Потому православие сейчас то же, что и во времена апостолов. Для кого-то это хорошо. Чистый такой незамутненный источник. Католицизм – огромный комбинат по добыче артезианской воды, очистке от солей, фторированию и серебрению, добавлению морской соли, йода и других необходимых организму минеральных элементов. Если наука откроет, что нужны другие элементы для долголетия, то католицизм тут же объявит, что эти элементы крайне необходимы организму, ибо долгоживущий человек работает дольше и лучше, а работа угодна Творцу, а еще такой человек сможет быстрее выстроить Царство Небесное на земле.
Корнилов выслушал и сказал нетерпеливо:
– Словом, православие – для людей религиозных, так? А католицизм – для… ну, это больше наука, чем религия. Чё тут выбирать, мне просто непонятно!
Кириченко хмыкнул с иронией:
– Ну да, все понятно… А то, что православие все еще существует на огромной территории, хоть и постепенно сдает позиции, это так, случайность?
– Косность мышления, – сказал Корнилов уверенно. – Привычка. Ну а еще детская обида, что за забором хрен слаще. Не уступим гадам, будем выращивать хоть корявый, но свой.
Люцифер сказал скептически:
– Тем более что хрен нам и на хрен не нужен. Потому нормальный человек, как вот я, и не вникает в эту хрень. Мне все равно, какие там ряженые ходят, мне оптоволокно на дачу подавай, а то у спутникового чересчур канал узкий!
– Дикарь, – сказал Вертиков с отвращением. – Вот-вот чипы вставим, только в инете будешь всегда, никаких тарелок на даче… а ему оптоволокно, видите ли! Решил остаться с биоконами?
Глава 5
Сегодня я увидел по жвачнику короткое интервью, которое дал, пока шел от подъезда к машине, один из тех, кого называют олигархами. Короткими фразами он успел сказать больше, чем иной деятель за получасовую речь, но я не столько вслушивался, как всматривался.
Эльвира пошла в него, как ростом так и статью, такое же волевое лицо, только ее отец относится к сравнительно небольшой группе, пренебрегающих мнением общественности. Как в те времена, когда подтяжка лица тщательно скрывалась, так и в эти, когда стала почти обязательной для преуспевающего человека. Эльвира как-то сказала, что отец принципиально уперся и окопался на позициях, что в человеке все должно быть естественным.
Правда, зубы все-таки вставил: пришли времена, когда с щербатым ртом или гнилыми зубами стало появляться в обществе неприлично, но поставил себе металлокерамику предельно приближенного вида для его возраста. В то время как остальные делали себе красивые ровные зубы, белоснежные и сверкающие, вне зависимости от своего возраста, он проследил, чтобы ему зубы сделали желтые, прокуренные и наполовину съеденные.
Точно так же он утверждал, что лицо должно соответствовать возрасту. Если стукнуло семьдесят, то должно быть вроде печеного яблока: сморщенное, желтое, с сухой кожей и чтоб морщина на морщине. Человек ценен вовсе не внешностью, тем более – мужчина.
С ним давно не спорили, это раньше отстаивали свою позицию, но когда общество наконец-то приняло наши ценности, то отставшие вызывали только снисходительную усмешку.
И все-таки он был очень хорош этот альфа-самец, умен, быстр, напорист, все так же работоспособен, а свою огромную империю держит в руках, не позволяя управляющим за его спиной даже пошевельнуть пальцем.
И успевает следить за новинками хай-тека, вспомнил я брошенные вскользь слова Эльвиры, что у нее даже дед пользуется наладонником и сам инсталлирует себе программы, хотя мог бы шевелением пальцев велеть сделать это специалистам.
Лавина открытий нарастает, каждый день на рынке появляются навороченные штуки со сложными программами, сейчас мини-компьютеры не только в каждом кофейнике или чайнике, но даже в ложках и вилках, где поднимают крик, если слишком горячо и можно обжечь язык, когда нитраты или канцерогены, слишком много тугоплавких жиров и все такое прочее, навязчивая забота о здоровье.
Даже генетики, что еще не в силах убирать дефектные гены из взрослого человека, похвастались об успешном изменении кода муравьев тетрамориум. Теперь любители домашнего содержания могут заказывать по недорогой цене этих самых неприхотливых и всеядных муравьев размерами от пяти до десяти сантиметров, а это почти с мышь, в таких случаях легко рассмотреть и без лупы красоту этих уникальных и умных животных.
Но алармисты тут же закричали о недопустимости таких экспериментов. Дескать, у муравьев всего один-два ганглия в мозгу, и то создают настоящие цивилизации, а у модифицированных мозги будут в сотни раз, если не в тысячи, крупнее, в этом случае кто знает, чего от муравьев ожидать?
