– Что такое ОРМ?
– Оперативно-розыскные мероприятия… Так вот, насчет исполнителей – конечно, от них никто признания не ожидает, но… но все это – нервы. Так? И не надо говорить, что нет. Нервы плюс траты. Вы ведь не ранее судимый квартирный вор, чтобы говорить: «Начальник, ты докажи сперва…» Вы – серьезный человек. У вас не только офисы, деньги и секретарши. У вас – репутация.
– Хватит! – оборвал его Гамерник. – Я с первых слов понял, что ты хочешь… Скажем так: я готов заплатить, чтоб мое имя не трепали, хотя это шантаж. Есть еще что-то?
– Есть, – спокойно кивнул Валера. – Юнгеров.
– В каком смысле?
– В том самом. Нужно?
– Ну… Пусть будет…
– Стало быть, мы принципиально можем договориться?
– Конечно.
– А в деталях?
Сергей Борисович улыбнулся, показав розовые десны:
– А что, «шесть тысяч четыреста» не устраивает?
– Нет.
– А сколько?
– Полтаха.
– Ну… Дай чуток подумать, хотя скорее всего, что да.
Неожиданно возникла пауза – словно они бежали, бежали, а потом так же внезапно и остановились, как пробежали. Валерка даже головой покрутил:
– Быстро как у нас получается-то…
– А чего тереть-то?
Гамерник встал и сунул руки в карманы:
– Вот только, чтобы я знал, что ты не блефуешь… Называешь мне имена и первые буквы фамилий исполнителей – и все. А я уж по своим каналам проверю – имеет ли твое знание хоть какое-то отношение к той дикой истории в лифте…
Штукин усмехнулся и подумал о том, что при всей внешней быстроте и напористости Гамерник все равно вел разговор так, будто учитывал возможность наличия у собеседника записывающего устройства. Чтобы можно было сказать в случае чего – да, согласился платить вымогателю, но не из-за того, что боялся разоблачения, а чтобы дерьмом не облили…
Валера спрятал улыбку и встал:
– У меня будут и имена, и буквы в фамилиях.
– Тогда у меня будут деньги в долларах.
– А за Юнгерова?
Гамерник насмешливо посмотрел на Штукина:
– Мне байки не нужны. Ежемесячная разумная оплата за какую-то фоновую конкретику – согласен. А каждую важную информацию будем оценивать отдельно.
Штукин кивнул, выражая согласие:
– Странно, но мне легко с вами разговаривать. Сергей Борисович, а почему вы не спрашиваете о причинах, побудивших меня предложить вам м…м…м… сотрудничество по Юнгерову? Он ведь меня после увольнения на работу взял…
Гамерник неторопливо перекатился с пяток на носки и обратно, потом слегка дернул узкими губами, обозначая улыбку:
– Я же сказал – всякие байки и достоевщина меня не очень интересуют. И ты смотри – я не так прост, как быстр. Ладно, давай не будем маяться ненужными разговорами. Жду букв.
Руки они подавать друг другу не стали, прощаться – тоже. Достаточно сухо обменялись номерами мобильных телефонов, и Штукин ушел.
На улице уже он, заложив петлю вокруг Большого концертного зала «Октябрьский», осторожно проверился. За ним никто не шел. И только тут Валерка почувствовал, что мокрая от пота рубашка неприятно липнет к спине…
Странные истории подчас происходят в жизни. Удивительным образом судьба сводит и разводит людей. Любопытно, как бы мог сложиться разговор этих двух очень разных людей, если бы они знали друг о друге чуть больше. Но Гамерник не знал, что Штукин и есть тот самый сотрудник, которого внедрили к Юнгерову – внедрили, грубо говоря, благодаря инициативе самого Гамерника, причем благодаря инициативе, подкрепленной серьезными деньгами. И Валера тоже не знал этого обстоятельства… Он лишь смутно ощущал какую-то неправильность, нездоровость во всей истории своего внедрения. Но ощущения – это не знание…
Примерно через полчаса после окончания беседы с Гамерником Штукин отзвонился из таксофона Юнгерову и доложил, что контакт состоялся. Александр Сергеевич был в городе и сразу назначил Валере встречу в итальянском ресторанчике на Большой Конюшенной. За ужином Штукин подробно рассказал, как все прошло, стараясь не пропустить ни одного нюанса. Юнкерс чем больше слушал, тем злее улыбался. Когда Валера умолк, Александр Сергеевич выглядел почти веселым:
– «Все понятно – он застрял!»[10] Ах, Гомер, Гомер… Ну, сука… Ничего, не ты один такой умный… Мы тоже кое-что умеем придумывать… И в том числе процессуальными методами.
