– Летёха, слышь? Это чего пуляют? – поинтересовался какой-то не совсем трезвый дядя поблизости.
Анатолий не ответил, ибо в этом момент он, наконец, увидел подрывы. В далекой, чуть ли не сравнявшейся с горизонтом вышине (возможно реальность составляла километров десять-двадцать высоты, как выяснить?) полыхнули две уже довольно неяркие звезды (о дальности происходящего тоже стоило только гадать). Теперь конечно и в самом деле получилось бы начать отсчет секунд, но как-то не верилось, что звук разрывов преодолеет двести или сколько-то там километров, тем более учитывая стратосферное разряжение. Может все же не попали ни в кого, а так забавляются? Ракеты на самоликвидацию и… Можно ли запустить ракету без автозахвата цели? Точно Матвиенко не помнил. Кажется, нельзя. И к тому же есть еще «запросник». Если цель «свой», то… Тут он тоже начал сомневаться; конечно в училище это когда-то растолковывали, но он все же не был «эр-пэ-цэ-шником» и потому…
Размышление прервало новое зрелище – спектакль продолжался. Из-за редкой рощицы снова рванулось в небеса родное изделие 5В28. И через пять секунд, как положено, вторая ракета в паре. Звук первого пуска как раз проехался по ушам. Давешний дядька поперхнулся недоговоренной чередой новых вопросов:
– Не кумекаешь, что ли, «Ганс»? Или ты по финчасти какой? Не рубишь в технике, да?
Анатолий Матвиенко не слышал, он замерев отслеживал ракеты. Они уходили приблизительно в том же направлении, куда завалилась первая пара. Вот поднялись в стратосферу, набрали свой положенный километр в секунду и пошли в дальнюю границу зоны поражения. Интересно, те первые не попали, а эти добивают, или тут новая цель? Там что – настоящий боевой налет? Наших сейчас будут «по-правдешнему» бомбить?! Но ведь у нас всего два канала! Успеют ли? Хотя зона поражения еще та! Двести сорок… Или это только по дозвуковым мишеням? Анатолий не помнил точно. Этот отхлебывающий пивко из горлышка хмырь похоже раскусил его сущность на раз. Лейтенант разозлился и на хмыря и вообще. В этом миг вдали опять вспыхнула звезда, и тут же преобразовалась в маленькую растянутую кляксу. Матвиенко ждал второго подрыва, но ничего не было. Может обе сразу? Или… В небе снова сверкнуло. Наверное, первая завалила цель, а вторая ушла на самоликвидацию. Сколько там работает БИП? Двести секунд? Или это только на 5В21, а на новых… Анатолий Матвиенко совсем раздосадовался на свою память. Черт, вот черт! Ведь может это мои ракеты сейчас ушли?! Это я бы мог их готовить! Хотя бы взводом перегружать! Вот солдатиков тренировал, тренировал, а кто-то на чужом горбу…
Лейтенант еще некоторое время смотрел в небо, ожидая новых пусков. Не случилось. Он совсем раздосадовался. Давешний дядя причмокивал поблизости. Матвиенко повернулся и посмотрел на него в упор. Тот отстранил почти допитый бутыль и вперил мутный взгляд в офицера.
– Хлебнуть, что ли хочешь, летёха? – он протянул Анатолию «Оболонь». – Полигон что ли тут теперь, а? Классно они стреляли, да?
Фраза переполнила чашу окончательно. В совершенно автоматическом режиме лейтенант Матвиенко шагнул вперед и без всякого замаха врубил по мерзостной харе с правой. Дядька хлюпнул пивом, и медленно, как в кино, грохнулся назад, возле колеса «Газели». Толпа пассажиров вокруг замерла. Не останавливаясь, офицер пнул носком неуставного ботинка по все еще сжимающей бутылку руке. Тара звякнула, похоже, все-таки разбилась где-то под машиной. Матвиенко ударил лежащего в бок. Тот наконец-то начал группироваться, но наглость во взгляде провалилась куда-то в мигом исчезнувшую пивную удаль.
