Не помню, как прошёл обед и как удалось продержаться до его конца. Мне говорили что-то, я невпопад отвечала, мучительно думая лишь о том, как удержать вилку с ножом в переставших слушаться пальцах. Не помню, как шла из обеденной залы в церемониальную и что было до того, как притушили свечи и заиграла музыка.
А потом…
Яр Молодич подхватил Тиллу и закружил её в первом турдионе. Затем яр Крисевич согнулся в поклоне, приглашая на танец меня. Я отрицательно покачала головой. Крисевича сменил яр Ставич, за ним яр Кротич, я отказала и им. Не в силах двинуться с места, я заворожённо смотрела, как миротворец Митч идёт ко мне через зал.
Яр Кротич встал у него на пути и бросил в лицо что-то резкое, оскорбительное.
У меня зашлось сердце. Кротич был бретёром, первым фехтовальщиком пограничья и первым силачом среди рыцарей.
Мне не удалось понять, что произошло. Яр Кротич, казалось, отлетел в сторону, а миротворец Митч шагнул ко мне и протянул руку. Меня качнуло, я едва устояла на ногах, а в следующий момент миротворец подхватил меня, и мы с ним понеслись, помчались по зале в такт музыке. Я не танцевала, я летела, не касаясь ногами пола, и его руки прожигали на мне платье, я чувствовала, что тону, захлёбываюсь в его глазах, властных, шальных, отчаянных.
МИТЧНаутро в дверь отведённой нам с полковником спальни застучали — резко, отрывисто. Зевая, я сунул ноги в ботинки и поплёлся открывать.
На пороге стоял щекастый детина в пёстром камзоле и при клинке на боку.
— Его верность яр Кротич, — принялся гнусаво бубнить детина, — имеет честь сообщить, что человек, называющий себя миротворец Митч, смертельно его оскорбил. Его верность предлагает миротворцу Митчу публично принести извинения или драться с ним на поединке сегодня, в три пополудни, на любом оружии по выбору миротворца. Его верность также…
— Довольно, — прервал я детину. — Передай его верности, чтобы шёл в жопу.
Я захлопнул дверь у щекастого перед носом и вернулся в спальню. Полковник Тогугава сидел на постели, с неудовольствием созерцая мою заспанную рожу.
— Что там такое? — брезгливо осведомился полковник.
— Какой-то кретин вызывает меня на дуэль, сэр. Надо понимать, из-за девчонки.
— Ясно, — Токугава поморщился. —
Я его где-то понимаю.
— Я тоже, — сказал я. — Девочка прехорошенькая, из-за такой можно задраться.
— Ладно, — полковник, кряхтя, поднялся. — Хочешь его прибить?
Я пожал плечами. Связываться было попросту лень, хотя престиж миротворцев, людей по местным понятиям брутальных, мстительных и беспощадных, требовал прибить. Этот имидж мы создали сами и усиленно его поддерживали все три года, что отирались на перешейке, пытаясь предотвратить истребление слабых и гордых сильными и расчётливыми. Перешеек, узкая полоска земли, зажатая с обеих сторон океанами, отделял Великую Империю от Южного Королевства. Которое, не вмешайся мы вовремя, давно бы уже перестало существовать, разделив судьбу десятка других до него. Имперцы пощады не знали, мужское население порабощённых княжеств и королевств подвергалось поголовному истреблению, женское — насилию, а земли отходили императору или жаловались окружающей его знати.
Я надел камуфляжку, кое-как причесался и, кляня отсутствие в спальне воды и прочих удобств, двинулся на выход. Одолел полдюжины тёмных грязноватых коридоров, пару-тройку щербатых каменных лестниц и, наконец, выбрался наружу из уродливой громоздкой постройки, по недоразумению называемой здесь дворцом.
Вчерашнюю девчонку я увидел, едва глаза привыкли к солнечному свету. Хорошая девочка, что тут говорить. Тоненькая, светловолосая, сероглазая, вздёрнутый носик, родинка-завлекашка на левой щеке, высокая грудь. И упругая, в чём я убедился вчера, прижимая её в танце.
Я улыбнулся ей, двинулся навстречу. Девчонка вмиг опустила глаза и залилась краской.
— Приветствую тебя, яра, — сказал я на местном наречии.
— У тебя красивый голос, — не поднимая глаз, тихо произнесла она. —
И имя красивое.
Я непроизвольно хмыкнул. Митчем меня прозвали в десанте, в основном, из-за лени проговаривать целиком фамилию Митчелл. И голос ещё тот — хрипловатый басок с чудовищным акцентом. Очень красиво, как же. Девчонка явно мне льстит.
