— Какое тело? — спросил Арик.
— Обыкновенное. Будущий труп, — ответил за Метелицу Сойфер. — Арабу понятно.
— Все верно. На следующем снимке мы видим сам труп. Теперь уже труп настоящий, а не будущий. И, наконец, последний, восьмой снимок. Девушка уходит.
— Ну и что? — Арик решил вступиться за Барби. — Что в этом предосудительного? Ну, посмотрела соска, как человек из окна выпал. И пошла себе своей дорогой. Не век же возле трупа околачиваться.
— Вот! — почему-то обрадовался Метелица. — Ты это верно заметил: “посмотрела и пошла”. Это как в театре. Спектакль закончен, актерам спасибо, можно отправляться в гардероб. И что из этого следует?
— Обыкновенное человеческое любопытство. — Теперь голос Арика уже не звучал так уверенно. — Вы бы небось тоже губы распустили, патрон.
— Не отрицаю. Смерть, как инородное тело, всегда вызывает желание рассмотреть ее поближе. Но разница в том, что Барб… что девушка оказалась не просто случайной свидетельницей. Она ждала этой смерти.
— Ну да?!
— Более того, это ожидание ее забавляло. Видите, на пятом снимке она улыбается. Она знала, где и когда произойдет происшествие, и специально приехала, чтобы посмотреть на него. Спе-ци-а-льно!..
— С чего вы взяли, что специально? — вступился за Барби Арик. — Она, конечно, соска последняя, тут я не спорю. Но мало ли что бывает… Может, она рядом живет и никуда специально не приезжала. И вообще — смотрел человек на облака, думал о своем, улыбался, радовался жизни, а тут пожалуйста — труп на голову. Никто от этого не застрахован. Мог бы и вам свалиться.
— Я бы с тобой согласился, Аркадий, если бы не одно “но”. Это, как ты называешь, “интересное кино” прокручивается на пленке не единожды. То же развитие событий мы наблюдаем на снимках двенадцать, тринадцать, четырнадцать. И — косвенно, правда — на снимках шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…
— И охота ей была каблуки ломать, по разрушенному дому шастая, — недовольно добавил Додик.
— Вот! Вот именно! Приличные девушки в одежде от Версаче по руинам не бегают. А она даже бинокль захватила, чтобы получше рассмотреть.
— А что рассмотреть? — снова вклинился Арик. — Что рассмотреть-то? Ведь никто из окна не вываливался!
— А необязательно из окон сигать. — Теперь и Додик стал на сторону Метелицы. — Можно и газовые конфорки открыть до упора. И голову в петлю сунуть. И вены испохабить.
— Ну что за мрачный взгляд на жизнь? А если она просто наблюдала за… за каким-нибудь своим возлюбленным? Такое ведь тоже не исключается, — не сдавался Дергапут.
— Это за каким возлюбленным? — поинтересовался Додик. — Которого потом в пластиковом мешке вынесли?
— Ас чего ты взял, что именно его, дядя?
— Из предыдущих снимков, — Сойфер потрепал Арика по щеке. — Из номеров пять, шесть, семь, восемь и так далее.
— С этим ясно. — Метелица волевым усилием прервал полемику родственников. — Будем подводить черту. К какому выводу можно прийти, исходя из этой пленки? Додик?
Додик собрал все снимки с Барби и принялся тасовать их, как карточную колоду.
— Лично я так скажу: не знаю, кто эта девушка, но не хотел бы, чтобы она возле меня отиралась. Стоит ей только появиться, как следующим пунктом программы следует мертвое тело.
— Вот! — радостно подхватил Метелица. — Именно! Ты, Додик, сказал, что “парень снимал свою подругу на фоне трупов”. Думаю, это не совсем верно. Парень снимал девушку в предвкушении трупов! В предвкушении! Она эти трупы ждала, как ждут любимый сериал. Наслаждалась зрелищем и уходила! Как ни в чем не бывало!
— Даже бинокль с собой брала, соска, — поддержал старших товарищей Арик.
— Хотите сказать, что она каким-то образом узнавала, что с кем-то должно случиться несчастье? — Додик славился умением задавать неудобные вопросы. — Но несчастье это не предупреждала, а, наоборот, смаковала?
В комнате на несколько мгновений воцарилась тишина. Все усиленно переваривали услышанное.
— Кукла бессердечная! — не выдержал наконец Метелица.
— Ага. Соска ненормальная! Дурдом по ней плачет, — поддакнул Арик.
— Тюрьма по ней плачет, а не дурдом! Электрический стул, — с пафосом закончил Сойфер. — Ну, что будем делать со всем этим?
— Будем ждать Анастасию. Она должна объяснить…
— Ну-ну. — Додик изорвал в клочки все купленные розы, и перспектива “ждать Анастасию” уже не казалась ему такой волнительной.
