Ужасно не хотелось встречаться с Петром Ильичем и с мамулей, и я, как утопающий за соломинку, уцепилась за Ираиду.
Ираида живет в трех остановках от нашего дома, не зря она таскается к нам так часто. С Ираидой можно болтать ни о чем, можно вообще не разговаривать – она не обидится. Вообще, она человек очень легкий, очевидно, за это и любят ее мужчины. Заодно выясню, как там продвигается следствие по делу утопленной соседки.
Я приободрилась и пошла по направлению к Ираидиному дому самым длинным путем.
Но по приходе с грустью заметила, что света в Ираидиных окнах нет. Стало быть, Ираида где-то гуляет. На всякий случай я поднялась на лифте наверх и позвонила в дверь. Естественно, никто не открыл.
Я стояла у подъезда, собираясь уже уходить, как вдруг подъехал автомобиль, из него вышел солидный такой дядечка, с достоинством оглянулся по сторонам и неторопливо открыл дверцу Ираиде. Мужчина был не молод – за полтинник явно перевалило, но широк в плечах и крепок на вид. Был он в штатском, но, подготовленная Ираидой, я сразу же определила в нем подполковника полиции.
Я подумала, что сегодня мне разговор с Ираидой не светит, и отступила подальше. Впрочем, парочка меня и не заметила. Подполковник взял Ираиду за руку и долго и проникновенно что-то говорил вполголоса. Ираида засмеялась грудным смехом, потом чмокнула его в щеку и побежала по ступенькам подъезда легко, как девочка, а подполковник сел в машину и уехал, чем немало, надо сказать, меня удивил.
Я догнала резвушку Ираиду только на втором этаже.
– Ну ты и скачешь! Прямо, как стрекоза!
– Сашка! – обрадовалась Ираида. – А ты что тут делаешь?
– Зашла вот, – вздохнула я, – да хотела уж уходить, чтобы не помешать. Чего же он не остался?
– Простите, говорит, служба! – рассмеялась Ираида. – Ну, в следующий раз останется, куда он денется…
– Что он – разведенный? – подозрительно спросила я.
– А как же! – подтвердила Ираида. – Ты мои правила знаешь…
– Что, так сразу он и сообщил про свое семейное положение? – поддразнила я ее.
– Ну зачем же, я у секретарши все выяснила…
Действительно, Ираида обладает потрясающей способностью находить общий язык с секретаршами, продавщицами продуктовых магазинов и гостиничными администраторами, такой уж у нее характер.
– Ничего не желай мне, чтобы не сглазить, – попросила Ираида.
– Тебя и захочешь – не сглазишь!
– Слушай, что мы все обо мне? Ты зачем пришла? Случилось что-нибудь с матерью?
– Почему ты думаешь, что с ней что-то случилось? Может, это со мной? – надулась я.
Хотелось капризничать и чтобы все вокруг бегали на цыпочках и приносили горячий чай с лимоном и булочки… Но я тут же вспомнила несчастного Мишку Котенкина и чуть не прикусила язык от стыда.
– А что с тобой случилось? – Ираида внимательно на меня посмотрела и определила: – Вижу, дело тут не амурное, а служебное.
– Ираида, тебе бы в полиции работать, людей насквозь видишь!
– Вот и Валентин Васильевич то же самое говорит! – подобрела Ираида. – Кстати, ты знаешь, что случилось-то? У Алевтины покойной при обыске нашли тайник в подоконнике, а в нем долларов – видимо-невидимо!
– Да что ты! – ахнула я. – Действительно, так много?
– Ну, наш Потапыч, что понятым при обыске был, утверждает, что долларов там было – миллион сто тысяч! А Валентин Васильич сказал, что примерно девяносто пять тысяч, ребята считать замучились.
– Но ведь это значит… Это значит, что все то, на что я намекала в своей статье… Все это оказалось правдой! Действительно, откуда у скромной государственной служащей сто тысяч долларов в подоконнике? Да ей же честным трудом за всю жизнь столько не заработать! Это значит, она действительно участвовала в махинациях с недвижимостью, и за это ее и убили!
– Сто тысяч долларов… – вздохнула Ираида, – а если бы ты знала, в каком пальто она ходила… Это просто ужас какой-то!
– Ну, Ираида, хотела я у тебя спокойно посидеть, а ты сразу огорошила! Не знаю теперь, что и думать.
– А ты поделись со мной, авось помогу, – предложила Ираида. – С чего все началось-то?
