– Ну, вези!
Какое-то время ехали молча. Потом Валя невпопад спросила:
– А ваша жена знает, где вы?
– Знает, что на работе.
– Красивая она у вас.
– Красивая… – он достал сигареты.
– Господи, как подумаю, что у нас в багажнике!
– А ты не думай.
Валя немного успокоилась. В конце концов он начальник, а приказы начальства не обсуждаются. Конечно, надо было как-то по-другому. Но как? Милицию вызвать? По закону да, надо. Но это либо огромная взятка, либо тюрьма. Мало им в клинике налоговых и прочих проверок? Если заведут уголовное дело, лицензию могут отобрать. Спустить на тормозах то, что они проделали с Риной, – немалых денег стоит. Все, что заплатила за операцию Свежакова, уйдет на покрытие расходов. И зачем тогда все? Георгий Рубенович принял правильное решение. Надо только довести дело до конца.
Она вздрогнула. Но ведь столько людей знает! Персонал клиники знает! И что? В милицию побегут? Да не смешите! Приучили уже: от милиции надо держаться подальше. Выгоды тот, кто заявит на Георгия Рубеновича, не получит никакой, а вот забот на свою голову немало. Повестки одна за другой, бесконечные допросы у следователя, потом суд… И к тому же работы лишится. А за работу сейчас держатся. Коллектив дружный, сработавшийся, деньги хорошие. Поэтому все будут молчать…
– Что молчишь? – спросил Георгий Рубенович, глубоко затянувшись сигаретой. Курил он теперь беспрерывно.
– Так… думаю…
– О чем?
– Наши-то не сдадут… – Валя вздохнула. – А эта будет молчать?
– Свежакова? А куда ей деваться? На ее счет у меня есть план… – Георгий Рубенович приоткрыл окно и выкинул на шоссе окурок. – Выкрутимся, лишь бы сейчас обошлось.
– Обойдется, – сказала Валя и в этот момент заметила на обочине светящийся в темноте силуэт. Гаишник, а рядом – патрульная машина. Сердце замерло.
– Спокойно, – Георгий Рубенович тоже напрягся. – Замедли ход, не дергайся.
– Ой, мамочки… – ее затошнило от страха, а когда гаишник полосатым жезлом указал «на обочину», Валя вообще перестала что-либо соображать.
Из машины вылез Георгий Рубенович.
– Лейтенант Семенов. Попрошу водителя показать документы.
– Это моя машина, – хирург полез во внутренний карман пиджака. Накрапывал дождь, было ветрено, сыро, но холода он не чувствовал.
– А за рулем кто?
– Видишь ли… – и, сделав над собой усилие, Георгий Рубенович подмигнул. – Еду на дачу, с любовницей. Я хирургом работаю, а она у меня медсестрой. Ну и решили, пока жена в отъезде, прокатиться за город, на дачу. В квартире-то боюсь, вдруг жена не вовремя вернется? Она у меня такая. Ревнует. Да что я тебе рассказываю? Сам мужик, небось, понимаешь, – он опять подмигнул лейтенанту. – Я выпил для куража, день был тяжелый, две операции… ну, ты понимаешь… – Георгий Рубенович достал сигареты. – А за руль бабу посадил. Нервничает она.
– А чего нервничает?
– Ну так! Не жена же. – Хирург глубоко затянулся. – Мы что, правила нарушили?
– Плановая проверка документов. Женщину сбили в трех километрах отсюда.
– А… Так это пожалуйста… – Георгий Рубенович протянул документы.
Гаишник взял их, потом нагнулся, осмотрел правое крыло, обошел машину и осмотрел бампер. Открыл ПТС. Потом обошел машину с другой стороны и заглянул в салон, где сидела полумертвая от страха Валя. После чего вернулся к Георгию Рубеновичу и, протянув документы, сказал:
– Смачная баба. Ну, гуляй. Все в порядке.
Хирург взял документы, и, стараясь не суетиться, полез в машину. Негромко обронил:
– Поехали.
– Отпустили?!
– Поехали!
Валя надавила на газ.