– Эй, служивый, оборзел что ли?! – гаркнул откуда-то «водила».
Но злость уже соскочила планкой ниже, так что Анатолий не бросился на нового врага.
– Рот заткни, таксист! Держи дистанцию и следуй по маршруту! – бросил он грубо, но уже несколько отрешенно. – И вообще, сваливай, забирай людишек, а то, гляди, скоро спец-изделием пальнут – не будет у тебя тогда главного развлечения в жизни по вечерам.
Сам он уже размышлял несколько о другом. Донельзя успешная, скоротечная драка сдвинула что-то внутри. «К черту Киев! – сделал он вывод в окончательной решимости. – Газеты, корреспондентки… Наши там воюют с настоящими супостатами. Ну и что, если с американцами? Зато прославятся по-настоящему. С тех-дивизиона, наверное, изделия новые пришли, солдатики мои в мыле… А за меня там комбат Володихин отдувается, а я…»
Лейтенант развернулся кругом и двинулся назад, к Василькову. Он надеялся схватить какую-нибудь попутку. Проблем с поимкой машины, после такого цирка в небе, не предвиделось. «Теперь народ военных зауважает, – прикидывал Матвиенко. – А я вам не какой-нибудь гражданский шпак – я офицер-ракетчик». Гордость била из него как шампанское.
Четвертая власть:
«…Крым – это горный край. Здесь испокон веку жили горные народы, к которым по праву относиться и турецкий, и татарский народ. Для русских же, да и вообще славян, условия жизни здесь неприемлемы – это не их экологическая ниша. Им надо жить на равнинах, в степях. Так требует их природа, а против точных выводов науки трудно что-либо возразить…»
139. Парламентер
– Эй, парни, не стреляйте бога ради! – кричит Сергей Парфенюк, хотя покуда никого не видит воочию: в подъезде темно. Но делает он, видимо, абсолютно правильно, ибо темнота все-таки отзывается.
– А чего, нельзя? – спрашивает кто-то, очень неожиданно и громко. Неожиданно потому, что с момента своего вскрика, Парфенюк успевает сделать несколько осторожных шагов. За это время он уже в какой-то мере успокаивается. Ну, нет никого, подумаешь? Ошибочка вышла с координатами. В самом деле, с какого праздника при сотнях домов вокруг этим боевикам ютиться в брошенном строении?
– Я свой! Свой! – нервно вопит Парфенюк. – Мы хотим с вами иметь дело.
– Кто «мы»? – интересуется темнота.
– Мы тоже из сопротивления, ребята.
– Из какого еще «сопротивления», ты, индуктивность хренова?
Такое оскорбление, если это оскорбление, выглядит, мягко говоря, странно. Однако молчать долго не стоит, а то и правда пришьют. Эти могут, видели уж на площади.
– Я свой, ребята, – повторяет Парфенюк. – Вот руки поднял.
– Чем докажешь?
– Что поднял?
– Нет, что «свой»? – Любопытные все-таки люди присутствуют в этой темноте. Темные какие-то.
– Так… это… Я без оружия, – лепечет Сергей. Все заготовленные словесы вылетели прочь, куда-то в другие пространства.
– Да ну? – удивляются невидимки. – А может, ты турок приблудный? Шпиён йихний, а?
Тут уже пахнет издевательством. И можно было бы порыготать в голос за компанию, но в темноте подозрительно щелкает что-то металлическое. Взводят затвор? Патрон досылают? Может, во тьме не сразу попадут? Мазанут поначалу? Но ведь если сейчас побежать, или упасть наземь, то тогда уж точно пришьют. Как шпиона.
– Я свой, мужики! Свой! – рот почему-то наполняется слюной. – Про вас рассказали. Мы вас уж долго ищем. Еще тогда, с площади Ленина. Это ж вы с гранатомета, правильно?