Я только было хотела рассказать ей все порядку, как Петр Ильич с мамулей уговорили меня создать сенсацию, но в это время зазвонил телефон. Ираида долго говорила, потом как раз вскипел чайник, затем мы немного поболтали о тряпках, перекинулись на знакомых мужчин, и я вдруг попросила Ираиду замолвить за меня словечко перед ее подполковником, в том смысле, не согласится ли он дать мне полное и эксклюзивное интервью на тему расследования убийства Антонова.
Ираида подумала и обещала поспособствовать ради нашей старой дружбы, на том мы и распрощались.
Что началось в редакции на следующее утро после того, как вышла наша газета, – не рассказать. Главный пожалел меня, а вернее, сообразил, что в состоянии ужасного беспокойства за Мишку от меня будет мало проку, он просто опубликовал документы, что дала мне неизвестная Светлана, и сам написал краткий сопроводительный комментарий. После этого хитрый Главный уехал на дачу. Секретарша получила строжайший приказ никому не давать его дачного номера, даже если в редакции будет пожар, а в городе – наводнение.
С самого утра звонков было мало, видно, чиновники и начальство КУГИ так рано газет не читали. А уж потом, когда референты принесли им газетные материалы с отмеченными красным цветом местами, где нужно читать, те прочитали и схватились за голову.
Сначала на звонки отвечал заместитель Главного, потом ему это надоело, и он уехал в типографию. Начальник отдела новостей тоже куда-то смылся, и секретарша стала переключать звонки на нашу Гюрзу.
Вот тогда на нашей улице настал праздник! Дверь в кабинет была открыта, и мы с Кап Капычем имели удовольствие слышать, как Гюрза оправдывалась по телефону. Голос у нее напоминал шипение полузадушенной кобры, правда, я никогда не слышала, какие звуки издает кобра перед смертью.
Перехватив мой злорадный взгляд, Гюрза тут же отомстила: сдала меня неизвестному абоненту с потрохами, то есть сообщила, что Александр Кречетов – это псевдоним молодой журналистки Александры Петуховой.
– Слушай, за что она меня так ненавидит? – задала я Кап Капычу риторический вопрос.
Но ответ, как ни странно, получила:
– За то, что тебя все любят, а ее ненавидят, за то, что ты можешь отлично писать, а она – нет!
Действительно, в последнее время Гюрза все больше правила чужие статьи, оттого, верно, и выбилась в начальство, чтобы самой у компьютера не корпеть, не больно хорошо она умела излагать свои мысли, да и мыслей тех было немного…
День прошел в какой-то бессмысленной суете, я не могла заниматься ничем серьезным и в благодарность Кап Капычу за моральную поддержку сочинила аж три эротических рассказа. Петя благодарил меня со слезами на глазах, сказал, что у него гора свалилась с плеч и что три недели он сможет теперь спать спокойно.
Алексей Игоревич Березкин прошел мимо вахтерши, высокомерно подняв левую бровь. Гнусная старуха как-то странно встрепенулась, и ему показалось, что она хотела потребовать у него пропуск. У него, у заместителя председателя Комитета! Уж его-то вся эта мелюзга обязана знать в лицо! Конечно, она не посмела, но хотела – он почувствовал это ее желание.
В чем, в чем, а в психологии мелких пресмыкающихся Алексей Игоревич очень хорошо разбирался.
Он шел по длинному коридору монастырского флигеля, в котором размещался комитет, все так же высокомерно подняв бровь, и отмечал творящиеся вокруг странности. Встреченные в коридоре сотрудники здоровались с обычным подобострастием, пожалуй, оно выглядело даже преувеличенным, но стоило ему пройти мимо – они начинали шушукаться. Он не видел этого, конечно, – не хватало еще оборачиваться, но чувствовал спиной, зрячей спиной настоящего психолога.
Войдя в свою приемную, бросил взгляд на секретаршу. Так и есть – вид испуганный и заискивающий, при его появлении бросила телефонную трубку. Сплетничала, сплетничала о нем!
– Сам не звонил? – осведомился, по традиции указав пальцем наверх, хотя председатель комитета сидел здесь же, на первом этаже.
Ольга издала отрицательный писк и еще больше побледнела.
Алексей Игоревич вошел в кабинет, расслабил лицо, сел за стол, углубился в бумаги, стараясь не думать о перешептываниях в коридоре, об испуганном Ольгином лице, о заразе-вахтерше… Он старался не думать и о том, что телефон у него на столе не звонит.