Штукин непонимающе сощурился, но Юнкерс махнул рукой:
– Не бери в голову, каждый должен свой маневр знать… А ты свой начал осуществлять правильно и принципиально вопрос с Гомером решил. Правда – остались нюансы. Во-первых, как-то надо тебе исхитриться, чтобы от твоего человека из Управы получить данные стрелков… Это реально?
Штукин лишь молча пожал плечами. Александр Сергеевич понимающе цыкнул зубом:
– Вот… Давай все же деньги твоему парню сунем. А?
Валера мотнул головой:
– Да не в деньгах там дело… Я попробую… Если получится – тогда можно и деньги – как премию. А если сразу сумму назвать – тогда у него соблазн возникнет и он туфту какую-нибудь прогонит – поди проверь… А если что – скажет, что добросовестно заблуждался… Я без денег попробую.
Юнгеров внимательно посмотрел на Штукина, затем медленно, словно нехотя, кивнул:
– Ну – твой человек, ты его лучше знаешь, тебе виднее… Да. А во-вторых – это то, что меня уже касается, – надо смоделировать такую информацию, чтобы она Гамернику интересной была… А это надо серьезно думать… М-да. В общем – на словах все гладко…
Валерка неожиданно уловил, как у него внутри зарождается и становится все больше и больше комочек обиды:
– Получается, зря я к нему ходил, что ли?
– Что?
Юнгеров, задумавшийся было о чем-то своем, даже не уловил сначала смысл фразы, произнесенной Штукиным, а когда уловил – расхохотался, как взрослые по-доброму смеются над детьми:
– Почему же зря, чудак ты человек! Его реакция была? Была. Уже, значит, не зря. Глядишь – у тебя с опером твоим что-то получится – еще на шажочек глубже влезешь. Там мы и с информацией обо мне что-то придумаем. Да и другие… мероприятия запустятся… Вот так – кирпичик за кирпичиком, и замуруем гада! А ты сразу в обидки… Все нормально, Валера!
Но Штукин не считал, что все нормально. Он чувствовал, что какую-то серьезную информацию Юнгеров, абсолютно не стесняясь, не считает нужным озвучивать. При этом и не скрывает особо, что еще какие-то меры в отношении Гамерника будут предприняты. Какие? Юнгерова в лоб не спросишь… А он явно что-то задумал, точнее – придумал вместе со своим «штабом». И вероятно, эта «придумка» проще, надежнее и эффективнее Валеркиного насквозь авантюрного «внедрения» к Гамернику. Что же получается – опять на обочину судьба выталкивает? Нет уж. Фигушки. Человек, как учил марксизм, сам творец своей судьбы…
Пару дней ничего интересного не происходило, а потом состоялась очередная встреча Штукина с Ильюхиным, на которой первый вопрос (по личностям стрелков) решился неожиданно просто.
Встреча происходила все в том же немноголюдном кафе, и даже кофе на стол им ставила та же самая официантка. Штукин долго рассказывал полковнику о том, какими скучными были практически все дни после их предыдущей встречи, а в конце монолога добавил:
– Что же касается отношения Юнгерова к Гамернику – то, боюсь, здесь случай особый, хронический. И периода обострения не последует, при всех-всех подозрениях, до тех пор, пока не появится хоть какая-то конкретика – например, по личностям стрелков. А уж от личностей любой опытный человек может прийти к доказательствам…
Ильюхин маленькую хитрость Валеры раскусил сразу и устало вздохнул:
– Значит, я неопытный человек.
Штукин понял, что прокололся, виновато посмотрел на Виталия Петровича, который внимательно разглядывая лепнину на потолке, сказал тоном почти безразличным:
– Ты знаешь, я ведь владею достаточно исчерпывающими данными о стрелках. Более того – техника на их телефонах молотит, но… С предъявлением обвинений… по Хрущеву.
– Это как? – машинально переспросил Валера, на самом деле заинтересовавшийся больше всего тем, что «техника молотит».
Ильюхин улыбнулся:
– Видишь, у наших поколений уже совершенно разные ассоциативные ряды. Поясняю – Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев как-то объявил: «Партия провозглашает, что нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме!» Как видишь – так оно и вышло…
– Теперь понял, – улыбнулся и Штукин, но полковник покачал перед его носом указательным пальцем:
– Думаю, что и теперь не до конца. На заслушивании в прокуратуре начальник отдела торжественно заявил, что преступление на восемьдесят процентов раскрыто. Я не стал шутить, что женщина на восемьдесят процентов беременной быть не может…
– Теперь понял, – улыбнулся и Штукин, но полковник покачал перед его носом указательным пальцем:
– Думаю, что и теперь не до конца. На заслушивании в прокуратуре начальник отдела торжественно заявил, что преступление на восемьдесят процентов раскрыто. Я не стал шутить, что женщина на восемьдесят процентов беременной быть не может…
– Теперь понял, – повторил Валера уже без улыбки, а Ильюхин снова не согласился с ним:
– Думаю, что и теперь не полностью…
Полковник на несколько секунд прикрыл воспаленные глаза и подумал, что за последние месяцы он стал уставать слишком уж быстро и часто. Открыть глаза и вернуться к разговору его заставил притворно-сердитый голос Штукина:
– Что же это вы, господин полковник, меня такой бестолочью считаете? Зачем тогда во вражий тыл заслали?
