На кухне он достал из тумбочки картонную коробку от лампочки.
— Вот, — сказал он, вернувшись в комнату, — по-моему, подойдёт.
— Дядя Руслан, вы всё же попробуйте! — пряча воробья в коробку, с нажимом произнёс Вовка.
— Что?
— Ну, не убивать себя.
Перфилов поднял согнутую руку.
— Клянусь! — он подмигнул мальчику. — Мне на самом деле хочется спасти мир.
— От меня?
— От твоей злости. Согласись, это чудо — такой дар, если мы с тобой, конечно, не ошибаемся. И мне совсем не хочется, чтобы этот дар стал проклятием. Для меня это, видимо, что-то значит.
— Тогда я пошёл? — спросил Вовка.
— Да. И постарайся не злиться.
Вовка показал язык.
Хлопнула дверь. Нет, подумалось Перфилову, это не "крапивинский" мальчик. Был бы он старше на шесть или восемь лет…
Впрочем, "крапивинские" мальчики живут совсем в другом мире. Возможно, что в том, сиреневом, соприкасающимся с Разгуляевым между пятью и шестью часами.
Перфилов почесался, вскинул руки и рухнул на диван.
А хорошо поговорили! Нет, не зря он сходил на новоселье. Не было бы счастья… Он фыркнул, вспоминая пролитое вино. Кошмар! Ну, не рассчитал, краник дурацкий…
Короткий приступ стыда заставил Перфилова скорчиться, спрятать лицо под краем одеяла. Да уж, натворил дел.
В ладонь ткнулся пульт.
Перфилов, привстав, включил телевизор. Шла какая-то мелодрама с деревенским уклоном. Неказистые домики, лопухи, вода из колодца. Простые платьица, кирзачи и фуфайки. И непременные засаленные кепочки.
Он вырубил звук.
Значит, первый шаг сделан, потекли мысли. Глупо думать, что у Вовки сразу всё получится. Но и дьявольского в нём ничего нет. Просто дар. И хорошо, что он сам это осознаёт. И то, что страшно ему, тоже хорошо. Но дальше надо разбираться, пусть и по-дилетантски, с механизмом включения-выключения дара.
А ещё лучше, конечно, причины злости купировать. Да, надо будет ещё поговорить с Вовкой, выяснить… Впрочем, что там, мать осталась одна, отец где-то чёрт-те где. Но я вряд ли гожусь на роль отца.
Актёры на экране хлопали ртами, как рыбы в аквариуме.
Какое-то время Перфилов пытался угадать по губам, что они говорят. Но реплики в его голове крутились почему-то классические, из старых фильмов, вроде "Женитьбы Бальзаминова" и "За двумя зайцами". Не беспокойтесь, обхождение понимаем… И прочее.
Все они не попадали в артикуляцию.
А жить — немножко хочется! — подумал вдруг Перфилов. Не то, чтобы — ух! Но — интересно. Есть возможность сделать хоть что-то важное.
И Вовка — молодец.
Попробовать что ли повоевать с пустотой по его совету? Как только добра из неё нажить? Сначала, конечно, пропылесосить. Пустота, в конце концов, это чистая пустота. Без грязи. Начнём с малого.
Пылесос Марго оставила ему в подарок.
Странное, казалось бы, попустительство с её стороны. Но аппарат был старенький и страшно выл и грелся. А ещё ей, наверное, виделась в этом некая остаточная забота о беспомощном в хозяйственном смысле муже. "Ах, Русик, Русик, — говорила она Перфилову, — будешь ты полы мыть? Ведь нет, не будешь. Так хоть пройдёшься пылесосом раз в неделю, всё больше порядка будет. Это не сложно, я тебя проконтролирую. Ты понял?"
Он, конечно, сказал, что понял.
Но вместо пылесоса раз в месяц, раз в полтора наливал ведро воды и возил по полам мокрой тряпкой. Назло.
Он же злой, у него — вибрации.
