Так говорилось в журнале «Пипл» – Люк подтвердил, что они почти ничего не переврали. Но когда я попросила намекнуть мне подробнее, что правда, а что нет, велел не читать всякую чушь и помнить, что знаменитости – тоже люди.
– Этот мерзавец тут? – Сейдж беспокойно озирается. – Клянусь, я ему глаза выцарапаю!
– Сейдж, мы ведь договаривались! – вполголоса урезонивает ее Аран. – Сегодня ты посол мирового равенства и справедливости. Бешеную ревность будешь изображать в свободное время.
Сейдж, кажется, не слушает, все так же лихорадочно шаря глазами по залу.
– А если запустить в него бутылкой с вином? Представляете резонанс? Сенсация!
– Нам такая сенсация не нужна, Сейдж. У нас другая стратегия.
– Я и в самом деле не вправе разглашать, кто еще пробуется, – сообщает тем временем Люку Давина Керроу. – Хотя вы, наверное, догадываетесь…
– Лоис! – хмурится Сейдж, уловив обрывок последней фразы. – Ей, конечно, позарез нужна Флоренс. Вы себе представляете Лоис в роли сестры милосердия? Милосердия! Ту самую Лоис, которая заявила, что за бритую голову наград не дают!
– Только не начинай… – Аран утомленно закрывает глаза.
– Медсестру-психопатку ей нужно играть. Это она сумеет. Или медсестру-клептоманку, да, Бекки? – Сейдж подмигивает мне с ухмылкой.
При слове «клептоманка» у меня нехорошо замирает сердце. Сейдж и не думает понижать голос, а народу вокруг предостаточно. Кто угодно может услышать.
– Э-э, Сейдж… – Я подбираюсь ближе и перехожу на полушепот. – Насчет Лоис я тебе сообщила по секрету.
– Конечно, само собой, – кивает Сейдж. – Уже и подколоть нельзя?
Она вновь озаряет меня белозубой улыбкой. Боже, до чего с ней сложно! Она вертлявая и скользкая, словно угорь. И как только Люк с ней работает?
Я оборачиваюсь на Сьюз и Тарки. Надо же, Тарки беседует с Кеном Керроу. Вот это номер…
– Фильм будет называться «Влюбленная Флоренс», – увлеченно рассказывает Керроу. – Как «Влюбленный Шекспир», только с большей исторической достоверностью. Конечно, Флоренс будет американкой, но мы сохраним ее характер. Ее конфликт. Ее духовный рост. Ее сексуальное пробуждение. Мы покажем, как она облачается в мужскую одежду, чтобы попасть на поле боя. Поместим ее в страстный любовный треугольник. Представьте себе коктейль из «Эпохи невинности» и «Спасти рядового Райана», разбавленный «Йентлом».
– Ясно. – На лице Тарки полное замешательство. – Боюсь, я их не смотрел, но уверен, что фильмы достойные.
– Вы не смотрели «Йентл»? – столбенеет Кен Керроу.
– Гхм… – мнется припертый к стене Тарки. – Как вы сказали? Йети?
– «Йентл»! – едва не кричит Керроу. – Стрейзанд!
Бедняга Тарки. Для него это сплошная абракадабра.
– Я смотрю в основном документалистику о дикой природе, – оправдывается он. – Дэвид Аттенборо. Настоящие шедевры.
Кен Керроу сочувственно качает головой, но прежде чем он успевает еще что-то сказать, Таркина перехватывает Сьюз.
– Милый, пойдем посмотрим на танцоров. – Она одаривает Керроу очаровательной улыбкой. – Простите, что похищаю у вас своего мужа. Бекс, идем смотреть на танцоров?
По дороге к сцене мой взгляд вдруг приковывает табличка «Негласный аукцион».
– Я на секундочку. Только одним глазком гляну, – говорю я Сьюз.