Виталий Петрович крякнул:
– Вот я уже и господин полковник – а раньше товарищем был… Все-таки правду говорят, что окружение влияет. Трешься среди господ – и – пожалте, результат.
Штукин смутился, а полковник, не давая ему опомниться, тут же задал очень конкретный вопрос:
– Если Юнгеров узнает данные исполнителей – что он станет делать? Засунет их пальцы в мясорубку?
– Да ни в коем случае! – обрадовался Валерка возможности дать прямой ответ на прямой вопрос. Эта его радость сразу же насторожила Ильюхина. Виталий Петрович закурил и, вздохнув, констатировал:
– Ты, Валера, сейчас похож на девушку, которая звонит подружке, чтобы посплетничать, и умоляет: «Я никому ничего не расскажу, честное пионерское! Ну, рассказывай мне свою тайну!»
– Вы о чем это? – вспыхнул Валерка и тем самым подтвердил подозрения Ильюхина.
Полковник укоризненно покачал головой:
– Я, дорогой мой, о том, что ты – невзначай так – подбираешься к данным стрелков. Но, поскольку ты меня не очень хорошо знаешь, то получается у тебя неуклюже. Ты помолчи, не дергайся. Тебе очень хочется передать информацию Юнгерову, потому что это справедливо? Ты думаешь, что, передав, сможешь влиять на процесс? Я бы сказал, на процессы?
– Я… – растерянно начал было Штукин, но Виталий Петрович перебил его:
– Ты, ты! И не надо думать, что я тебя поймал! Я тебя не отчитываю. Я очень устало размышляю вслух. Ты прозрачен, Валера. Как ты думаешь, какой ты для Юнгерова?
Валерка закусил губу почти до крови, потом криво улыбнулся:
– Если я – клоун, тогда давайте заканчивать этот театр!
Ильюхин хмуро допил свой кофе, потом долго гасил окурок в пепельнице. Он специально тянул паузу, чтобы Валера понял: повышать голос на полковников не стоит даже внедренным в банды. Наконец Виталий Петрович сказал:
– Не надо подчеркивать свою молодость повышенной нервозностью. Знаешь, друг мой, когда ты женишься и у тебя появится ребенок, то вы с женой будете ждать, когда же он заговорит. М-да… ждать будете и будете учить его говорить, чтобы потом просить его замолчать. Доходит?
– Не очень…
– Жаль. На обиженных… А знаешь, как бы тебя угомонил Крылов?
– Нет.
– Лагерную поговорку насчет обиженных знаешь? Обиженных чего?
– Ебут.
– Вот! А теперь скажи: ты хочешь узнать имена стрелков?
– Хочу.
– Чтобы передать братве? – Ильюхин, казалось, просто излучает из себя иронию.
– Нет.
– Ну, и тогда зачем тебе то, с чем ничего нельзя сделать? Ты смотрел «Приключения принца Флоризеля?» Там один ухарь все никак не мог никому алмаз показать… И что из этого вышло?
– Ну, ничего хорошего, – согласился Штукин. Виталий Петрович посмотрел на него, словно учитель на любимого ученика, только что давшего правильный ответ:
– Именно! Теперь – давай с другой стороны глянем на эту тему. Вот сидят два жулика. Один другому рассказывает за свой квартирный разбой. Второй спрашивает: «И зачем ты меня подставил?» Первый руки к груди прижимает: «Да Господь с тобой! В чем же?» А второй ему объясняет: «Я теперь знаю за тебя. Вот завтра – хапнут тебя, и на кого ты думать начнешь? Чьи имена в КПЗ перебирать будешь? Вот на хера ты мне за этот разбой рассказал?» Смекаешь, к чему я?
Валерка неожиданно очень светло улыбнулся – безо всякого сарказма, иронии и прочих разных сложных «наполнителей»:
– Так точно, товарищ полковник! Смекаю, к чему вы клоните!
Ильюхин почувствовал перемену в его настроении и насторожился:
– И тебе по-прежнему хочется знать данные стрелков?
– Да.