Влюбилась, что ли, вон как покраснела. Что ж, я не против. И интрижку с такой не отказался бы закрутить.
— У тебя тоже красивое, — сказал
я и выругался про себя, потому что имя её забыл напрочь.
— Правда? — девчонка подняла глаза.
— Правда, — подтвердил я. — Красивое, как ты сама.
Девочка зарделась пуще прежнего, и я уже вознамерился отпустить набор дежурных комплиментов, но гнусавый голос за спиной проделать это не дал.
— Миротворец Митч, его верность яр Кротич…
Я обернулся и обнаружил давешнего щекастого детину с клинком на боку. Меня внезапно разобрала злость.
— Передай его верности, — сказал я, — что буду иметь честь набить ему морду сегодня… когда там он хотел? В три? Пускай в три. Никакого оружия, будем драться на кулаках, пока он не начнёт визжать.
Так и передай.
Я вновь обернулся к девушке.
— Митч, — сказала она, испуганно глядя мне в глаза. — Яр Кротич первый кулачный боец пограничья, а может быть, и всего королевства. Пожалуйста, откажись от поединка. Прошу тебя.
Не знаю с чего, но мне стало вдруг приятно.
— Ты что же, беспокоишься за меня?
— Митч, он тебя изуродует.
Я рассмеялся и спросил, не ожидается ли вечером бал. Оказалось, что ожидается, и опять в нашу честь.
— Отлично, — сказал я. — С тебя три первых танца и поцелуй на балконе.
Девчонка очень мило смутилась, а я, довольный собой, отправился восвояси.
До обеда мы с полковником осматривали укрепления и вооружение местных вояк. Нашли и то, и другое никуда не годным, полковник, сердито бранясь, отправился связываться с базой, а я — на встречу с его верностью.
Он был усат, краснорож, на полголовы выше меня и раза в полтора шире в плечах. Мне пришлось основательно повозиться, прежде чем удалось его свалить ударом шуто. К чести его верности, яра забыл как его, визжать он не стал. Поднялся и с налитыми кровью глазами бросился опять.
Я провёл средней силы йодан чоку тсуки, и на этот раз ему хватило. Подождав, пока он очухается, я подошёл и протянул руку, чтобы помочь подняться. Вместо благодарности его верность плюнул мне в ладонь.
Я пожал плечами, вытер ладонь об штаны и, растолкав зрителей, пошёл прочь.
К вечеру удалось выяснить, что девчонку зовут Аста. Мы отплясывали с ней два часа кряду, так что под конец я порядком устал. Подходящих балконов во дворце не оказалось, поэтому условленный поцелуй мне достался в парковой беседке, спрятанной под кронами местной флоры. Целоваться она совсем не умела, но научилась на удивление быстро, и вскорости я не на шутку завёлся, а потом и потерял голову.
АСТАЧерез два дня он уехал. Поцеловал меня на прощание и сказал, что я классная девочка. И всё.
— Митч! — крикнула я ему в спину. — Ты…
Я недоговорила. Он, обернувшись, небрежно махнул рукой. Мне стало так плохо, как не было до сих пор никогда. Я поняла, что осталась одна. Без него. Без девственности. И без надежды.
Дни и ночи потянулись непрерывным, сплошным кошмаром. Я чуралась людей, всех, даже Тиллы, даже мамы с отцом.
Я не могла есть, не могла заснуть, меня кидало то в жар, то в холод, а от снадобий, которые заставил проглотить лекарь, стало ещё хуже.
Всё, что окружало меня, всё, что интересовало, стало вдруг неважным, незначительным. Даже Великая Империя, даже угроза надвигающейся на нас войны.
МИТЧВернувшись на базу, я вскорости о девчонке и думать забыл. Нет, эпизод с ней был, конечно, приятным, но таких эпизодов у десантника, командира вертолётной роты, неглупого и недурной внешности, пруд пруди.
А через пару недель стало и вовсе не до девочек, потому что ночью мы подверглись нападению. Атаковали по центру, конной лавой в четыре-пять тысяч клинков. Больших хлопот атака нам не доставила — лава захлебнулась в заградительных спиралях и отступила, отдельные всадники прорвались к ограждающему базу периметру, выпустили по десятку стрел и откатились вслед за остальными.
На следующее утро император прислал официальные извинения, объяснив недоразумение вылазкой пограничного разбойничьего сброда. А вечером полковник Токугава вызвал меня к себе.
— Империя стягивает силы к границе, — сказал он. — Могут ударить в любой момент.
— Не рискнут, — сказал я без особой уверенности.
— Боюсь, что рискнут. Блефовать до бесконечности мы не можем. Рано или поздно они поймут, что мы с нашим хвалёным оружием здесь лишь как огородное пугало с метлой.