Урланис пришел на работу тихий, пришибленный, голова втянута в плечи, я тут же вызвал к себе и потребовал, стараясь выглядеть грозным, чтобы все и начистоту.
Он тяжело вздохнул:
– У меня как раз тетры… Люблю их! Неторопливые, никогда не суетятся, не дергаются из стороны в сторону, бегут без рывков, красиво… И характер у них спокойный, но упорный…
– Говори о деле, – напомнил я.
Он вздохнул еще тяжелее:
– Да вот сбежали, морды поганые. Неблагодарные. Я ж им и корм, и все удовольствия…
Я даже привстал:
– Модифицированные? Сбежали?
– Нет-нет, – сказал он быстро, – не бойся, не в городской квартире!.. У меня из загородного домика. Отжали крышку, за ночь вынесли расплод, как-то вытащили царицу… может, покалечили?.. осталась только шелуха от куколок.
– И где они теперь? – потребовал я. – На участке?
Он оглянулся, прошептал:
– Я смотрел. Одна норка посреди двора показалась подозрительной, но раскопал… пусто. Похоже, ушли в лес, он рядом. Для них такой переход – пустяк.
Он смотрел с надеждой, я в бессилии сжал и разжал кулаки. Тетрамориумы всеядны, численность племени у них зависит только от количества еды, а ее будут собирать всякую, как белковую, так и углеводную. И отовсюду, не делая различий между захваченными в процессе рытья тоннеля семьями мышей или задремавшей на солнышке хозяйской кошкой.
– Только и надежды, – сказал я, – что в лес. Можно будет успеть, не поднимая шума…
– Да-да, шеф! Вам виднее.
– Знаешь, – сказал я наконец, – пока никому ни слова. Я скажу Эльвире, а она уже звякнет, кому надо. У нее связи в верхах, да и вообще… она не мы, понимаешь?
Он торопливо кивнул, сказал заискивающе:
– Вы мудрый у нас, шеф! Такую сотрудницу отыскали… Она самые трудные задачи решает одним движением пальца! И как вам преданна, смотреть страшно. Любого порвет!
Я сказал строго:
– Иди работай.
Он исчез моментально, словно выключилось голографическое изображение, а я с неловкостью подумал, что это Эльвира меня отыскала и навязалась в помощницы, я даже пытался отбиваться, как же, помню.
В связи с изменившимися размерами чудо-муравьев в моду вошли плоские вертикальные формикарии во всю стену. Толщиной не больше чем пять-семь сантиметров, они очень легко крепятся к стене, а стекло с примесью наночастиц настолько прозрачно, что его вообще не видно, а если учесть, что наночастицы не дают прилипать грязи ни с этой, ни с той стороны, то тайная жизнь муравьев видна во всем блеске.
Ученые благоразумно экспериментировали с генами только южных муравьев. К тому же пришлось добавить им необходимость повышенной влажности и температуры, иначе дыхательная система не давала бы возможности существования таким крупным экземплярам, но алармистам объяснили тем, что, дескать, это предосторожность, если муравьи вдруг каким-то чудом вырвутся из формикария, они тут же погибнут в чересчур сухой и холодной для них атмосфере.
Получил уголовный срок некий Равшан Залидзе, грузчик-гастарбайтер, тем самым создав прецедент. Правда, до этого он просто разорял гнезда муравьев и отделывался всякий раз повышающимися штрафами, но на пятый раз суд счел себя оскорбленным таким пренебрежением и впервые применил заключение под стражу и вынесение приговора об изоляции от общества на три месяца.
В частном определении говорилось, что при продолжении подобных действий виновный будет осужден уже на предельные сроки, предусмотренные законом. А там что-то около пяти лет строгого режима, если не изменяет память.
Телевизор у меня на всю стену, но давно перестал его включать: всякий раз натыкаюсь на крупные планы половых органов в момент совокупления, уже не только вечерами, когда дети спят, но и с утра и вообще целый день, зато целиком убраны эпизоды с драками, а если где по необходимости и показываются, то общим планом и никогда ни у кого не выступит кровь. Даже ссадины и кровоподтеки сперва попали в категорию «+18», а потом эти фильмы начали потихоньку изымать вообще, взамен выбрасывая на рынок роскошные комедии с богатейшей компьютерной графикой, спецэффектами и прочими прибамбасами, где само слово «насилие» стало синонимом некой игры, как у садомазохистов, где одним нравится мучить, а другим – быть мучимыми.
Но есть и некий плюс, как примета времени: по жвачнику то и дело начали показывать дискуссии о пока далекой, но не так уж и слишком, сингулярности. Сперва о ней говорили приглашенные в студию серьезные скучные ученые, потом начали вместо них приглашать младших научных сотрудников, эти раскованнее, говорят не так осторожно, иногда завернут такое, из-за чего рейтинг передачи сразу подпрыгивает.