– Тихо ты! Не дергайся!
– Ой… Как вам это удалось?
– Сказал, что ты моя любовница, – усмехнулся хирург. Валя смутилась.
– Далеко еще? – помолчав с минуту, спросил Георгий Рубенович.
– А куда мы едем?
– В лес. И обратно другой дорогой. Поняла?
– Да. По старой Волоколамке поеду.
– Умница!
Они опять замолчали. Километров через десять, свернув направо, Валя сказала:
– Сейчас будет овраг. Глубокий. Может, туда?
– Да уже без разницы. – Георгий Рубенович устал. – Глубокий, говоришь?
– Да. Внизу густой кустарник. Туда дачники частенько мусор выбрасывают.
– Хорошо. Там останови.
Вскоре Валя притормозила. Георгий Рубенович первым вылез из машины и открыл багажник. Вынул мешок с телом Рины, положил на обочину. Подошла Валя.
– Бросаем?
– Погоди. Мешок надо забрать.
– Зачем?
– Береженого бог бережет. Я его на даче сожгу.
– А у вас что, есть дача?
– Есть. Мы сейчас туда поедем. Домой не хочу. Не могу. – Он поморщился.
– Неужто мы ее так? Без…
– Погоди, – вновь сказал Георгий Рубенович.
И вновь полез в багажник, покопался там какое-то время, потом достал черный полиэтиленовый мешок для мусора, большой, на сто килограмм, и две пары хлопчатобумажных перчаток. Одну протянул Вале:
– На-ка, надень.
– Мы, прямо как шпионы, – хихикнула та.
– Береженого бог бережет, – повторил Георгий Рубенович, натягивая перчатки.
Проезжающих машин было мало, да и внимания на них никто не обращал. Глубокая осень, на обочине припозднившиеся дачники, которые освобождаются от хлама перед тем как законсервировать на зиму загородный дом. Обычное дело. Спрятавшись за машину, они переложили тело Рины в полиэтиленовый непрозрачный мешок и, когда на дороге никого не было, столкнули его в глубокий овраг.
Георгий Рубенович подошел к самому краю, нагнулся и вгляделся в темноту:
– Вроде, хорошо упал.
Подошла Валя, тоже нагнулась и присмотрелась. Сказала:
– Там всякого хлама… Не скоро найдут.
– Если вообще найдут. Ну, вроде все. Молодец. Садись в машину.
В темноте ему было не видно, как Валя порозовела. Все, что происходило, было ей неприятно до крайности, но в то же время она чувствовала, что происходит что-то особенное. Сейчас на краю оврага стояли не начальник и подчиненная, а два человека, которых сближала общая тайна, мужчина и женщина, и если уж он ей доверил ТАКОЕ, то прочее случится само собой. Об этом, впрочем, Валя изо всех сил старалась не думать, но сердце ее сладко замерло, когда, сев в машину, Георгий Рубенович сказал:
– На дачу едем вместе. Завтра нам надо встать пораньше и прибраться в клинике.
«Нам!» – отметила Валя и вновь порозовела.
– Тебя дома кто-нибудь ждет? – спохватился хирург.
– Я с родителями живу. Нет, не ждет. То есть… Я сейчас маме позвоню. – Валя поспешно достала из сумочки мобильный телефон. – Алло? Мама? Меня на работе задержали срочные дела. Ночная операция, – соврала она. – Я должна ассистировать. Как не бывает? Бывает! Вот, Георгий Рубенович рядом, мой начальник, хочешь, спроси у него! Когда приду? Завтра.
«С обеда отпущу», – вполголоса сказал хирург.
– Георгий Рубенович сказал, что с обеда отпустит. А потом даст отгул. – Валя посмотрела на хирурга, тот кивнул. – Мне заплатят сверхурочные… Мама, это работа! Я же не на гулянке! Все, пока. Да, можешь звонить. И в клинику. Но я буду в операционной. Откуда я знаю, когда закончится? О Господи! Ну, утром позвоню! Все, пока.
Она дала отбой.