Выставленное на аукцион среди прочих лотов колье притягивает меня словно магнитом. Боже, какая красота! Бледно-розовый хрусталь и сердце из чеканного серебра. Интересно, сколько…
Мамочки! Только теперь прочитала подпись под лотом: «Начальная цена – $10 000». Я поспешно отскакиваю – а то решат еще, будто хочу сделать ставку. Десять тысяч?! Правда? Нет, красивое, конечно, колье, но… Десять тысяч! За розовое стекло? На часы в дальнем конце стола я даже взглянуть не решаюсь. Про сертификат на отдых (вилла в Малибу) и вовсе молчу. Пойду лучше посмотрю на танцоров вместе со Сьюз. Я уже отворачиваюсь, когда вижу старика, который, придерживаясь за стол, чтобы не упасть, шаркающей походкой бредет мимо выставленных лотов.
Никто даже головы не поворачивает в его сторону, и я закипаю от возмущения. Зачем устраивать благотворительный вечер, если ни один из гостей в упор не замечает того, кто нуждается в непосредственной помощи?
– Сэр, у вас все хорошо? – кидаюсь я к нему.
Он только отмахивается:
– Отлично, отлично!
Загар у него густой, зубы идеальные, а белоснежная шевелюра подозрительно напоминает парик, но руки узловатые, а глаза слезятся. Нет, правда, приставили бы к нему кого-нибудь…
– Интересный вечер, – вежливо поддерживаю я беседу.
– О да. И тематика правильная. Дискриминация – бич современного мира. Я вот, например, гей, и признаюсь честно, толерантности вокруг до сих пор не наблюдается. Никакой.
– Да, – киваю я.
– Не говорите, что ни разу не подвергались дискриминации. Как женщина – или по другим поводам. Все мы в той или иной степени жертвы дискриминации.
Он говорит с таким жаром, что перечить ему как-то невежливо.
– Конечно. Меня постоянно дискриминируют. На каждом шагу.
– Расскажите! Расскажите об этом вопиющем безобразии, – просит старик, впиваясь в меня слезящимися глазами.
В голове пусто. Ну же, придумай что-нибудь. Дискриминация…
– Ну, как женщину, само собой, а еще… – Я судорожно соображаю. – Как-то раз мне велели снять серьги, когда я работала в кафе, – это можно считать дискриминацией по признаку ювелирных изделий. А еще… еще бывает дискриминация по признаку хобби… и домашних животных… – Что я несу? – Это ужасно, – заканчиваю я скомканно. – С этим нужно бороться.
– Обязательно. – Он сжимает мою руку. – Сообща.
– Меня Ребекка зовут, – представляюсь я. – Ребекка Брендон.
– А я Дикс, – сверкает он белоснежными зубами. – Дикс Донахью.
Минутку. Дикс Донахью? Знакомое что-то. Я оглядываюсь на ближайший транспарант – ну да, вот оно, большими серыми буквами: «УСТРОИТЕЛЬ – ДИКС ДОНАХЬЮ».
Это хозяин вечера? Ему же лет сто на вид!
– Дикс! – Подлетевший к нам толстяк с аккуратными черными усиками жмет старику руку. – Виктор Джеймисон из Р.А.В.Н.Ы. Горячий ваш поклонник! Уже настроились на вступительную речь?
– Вдохновляюсь помаленьку. – Дикс оглядывается на меня с улыбкой, и я сияю в ответ. Он, наверное, тоже чем-то знаменит. Интересно чем? Люк наверняка знает.
Толстяк со стариком уходят, я допиваю бокал. Надо бы отыскать Люка и Сьюз, но все столпились у сцены, поэтому разглядеть там кого-то сложно. Танцоры закончили выступление, оркестр умолк, зал явно чего-то ждет. И тут оркестр гремит снова – судя по кивкам и улыбкам гостей, играют что-то всем хорошо знакомое. Дикс Донахью пружинисто взлетает по ступенькам – сразу видно, что человек привык к сцене. В свете рампы он расцветает мгновенно, даром что древний, как мамонт.
Пока он шутит с публикой, я огибаю толпу – и вдруг вижу Люка. Но едва я шагаю к нему, как зал погружается в темноту, и только одинокий луч света скользит по головам. Дикс Донахью принимает серьезный вид.