— Боюсь, что рискнут. Блефовать до бесконечности мы не можем. Рано или поздно они поймут, что мы с нашим хвалёным оружием здесь лишь как огородное пугало с метлой.
Я кивнул. Три года назад демонстрация боевой мощи Земли, показательные ракетные залпы и боевые лазеры в действии произвели на императора сильнейшее впечатление. Долгое время после этого он перед нами заискивал. Каждый день присылал караваны с подарками и послов, сулящих золотые горы, если мы уберёмся с перешейка или не станем препятствовать прохождению через него войск. Караваны неизменно отсылались обратно, послы получали отказ. На вкрадчивые вопросы «почему» полковник лаконично отвечал «из принципа», после чего не добившиеся успеха дипломаты отзывались и сменялись новыми. Потом сменяться перестали. Даров тоже больше не слали, вместо купцов появились воины, и начались провокации. Нападение отряда неизвестных на часового. Пущенная из перелеска стрела. Имитация прорыва на восточном фланге.
Мы не отвечали. Карать мы были не вправе. Воевать — не вправе тоже. Принцип невмешательства не позволял даже толком огрызнуться.
— Я вот почему тебя позвал, Митч, — сказал, глядя в сторону, полковник.
— Может статься, нам придётся в одночасье уносить отсюда ноги. И тогда пограничные крепости падут все до одной в течение недели. Мужчин вырежут, женщин… сам понимаешь, что с ними будет. И я подумал, что ты захочешь спасти ту девочку.
— Как спасти? — опешил я.
— Я оформлю увольнительную на день. Возьмёшь пару ребят и вертолёт, за сутки вы обернётесь. Заберёшь её с собой.
— Как с собой? — переспросил я ошалело. — Куда? Что я буду с ней делать, сэр?
Полковник поднялся.
— Вы свободны, капитан Митчелл, — сказал он. — Идите.
Нас атаковали через трое суток, ночью.
С обоих флангов и по центру. Пехотой и кавалерией с суши, флотилией парусников и гребных ботов с моря. Полковник Токугава приказал активировать заградительные барьеры, первый эшелон атакующих в них увяз, и это дало нам несколько часов форы.
Вертолётную роту эвакуировали последней. Одна за другой машины покидали ангар и после короткого перелёта исчезали в трюмах грузовозов. Наконец под крышей остался один, последний вертолёт, мой. Токугава появился в ангаре как раз, когда я собирался залезть в кабину.
— Капитан Митчелл! — крикнул он.
— Да, сэр! — я подбежал, вытянулся, козырнул.
— Дерьмо вы, капитан Митчелл, — сказал полковник, — вонючее гнилое дерьмо.
Он повернулся и пошагал прочь.
АСТАОн прилетел ко мне на огромной, страшенной железной птице. Она описала над дворцом круг и приземлилась на площади напротив парадного входа.
Под испуганные крики и вопли я, задыхаясь, бежала через площадь к нему, едва одетая, простоволосая. Я бросилась ему на шею, но он, небрежно чмокнув в лоб, отстранил меня и спросил:
— Где твой отец?
— У с-себя, — запинаясь, ответила я. — Т-ты… Ты, значит, п-прилетел не ко мне, а к нему?
— К тебе, к тебе. Пошли.
Через пять минут Митч просил у отца моей руки. Просил в таких словах и выражениях, которые любого знатока этикета привели бы в ужас. Первый раз в жизни я видела отца настолько растерянным и ошеломлённым. Он едва выговаривал слова и лишь бормотал неразборчиво о чести, которую непонятно кто невесть кому оказал.
Не дослушав, Митч ухватил меня за руку и повлёк прочь.
МИТЧС крепостной стены накапливающиеся перед атакой войска смотрелись суетливым, аляповато пёстрым цыганским табором. Я глядел на них и пытался накопить в себе злость. Злости не было, была лишь досада на собственную глупость. Подохнуть из-за девчонки, никакой, чужой, даже чуждой, наивной средневековой простушки.
Не из-за девчонки, сказал я себе в следующий момент, ты решил сдохнуть, чтобы тебя не считали дерьмом. Слюнтяй.
Я плюнул со стены вниз и начал спускаться.
Вертолёттак и стоял, где я его посадил — на площади перед недоразумением, которое называли дворцом. Около вертолёта несли сторожевую службу полдюжины разряженных в попугайские цвета вояк.
Я растолкал их и распахнул дверцу кабины. К чертям. Забрать девчонку, улететь с ней куда-нибудь, на край этой несчастной земли.
