В редакции, не заходя к себе, чтобы не перехватила Гюрза, я отправилась прямо в кабинет Главного на четвертом этаже. Его фотомодель, устроившись в кресле, делала сразу три дела: ворковала с кем-то по телефону, слушала музыку и подпиливала ногти. Я сделала несколько решительных шагов по кабинету, одной рукой сорвала с ее головы наушники, а другой – оторвала от уха телефонную трубку, после чего, не дав секретарше опомниться, сообщила, что если она сейчас вот немедленно не даст мне номер, по которому я смогу поговорить с Виталием Андреевичем, то завтра же может на работу вообще не выходить, а искать себе новое место.
Скажу прямо, я не очень-то рассчитывала на успех, но девица, взглянув на мое лицо, испуганно протянула карточку с номером. Немало этому подивившись, я решила, что Главный оставил ей на мой счет какие-нибудь особые распоряжения.
– Виталий Андреевич, мне срочно нужно с вами переговорить! – выпалила я в трубку, как только ее сняли на том конце. – Дело не терпит отлагательств, у меня в руке бомба почище предыдущей!
Очевидно, он понял по моему голосу, что я не преувеличиваю, потому что сказал, что через час будет в редакции и чтобы я никуда не уходила из его кабинета и не выносила материалы.
Этот час я провела, как белый человек. Прежде всего я вызвала фотомодель и попросила ее вынести из кабинета букет желтых хризантем – сами понимаете, мне нужно было к приходу Главного находиться в хорошей форме, ни о какой аллергии не могло быть и речи. Затем я взяла предложенную секретаршей чашку отлично сваренного кофе и не спеша выпила его, после чего закурила сигарету, удобно расположившись в кресле Главного. Сидеть за его столом мне очень понравилось – чувствуешь себя значительной персоной. О мертвой Лике я старалась не думать – в конце концов, она мне никто, мы даже не были с ней знакомы.
Только-только я успела причесаться и подкрасить губы, как в кабинете появился его хозяин. Надо отдать ему должное – уложился он не за час, а за пятьдесят три минуты.
Мы прослушали пленку, после чего я рассказала, как она ко мне попала и что я нашла в квартире Лики, когда поехала к ней для подтверждения своих подозрений.
– Кто-нибудь еще знает про это? – осведомился Главный. – Вы не сообщили в полицию?
Я ответила, что не сообщала и объяснила почему.
– Умница, – похвалил Главный, – газета прежде всего.
– Что теперь делать, Виталий Андреевич? – я твердо поглядела ему в глаза, так, чтобы он понял – всю ответственность за случившееся пускай принимает на себя, иначе я не согласна. А что – он начальник, так пусть и руководит! А то потом неприятностей с полицией не оберешься.
– Ну что же, – медленно начал Главный, – запомните, девочка, в нашем деле, как нигде, важно: сказав «А», следует обязательно говорить «Б», причем как можно скорее, пока читатели про «А» не забыли. Уж если мы начали публикацию материалов про махинации с коммерческой недвижимостью и затронули эту опасную тему, а тем более назвали фамилию – в данном случае фамилию Березкина, то следует теперь срочно заваливать читателя информацией. И все время давать что-то новое. Вот как раз кстати вам прислали кассету. Они там, в КУГИ, еще не сообразили, как на прошлую статью реагировать, не то защищать им Березкина, не то открещиваться от него, а мы им уже следующую бомбу подкинем!
– Да, но если кассета – фальшивая? – заикнулась я. – И Березкин ото всего отопрется, – то есть это вообще не он по телефону с Ликой говорит…
– Ну, он-то, разумеется, будет все отрицать! – усмехнулся Главный. – Тем более что на кассете он ничего такого и не говорит, в основном она его обвиняет в убийстве Антонова.
– Так если мы это опубликуем, он может подать на газету в суд!
– Девочка, – рассмеялся Главный, – да ему будет не до того! Ему не честное имя свое нужно будет отстаивать, а свободу! Да на него после убийства этой самой Лики полиция так наедет, что о нашей газете он и не вспомнит!
– Значит, вы все же сообщите в полицию про Лику? – заинтересованно поглядела я в глаза Главному.
– Разумеется, мы же с вами законопослушные граждане, – высказался мой собеседник, – как только материал пойдет в номер, я сам лично позвоню в полицию. Эх, знать бы еще поточнее, кто это дело ведет! Прямо к тому человеку обратиться – больше толка! А то начнут футболить по инстанциям!
– Я знаю! – неожиданно для самой себя сообщила я. – Могу достать номер одного подполковника, он как раз этим делом занимается.
– Дорогая моя, вы – просто чудо! – расцвел Главный. – Просто удивительно, как в одном человеке так много ума, таланта и предусмотрительности!