– А теперь к делу, друзья. Мы собрались здесь по очень важному поводу. Дискриминация – это зло, принимающее самые разные формы и обличья, проникающее зачастую даже туда, где его меньше всего ждешь. Чуть позже перед нами выступит Пиа Стаффорд, которой пришлось бороться с дискриминацией на рабочем месте из-за инвалидности, возникшей вследствие автомобильной аварии.
Луч света выхватывает женщину в черном, которая поднимает руку и мрачно кивает.
– Однако не далее как пять минут назад я разговорился с одной девушкой, которая привела совсем уж необычный пример дискриминации… – Приставив ладонь козырьком к глазам, Дикс Донахью вглядывается в зал. – Ребекка, вы здесь? А, вот она!
Он про меня? Я смотрю на него в ужасе. Секунду спустя в лицо мне бьет луч света.
– Ребекка подверглась дискриминации – ни за что не угадаете… – он сокрушенно качает головой, – …из-за домашнего животного!
Глаза у меня лезут на лоб. Он что, поверил? Мне ведь тогда просто ничего другого в голову не пришло.
Кто додумался отдать роль ведущего столетнему старику? У него же маразм!
– Ребекка, прошу, поведайте нам свою историю, – вкрадчиво просит Дикс Донахью. – Из-за какого животного вышел конфликт?
Я цепенею.
– Из-за хо… хомяка.
– Хомяк, дамы и господа! – Дикс Донахью начинает аплодировать, и вокруг раздаются нерешительные хлопки. Люди перешептываются с озадаченным видом. Еще бы.
– И в чем выражалась дискриминация?
– Ну… э-э… Его не принимали, – мямлю я. – Меня тиранили соседи. Друзья отвернулись, пострадала моя карьера. И здоровье. По-моему, правительство и общество должны пересмотреть свое отношение. Потому что все люди равны. – Я постепенно проникаюсь собственной речью. – Все мы, независимо от вероисповедания, от цвета кожи, от желания или нежелания завести хомяка… Мы все равны! – Я обвожу зал рукой и натыкаюсь взглядом на Люка. Он смотрит на меня разинув рот. – Вот так, – поспешно закругляюсь я.
– Замечательно! – Дикс Донахью устраивает мне новую овацию, на этот раз, кажется, искреннюю. Какая-то дама даже хлопает меня по плечу.
– Ребекка, позвольте напоследок еще один вопрос. – Глаза Донахью поблескивают заинтересованно. – Как звали вашего хомяка?
– Э-э… – Черт. Ничего на ум не приходит. – Его звали…
– Эрминтруда, – раздается на весь зал голос Люка. – Она была нам как родня.
Ну да, да. Очень смешно.
– Да, Эрминтруда, – скованно улыбаюсь я. – Хомячиха Эрминтруда.
Луч света наконец оставляет меня в покое, Дикс Донахью заканчивает речь, а Люк, подмигнув, пробирается ко мне сквозь толпу.
– На Рождество подарю тебе нового хомяка, дорогая, – обещает он, перекрывая аплодисменты. – Будем бороться с дискриминацией вместе. Если у тебя хватает мужества, то и я смогу.
– Тс-с-с! – Меня разбирает смех. – Пойдем, сейчас закуски подадут.
Чтобы я еще хоть раз в жизни заговорила из вежливости с непонятным стариком… По дороге к столу меня останавливают почти на каждом шагу – выразить признательность, расспросить о хомяке, сообщить, что завели детям кролика и не потерпят дискриминации, ведь в наш век это самое настоящее мракобесие.
Наконец мы усаживаемся за стол. М-м, угощение здесь выше всяких похвал! Уплетая антрекот, я почти не прислушиваюсь к беседе – все равно никому и слова не удается вставить в непрерывный монолог обоих Керроу о фильме про Флоренс Найтингейл. Они вещают слаженным дуэтом: заканчивает один, подхватывает другая. Вот еще один неожиданный для меня голливудский урок: казалось бы, обсуждать фильмы так увлекательно. А на самом деле – скука смертная. Сьюз явно того же мнения: уставившись остекленевшим взглядом в пространство, она шепчет мне одними губами: «Скучи-и-ища».