Постепенно, почуяв интерес зрителя, такие передачи пошли по большинству каналов, а в инете появились сотни специализированных форумов.
Ни одно открытие в науке не бывало так освещено да еще заранее, что и понятно, это не телевизор что хоть и поменял привычки и вкусы человека, но не поменял его всего. А сингулярность, если послушать специалистов, вообще не оставит камня на камне от привычной жизни, и простые люди гудели встревоженно, как пчелы в улье, по которому стукнули здоровенной палкой.
Кириченко отлип наконец от окуляров микроскопа, под глазами аккуратные, но глубокие круги, словно уснул на стаканах, белки красные, воспаленные, зевнул, потянулся.
– Который час?.. А это вчера или сегодня?.. Как это завтра?.. Вы что, я еще не готов входить в светлое завтра! Я сопли вчерашнего дня, так сказать, не подобрал исчо! Не себе, конечно, Люциферу!
Люцифер равнодушно промолчал, а Вертиков обронил от своего стола, не оборачиваясь:
– Для кого светлое, для кого и совсем темное. Вон Урланис совсем не рвется в сингулярность. Ему и тут хорошо. Он человечек, а это звучит горденько.
Корнилов заметил:
– Когда говорят «Ничто человеческое мне не чуждо», имеют в виду обычно животное. Так почему не говорить честно: «Ничто животное мне не чуждо»?
Кириченко поморщился:
– Пень ты, а не Корень. Мы все это говорим, не вдумываясь! Украшения речи, вроде лака для волос, орнамента на одежде, имитации карманов, блесток или два ряда пуговиц, где и одна ни к чему.
Корнилов вытянул шею и подергал за галстук, пытаясь ослабить узел.
– Что пуговицы, – пробормотал он, – а вот эта удавка меня достала…
– Ничто животное мне не чуждо, – сказал Вертиков задумчиво. – Вообще-то, Корень прав, сейчас мы это признали. Но к добру ли?
– К добру, к добру, – заверил Кириченко. – Абсолютное большинство, получив дозволение быть животными, с облегчением к ним вернется! А тем, кто останется, не будут мешаться. Весь корм наш, бабы наши… гуляй, Вася, в сингулярности!
– И человечество разделится на элоев и морлоков, – сказал Вертиков зловеще.
– Разделится, – согласился Корнилов. – Только не на элоев и морлоков.
Кириченко пробормотал:
– Интересно, какую половинку потом будут звать человечеством?
– Ясно, какую, – сказал Корнилов. – Которой ничто животное не чуждо. А нам на фига даже зваться человечеством? Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…
Все изменится, мелькнуло у меня, потому что мы все еще дикие люди. Ходим по правой стороне улицы, потому что щит был на левой руке, а меч в правой, и таким образом проходим мимо друг друга, настороженно поглядывая поверх щитов и держа меч наготове, у всех у нас желание перетрахать всех женщин стократ мощнее, чем жажда совершить величайшее открытие века, даже самые интеллектуальные и одухотворенные из людей совершают дефекацию точно так же, как крысы, мухи или черви, нас тянет в сон при непогоде, а в ясный день чирикаем, как и прочие существа, от кузнечиков до слонов…
Человеческое сознание инерционно, уже давно в быт вошли фото, киносъемки, телевидение, но самая отсталая часть населения по-прежнему прется побывать в других странах, «чтобы увидеть там все своими глазами», как делали это Марко Поло или Магеллан, во времена которых не было телевидения, а слухи о дальних странах и народах бывали самыми причудливыми и сказочными.
Самое забавное, что эти существа прекрасно знают, что увидят. И когда говорят, что «хотят увидеть своими глазами», то понятно, брешут все до единого. Своими глазами они посмотрели и по телевидению. Здесь на первый план выходит детское бахвальство, что я вот там был, а ты ага-ага, не был!.. Вот и доказательство моего превосходства над тобой: я на фоне пирамид, я рядом с верблюдом, слева я, справа верблюд, а это вот я на фоне сфинкса!
Собственно, вся эта масса, что ездит в туристические поездки, – основной поставщик еще и бабла для астрологов, гадалок, ясновидцев, хилеров, восточных эзотерик, сувениров со знаками зодиака…
Кириченко тем временем говорил картинно и помогая себе величавыми жестами:
– Вообще обезьяна стала человеком, когда научилась врать и говорить… нет, говорить еще не умела, но изображать то состояние, какое не испытывала. В смысле, начала по Карнеги улыбаться, когда хотелось вообще-то вцепиться зубами в сволочь, что села на ее место, не так посмотрела, толкнула…
– Это ты к чему? – спросил Люцифер. – Хочешь извиниться, что отпихнул меня, когда лез за пиццей?