Я взмахнула ресницами и издала горлом легкий смешок. Мамуля утверждает, что такой смешок очень действует на мужчин. Уж не знаю, как он там подействовал на Главного, но зато он очень здорово подействовал на Гюрзу, которая как раз возникла в дверях кабинета, а именно: она застыла на пороге с вытаращенными глазами, как будто ее вдруг поразила базедова болезнь.
– Что случилось, Анфиса Николаевна, – в голосе Главного явственно слышалось недовольство, – почему вы без предупреждения? Что, Даши нет на месте?
Я была готова поклясться: Даша была на месте и не пускала Гюрзу в кабинет, но та ее придушила.
– Я… – начала Гюрза как-то сдавленно.
– Простите, Анфиса Николаевна, но я занят и не смогу уделить вам время для беседы, – твердо ответил Главный и отвернулся, давая понять, что Гюрзе следует немедленно удалиться.
Я поглядела на нее с интересом. Думая, что ее никто не видит, Гюрза вдруг как-то сморщилась, побледнела, губы ее задрожали, и до меня вдруг дошло: да ведь она же влюблена в Главного! Причем, судя по всему, влюблена безнадежно. Оттого и бесится. Или не влюблена, но имеет на него виды, хочет влезть к нему в постель и ускорить тем самым рост своей карьеры.
Гюрза перехватила мой взгляд, и тут же на меня устремился такой поток ненависти, что мне стало страшно. Такая запросто убить может! И главное: за что? Думает, я могу быть ее соперницей? Хотя… когда Виталий Андреевич и не подозревал о существовании Александры Петуховой, Гюрза меня уже ненавидела, во всяком случае, отвратительно со мной обращалась. И мужиков она бесконечно шпыняет, а уж они-то и вовсе ей не соперники. У нашего Главного вполне нормальная половая ориентация. Только ни один мужчина не хочет иметь дело с ядовитой змеей, это я знаю наверняка.
К подполковнику полиции Валентину Васильевичу Пеночкину мы попали только на следующее утро. Надо сказать, что со мной он был совсем не так вежлив и галантен, как с Ираидой, а вернее, подполковник был очень сердит за то, что не сообщили ему раньше об убийстве Лики. То есть сообщили-то мы вчера вечером, но пока работала там оперативная группа, пока опрашивали соседей, до меня дошла очередь только на следующее утро.
Виталий Андреевич был настолько любезен, что вызвался меня сопровождать.
Подполковник был не очень доволен, но наш Главный не лыком шит, иначе бы не работал главным редактором крупной газеты. Мышей Главный ловит отлично, причем ловит их, не выходя из кабинета, по телефону. Он сделал несколько звонков и заручился поддержкой, так сказать, на высшем уровне, а этот высший уровень, очевидно, позвонил подполковнику, так что тот сразу по стенке меня размазывать не стал. А возможно, сыграло свою роль то, что я представилась близкой приятельницей Ираиды.
Еще в машине Главный посоветовал мне держаться на допросе спокойно, отвечать только непосредственно на вопросы, ничего лишнего не говорить. Так я и сделала.
Мы предъявили присланную кассету, сказали, что ее принесли прямо в редакцию и что тому есть несколько свидетелей. Потом я подробно рассказала, что случилось в квартире у Лики: как я ее нашла и почему сразу не позвонила в полицию – очень испугалась, а девушка все равно была мертва. В этом месте подполковник соизволил пробурчать, что старуха-соседка жаловалась на некоего злоумышленника, который ломился к ней в дверь примерно в то же время.
– Так это была я, просила позвонить, газовую аварийку вызвать…
Подполковник Пеночкин сделал бровями знак, что мне не верит, но прямо сейчас в камеру не посадит.
Про убийство Антонова я ничего не знала, но пришлось рассказать, каким образом ко мне попали опубликованные в нашей газете материалы. Я честно рассказала, что мне предоставила их незнакомая женщина, представившаяся любовницей Ахтырского – директора «Домовенка». Про то, как мы встречались с Ахтырским лично и что он умер, можно сказать, у меня на глазах, я не обмолвилась ни словом.
При упоминании имени Ахтырского подполковник помрачнел и сделал в блокноте какие-то пометки, из чего я поняла, что со смертью Ахтырского тоже не все ясно. И про Мишкину аварию я рассказала – пускай расследуют, нам скрывать нечего.
При упоминании имени Ахтырского подполковник помрачнел и сделал в блокноте какие-то пометки, из чего я поняла, что со смертью Ахтырского тоже не все ясно. И про Мишкину аварию я рассказала – пускай расследуют, нам скрывать нечего.