Сам же Метелица такой глупости не допустил, и его розочки (все девять!), гордые и непреклонные, как ракетный комплекс “Тополь”, стояли сейчас на кухне в трехлитровой банке. Самое время проверить, как там они поживают.
Метелица оставил Арика и Додика, живо обсуждавших проблемы электрического стула вообще и электрического стула “для этой соски” в частности, и выскользнул на темную кухню. Ни одна из роз не опустила головку, и Метелица почувствовал себя счастливым.
Хорошо все-таки, что рев “Kawasaki Ninja ZX-7RR” взорвал почти кладбищенскую тишину их богадельни. И такой же прыщавый, как Дергапут, цветок алоэ она реанимировала. Подыхал пыльный и никому не нужный, окурки в него сбрасывали, а теперь — пожалуйста…
Ожил.
И даже пустил несколько новых отростков.
Метелица подумал, что и сам он похож на алоэ — с той лишь разницей, что Анастасия никогда не будет его подкармливать так, как подкармливает цветок. И не будет так о нем заботиться.
Метелица подошел к цветку и коснулся рукой его мясистых листьев. Он бы и сам пустил корни в этом горшке, если бы это к чему-то привело.
Зря.
Зря он бросил курить и не купил лосьон от облысения.
От безрадостных мыслей Метелицу отвлек странный шум под окнами флигеля — очевидно, только что подъехавшей машины. Метелица сложил ладони лодочкой и стал вглядываться в темноту за стеклом. Впрочем, и вглядываться особенно не пришлось. По заколотившемуся, как у школьника, сердцу он понял — приехала Она.
Но на чем!
Подобной машины Пацюк в жизни не видывал: огромное чудовище поигрывало космическими формами, блестело молдингами, сверкало багажником и переливалось литыми трубами. В утробе чудовища мог смело спрятаться основной состав Театра музыкальной комедии, где Метелица долгое время работал осветителем. И не только основной состав, но и кордебалет, технические службы и даже завлит с главрежем.
Но Анастасия вышла вовсе не со стороны водительской дверцы, как полагал Метелица. Напротив, водителем оказался именно тот, кого и на километр нельзя было к ней подпускать.
Белобрысый урод, с очками на лбу и красным платком на голове. Длинные ноги, короткая куртка, напяленная только для того, чтобы оскорблять нравственность обывателя вызывающих размеров гульфиком.
"Баклажан он, что ли, туда засунул? Или у коня полководца Жукова хозяйство одолжил?” — меланхолично подумал Метелица. И посмотрел вниз. На то самое место, где линия живота безмятежно и плавно переходила в линию ног. Никаких холмов, никаких барханов, никаких возвышенностей. Да, черт возьми, а если взглянуть на Валентина Куприяновича Метелицу абстрактно — как на представителя вида, — то можно подумать, что человечество размножается почкованием.
Подобные мысли никогда раньше не приходили в голову дважды разведенному директору агентства “Валмет”, но сейчас — пришли. И это был тревожный симптом. Настолько тревожный, что Метелица едва не сбил кулаком цветок возрожденного алоэ.
А длинноногий жеребец споро обежал свою машину, приоткрыл пассажирскую дверцу и…
Появилась Она.
"Kawasaki Ninja ZX-7RR”.
Красавица и чудовище о чем-то переговорили, стоя у дверцы, при этом белобрысый коснулся (гад!) пальцами (гад!) ее лица (гад-гад-гад!!!). Если даже они и сослуживцы — и вместе брали дворец Амина или Форт-Нокс или совершили Большое ограбление поезда в 1897 году, — все равно это выглядело чересчур интимно!
После этого вульгарного прикосновения Анастасия отделилась от жеребца и пошла по направлению к подъезду. Метелице даже показалось, что она чуть-чуть прихрамывает. Нет, она действительно хромала. Жеребец, по-видимому, хотел ей помочь, но Анастасия вовремя отстранилась.
Великая Женщина!
А если она еще отправит коня полководца Жукова восвояси, тогда Метелица смело сможет назвать ее Праматерью Человечества!
— …О, а вот и группа захвата! — не ко времени появившийся на кухне Додик обдал Метелицу чесночным ароматом. — Только на грузина он не похож.
— К твоему сведению, настоящие грузины беловолосы и светлоглазы, — не оборачиваясь, ответил Метелица.
— Прямо как настоящие евреи. Ладно, пошел открывать.
Ушлый Додик опять перебегал Валентину дорогу. И не просто перебегал, а вооружившись его же собственным букетом. Метелица и глазом не успел моргнуть, как Сойфер вытащил трепещущие розы из банки и направился к двери.
В ту же секунду раздался глухой зуммер входного звонка.