– Поезжай, – сказал Георгий Рубенович и тоже достал мобильный телефон. Машина плавно тронулась. – Лида? Ты где? Ах, у подруги… Нет, все в порядке, я пока не собираюсь домой. То есть, я хотел сказать, что моей пациентке стало хуже. Ты знаешь какой, я тебе рассказывал. Да, сложный случай. Заночую в клинике, у меня в кабинете кушетка, ты знаешь. Куда? В клуб? Хорошо, поезжай. Постой… А с кем? С подругой? С какой подругой? Я не понял, где вы? Ах, клуб в двух шагах от дома… Хорошо. Постой… А как же сын? Тринадцать лет это еще не взрослый. Хорошо, я ему позвоню. Но ты же не до утра будешь в ночном клубе? Как-как? А на чем ты домой поедешь? На такси? Ты же сказала: в двух шагах от дома! Ах, от ее дома… Как, говоришь, зовут твою подругу? Хорошо, – сдался Георгий Рубенович, – делай, что хочешь. Да, я на телефоне. Если не отвечаю, значит, в операционной, – спохватился он и посмотрел на Валю. Та кивнула. Георгий Рубенович дал отбой.
– Мы оба в операционной, если что я тебя прикрою, а ты меня… А она тебе верит? – Валя сама не заметила, как перешла на ты.
– До сих пор верила, – усмехнулся хирург, пряча в карман мобильный телефон. – И я ей верил. Похоже, зря.
– Ну, в клуб поехала с подругой, что ж тут такого?
– Она теперь боится, что жизнь мимо прошла. Все время об этом говорит, – Георгий Рубенович опять достал сигареты. – Как за тридцать перевалило, словно подменили. Подруги какие-то появились, я за порог и она за порог. На пластику просится. А уж такая красавица, рука не поднимается резать! Блондинка! Что мне до ее морщин? По мне, так пусть будут. Спокойнее. – Он глубоко затянулся. – Жизнь мимо прошла… А у меня не мимо? Начнешь вспоминать – одни операции на ум приходят. Там получилось, а тут неудача, клиентка осталась недовольна. Даже свадьбу помню смутно, накануне оперировал, вымотался, медовый месяц тоже не удался – срочно вызвали в клинику. Мимо прошла… Слова-то какие. Она мимо других может пройти, твоя жизнь, а мимо тебя никак. – Он вновь глубоко затянулся. – Ну и денек выдался!
– Я этого никогда не забуду! – с чувством сказала Валя.
Разумеется, ночь они провели в одной постели. После всего того, что случилось, иного и быть не могло. Его руки пахли гарью, приехав на дачу глубокой ночью, они первым делом сожгли синий холщовый мешок, в котором везли тело Рины. Этот же запах прилип к Валиной одежде, даже бюстгальтер, казалось, пропах дымом, пока они стояли у печки, поочередно орудуя кочергой, и теперь огонь, запах костра ассоциировался у нее со счастьем. С удачей, которая свалилась на голову нежданно-негаданно. Простая медсестра, теряющаяся до слез в ресторане перед накрытыми столами с накрахмаленными скатертями и в дорогих магазинах, далеко не красавица, да еще и перестарок, в одежде непритязательная, вниманием мужчин до сих пор не избалованная, а на тебе! Подцепила талантливого и перспективного пластического хирурга, владельца клиники, пусть и женатого. Отныне она часть его жизни, Валя это чувствовала. Судя по тому, как, устав от волнений, измотанный, выпивший немало коньяка и выкуривший подряд две пачки сигарет, он прижался к ее пышной груди, по-детски чмокнув губами, все всерьез.
И, гладя его по голове, по волосам, тоже пахнущим гарью, она говорила, словно заклинание повторяла:
– Все будет хорошо… У нас все будет хорошо…
И счастливо улыбалась этому «у нас».