По окончании допроса подполковник вздохнул и сказал, что я вела себя настолько опрометчиво, что он не понимает, как я еще хожу по земле живая и невредимая.
– Но я же журналист, я не могу отсиживаться в кустах, когда в городе такое творится! – очень натурально возмутилась я.
Подполковник посмотрел на меня сердито и твердо сказал, что он рекомендует мне быть осторожнее и вести себя потише.
– Он прав, – сказал Главный в автомобиле по дороге в редакцию, – посидите-ка вы, Саша, несколько дней дома. Можете написать какую-нибудь статью века, – он усмехнулся, – или отдохните. Пока все так или иначе не утрясется, не нужно вам светиться в редакции.
– Вы меня отстраняете? – огорчилась я.
– Нет, я забочусь о вашей безопасности.
Ну что ж, с начальством спорить без толку, этому нас давно научила Гюрза.
Я заскочила в отдел взять кое-какие мелочи.
– Петухова! – раздалось из кабинета знакомое шипение. – Куда это ты намылилась, тебе что, рабочая дисциплина теперь не указ?
– Именно, – кротко подтвердила я, – по распоряжению Виталия Андреевича я ухожу в недельный творческий отпуск.
– И где же ты будешь проводить этот творческий отпуск? – проскрипела Гюрза. – Не на Канарах ли?
– У Главного на даче! – ляпнула я. А что, в самом деле, эта стерва нарывается!
– Ты! – заорала Гюрза. – Сволочь! Из-за тебя все! Как свяжешься с мужиком, так у него неприятности начинаются! Котенкин из-за тебя в аварию попал и чуть не погиб! Теперь и Виталия угробить хочешь?
В глазах у меня все помутилось от ненависти. Как она смеет упрекать меня за Мишку? Я и сама себя казню, но ни от кого не желаю слушать подобные вещи, тем более от этой стервы.
Я рванулась к Гюрзе и молча вцепилась ей в волосы.
Хищники семейства кошачьих, как известно, перед тем как напасть, бьют хвостом и прижимают уши, поэтому дрессировщики заранее могут поостеречься. Волки как-то по-особенному рычат и вообще долго преследуют свою жертву. Я же в данном случае поступила как медведь, который, по утверждению дрессировщиков, никогда не предупреждает, что он чем-то недоволен, а просто бьет лапой наповал.
Ошарашенная внезапным нападением, Гюрза несколько замешкалась, и я успела как следует подпортить ей прическу. На ощупь ее волосы напоминали колючую проволоку, так что выдрать клок я не сумела, зато перехватила поудобнее одной рукой, а другой рванула ворот блузки, и пуговицы посыпались на пол с дробным стуком.
Гюрза мотала головой и пыталась освободиться, но я держала ее крепко и все рвала и рвала в клочья воротник блузки. Беспорядочно махая руками, Гюрза добралась, наконец, до моей шеи и попыталась задушить, и тогда я, не примериваясь, ткнула кулаком ей в глаз.
Неизвестно, что было, если бы я попала именно в глаз, возможно, меня посадили бы в тюрьму за членовредительство, но Гюрза сумела вовремя увернуться, и кулак мой попал по скуле. Скула у нашей Гюрзы жесткая, она вообще вся состоит из одних костей, поэтому я сильно ушибла руку и от неожиданности выпустила ее лохмы.
Невозможно себе представить, какое удовольствие я получила от нашей драки. Только сейчас я поняла, как давно и сильно хотелось набить Гюрзе морду. В одно мгновение я поняла и где-то даже посочувствовала клептоманам и даже маньякам – ну, нет у людей больше сил сдерживать свои преступные желания!
Гюрза, ощутив свободу передвижения, немедленно вцепилась в мои волосы, а поскольку они у меня не из колючей проволоки, то она сумела выдрать здоровенный клок на затылке. От боли и злости у меня брызнули слезы – этак еще и лысой оставят!
Я сменила тактику: решила выцарапать Гюрзе ее змеиные глазки, но ведьма была начеку и берегла лицо, и потому я оторвала, наконец, воротник у многострадальной блузки и дернула лямку бюстгальтера, мимоходом отметив, что носить его нашей Гюрзе совершенно незачем – кроме худобы, она оказалась еще и ужасающе плоскогрудой.
Гюрза пнула меня под коленку, и, падая на пол, я прочертила три здоровенные царапины у нее на шее, как утверждал потом Кап Капыч, в трех миллиметрах от сонной артерии.
Сам Кап Капыч заметил краем глаза какое-то подозрительное движение в кабинете у Гюрзы – там стоит всегда такая духота, что дверь открыта. Но поскольку никому не придет в голову лишний раз заглянуть к ней в кабинет – кому охота по собственной воле в террариум заглядывать, то Кап Капыч смирно сидел за компьютером и работал.