– Чего ты несешь такое, а, шпиён? – говорит темнота, и снова щелкает чем-то. – Ах ты, лазутчик турчаковский. Ну-ка, скидывай штаны! Будем смотреть, не спрятал ли гранату в жо…
Парфенюк в полной растерянности. Наткнулся на сумасшедших. Удружил дядечка Беда с индивидуальным заданием. Мало того, что пристрелят, так еще и…
– Хватит издеваться над парнем, Громов, – вклинивается в дело новый, увещевающий голос. – А ты иди-ка сюда, дружок-пирожок. Да, прямо на голос. Э-э! Руки-руки! Так вверху и держи, не рыпайся.
Четвертая власть:
«…Россия захватила все свои земли в результате неуемной империалистической политики, колонизировала их самым варварским способом. Пора исправить такую историческую ошибку. Пора-пора русским покаяться, вернутся на свои исконные земли, в окрестности Москвы… Население? Ну, население постепенно придет в норму, уменьшится, сообразно экологическому и прочему давлению на окружающую среду. Ведь русских действительно слишком много, и в этом, как не странно, тоже их беда. Маленькому народу всегда уютнее, спокойнее в мире, он всегда способен договориться между собой, по-человечески посмотреть друг другу в глаза…»
140. Возвращение блудного лейтенанта
«Не, через КПП неудобно, – прикинул лейтенант Матвиенко. – Может там даже не в курсе, что я сбежал, и придется что-то плести-сочинять, дабы оправдаться перед каким-нибудь прапором о том, почему война происходит без меня. Конечно, никто объяснений не потребует, но все же… К тому ж, объявлена настоящая боевая готовность. Без приказа сверху никого не пропустят. Позвонят Бубякину, а тот опять меня отстранит и посадит в погреб к американцам, или в другой, к приставленным к ним ранее подполковникам из Министерства Обороны, для последующих разбирательств. Лучше тихонько пробраться к своим. Там командир батареи Володихин в запарке, устал на стартовиков гаркать, ему б лишнего сержанта, а тут глядь – целый офицер в подмогу. Потом задним числом, может, и „полкан“ простит, ведь все утверждают – Буба мужик неплохой, это только со мной…»
Анатолий Матвиенко начал делать обходный маневр, направляясь в сторону позиции родной стартовой батареи.
Может, стоило бежать пригибаясь, либо вообще ползти? Но ведь тогда, если людей хватило еще и для наземной обороны – в чем он лично сомневался – какой-нибудь солдатик, и правда, примет за диверсанта и пальнет, с испугу, не разбираясь. А так, запросят кто, чего и… Конечно все же лучше пробраться незамеченным, и упасть прямо в ноги комбату.
Темнота была не то чтобы глаз выколи, но весьма аппетитная, густющая, почти зримая темнота. Анатолий Матвиенко в общем-то и не помнил когда еще он попадал в такую темень. Ощущение некого непривычного, совершенно ему не присущего, романтизма происходящего усилилось до предела, он почти ощущал запах этого странного чувства. Нечто аналогичное возникает у мальчишек при чтении «Трех мушкетеров», если они конечно странным образом не лицезрели до того одноименный фильм по мотивам. Однако Матвиенко не относился к избранному подмножеству читателей, и кстати никогда не утруждал себя чтением этих же «Мушкетеров», впрочем как и бесчисленным количеством каких-то иных литературных художеств. Он принадлежал к чувственному поколению, для которого всякие сложно исполненные передаточные культурологические ремни были совершенно лишней, изначально бракованной запчастью. Эти культурологические ремни, разворачивающие привычные реки переживания вспять, точнее, заставляющие крутиться, и давать ток ощущений, турбины переживаний, когда запускающие импульсы несутся потоком не сверху вниз, а наоборот; вопреки привычке навязанной эволюционной гильотиной, водопад засасывается вверх, да еще при этом, Прометеевским усилием, питает эмоции, были для близнецов Матвиенко совершенно лишней штуковиной. Для новых горе-наследников человеческой цивилизации, вспеленутых постмодерном, такое непредставимо. Естественно, и столь сложное умопостроение в голове лейтенанта Матвиенко сформироваться не могло, а если бы такое случилось, он бы пожалел, что «ридна Нэнька-Украина» еще не совсем преобразовалась в Америку, и здесь, под Киевом, до сей поры не принято иметь личных психоаналитиков. Тем не менее, возвышенное чувство романтизма присутствовало. Кроме того, оно было солидно подпитано любованием самого себя – удальца и героя. Ведь действительно, он сумел ударно постоять за честь офицера, ввалить этому хмырю, а заодно продемонстрировать лейтенантскую отвагу всем прочим штатским, едущим тем же транспортом.