Кириченко посмотрел на него сверху вниз и продолжил высокомерно:
– Кто вел себя… естественно, как есть тут некоторые, то есть говорил то, что думал и чувствовал, того били и прогоняли из стаи: надо ли объяснять, что мы чаще всего думаем на счет своего окружения? Но я вот помалкиваю, и даже Вертиков не говорит все, что о нас думает.
– Еще бы, – сказал Люцифер, – скажи о тебе правду, с говном съешь.
Кириченко проигнорировал его высокомерно, сказал веско:
– Мы это уже не раз обсуждали – так создавалось человеческое общество: на лжи, брехне, притворстве, которые с того времени красиво и благородно назывались хорошими манерами и хорошим воспитанием. Уничтожь притворство, пусть каждый из нас увидит все, что сосед думает, и… рухнет человеческое общество!
Вертиков вставил быстро:
– Да уже не раз говорили, как раз это и произойдет с внедрением в общество чипа, позволяющего «расшаривать мозги».
Кириченко сердито бросил:
– К тому я и вел! Чего вперед забегаешь?.. Пойдем вместе говно жрать?
– Долго вел, – ответил Вертиков виновато. – Я вот р-р-раз – и сказал. Без соплей и мерехлюндий.
– Так я ж для таких, как ты, разжевывал!.. Шеф, скажи ему, чего это он?
Я сказал строго:
– Вертиков, отдай Кириченко совочек, а сам иди копайся в другом месте. И красное ведерко захвати.
– Мое синее, – вставил Кириченко.
Корнилов сказал тревожно:
– Вы ржете, а мне страшно.
– За нравственность? – спросил Люцифер скептически. – Сокрушаешься об упадке нравов?
– Да хрен с ними, нравами, – сказал Корнилов, – мне как-то пофигу эти нравы. Мне другое страшно…
– Что?
– А что за этим?
– Ты о чем?
– Какие все тупые, все вам разъясни… Все века человечество было счастливо, что ему можно было нарушать самый сладостный запрет! А что теперь?
Люцифер проговорил с недоумением:
– Что плохо?
– Не плохо, – сказал Корнилов, – а опасно. Очень опасно. И чревато.
– Боком? – спросил Урланис, не упускающий случая сострить, неважно, к месту или нет.
Корнилов проигнорировал неудачника, смотрел на всех нас вопрошающе.
– Не чувствуете угрозы?
Люцифер добросовестно подумал, ответил честно:
– Пока нет.
– А потом?
Люцифер пожал плечами:
– Авось успеем добежать до сингулярности раньше, чем эта угроза станет реальной.
Корнилов покачал головой.
– Не уверен, – проговорил он мрачно. – Не уверен… А если не успеем? Ломка устоев будет такой, мало не покажется. В человеке заложен огромнейший заряд… или жажда нарушений! Пока что удавалось переводить в сексуальную сферу, трахались тайком, нарушая супружескую верность, и чувствовали себя глубоко удовлетворенными, то есть революционерами, бунтарями, потрясателями моральных устоев общества! А сейчас что, превратиться в послушные винтики?
– Ими и были, – буркнул Кириченко.
– Были, – возразил Корнилов, – но не чувствовали!.. Две большие разницы, как говорят в Мухосранске. В каждом из нас огромнейший заряд бунтарства, противодействия, жажды ломать и крушить… На что направить теперь? Где это безопасное русло?
Кириченко подумал, буркнул:
– Пусть бунтарят в науке. В хай-теке.
Корнилов спросил с отвращением:
– Самому не смешно?
Кириченко ответил с раздражением:
– Нет. Я могу, почему они не могут? Все мы от Адама и одной из его обезьян. Ладно-ладно, я понял. Может быть, запустить еще и тараканий грипп, чтобы уменьшить численность дураков? Будет передаваться только от тараканов, его сделать нетрудно, а вымрут только неряхи и алкоголики, у которых тараканы на кухне.
Урланис подумал, подумал, сказал нерешительно:
– Корень, конечно, грубая свинья, но резон есть. Новый штамм гриппа должен поражать всех, у кого недостаточно развито мышление. Алкоголиков, фанатов хоккея и футбола… вообще болельщиков, пивоманов… ну, список можно уточнить…
– В сторону расширения, – добавил Корнилов с нехорошей усмешкой людоеда.
– Тех, – сказал Кириченко, – кто умеет нарушать только правила вождения и общественную мораль. А вот хамов и наглецов, потрясающих основы науки, будем забрасывать цветами.