2. 2
Через две недели снимали повязку. Она так устала от бездействия и ожидания, что бурной реакции не последовало. Смотрела на себя и зеркало, не узнавала, но думала об этом отстранено. Какая-то женщина, можно даже сказать, красивая. Но какая-то не такая. Что в ней не так, сразу не понять. Но что-то не то. Может, оттого, что лицо неподвижное, похожее на резиновую маску? Но ведь это пройдет? Она неуверенно посмотрела в зеркало.
– Ну, как ты? – Георгий Рубенович приобнял отечески, указал на ее отражение. – Довольна?
– А сами вы что думаете?
– По-моему, получилось!
«Я ж говорю!» – сообразила она. Во всяком случае, он понял. Смысл той манной каши, что вывалилась у нее изо рта, до Георгия Рубеновича дошел. Голоса своего она тоже не узнавала. Да и никто бы его сейчас не узнал.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил хирург.
– Нормально.
– Ты чем-то недовольна?
Она молчала.
– Но ведь прошло только две недели! Я тебя предупреждал, что период реабилитации займет какое-то время. Все даже лучше, чем я ожидал. Через пару месяцев ты будешь владеть своим лицом вполне и о проблемах с речью забудешь. Рина, девочка, это надо пережить…
Она вздрогнула.
– Что я сказал? Я сказал Рина? Марта, извини. Конечно, я хотел сказать Марта.
– Я так на нее похожа?
– А ты ожидала другого результата?
Она молчала.
– Ты вот что. Отдыхай. Это для тебя сейчас главное. Набраться сил.
– Когда вы меня выпишите? – зашевелила она губами. Георгий Рубенович опять понял. Похоже, между ними установилась невидимая связь, как у скульптора с его ожившим творением. Галатея смотрела на своего Пигмалиона так, что тот стушевался и поспешно отвел глаза.
– Я-то хоть завтра. А ты сама готова к выписке? Тебе надо ходить в магазины, покупать еду, да и одежду не мешало бы купить. Посмотри, как ты похудела!
Она поежилась и плотнее запахнула халат. В самом деле: кожа да кости. За окном была глубокая осень, серая, хмурая, солнце ушло совсем, не просто за облака – за моря и океаны, надолго. Ничего не хотелось, возможно, это была осенняя депрессия.
– Что вы предлагаете? – спросила она.
– Полежи здесь еще недельку. Под моим присмотром.
– А деньги?
– Все нормально. Это ничего не будет тебе стоить. Да ты и ешь-то как птичка. А обследование в послеоперационный период и консультации прописаны в твоем договоре. Так что все в порядке, – повторил Георгий Рубенович. – Оставайся.
Он не хотел с ней расставаться, это было видно. Она была не просто отличной работой пластического хирурга, а уникальным случаем, его гордостью, пусть и тайной.
– Хорошо, – она кивнула. – Я согласна.
… Из клиники она вышла, когда на землю лег снег. Он, правда, быстро таял, но зима все равно наступила, и с этим пришлось смириться. Она изменилась не только внешне. Нельзя сказать, что результат операции обманул ее ожидания, но, по сути, пока вообще ничего нельзя было сказать. Она ничего не чувствовала. Ни радости, ни печали, вообще никаких эмоций, одна только усталость. Не Марта, но и не Рина. Существо.
– Ну, так я тебя жду, – сказал на прощание Георгий Рубенович. – Можешь звонить в любое время, когда возникнут проблемы.
– Проблемы? – удивилась она. – Я хорошо себя чувствую.
– Ты не поняла. Я говорю о других проблемах.
– О каких?
– Как ты собираешься жить?
– У меня есть еще деньги, оставшиеся от продажи квартиры, их хватит надолго. Потом найду работу.
– И где твои деньги?
– В надежном месте.
– А именно? Пойми, я не из праздного любопытства спрашиваю.
– В банковской ячейке.
– Ну-ну, – усмехнулся Георгий Рубенович. – В общем, так: появятся проблемы, звони. Рина, девочка, я желаю тебе добра… – он осекся. – Я сказал Рина? Извини. Конечно, я хотел сказать Марта!
– Я так и поняла. – Она встала. – Всего хорошего.
Мартой ее после операции не называл никто. Ну невозможно было назвать этим именем женщину, которой она стала. Ведь ни малейшего сходства! Другое лицо, другой голос, другая фигура.