– …сложности с подбором натуры…
– …отличный режиссер…
– …проблемы с третьей частью…
– …правильно подает сюжетную арку Флоренс…
– …обсудили бюджет со студией…
– …с финансированием все на мази. Почти уломали последнего инвестора, но все зависит от какого-то типа с идиотским именем – Джон Джон Сент-Джон. Ничего себе имечко, да? – Керроу яростно хрустит гороховым стручком.
– Вы имеете в виду Джона Сент-Джона Джона? – вдруг включается Сьюз. – А вы его откуда знаете? Это же Паки, – поясняет она мне. – Ты знакома с Паки?
А кто его знает. У Сьюз все друзья детства сплошные Паки, Бинки, Минки… Не люди, а какой-то выводок лабрадоров.
– Э-э, возможно.
– Знакома! – Она поворачивается к Люку. – Ты-то его точно видел.
– Управляющий Таркина по инвестициям, – припоминает Люк. – Да, мы встречались. Заведует медийным отделом вашего бизнеса?
– Вроде того, – неуверенно говорит Сьюз и тут же встречает обрадованной улыбкой вернувшегося из уборной Тарки. – Милый, они знают Паки!
– Бог мой! – Тарки оживляется. – Надо же, как тесен мир!
– Паки? – в замешательстве морщит лоб Кен Керроу.
– Мы его так зовем со школьных времен, – объясняет Тарки. – Славный парень. Работает у меня – сколько? – лет десять уже.
– Работает у вас? – Керроу смотрит на Таркина свежим взглядом. – Вы тоже в кино?
– Кино? – ужасается Тарки. – Нет, боже, что вы! Я фермер. Вы тут, кажется, упоминали арку… Имелась в виду Триумфальная?
– Таркин, позволь один вопрос, – вмешивается Люк. Губы его подергиваются от едва сдерживаемого смеха. – Насколько мне известно, некоторая доля твоих активов принадлежит к области средств массовой информации. Мог Паки спонсировать от твоего имени какие-нибудь фильмы?
– О! – Лоб Таркина разглаживается. – Гхм. Да, действительно, пожалуй. Вот и разгадка.
– Фильмы? – Сьюз таращит на него глаза. – Ты мне ни слова не говорил!
– Вот ваш инвестор, – сообщает Люк Кену Керроу, указывая на Таркина большим пальцем. – Лорд Клиф-Стаюарт.
– Ну что вы, прошу вас, – краснеет Тарки. – Просто Таркин.
Кен Керроу смотрит так, будто подавился антрекотом.
– Это вы?
– Лорд? – Сейдж впервые за все время отрывается от телефона.
– Лорд Клиф-Стюарт! – Керроу, всплеснув руками, поворачивается к жене. – Тот самый британский инвестор. Это ведь на ваши деньги снимали «Скрипичные игры»? – осеняет его внезапная догадка.
– Э-э… да. – Таркину слегка неловко. – Похоже на то.
– Он принес тридцать миллионов за премьерные выходные. Вы поставили на победителя!
– Это заслуга Паки, – скромно опускает глаза Тарки. – Для меня-то все фильмы на одно лицо.
– Простите, отлучусь ненадолго. Пойду отыщу сопродюсера. – Керроу выскакивает из-за стола и рысью несется к соседнему, где начинает что-то с жаром втолковывать другому гостю в смокинге.
– Тарки! – Сьюз хлопает ладонью по столу. – И давно мы инвестируем в кино? Почему я об этом ничего не знаю?
– Но, милая, – озадачивается Таркин, – ты ведь сама просила не забивать тебе голову инвестициями.
– Я имела в виду всякое занудство вроде акций и ценных бумаг! А не кино… – Сраженная внезапной мыслью, Сьюз смотрит на Таркина прокурорским взглядом. – Признавайся! Нас приглашали на премьеры?
– Гхм… – Тарки не знает, куда деть глаза. – Нужно уточнить у Паки. Возможно, я сказал ему, что нас это не интересует.
– Не интересует?! – срывается на визг Сьюз.
– Ваша светлость! – провозглашает вернувшийся Кен Керроу. – Позвольте представить вам моего сопродюсера Алви Хилла.
Корпулентный мужчина с силой жмет Таркину руку.