Но сегодня можно и пропылесосить. В знак примирения. С кем миримся? С Марго. Заочно. Со всем миром, может быть.
Перфилов выволок серую полусферу пылесоса из кладовки, распустив, воткнул шнур в розетку, взялся за хобот с раструбом. Включил.
Оу-оу-о-о-о!
Показалось, от воя поморщились даже актёры в телевизоре. У дивана, за диваном, в углах, оскабливая плинтуса. Затем — по ковру.
Оу-о-о!
Крошки щёлкали, проскакивая по хоботу. Вокруг определённо становилось чище и начинало пахнуть разогретой пылью.
Не поздно ли я взялся? — подумал Перфилов, заглянув в темнеющее окно. Но довёл дело до конца, свозив пылесос в кухню и в прихожую.
Оу-о…
Выдернутый из розетки аппарат ещё секунды три гудел, затихая. Вытряхивать мешок Перфилов не стал, просто отвёз пылесос обратно в кладовку.
Что ж, так лучше.
Осталось спасти мир. А потом? Потом супергерои выходят на пенсию…
Перфилов сходил на кухню, достал из холодильника пакет кефира, набулькал в стакан. Заметил на полу пропущенный осколок от водочной бутылки и выкинул его в помойное ведро.
Собственно, чистка пустоты закончена.
Он отхлебнул кефира. Муха, жужжащая между занавесками и стеклом кухонного окна, его умилила. Живая. Брюшко с синеватым отливом.
Да, наверное, не хорошо будет подводить Вовку, если мальчишка будет бороться со своей проблемой, а он, Перфилов, со своей не будет. Не честно и подло.
Да и вообще — пора уже попытаться.
Чего ему хочется? Из очевидного — конечно, покоя. Но покоя, похоже, не завезли. Дефицит-с. Вибрации-с. Ещё понимания хочется. Очень простое, на самом деле, желание. Простое и невыполнимое. Потому что понимать — это любить. А он и сам себя не очень-то любит. Он себя терпит, как ежедневный ритуал.
Ладно. Ещё хочется осмысленности.
Некоторые вот считают, что смысл жизни мужчины находится в женщине, и само наличие женщины уже снимает этот вопрос. Только вот опыт с Марго убеждает в обратном. Жутко чувствовать себя бесплатным приложением к квартире. Ещё жутче — домашним животным, которому в процессе дрессировки дозволяют припасть к телу.
Бр-р-р! Куда делось то, что он чувствовал к ней раньше?
Не найдя ответа, Перфилов пожал плечами и допил кефир. А вообще, конечно, всё просто, подумалось ему. Что составляет в человеке интерес к жизни? Удовольствия. Дело. Люди. Что побуждает жить его, Перфилова? Ничего.
Впрочем, нет, это было до Вовки.
Перфилов неожиданно понял, что только что отодвинул дату предполагаемого самоубийства на несколько месяцев вперёд. Рановато пока самоубиваться. Ха-ха, люди просто так квартиры не пылесосят! Если пылесосят, значит, на что-то надеются.
Ещё один интерес к жизни — чудо. Вовке в любом случае надо будет помочь. А это займёт определённое время.
Перфилов выключил телевизор и не без удовольствия растянулся на диване. Надо будет план опытов составить. Как гасить злость, на чём гасить, что использовать для её перенаправления. Надо бы завтра, кстати…
Он завернулся в покрывало и заснул, не додумав мысль.
Среди ночи ему показалось, что кто-то стукнул в дверь, но стук больше не повторился, и Перфилов, вскинувшись было на звук, быстро заснул снова.
Утро началось со звонка в дверь.
Кнопку давили требовательно, с коротким перерывом, потом начали разбавлять трезвон глухими ударами в дерматиновую обивку. Кажется, даже звали его по имени-отчеству. Мол, Руслан Игоревич, откройте!
Перфилов со сна никак не мог взять в толк, что случилось. Пожар? Потоп? Пошатываясь, выбрался в прихожую, кое-как пригладил волосы и после этого только открыл.