— Отдай цветы, скотина, — угрожающе зашипел Метелица. — Отдай!.. Это мой букет!
Додик сделал вид, что его не услышал, и ускорил шаги.
Но не тут-то было!
Метелица коршуном налетел на обидчика и свалил его с ног. Конечно, грузинской борьбой чидаоба он не владел, но заехать в ухо и намять бока мог. Директор и первый заместитель директора молча тузили друг друга под аккомпанемент звонка и успокоились только тогда, когда от роз остались одни ошметки.
— Старый дурак, — бросил Метелице Сойфер, потирая ушибленный локоть.
— На два месяца моложе, чем ты, — бросил Сойферу Метелица, потирая ушибленное колено.
Звонок наконец затих.
Как и следовало ожидать, дверь открыл мудрый и совершенно нейтральный Арик.
Метелица затолкал измочаленные розы под мойку и хмуро потянулся в коридор. Додик последовал за ним.
Анастасия стояла, опершись рукой о косяк, и поджимала левую ногу.
— Привет, — сказала она Арику.
— Я проявил то, что ты просила. Сделал два экземпляра пленки.
Метелица заскрежетал зубами. И когда этот восемнадцатилетний хлюст успел перейти с ней на “ты”?! Будь он его папашей — порол бы наглеца каждый день. За вандализм и оскорбление национальных святынь!
Пока Метелица исходил завистью к прыткому Арику Дергапуту, Анастасия наконец-то заметила и его самого, и прохиндея Сойфера.
— Здравствуйте, — надменно произнесла она. — Я не думала, что вы… Так поздно…
И пока Метелица соображал, как бы половчее поздороваться с прекрасной ниндзя, из-за его спины высунулся Додик.
— А у нас ненормированный рабочий день, — с пафосом хрюкнул Сойфер. — Профессия иногда подкидывает сюрпризы, знаете ли.
— Я проявил фотографии… — Арик снова начал тянуть одеяло на себя.
— …И мы были бы очень вам признательны, если бы вы снабдили их своими комментариями.
Хрюканье стало еще громче, пафос — еще невыносимее… Ну, что ты за тип, Додик Сойфер!..
Зато Анастасия была на высоте. Не удостоив Додика и взглядом, она обратилась к Метелице:
— Вы позволите, я промою порез?
— Вы поранились? — Глупый вопрос. Метелица сам видел, как она хромала!
— Пустяки. Царапина.
Интересно, где она умудрилась порезаться? Неужели ходила босиком по наточенным мечам? Кажется, Метелица что-то слышал о подобных трюках.
— Пять минут, не больше, — сказала девушка и скрылась за дверью ванной-туалета-фотолаборатории.
Она действительно уложилась в пять минут.
Еще двадцать минут заняла трагическая история ее брата.
Зато о себе Анастасия не сказала ни слова. Никаких объяснений, хотя картина ясна и так. Во всяком случае, самому Метелице. Обыкновенный молодой человек, выросший под сенью незаурядной старшей сестры. Притяжение ее личности так велико, что ему не остается ничего другого, кроме как вырваться из кольца этого притяжения. Типичная история старших и младших, любимчиков судьбы и аутсайдеров, мужчины и женщины, — самая обыкновенная гражданская война. Теперь понятно, почему Кирилл никогда не упоминал о сестре: он представляет самостоятельную ценность, а не только является братом матерой волчицы. Именно это он и пытался доказать всем. Себе — в первую очередь.
Именно потому он оказался в маленьком детективном агентстве.
Маленькое агентство — только слепок с большой, настоящей жизни, но для старта вполне годится и оно. А он способный малый, этот Кирилл! Толково отщелкал пленку. Вот только сестра забыла предупредить его, что в этой самой настоящей жизни и играют по-настоящему. И по-настоящему умирают.
Почему Метелица сразу не присмотрелся к мальчишке? И костерил его на чем свет стоит из-за жалких восьмисот двадцати трех рублей!..
Дурак ты, Валентин!
Дурак еще и потому, что опоздал с фотографиями. Хитрый Додик выложил Анастасии соображения Метелицы по поводу отснятой пленки — и, ничуть не смущаясь, выдал их за свои. Она долго рассматривала фотографии — профессионально долго. А потом сказала:
— Я знаю эту девушку. Ее звали Мицуко.
— Звали? — переспросил Додик.
— Теперь ее нет в живых.
"Собаке — собачья смерть”, — было написано на лице у Сойфера. Но высказать крамольные мысли вслух он не решился. А на Анастасию посмотрел с уважением: времени даром она не теряла.
— Что вы собираетесь делать? — спросил у девушки Метелица.
— Не знаю… Быть может, имеет смысл поискать улицы?
— Какие улицы?