– Ваша светлость! Несказанно рады видеть вас в Лос-Анджелесе. Если в наших силах сделать ваше пребывание здесь еще приятнее…
Он разливается соловьем минут пять, осыпает комплиментами Тарки, потом Сьюз, советует рестораны и предлагает вывезти всех на экскурсию в каньоны.
– Гхм, спасибо! – смущенно улыбается Тарки. – Вы очень любезны.
Когда Алви наконец отбывает, Таркин извиняется перед собравшимися.
– Прошу прощения. Столько суеты. Давайте есть.
Но это лишь начало. В ближайший час каждый из гостей, похоже, считает своим долгом остановиться у нашего стола и представиться Таркину. Кто-то начинает продвигать свои фильмы, кто-то приглашает его на пробы, кто-то пытается договориться о встрече, а один вызывается доставить всю семью на техасское ранчо самолетом. Тарки – крупная голливудская шишка. В голове не укладывается.
У остальных, видимо, тоже. Люк то и дело закатывается от смеха – например, когда представитель какой-то студии интересуется мнением Тарки насчет франшизы «Американского пирога», а тот неуверенно уточняет, не сеть ли это кофеен вроде «Старбакса». У самого Тарки вид опять ошарашенный. И мне его даже немного жаль. Он сюда приехал отвлечься от дел, а не отбиваться от охотников за деньгами.
Неудивительно, что он столько времени бродит в одиночестве по болотам и пустошам. Олени хотя бы не кидаются к тебе с «заманчивым предложением, которое хорошо бы как-нибудь обсудить за завтраком». Вот теперь какой-то тип в сером костюме с искрой спрашивает, не хочет ли Таркин побывать на съемках.
– Мы снимаем морскую драму. Можете взять с собой детей, им понравится…
– Вы очень любезны, – механическим голосом отвечает Таркин. – Но я здесь в отпуске.
– А я бы сходила! – вмешивается Сьюз.
– Отлично! – сияет тип в костюме. – Мы будем рады вас видеть, покажем вам студию, увидите съемки…
– А можно мне в массовку? – идет ва-банк Сьюз.
Серый костюм заметно теряется.
– Вы хотите…
– Сняться в массовке. И моя подруга Бекс тоже. – Сьюз хватает меня за руку. – Да?
– Еще бы! Конечно!
Всегда мечтала, чтобы меня взяли в массовку! Мы со Сьюз обмениваемся восторженными улыбками.
– Ваша светлость… – озадаченно бормочет серый костюм. – Вам вряд ли понравится в массовке. Съемки долгие, утомительные, дубль за дублем одно и то же… Может быть, вы чуть-чуть понаблюдаете, потом встретитесь с актерами, а потом мы пообедаем в каком-нибудь симпатичном ресторане…
– Нет, я хочу сняться, – упрямится Сьюз. – И Бекс тоже.
– Но…
– Мы не желаем наблюдать со стороны, если есть возможность участвовать.
– Да, участвовать! – с нажимом подхватываю я.
– Хорошо, – сдается серый костюм. – С этим проблем не будет. Мои люди все организуют.
– Бекс, мы будем сниматься! – Сьюз кидается мне на шею.
– Мы попадем в фильм!
– Увидим себя на экране! Все нас увидят… Ой, а о чем фильм? – спохватывается Сьюз, и серый костюм отрывается от записи своего мобильного на визитке.
– Пираты.
Пираты? Я чуть не захлебываюсь от восторга. Мы будем сниматься в фильме про пиратов!
ДискримиСТОП Л.-А.а/я 6389 Кестер-авенюДорогая миссис Брендон!
Я услышал о вас от Энди Уайка, присутствовавшего на недавнем благотворительном приеме Р.А.В.Н.Ы., где прозвучала ваша удивительная история.
Я руковожу благотворительным объединением активистов «ДискримиСТОП Л.-А.», призванным бороться с дискриминацией в любом ее проявлении. Мы считаем нынешнее определение дискриминации слишком узким. За время своего существования мы идентифицировали по меньшей мере пятьдесят шесть распространенных поводов для дискриминации, и список пополняется ежедневно.