Будут теперь знать сволочи, резюмировал он зачем-то. Да и вообще, их ведь еще и ракеты впечатлили. Разумеется, было бы куда интереснее если бы какой-нибудь… – ну хотя бы «А-десятый» – завалили прямо над трассой. Тогда бы «да»! Но в конце-концов, он служил не на какой-нибудь, лилипутской дальности поражения, «Осе», а на самом-самом крутом комплексе. По крайней мере, в пределах «Нэньки-Украины». За москалями, с их «Триумфом» и «четырёхсоткой», не угнаться.
Однако темнота была действительно, хоть глаз выколи. Где-то метров за восемьсот, или километром далее, возле дороги, стояла пара замеченных ранее, еще в полумраке, танков. Что-то у них там подсвечивало, то ли прожектор, то ли просто фара. На самом же зенитно-ракетном объекте ввели нешуточную светомаскировку. Нигде не сияло ни огонька. Группа дивизионов вела настоящую, нешуточную войну. Зря он оставил ребят в такое время. Но кто ж знал, что все будет так взаправду? Придется, пересилить себя, извиниться перед майором, а потом и перед полковником.
Анатолий Матвиенко споткнулся. Это случилось уже не в первый раз. Надо было шагать осторожней. Не хватало еще воткнуться носом в колючую проволоку и оцарапать фэйс. Кто потом поверит, что тот гражданский (он намеревался при случае поведать историю братьям-офицерам) не расквасил ему лицо? То есть, грядущие слушатели могут перевернуть его россказни вверх тормашками. Лейтенант хмыкнул, почти в голос и в этот же момент снова споткнулся. Но ни ругнуться, ни сделать что-либо еще он более не успел. Какая-то нечеловеческая сила подсекла его снизу, и тут же охватила с боков. Анатолий хотел заорать, крикнуть, что мол: «Идиоты, это же я Матвиенко!», но что-то странно пахнущее, твердое и мягкое одновременно, зажало ему рот, чуть не порвало губы, и заставило обратиться в статику челюсть. Затем он грохнулся вниз, и молча охнул от тяжести удара: похоже, грудная клетка треснула. Но пережить ощущения последовательно не получалось – здесь действовал компьютер будущего – параллельный процессор. Что-то странно прохладное весьма больно вдавилось прямиком в правый висок. Стало очень-очень холодно – водопад чувств-переживаний бросился из водохранилища вниз, грозя выдрать турбину переносимости эмоций из фундамента напрочь.
141. Колонии, налоги и дядечка-вышибала с пропеллером
– А что ж правительство-то, избранники народные, а Михаил Юрьевич? – включил секторное сканирование просветительной беседы Корташов.
– Хитро-мудрёная депутатская клика и президент любимый со всею ратью? – уточнил азимутальное целеуказание, пришедший проведать товарища в кабину К-2, Бубякин.
– Да. Чего они-то мямлят? – отдал на ручное сопровождение командир второго дивизиона.
– А я вот как-то и не сомневался, – определился с параметром командир группы дивизионов.
– В смысле? – уточнил дальность до цели подполковник.