Наше с Гюрзой столкновение происходило в полной тишине, мы не тратили силы на взаимные оскорбления. И только когда из кабинета раздался грохот от моего падения, Кап Капыч бросился туда и застал такую картину.
Я лежу на полу, а Гюрза, в разорванной блузке и с окровавленной шеей, попирает меня ногами. Петя ахнул и бросился спасать мою жизнь. Одним мощным движением плеча он отправила Гюрзу в угол, причем приземлилась она головой. Кап Капыч у нас человек мирный, но здоровый, силушкой Бог не обидел, а тут еще он очень волновался за меня. Словом, Гюрза получила по полной программе: сначала порвали дорогую шелковую блузку и бюстгальтер, потом расцарапали шею, да еще стукнули головой об стену.
Я же, как оказалось, ничего особенного себе не повредила, если не считать выдранного клока волос. Небольшая плата за полученное удовольствие!
Гюрза очухалась и рыдала в углу от бессильной злобы. Петя удостоверился, что слезы у нее самые настоящие и проникся к начальнице сочувствием. Все-таки доброе у него сердце!
Он достал откуда-то пузырек с перекисью водорода и обработал царапины, потом, вооружившись иголкой с ниткой, приметал воротник блузки и зашил ее наглухо, чтобы не возиться с пуговицами, так что снять блузку с Гюрзы теперь можно было только вместе с головой.
Пока он так суетился и ласково гудел над Гюрзой, как шмель на весеннем солнышке, я в одиночестве зализывала раны на рабочем месте. Никаких синяков и ссадин у себя я не нашла и осталась очень этим довольна.
– Ну, ты даешь, – сообщил Петя, вернувшись наконец из кабинета, – что это на тебя нашло? Так и убить ведь могла…
Я находилась в чудном расположении духа, так что просто поцеловала Кап Капыча в щечку и удалилась, напевая вполголоса любимый романс Анны Леопольдовны:
– Ах, зачем эта ночь так была хороша!
Не болела бы грудь… У кого она есть, конечно…
Наутро я поднялась очень рано.
В прихожей Леопольдовна чистила мужской костюм.
– Анна Леопольдовна, чего-то вы с утра такая мрачная? – спросила я, остановившись рядом с ней и сонно потягиваясь.
Признаюсь честно, что люблю наблюдать за трудовым процессом. Как верно замечал бедняга Мишка Котенкин, на три вещи можно смотреть бесконечно: на огонь, на воду и на то, как другие вместо тебя работают.
Леопольдовна мрачно на меня оглянулась и недовольно фыркнула:
– Совсем мать твоя сдурела, нянчится с этим своим старичком, как с младенцем. Кормит его, поит, пылинки сдувает… Вот костюм велела почистить… А он-то, старый греховодник, все по сторонам зыркает! Видела я, как он с Ираидой переглядывался! Тьфу! – Леопольдовна отвернулась и еще активнее заработала щеткой.
Леопольдовна у нас отличается тем, что когда что-нибудь думает о человеке, то сразу же это и говорит. Впрочем, у многих старух такая позиция, их мало волнует, что люди могут обидеться. А которые не обидятся, те разозлятся, а которые не разозлятся, тем вовсе не интересно слушать, что про них думает старуха домработница. Все двери в прихожую были плотно закрыты, так что оставалась надежда, что Петр Ильич не расслышал. Впрочем, Леопольдовна говорила все это именно для мамули.
Из-за подкладки пиджака вылетела какая-то маленькая бумажка и мягко спланировала на пол. Чтобы не заставлять Леопольдовну лишний раз нагибаться и не слушать ее ворчания, я подобрала бумажку и понесла на кухню, чтобы выбросить в мусорное ведро – все равно по дороге кофе нужно поставить…
Однако не тут-то было: в приступе хозяйственного рвения Анна Леопольдовна ведро не только опустошила, но и вымыла, и теперь оно сохло, перевернутое вверх дном. Я машинально взглянула на бумажку, чтобы решить, куда ее выбросить.
Это был билет на электричку. «Куда это наш престарелый ловелас ездил?» – подумала я с веселым любопытством, все еще находясь под впечатлением слов Леопольдовны. Потому что раз билет выпал из кармана Петра Ильича, то, стало быть, купил его он для себя.
На билете было напечатано: «Октябрьская железная дорога; Московский». Значит, ехал он с Московского вокзала… Так… Зона третья, это недалеко от города… Дата – 11.06.2013. Так… А вот это уже совсем интересно. Ведь Петр Ильич утверждал, что приехал в наш город первый раз после длительного перерыва. Якобы пятнадцать лет у нас не был. А тут вдруг выясняется, что он был в Питере в июне этого года. Вот ведь как.