За дверью оказалась полиция.
— Участковый уполномоченный старший лейтенант Синцов, — представился, на мгновение приложив ладонь к фуражке, высокий, с землистым лицом пожилой полицейский.
— Сержант Терёхин, — сказал второй, лобастый и молодой.
Перфилов мотнул головой.
— А что, собственно…
— Давайте пройдём в квартиру, — предложил Синцов.
— Пожалуйста.
Полицейские вошли, выдавив Перфилова сначала вглубь прихожей, а потом — в комнату. При этом сержант сунул любопытный нос в кухню и в туалет.
Перфилов, торопливо набросив покрывало, сел на диван, участковый выбрал кресло, его коллега встал в проёме, отрезая путь к бегству.
— Руслан Игоревич, — начал Синцов, положив на колени тонкую папку с гербом, — я бы хотел задать вам несколько вопросов.
— По какому поводу? — спросил Перфилов, холодея.
— Я всё расскажу, но чуть позже. — Синцов помял лицо и взглянул на собеседника усталыми глазами. — Вас зовут Перфилов Руслан Игоревич?
— Да, — кивнул Перфилов.
— Можно паспорт?
— Конечно. Он в куртке, в прихожей.
Перфилов привстал.
— Не надо, сидите, — сказал участковый и обернулся к сержанту: — Лёша, посмотри у Руслана Игоревича в куртке.
— Ага, это я мигом.
Сержант Терёхин боком отступил к вешалке.
Перфилов подумал: пантомима. Цирк. Два клоуна. В животе болезненно слиплось. Не Вовкина ли мать нажаловалась?
Получив паспорт, Синцов несколько минут заносил его данные в бумажку. Затем отложил документ на столик.
— Что ж, с этим ясно, — он поднял голову. — Руслан Игоревич, вы знакомы с неким Полуярким Николаем Максимовичем?
— С кем?
— С гражданином Полуярким Николаем Максимовичем, — терпеливо повторил Синцов. — Постарайтесь ответить честно.
— С кем?
— С гражданином Полуярким Николаем Максимовичем, — терпеливо повторил Синцов. — Постарайтесь ответить честно.
— Честно, я не знаю, кто это такой, — сказал Перфилов, чувствуя, как предательская дрожь скользит в голосе.
— Вы уверены? — остро посмотрел участковый.
— Совершенно.
— Полуяркий Николай Максимович проживал в сожительстве с Сухаревой Вероникой Павловной в квартире номер тридцать один этого же дома, — сухо произнёс Синцов. — Говорят, у вас с ним был конфликт.
— Ах, этот Николай!
Прозвучало фальшиво, и Перфилов покраснел.
— Этот Николай украл у меня пальто! — заявил он.
— Убивали и за меньшее, — подал реплику сержант.
— Лёша, — с укоризной произнёс Сивцов и, что-то записав, наклонился к Перфилову: — То есть, пальто явилось причиной конфликта?
— Нет.
— А что же?
— Вовка, — нехотя сказал Перфилов.
— Вовка — это малолетний сын Сухаревой? — сообразил Синцов. — Каким образом он стал причиной конфликта?
Перфилов усмехнулся. Сейчас и эти в педофилы запишут. Или поверят в мух и воробья?
— Они считают, что я питаю к нему нездоровый интерес.
— А вы питаете здоровый?
— Мальчишка растёт без отца.
— Своих детей у вас нет? — спросил Синцов.
— Нет, — подтвердил Перфилов. — С женой развёлся.
— Я видел штамп в паспорте, — кивнул участковый. — По нашим сведениям гражданин Полуяркий на днях пытался спровоцировать с вами драку.
— Он приходил с Верой… Вероникой Павловной поза… нет, в середине недели, в четверг. Соседка, в общем, убедила себя, что я только и жду момента… ну, понимаете…
— Мальчик заходил к вам в квартиру?
