– Новгородцы за князем Александром пошли и на берег Невы, и на Чудское озеро, – словно нехотя заметил широкоплечий дядька, чей выговор Никите что-то смутно напомнил. – И не боялись, что детей малых осиротят. Зато каждый подумал, кем его дети вырастут, если немцы свою власть над Господином Великим Новгородом установят.
– Где бы такого князя найти? – вздохнул старичок.
– Тише вы! – одернул их Аникей. – Вона, гляди, вывели уже!
На помост поднялись несколько немецких ратников, а с ними вместе четверо обтрепанных людей. Они шагали, понурив головы. Босые, в распоясанных рубахах, покрытых бурыми пятнами. Руки связаны за спиной. У шедшего впереди левая половина лица сливалась в багровый кровоподтек.
Василько шагал третьим. Ловец сильно припадал на левую ногу и весь скособочился – должно быть, из-за арбалетной стрелы, пробившей плечо. Он единственный из осужденных на казнь при виде толпы не втянул голову в плечи, а яростно блеснул глазами и оскалился, словно дикий зверь. За что и схлопотал в спину кулаком от крестоносца, стоявшего у лесенки.
Ропот прокатился по толпе.
– Ну что, брат Векша? – тихонько обратился широкоплечий к соседу слева – в его русой бороде серебрились нитки седины. – Что скажешь?
– Что говорить, Бессон? Знаешь наш закон? Сам погибай, а товарища выручай.
– Ну, тогда с Богом.
Мужики слаженно шагнули вперед, как бы невзначай раздвинув стоящих впереди.
Тут только Никита сообразил – новгородский говорок! Точно так же разговаривал и Василько. Помнится, ловец упоминал, что в Полоцк не один пришел. Значит, это его друзья вздумали выручить попавшего в плен соратника.
Парень, не раздумывая долго, скользнул следом за мужиками.
– Ты куда! – сдавленно пискнул Улан, но Никита его не слушал.
Новгородцы шли вперед, будто бы не замечая толпы, которая смыкалась сразу за их спинами, но ученик Горазда успевал проскакивать. Зато ордынца затерли сразу, он безнадежно отстал.
«Да оно и к лучшему. Глядишь, уцелеет в заварухе», – подумал Никита.
Широкоплечий на ходу выпростал из рукава узловатую дубинку в пол-аршина длиной. Тот, у которого в бороде была седина, разжал кулак, и вдоль штанины скользнула стальная тонкая цепочка с грузиком на конце.
А крестоносцы на помосте не теряли времени даром. Каждого осужденного поставили на бочонки, на шею накинули петли. Невесть откуда взявшийся глашатай – по виду брат-близнец разъезжающего по городу верхом – протяжно провозгласил:
– Караются повешением за шею до смерти соглядатаи и лазутчики литовского князя – собаки Витеня, обманом под покровом ночи проникшие в славный город Полоцк.
«Ладно, Василько в самом деле пробрался тайно, а остальные кто? – размышлял Никита, стараясь не отставать. – За что их?»
Священник в черно-белой одежде и круглой шапочке на голове прошел вдоль ряда приговоренных, предлагая поцеловать распятие. Только один согласился. Двое просто отвернулись, а новгородец плюнул в монаха, который ловко увернулся. Видать, не впервой.
Палач в алом куколе подтянул петли, молитвенно сложил руки на груди, постоял мгновение, другое, а потом сильным ударом выбил бочонок из-под крайнего справа мужика. Тот захрипел, задергался, извиваясь в воздухе, как выхваченная из воды рыба.
– Что, Векша, начнем, помолясь? – обронил плечистый.
– Давай, наши поддержат.
– Стойте! – Никита вцепился в рукав старшего новгородца. – Погодите, пустите меня вперед…
– Ты кто таков будешь? – Векша рывком высвободился, а Бессон тут же сграбастал парня за шиворот.
– После объясню! Вы закиньте меня на помост!
– Это как? – удивленно вытаращил глаза русобородый.
– Нет, погоди, ты кто такой? – уже не скрывая ярость, зарычал Бессон.
– Я помочь вам хочу! Мало этого? – также чувствуя злость, ответил Никита. И очень быстро добавил: – Вы из Новгорода, я из Москвы. Одно дело делаем.
Впереди загудел пустой бочонок, вылетая из-под ног второго осужденного.
– Некогда рассуждать! – Векша остановил не в меру ретивого спутника. – Как тебя подбросить, паря?
– Все едино, лишь бы до помоста долетел!
– Ну, не обижайся тогда!
Векша подмигнул Бессону. Вдвоем они схватили парня одной рукой под мышку, а второй – за пояс.
– Эх, раздайся, православные! – громовым голосом рявкнул старший новгородец.
Полочане, наверное, от неожиданности, порскнули в разные стороны. Никита, уже взлетая «рыбкой», увидел, что до ряда меченных крестом стражником не больше пяти шагов. Горящие на солнце лезвия алебард качнулись – вояки, видимо, тоже не ожидали увидеть выброшенного из толпы человека.
Дощатый пол возник в сажени перед лицом.
Никита сжался в комок, упал, перекатился через плечо, выхватывая теча.