– А в прямом смысле, Владимир Иванович, – ответил полковник и окончательно отдал диспут на автосопровождение. – Из кого они набраны, эти избранники? Впрочем, даже не это важно. Карл Маркс был тоже не из рабочих, однако интересы их выразил предельно научно и на все века. Так что главное не в происхождении элиты, хотя серьезная корреляция зависимости наличествует. Главное… Вот все эти годы на чьей стороне была наша родимая элита? Независимо от слайд-шоу со сменой лиц, она всегда и всюду была на стороне рынка. То есть, хорошо от этого бескомпромиссного рынка народу или так себе, ее абсолютно не интересовало. Вот обязан паровоз ехать и все тут. Может, кому-то ехать не хочется, тошнит от тряски, да и здесь неплохо, поезд все едино разгоняется. И кстати, неважно куда, и даже не имеет значения, имеются ли под ним рельсы со шпалами, и наличествует ли впереди непроходимая топь. Курс проложен в тумане, или точнее туман напущен сознательно, дабы скрыть закрашенную неровностями цель.
– А что цель-то?
– Цель, понятно и ежику, одна – желания жить лучше… точнее, хапать более чем другие. Желательно вообще всё, а другие – как хотят.
– Ну, так…
– Что «ну, так», Володя? – включил подавление помех полковник Бубякин. – В плане улучшения жизни всегда наличествуют всего два пути. Первый – очень трудный. Не жалея живота своего, строить счастье – да хотя бы уменьшение несчастья – для всех. Слабому протяни руку, от себя оторви, но помоги будущему – в частности детям – они наследники человеческой цивилизации, и вот так, потихоньку, полегоньку, но выправь вектор слепой эволюции в нужную «сторинку». Это – есть путь человека. Но слишком он тяжек, а жизнь – коротка. И вот тогда есть путь зверя. Хапни больше у ближних! Неплохо бы и у дальних, но тут мы – великие арии-украинцы – в проигрыше изначально. Колоний у нас «нэмае»! Не обзавелись в прошлом. Да и куда нам было, если сами, сколько веков, то под турками, то под Речью Посполитой, то… Ну сейчас, понятно, под кем.
– Слушай, полковник, ё моё! Такую ты мне элементарщину пропагандируешь, что просто…
– Какой был вопрос, такой и ответ, – осуществил отсройку от шумовой помехи командир группы. – Тебе что, разложить по полочкам, что есть колониальная политика? Так опять скажешь, элементарщину пропагандирую. Вот лучше, всего один пример. Угадай, пан подполковник, кто из великих держав легче всего перенес Великую Депрессию?
– Я так понимаю, имеется в виду тридцать второй год? – подкрутил фокусировочку Корташов.
– Само собой, Владимир Иванович, само собой.
– Ну-т так… В Штатах вроде как бизнесмены из окон толпами выпадали, как я слышал. Германия? Так там, Гитлер вроде вот-вот. Значит, ничего веселого. Да и Версаль. Франция, что ли?
– Не-е, почти туда, но чуть севернее. Англия, Владимир. А почему, понятно…
– Почему, пан полковник? Так, немцы же им дань по Версальскому миру выплачивали, я ж вроде…
– Не, не так. Вот если бы я назвал ее как положено – Великобритания, тогда бы ты сразу…
– А, ну да! Колонии! За счет колоний, ясный перец. Об том, вроде, и речь шла.
– Правильно, колонии. Конкретно, от депрессии англичан спасли сверхприбыли, получаемые с этих колоний. А как добываются сверхприбыли, ведаешь?
– Снова элементарно, Ватсон. Солдатушки-браво-ребятушки, штыки примкнуть! И…
– В общем, да. Но вот тебе лучшее пояснение, пан Володя. Настоящий великий демократ и либерал – господин Уинстон Черчилль – был большим изобретателем-рационализатором. Он переложил функции контроля колоний с сухопутных войск на ВВС. Знаешь, какая получилась экономия?