— Улицы, которые засняты на. пленке. Это возможно? — Она с надеждой посмотрела на Метелицу.
С надеждой, господи ты боже мой!
— Может быть… Прочесать задний план. Увеличить фотографии, если нужно. Наверняка найдутся какие-то особые приметы.
— Да, — поддержал Метелицу Сойфер. — Каждая улица в Петербурге неповторима. Вы не находите, Настя?
— Нахожу…
— Мы займемся этим, — заверил Настю выскочка Додик.
Дохлый номер, друг мой Давид Маркович, дохлый номер. И вы, как уволенный из рядов доблестной израильской полиции за тупость, должны это понимать. Даже если хотя бы одна из улиц по счастливой случайности будет найдена — они никогда не двинутся дальше. Без доступа к оперативной информации, без человека в органах, который мог бы эту информацию предоставить…
Дохлый номер.
Но если бы язык Метелицы захотел произнести это вслух — он вырвал бы его. Вместе с гландами, легкими, желудком и обеими кишечниками — толстым и тонким. А о такой малозначащей детали, как сердце, и говорить не приходится…
— Если вы не возражаете, я заберу один комплект фотографий. И вещи брата…
Как они могли возражать! А юный Дергапут даже собственноручно заклеил скотчем коробку с надписью “К.Лангер”.
Ох уж этот Арик! Вечно снимает сливки, вечно оказывается в нужное время в нужном месте и к тому же проворачивает самые нужные делишки!.. И получает за это по полной программе.
Вот и сейчас она поцеловала компьютерного хиляка в прыщавую щеку. На глазах у начальства!.. И даже нашла секунду, чтобы заглянуть в его компьютер.
— Покончил с Малдером и Скалли? — спросила она.
— Малдер и Скалли вечны, как Резервный банк США, так что покончить с ними нельзя. Так, отдыхаю от них… Вот нашел одну детскую игрушку… Без всяких наворотов… Забавно.
Пока Анастасия разговаривала с Дергапутом, а Метелица молча переживал этот факт, практичный Сойфер ухватился за ящик и теперь держал его наготове.
— Если позволите, я провожу вас, Настя.
— Не стоит. Меня довезут… Спасибо вам большое. До завтра?
…Проводив Анастасию, все трое прилипли к темному кухонному окну. Вот она подходит к летающей тарелке, лишь по недосмотру властей растаможенной как джип “Чероки” последнего года выпуска. Вот летающая тарелка приветливо мигает бортовыми огнями. И улетает (взмывает, взвивается свечой, берет с места). Ничего не поделаешь, против жеребца с крутой тачкой между ног у скромного агентства “Валмет” нет никаких шансов.
— Никаких шансов, — пробормотал Метелица.
— Никаких, — подтвердил Сойфер.
— А может… рискнуть? — В голосе Арика послышался совершенно неуместный щенячий оптимизм.
— Ты сначала прыщи выведи, племянничек! — Додик похлопал Дергапута по плечу. А потом обратился к Метелице:
— Кстати, Валик, ты не сказал ей, что по законам жанра все самые крутые любовники оказываются самыми большими злодеями?..
* * *…Он ни на чем не настаивал.
Даже на том, чтобы донести коробку до дверей квартиры.
Он не был любопытен. Он не спросил о коробке. И о том месте, куда она заезжала. Он просто подвез ее, потому что у нее болела нога.
Собственно, он сам напомнил ей о ноге.
— У вас все в порядке? — спросил он.
И Настя обнаружила себя сидящей на все той же мокрой скамейке у дома Быкова. С поджатыми к подбородку коленями. Странно, ей казалось, что она уже дошла до метро и спустилась вниз по эскалатору.
Эскалаторы метро — вот что ей понравилось больше всего в этом обветшалом помпезном городе. Но об этом никому не скажешь — засмеют.
Можно только удивляться, как он сумел обнаружить Настю в кромешной тьме.
— У вас все в порядке?
— У меня? — Поначалу она даже не поняла сути вопроса.
— Кажется, это были вы? У Дмитрия?
Ну вот, он даже не запомнил ее лица. А спросил просто из вежливости.
— Да. Это была я.
— Как ваша нога? Болит?
Это была уже не вежливость. Это была обыкновенная логика: естественно, что у нее болит нога, и поэтому она пережидает боль. Иначе зачем ей как дуре сидеть под дождем на скамейке у чужого дома? А интересно, сколько же вообще она здесь просидела?
— Терпимо, — сказала Настя, хотя никакой боли не чувствовала. Пока.
— Меня зовут Кирилл.
Он говорил совершенно спокойно и даже ласково. Совсем не похоже на то, что еще некоторое время назад это он вусмерть ругался с Быковым из-за светильника.
— Я тоже должна представиться? — глупо спросила Настя.