— Да, — сказал Перфилов. — А гражданин Полуяркий заявился ещё и в субботу и угрожал. Я разбил водку, он украл пальто.
— Угум.
Сивцов снова что-то записал в бумажку.
Из-за двери донёсся шум, потом в неё стукнули, игнорируя звонок. Сержант, поддёрнув ремень короткого автомата, выскочил наружу и тут же появился вновь.
— Там труповозка.
— Пусть забирают, — распорядился Сивцов.
Сержант кивнул и пропал.
— Кого? — спросил Перфилов.
Участковый посмотрел на него, раздумывая, отвечать на вопрос или нет.
— У двери вашей квартиры час назад, — наконец сказал он, — был обнаружен труп гражданина Полуяркого, Николая Максимовича, впрочем, без видимых повреждений.
Перфилов открыл рот. И закрыл рот. Господи! Неужели Вовка? Снова разозлился, и в результате…
— Вы видели его вчера? — спросил Синцов.
— Нет, — замотал головой Перфилов. — Он больше не появлялся, а я вчера был на новоселье.
— Где?
— В тридцать пятой.
Участковый пометил номер квартиры.
— А потом?
— Лёг спать, — сказал Перфилов, опуская разговор с мальчиком.
— Не слышали, как он стучал к вам… — Сивцов сверился с написанным. — Где-то в двадцать три сорок?
— Н-нет.
— Неуверенно вы как-то.
— Возможно, сквозь сон что-то и слышалось… Но я не придал этому значения.
— То есть, из квартиры вы не выходили?
— Я же не лунатик, я помню, выходил или не выходил.
— Тем не менее, человек умер.
Эх, Вовка, Вовка, подумал Перфилов с отчаянием, что же ты наделал! Мы ведь договорились… Как же так?
— Извините, что? — переспросил он участкового.
— Полуяркий умер перед вашей квартирой, — сказал Синцов. — Как вы это объясните?
— Я должен объяснить? — удивился Перфилов.
Грохнула входная дверь.
— Всё! — появившийся в проёме сержант согнулся, выравнивая дыхание. — Погрузили. Сказали, что в первый городской.
— Ясно, Лёша, — кивнул Синцов.
— Там этот, сосед его, который труп обнаружил, — сказал отдувающийся Терёхин, вытирая лоб под кепи. — У него какая-то конфиденциальная информация.
— Какая? — скривился старший лейтенант.
— Мне не сказал.
— Посиди здесь.
Синцов поднялся и вышел из квартиры. Сержант забрался на его место, покрутил стриженной головой.
— Телевизор можно включить?
— Включайте, — вздохнул Перфилов.
— Спасибо.
Сержант щёлкнул пультом, выбрал канал и уставился в экран, на котором высветилась заставка "Камеди клаба".
— Извините, — сказал Перфилов, — я думал, что сначала по вызову приезжает медицинская бригада…
— Они уже были, — отозвался полицейский. — Констатировали у трупа смерть, но забирать отказались. Если можно, я бы посмотрел выпуск.
— Да-да, — согласился Перфилов.
Странно, подумалось ему, человек умер, а сержант спокоен. Будто это в порядке вещей. Впрочем, он по службе, наверное, всякое видел. А я?
Перфилов знал Николая только с одной, совсем неприглядной стороны и неожиданно для себя обнаружил, что относится к умершему лишь как к очередной жертве в статистическом ряду из жуков, мух и воробья. Ну, прибавился человек. Следовало ожидать. Просто Вовка миновал этап собак-кошек и сразу перешёл к венцам творения.
А если бы это была Марго? Или Лена? — задал себе вопрос Перфилов. И, увы, не увидел в этом большой разницы.
Телевизор бормотал, полицейский, смешливо пофыркивая, ловил каждое слово.
— Извините, — поднялся Перфилов, — я бы сходил помыться.
— Ваше право, — сказал сержант, — только из квартиры не выходите.
— Я постараюсь.
Из комода Перфилов достал чистую футболку.
— Эй! — перегнувшись через подлокотник, остановил его полицейский у самой двери в ванную. — Я надеюсь, вы обойдётесь без глупостей?
— Какие глупости можно совершить в санузле? — спросил Перфилов.
Сержант посмотрел, не мигая.
— Например, самоубиться. Так многие делают, если с комплексом вины.
— Извините, пока не собираюсь, — язвительно произнёс Перфилов.
Но заряд желчи пропал втуне, поскольку сержант снова уткнулся в телевизор.
В ванной Перфилов почистил зубы, смочил волосы, причесался и переодел футболку. Унылое лицо в зеркале нехотя растянуло губы и тут же сомкнуло их в кривую линию.
Перфилов присел на край ванны.
Где сейчас найти Вовку? И дадут ли ему с ним поговорить? Пожалуй, ещё арестуют. Что там нашепчет старшему лейтенанту Вениамин Львович? Это ведь он и труп обнаружил, и полицию с медиками вызвал. Больше некому — соседи из третьей по площадке квартиры неделю как уехали то ли в Турцию, то ли в Таиланд.
А нашепчет он…
Ощущение безысходности, тщетности усилий, нелепости происходящего и самой жизни накатило с такой силой, что Перфилов скрючился на бортике, почти упираясь грудью в колени. Господи, ну только начнёт всё налаживаться, только в никчёмном существовании появляется какая-то цель, на тебе!
Ему неожиданно вспомнилось, как он шипел Николаю: "Сдохни!".
Сбылось. Буквально день понадобился на исполнение желания, шестерёнки мироздания сцепились и закрутились в нужную сторону.
Возможно, вовсе и не Вовка, а он… навибрировал!
Перфилов наставил на себя палец, уткнул в кожу рядом с пупком
— Сдох…
— Гражданин, — в дверь стукнули. — Что у вас тихо?
— Вы дурак? — выдавил Перфилов и торопливо, словно сержант видел сквозь дверь, убрал палец. — Может я на унитазе сижу!
— Ну, извините, если так, — полицейский, судя по голосу, смутился. — Сидите, пожалуйста. А то тихо у вас.
— Спасибо за разрешение.
В окончание разговора Перфилов спустил воду. Сержант, кажется, убрался. Нет, тут и сдохнуть не дадут. Перфилов пополоскал руки и вышел в коридор. Затем, опомнившись, для достоверности брызнул в унитаз освежителем.
— Я всё, — сказал он, появляясь в комнате.
Полицейский молча указал на диван.
— Вы тоже можете, если что, — мстительно предложил Перфилов.
Сержант издал непонятный звук. Словно поперхнулся.
— Спасибо, не хочу.
Стукнула входная дверь.
Участковый, вернувшийся с конфиденциального разговора с соседом, выглядел озадаченным.
— Лёша, постой снаружи, пожалуйста, — попросил он сержанта.
— На лестничной? — спросил тот.
— Да, можешь сходить до ларька, ты же хотел. И мне сигарет прихвати.
— Кента?
— Да, пачку.
— Я мигом!
Сержант, нахлобучив кепи, стрелой вылетел из квартиры.
— Так, — участковый, оставшись с Перфиловым наедине, потискал папку, — мне тут ваш сосед…
— Вениамин Львович?
— Да, из квартиры напротив. Он тут мне рассказал про вас.
Перфилов почувствовал, что бледнеет.
— Про вибрации?
— И про это, — кивнул Синцов. — И про то, что вы ушли с новоселья за мальчиком. И про то, что вы женщинами не интересуетесь.
— А если я ничем не интересуюсь? — спросил Перфилов.
— Тогда мне вас жаль, — сказал Синцов. — Вениамин Львович убеждён, что вы как бы ходячее воплощение несчастий, распространяете негатив. Он считает, что вы, не в прямую, конечно, но повлияли на смерть Полуяркого.