Обычно этот чертов телефон трезвонит, не умолкая, хрипнет от непрерывных звонков, раскаляется, не оставляя ему времени на все остальные дела – и это при том, что Ольга переводит на его аппарат только самые важные звонки, остальные пресекая в зародыше. А теперь этот паразит молчал!
«Ну и хорошо, – думал Алексей Игоревич, – зато я переделаю столько дел!»
Он перевернул страницу и понял, что совершенно не воспринимает лежащий перед ним документ, смотрит на него так, будто он написан на португальском или голландском языке. Черт! Он никак не мог собраться с мыслями, перед глазами стояла наглая физиономия вахтерши.
Алексей Игоревич Березкин начал свой трудовой путь в Комитете комсомола института. Ему было трудно: не было за спиной сильной родительской поддержки, не было никаких связей. Но симпатичный исполнительный юноша из провинции с пламенным чистым взором юного ленинца и бескомпромиссным характером, который не позволял ему мириться с отдельными проявлениями мелкобуржуазных настроений в студенческой среде, очень понравился серьезному неулыбчивому человеку из парткома.
Юный ленинец, сталкиваясь с мелкобуржуазными проявлениями, бежал в партком и, кипя от возмущения, рассказывал об этих проявлениях своему покровителю.
Не подумайте плохого, Алексей не доносил на своих друзей-студентов, не стучал на них – просто его непримиримая жизненная позиция не позволяла ему молча проходить мимо вопиющего…
А что после его искренних бесед с покровителем четверых студентов отчислили из института, а на одного завели уголовное дело по обвинению в разглашении государственной тайны – так при чем здесь Алеша Березкин? Это студент, мерзавец, вел непозволительные разговоры со своим однокурсником из Уганды, а кто его знает, этого уганденыша, может быть, он американский шпион или агент влияния?
Во всяком случае, мириться с этим настоящий советский студент Алексей Березкин никак не мог!
После этого происшествия кое-кто перестал здороваться с Березкиным, а одна знакомая девушка сказала: «Я все думала – кого-то ты мне напоминаешь! Только теперь поняла кого – Павлика Морозова».
Березкину это сравнение польстило: он видел портрет Павлика Морозова в энциклопедии и ему понравились горящие глаза юного ленинца, его чистый, открытый взгляд…
К окончанию института Березкин занимал в Комитете комсомола заметный пост, был, несмотря на молодость, членом партии, а самое главное – его серьезный неулыбчивый покровитель, которого боялись не только в парткоме института, составил о нем окончательно положительное мнение и рекомендовал своего юного друга в райком комсомола.
Здесь Алексей тоже нашел много возмутительных проявлений чуждой идеологии. Встречи с неулыбчивым покровителем стали более редкими, но от этого не менее содержательными. Теперь они обычно происходили на специальной квартире, с соблюдением некоторых мер конспирации. Оказалось, зараженные чуждой идеологией люди тоже зачастую имеют влиятельных покровителей и действовать против них нужно осторожно и вдумчиво. Как и действовал на новом поприще Алексей Игоревич Березкин.
Постепенно, благодаря продуманной и целенаправленной поддержке неулыбчивого покровителя, Березкин занимал все более и более незначительные посты, но тут случилось страшное: чуждая идеология проникла на самый высший уровень, и борьба с ней сделалась практически невозможной.
«Рыба гниет с головы», – сказал неулыбчивый покровитель.
И он был прав. Над бескрайними просторами страны все сильнее и явственнее разносился запах гниющей с головы рыбы.
События развивались катастрофически. Страна менялась на глазах, и однажды утром Березкин ее просто не узнал.
Страна стала другой, но неулыбчивый покровитель оставался все таким же: неулыбчивым, серьезным и надежным, как скала.
В новых обстоятельствах линия его поведения изменилась. Если раньше он придавал определяющее значение идеологии, то теперь говорил: на первый план вышли экономика и финансы. И очень вовремя помог своему молодому другу занять заметный пост сначала в Финансовом комитете мэрии, а потом – в очень важном Комитете управления государственным имуществом.
Сам покровитель давно уже переместился в Москву и водил там дружбу с человеком, которого прежде не допустил бы ни в какую серьезную организацию, не принял бы в партию, не утвердил бы ни на одну стоящую должность.