– Я – Марта! – сказала она вслух, придя в палату, и начала собирать вещи…
… Первым делом она поехала к маме. Давно уже можно было устроить эту встречу, но, странное дело, этого избегала не дочь, а мать. Звонила по телефону, присылала СМС каждый день, но в клинику не приезжала. Непонятно, чего боялась, хотя… Чего же тут непонятного? Мама боялась ЕЕ. Свою дочь. Боялась не узнать.
И вот Марта ехала к ней. Знала, что у мамы выходной и решила ее побаловать, зашла в супермаркет, купила красивый кремовый торт. Спиртное не стала покупать, ей было нельзя, из-за таблеток, которые она постоянно принимала. Пока она об этом не думала, о таблетках. Выполняла рекомендации лечащего врача, как будто была больна, к примеру, гриппом, и не задумывалась, насколько все это серьезно. Плохо было, что голос хоть и вернулся, но изменился, и сильно. Стал низким, появилась хрипотца, будто бы она была заядлой курильщицей, некоторые слова давались с трудом, а особенно длинные не давались вообще. Георгий Рубенович сказал:
– Со временем наладится.
Но она уже и сама не верила, что голос будет прежним. Это был не ее рот, и говорил он не так, как раньше, хорошо еще, говорил то, что она хотела. Пока.
Прижимая к груди коробку с тортом, она позвонила в дверь. В кармане лежал ключ от маминой квартиры, можно было воспользоваться им, но она не стала этого делать. Стояла под дверью и ждала.
– Кто там? – напряженно спросила из-за двери мама.
– Это я.
– Кто я?
– Марта.
– Марта? – дверь приоткрылась, теперь их разделяла металлическая цепочка. Мама почему-то не спешила ее снимать. – Здравствуйте. Что вы хотели?
– Мама… ты меня не узнаешь?
– Простите… – та беспомощно моргнула и поправила очки. – Нет.
– Это же я! Марта!
– Марта? Нет, это невозможно, – дверь неожиданно захлопнулась.
Она растерялась. Мать стояла там, за дверью, было слышно ее дыхание. Но дверь теперь была закрыта.
– Мама… Почему ты меня не впускаешь?
– Я вас… не знаю…
– Что за чушь! – она рассердилась и достала из кармана ключ.
Вставила ключ в замочную скважину, повернула два раза и толкнула дверь.
– Ой! – вскрикнула мама, которую ударило дверью.
– Мама, сними же цепочку!
Та послушалась. Она, наконец, вошла в квартиру.
– Я принесла торт. Давай, попьем чаю?
– Марта? – неуверенно спросила мама.
– Да, это я.
– Но так не бывает! Ты же на себя не похожа! Нет, это не ты!
– Я сделала пластическую операцию.
– А фигура?
– Я похудела. Меня кормили одними кашками и протертыми супами. Знаешь, сколько мне пришлось пережить!
– Но… зачем?
– Разве я не стала красивой?
– Красивой?
– Может, ты впустишь меня наконец? – Все это время мать стояла в проходе, и по лицу было видно, что она все еще сомневается, ее ли это дочь?
– Что ж… Проходи.
– Где мои тапочки?
Она нагнулась над калошницей, пошарила на самой нижней полке.
– Розовые… в цветочек… Где они?
– Это, и в самом деле, ты… – мама перевела дух.
Она нашла тапочки и распрямилась:
– Ты что, мне не веришь? Но у меня же ключ от твоей квартиры!
Мама отвела глаза.
– Хочешь сказать, что я могла его украсть? А как же мои детские воспоминания? Их я тоже украла? Мозги, мама, еще не пересаживают, не научились.
– Что у тебя с голосом?
– Это не мой рот. Мне еще надо к нему привыкнуть. Кстати, как он тебе?
– По-моему, слишком большой.
– Что ты понимаешь!
Она прошла на кухню, положила на стол коробку с кремовым тортом. Мама стояла в дверях, смотрела. Потом спросила: