтобы шуры-муры какие разводить — ни-ни. Да и не до женихов ей было, она учиться хотела.
— Да! — посерьезнел и Геннадий Михайлович. — Это мать верно сказала. Она хвостом не крутила.
— Да и с Катенькой вместе они поехали, — продолжала Марья Николаевна. — Вместе-то не так страшно.
— То есть у Наташи не было парня ни в Красном Куте, ни здесь, — уточнила Лариса.
— Нет, нет, что вы! — уверенно махнула рукой мать Наташи. — У нее учеба на уме была.
Лариса внутренне поразилась наивности этих людей. Они видели свою дочь, дай бог, раз в год и при этом были уверены, что та не имеет близких отношений с парнями. И даже не задумывались, что это очень странно для двадцатилетней девушки, к тому же наверняка привлекательной. Естественно, что ни о каких занятиях Наташи проституцией им просто неведомо. И не стоит даже заводить разговор на эту тему, поскольку сейчас Ларису просто с гневом выставят отсюда, решив, что она чернит имя их дочери.
— А на что же они жили с Катей? — все-таки не удержалась и спросила она.
— Ну, они же стипендию получали, — пожав плечами, ответила мать. — И мы Наташе присылали тысячу рублей каждый месяц. Да и продукты еще.
«Что ж, при таком запасе с голоду, конечно, не умрешь, — констатировала про себя Лариса. — Но ведь нужно еще и одеваться, да и отдельную квартиру оплачивать. Как же они этого не понимают? Или просто не знакомы с тарасовскими ценами и считают, что квартиру можно снять за сто рублей? Да в том же Красном Куте это будет гораздо дороже».
— Скажите, пожалуйста, — перейдя к другой теме, спросила Лариса. — У вас есть какие-то предположения, кто мог убить вашу дочь?
Марья Николаевна и ее супруг растерянно переглянулись. Видимо, над фигурой преступника они еще не задумывались, полностью погрузившись в переживания по поводу утраты дочери.
— Вы что же… Имеете в виду из знакомых кого-то? — неуверенно спросила Марья Николаевна.
— Ну, если вы подозреваете кого-то конкретно из знакомых, то я, конечно, очень бы вас просила назвать этого человека. Но, как я понимаю, подобных подозрений у вас нет?
— Нет, — тут же подтвердил Геннадий Михайлович. — У нас в знакомых таких извергов нет. Да и к Наташке нашей все хорошо относились. Да, Маша?
— Это верно, — закивала Наташина мать. — Наташу нашу все любили. Нет, чтобы на кого из знакомых подумать — не приведи господи!
— А не из знакомых? Меня, честно говоря, больше интересует ваше мнение, с какой стороны к Наташе могла прийти беда, — пояснила Лариса, хотя уже понимала, что эти люди, так мало знающие о реальной жизни своей дочери, вряд ли смогут здесь оказаться ей полезны.
— Я думаю, что по ошибке это случилось, — высказала предположение мать.
— Это как? — заинтересовалась Лариса.
— Ну, выпила случайно чего-то, — пояснила женщина. — Лекарство какое просроченное или еще чего.
— Но экспертиза показала наличие в крови Наташи именно яда, — подчеркнула Лариса. — Самого настоящего яда, а не превышенную дозу какого-то лекарства.
— Может, спутала чего, — продолжала Марья Николаевна. — Не из той склянки налила…