— Яр Митч, — сказал кто-то у меня за спиной.
Я обернулся. Тот самый усатый краснорожий молодчик, который наплевал мне в ладонь, теперь протягивал изогнутый, в расписных ножнах, клинок
— Чего надо? — спросил я.
— Возьмите, яр, это фамильный меч Кротичей. Я должен был передать его своему сыну. Но у меня не будет сына.
Он поклонился. Я принял клинок, повертел его в руках и поклонился в ответ.
— Благодарю за оказанную честь, ваша верность, — сказал он.
— Честь для меня, ваша верность, — оторопело пробормотал я, забросил клинок в кабину и забрался вслед. Закрыл глаза. К концу дня эту крепость сровняют с землёй. Так, как до неё ровняли с землёй тысячи, десятки, сотни тысяч крепостей на всех населённых гуманоидами планетах. Пускай даже миллионы, только причём здесь я…
Протяжный, утробный рёв, нарастая, ударил в барабанные перепонки и вышиб меня из оцепенения. Я знал, что рёв означает — так орали, подбадривая себя, идущие на штурм войска. Я посмотрел через стекло кабины наружу. Охранявшие машину вояки, отклячив зады, торопливо бежали к крепостной стене.
Я поднял вертолёт в воздух и взмыл над крепостью. Люди, до которых мне нет дела, надрывая глотки, подступали ко рву, собираясь истребить других людей, до которых мне тоже нет дела.
Есть, внезапно осознал я. Есть дело. Теперь это дело — моё. Я пошёл на него, чтобы меня не считали дерьмом. Из принципа.
Злость, та, которую я безуспешно призывал, накатила, сжала мне зубы и стиснула кулаки.
— Из принципа, — выдохнул я и выпустил по первым рядам атакующих ракету «воздух-земля».
— Из принципа, — ушла вслед за первой ракетой вторая.
— Из принципа! — орал я, надрываясь. Наводя на этих гадов стволы спаренных пулемётов.
№ 8
Валерий ГВОЗДЕЙ ГРУЗ
Я водрузил на стойку перед таможенником свой багаж — небольшой контейнер, белый и обтекаемый, из композитных материалов.
У чиновника была недовольная физиономия.
Кажется, он ненавидел прибывающих на планету.
Его нервы ждёт серьёзное испытание. Поскольку на орбите завис межсистемный лайнер. И я — первая ласточка. Тут будет столпотворение.
— Что у вас? — спросил таможенник, глядя на панель индикаторов (цветными огоньками, на терминал системы регуляции внутреннего климата.
— Криогенный модуль. В таких перевозят животных.
— А внутри?
— Цефианский трёхцветный кот. Согласно этикетке. Бумаги на него в порядке. Животное разрешено к ввозу.
Я хлопнул сверху пачку сероватых листов, скреплённых зажимом.
Таможенник посмотрел в монитор:
— Но я ничего не вижу.
— Модуль защищён от сканирования. Фирма заинтересована в неприкосновенности груза.
— Хотите его декларировать?
— Конечно. Я законопослушный гражданин Содружества. Не нарушаю правил.
— Откройте.
— Не могу. Не знаю кода. Моё дело — перевозка.
— Тогда я вызову специалистов.
— Представляете, сколько он стоит?
— Контейнер?..
— Нет, кот. У фирмы очень богатые клиенты.
Чиновник засопел.
Он был наделён подозрительностью, важным для его работы качеством.
Но это качество не выходило за рамки. С олигархами ссориться — глупо.
— Что мешало отправить контейнер почтой?
— Фирма так не работает. Клиенту приятнее, когда зверушка доставлена из рук в руки.
Отвечая на вопросы, я крутил перстень на пальце, довольно крупный, из белого тусклого металла, с печаткой и вензелем. Чиновник заметил это проявление тревоги, и я опустил руки.
— Много вам платят? — нехотя поинтересовался таможенник, пробегая сопроводительную бюрократию острым взглядом.
— Не жалуюсь. Умножьте ваш оклад на четыре и прибавьте ещё половину. Фирма делает хорошие деньги.
Чиновник строго нахмурился, не желая ронять достоинство:
— Разморозка должна производиться в карантинной службе.
— Забота клиента. Я перевозчик.
Груз принял — груз сдал…
В мои документы он глянул мельком. Сразу поставил штамп: лицо то же, а несовпадение прочих данных выявить трудно. Липа надёжная.
— Следующий!
Подхватив контейнер, я устремился к выходу.
Огромный зал ожидания был наполнен ровным гулом от многих тысяч голосов и звуков, издаваемых сервами.
Из динамиков шелестели объявления, судя по интонациям и тембрам, их читали ангелы.