Полковник откинулся на стуле и поднял руки вверх, словно сдаваясь в плен:
– Так. То ли я дурак, то ли не в этом дело. Хорошо. Если это не каприз детский – вот хочу и все, папа, купи мне этот мячик – тогда должна быть какая-то понятная мотивация. Если она есть…
– Есть такая мотивация! – этот возглас Штукина прозвучал почти по-ленински: «Есть такая партия!»
Виталий Петрович скрестил руки на груди и всем своим видом изобразил готовность внимательно слушать:
– Излагай.
Штукин выдержал для порядка небольшую паузу, закурил и, глядя Ильюхину прямо в глаза, сказал на одном дыхании:
– Первая заповедь оперативника – посмотреть своими глазами на то, на что можно посмотреть. Вот и я – хочу на них посмотреть. Просто чтоб иметь в виду их хари. Я, между прочим, внедрен в преступную среду, и дело иметь мне приходится с людьми многими и очень-очень разными. В разных компаниях бывать. С разными типами кофе пить и не только кофе. Если я не знаю стрелков – то завтра теоретически я могу начать с ними что-то тереть или водку пить, или еще не пойми какая тема возникнет… А я не буду знать, что это – убийцы! А может, завтра Гамерник заставит их к Юнгерову внедриться, на предмет планирования теракта! Вот устроятся к нему какими-нибудь водителями, плотниками или дворниками! Вот и вся моя мотивация – таких людей надо знать в лицо. На всякий случай. Доклад закончил!
Полковник некоторое время сидел молча и неподвижно, а потом, цыкнув зубом, вяло зааплодировал – точнее, он лишь изобразил аплодисменты:
– Ну, что тебе сказать, постреленыш… Я не скажу тебе, что крыть нечем, потому что это так, и ты сам об этом знаешь. Я, вообще, не буду ничего комментировать. Мы все друг другу сказали. Мы друг друга услышали. Я тебя предупредил. Ты свою сермягу предъявил. Торговаться не будем.
Ильюхин взял в руки свою идиотскую облезлую папку, которую носил вместо портфеля (она лежала на стуле рядом), открыл ее и достал два тоненьких мятых листка факсовой бумаги, на которых были изображены несгибайки[11] из паспортной службы. Листки мгновенно свернулись в рулончики, которые полковник катнул по столу к Штукину:
– Дывысь!
Валерка развернул факсы, стараясь не думать, почему Ильюхин все же согласился показать их ему. Штукин рассматривал несгибайки неторопливо, а они, присланные из дальних регионов, молчаливо свидетельствовали об отсутствии в МВД хорошей техники. К тому же эти несгибайки были чуть ли не десятилетней давности. Валера вздохнул:
– Похожи на фотороботы. Глаза, уши, хвост.
Ильюхин шевельнул бровью, и Штукин пояснил насчет хвоста:
– Ко мне раз в 16-й отдел приходит африканец. Ограбили его, видите ли! Говорит, что преступник был большой и страшный! Я спрашиваю: «Какой у него нос?» Он говорит: «Большой!» Я: «А уши?» Он: «Большие». Я: «А зубы?» Он: «Большие» Я: «А хвост был?!» Он: «Был. Большой», я так и хотел фоторобот составить, но мне начальство не позволило.
– Смешно, – согласился Виталий Петрович, даже не обозначив намека на улыбку. Он помолчал и кивнул на рулончики: – Смотри, теперь, если кто-нибудь заговорит или начнет свой сыск для мести… Это будет значить, что ты, мил человек, – фантик, да еще с душком, – это в лучшем случае. А в худшем – сволочь. Ты пойми: когда вагоновожатый ищет новые пути – трамвай обязательно сходит с рельсов.
Валерка открыл было рот, но тут же закрыл его и снова открыл, чтобы сказать не совсем то, что хотел сначала:
– Если вы сомневаетесь – то для чего тогда рискуете?
Ильюхин улыбнулся, будто именно этого вопроса и ждал:
– Для тебя, сынок. Я-то, ежели что, отплююсь! Отплююсь, отпишусь, отбрешусь – не в первый раз, не сомневайся… Но мне будет очень скучно. Даже не тоскливо, а скучно. Потому что я хочу, чтобы хоть единицы, но вырастали в специалистов. Знаешь, что такое специалист?
– Что?
– Специалист – это серьезный хирург, который умеет делать операции по пересадке органов. А у нас в стране в последнее время слово «специалист» ассоциируется с каким-нибудь урюком, который спустился с гор и взорвал БМП… Понимаешь?
Штукин пробарабанил пальцами по столу – будто гамму на пианино сыграл:
– Примерно.
Виталий Петрович терпеливо покивал и развил свою мысль:
– У Басаева слава есть?