Новый друг неулыбчивого покровителя был, как раньше выражались, «лицом еврейской национальности», что само по себе делало его в глазах Березкина совершенно чуждым, неприятным и подозрительным. Мало того, этот человек, Михаил Львович Ярославский, был капиталистом, миллионером из новых, то есть очевидным классовым врагом, агентом влияния. Именно с такими людьми Березкин боролся всю свою сознательную жизнь, а теперь приходилось действовать в интересах Ярославского, у которого чуждая идеология была написана на лице и выступала изо всех пор…
Но Алексей Игоревич за последние годы стал достаточно гибок и понимал, что в тактических целях ради решения важнейших задач можно пойти на временный союз с кем угодно – даже с явным классовым врагом. Что он при этом считал важнейшей задачей, главной стратегической целью, ради которой готов был пойти на любые компромиссы, Алексей Игоревич предпочитал не уточнять.
Дело в том, что он уже давно не верил в построение светлого будущего, и его стратегической целью стало большое богатство и большая власть, а такая цель волей-неволей диктовала и соответствующие средства.
Со своим неулыбчивым покровителем он встречался теперь еще реже, но встречи эти были важны, как никогда. Березкин давно уже просил, чтобы покровитель помог ему с переводом в Москву, где кипела настоящая жизнь и делались настоящие деньги. Покровитель обещал ему, но как-то уклончиво, часто повторяя, что в Петербурге ему тоже нужен свой человек. Наконец, в одну из последних встреч он сказал, что устроит этот перевод, если Алексей Игоревич поможет Ярославскому приобрести один из крупных объектов недвижимости. Сначала задача показалась Березкину несложной: предприятие, о котором шла речь, успешно двигалось к банкротству, после чего провести закрытые торги с заранее предрешенным результатом не составило бы для Березкина особого труда. Однако, наблюдая за развитием событий и понемногу подталкивая их в нужном направлении, Алексей Игоревич вдруг понял безошибочным чутьем матерого номенклатурного волка, что у него появился неизвестный враг, такой же опытный и хитрый, как и он сам, но имеющий перед ним очень важное преимущество: Березкин своего противника не знал и поэтому не мог предпринять разумных шагов, не мог нанести ответного удара.
Кульминацией деятельности его неизвестного врага стала серия газетных публикаций, подписанных каким-то никому не известным «Александром Кречетовым». Тщательно выстроенная газетная кампания сначала исподволь, понемногу привлекла внимание публики к операциям в сфере коммерческой недвижимости, дала понять, что в этой области делаются темные дела и творится криминальный беспредел, а затем на эту подготовленную почву упали невесть откуда появившиеся документы за его, Березкина, подписью…
Еще больше осложняло ситуацию то, что одновременно с проведением газетной кампании произошли два убийства.
Первое – убийство Алевтины Фадеевой, преданной и исполнительной женщины, чьими услугами Березкин пользовался, когда нужно было связаться с очередным покупателем или арендатором объекта, чтобы не светиться самому, Алексей Игоревич расценил, как очередной удар в тайной войне, которую вел против него неизвестный противник.
Алевтина была полезна, надежна, неболтлива, ее потеря неприятна, но поправима – найти человека на ее место не составит труда, и одна кандидатура уже была у Березкина на примете. Но если эта смерть казалась вполне понятной и объяснимой, то убийство Антонова, коллеги и соперника, такого же, как сам Березкин, заместителя председателя комитета, чрезвычайно удивило Алексея Игоревича.
Грешным делом он подозревал, что именно Антонов – его тайный враг и именно он затеял всю эту партизанскую войну. Смерть Антонова никак не укладывалась в эту концепцию, она была непонятна и, как все непонятное, пугала и настораживала.
Антонов был серьезным противником, он гораздо дольше, чем сам Березкин, варился в номенклатурном котле, имел большие связи, но он был предсказуем, Березкин знал его слабости и уязвимые места и мог воспользоваться ими – например, неумеренной страстью Ивана Андреевича к полноватым молодым блондинкам. Теперь же приходилось перестраиваться, высматривать в своем окружении другого врага, причем Березкин постоянно чувствовал этого неприятеля у себя за спиной, ощущал его дыхание, ловил на себе его пристальный угрожающий взгляд…
Конечно, сейчас, после идиотских газетных публикаций, сторонним наблюдателям, да и тем, кто много лет проработал во властных структурах, стоптал не одну пару ботинок в коридорах власти, может показаться, что позиции Березкина пошатнулись и он не удержится на своем посту. Поэтому так изменилось отношение к нему обслуги, чутко, как барометр, определяющей влиятельность и перспективы руководящих работников.