– Weg mit dir, Satan![164] – квакнул немец с распятием.
Сбив его с ног круговой подсечкой, парень кинулся к палачу.
Тот в испуге дернулся вправо-влево, но, получив острым клинком поперек живота, завизжал, как поросенок, согнулся и рухнул на колени, гулко ударившись о настил. Вот только зацепил плечом бочонок, на который опирался Василько.
К счастью, Никита успел подхватить новгородца, подставил плечо, принимая его немалый вес.
– Бей их, православные! – волновалась толпа, накатываясь на оцепивших лобное место стражников.
Ливонцы слаженно перехватили оружие наперевес, толкнули…
Василько прохрипел:
– Брось меня, спасайся…
«Да сколько можно…» – подумал Никита и увидел, что один из немцев, охранявший осужденных, замахнулся алебардой.
Толстая стрела промелькнула в воздухе.
Новгородец враз потяжелел, придавливая Никиту к земле. Парень не удержался на ногах и упал. Лезвие с глухим стуком вонзилось в доски всего-навсего в полувершке от его головы.
Пока немец высвобождал застрявшее оружие, Никита вскочил и ударил кинжалом. Узкое лезвие прошло между нашитыми на кожаный доспех бляхами и с хрустом вгрызлось в плоть.
– Режь путы! – крикнул новгородец.
Сбив еще одного ударом ноги, парень наклонился над ловцом. В глаза бросился огрызок веревки, свисающий с шеи мужика. Его словно срезали. Стрела?
«Ай да Улан! – пришло внезапное озарение. – Настоящий мэрген!»
В два счета разрезав кожаные ремешок, стягивавший запястья Василько, Никита вновь повернулся к набегавшим врагам.
Коленом!
Локтем!
Поймал на скрещенные теча меч, крутанул, направляя клинок в настил.
Пяткой в подбородок!
Немец отлетел и плюхнулся в толпу.
Кинжалом!
Ногой!
Краем глаза парень видел, как Василько подобрал оброненный крестоносцем меч левой рукой и вступил в бой, несмотря на раны. Он встал напротив лесенки, пресекая любые попытки врагов по ней подняться.
– Flucht, Bruder!!![165] – заорал щупловатый немчик и, не дожидаясь Никиты, сам прыгнул с помоста.
– Бей, православные! Бей немчуру! – ревели полочане. – В ослопы их! На рогатины!
Толпа напирала, будто штормовое море на прибрежные скалы. Ливонцы, прижатые к настилу, не могли развернуться, чтобы дать достойный отпор, и один за другим исчезали под половодьем армяков и шуб.
Растолкав людей, на подмогу Никите выбрался Векша. Он умело раскручивал грузик на цепочке, нанося меткие удары. Висок, переносье, запястье. Следом за ним вскарабкался тот самый морщинистый дедок, что давеча рассуждал о внуках.
– Православные! – заорал он, надсаживая глотку. – Будя! Натерпелись! Бей немцев! Айда в Верхний замок! Выколупаем проклятых оттудова!
Векша, пинком отправив последнего крестоносца с лобного места, подошел к старику, приобнял за плечи. Его густой голос без труда заглушил дребезжание дедка и пересилил рев раззадоренных полочан.
– Голыми руками вы немцев не выколупаете! Открывайте ворота! Пускайте литву! Пущай они им вмажут!
– Верно! Верно! – тут же подхватили его клич. – Пускай Витеня! Витень не выдаст!
– Витень завсегда немцев бил! – подлил масла в огонь новгородец. – Побьет и сейчас! Вы только подмогните!
Посадские заголосили, всколыхнулись и полноводным потоком хлынули по улицам, оставив на плотно утоптанном снегу изломанные тела в белых накидках, измаранных грязью и кровью.
Никита заметил человека, сидящего на высоком заборе.
Улан?
Точно, он.
Вот откуда стрела прилетела. Оставалось только удивляться мастерству юного лучника. Успеть снарядить лук, выбрать место для стрельбы и перерезать наконечником веревку за сотню шагов – это надо уметь.
Парень помахал рукой. В ответ ордынец показал кулак и хлопнул ладошкой себя по голове.
Что это он?
– Спасибо, вьюноша! – Векша остановился рядом. – Экую кашу заварил!
– Да я-то тут при чем? – попытался оправдаться Ниикта.
– Без тебя мы бы не справились. А теперь надежа зародилась.
– Спасибо тебе. – Василько, припадая на больную ногу, отвесил поясной поклон. – Ты теперь вместо брата мне будешь.
– Да я-то тут при чем? – попытался оправдаться Ниикта.
– Без тебя мы бы не справились. А теперь надежа зародилась.
– Спасибо тебе. – Василько, припадая на больную ногу, отвесил поясной поклон. – Ты теперь вместо брата мне будешь.
– А я тебя по-отцовски поучу! – нахмурился старший новгородец. – Кнутом по заднице! Кто тебя в спину пихал? Чего на рожон полез?
Тот лишь руками развел. Потупился и засопел.
Со всех сторон на помост карабкались мужики в непримечательной одежке – потертые кожушки, валенки, видавшие виды шапки. Светлобородые, темно-русые и рыжие. Высокие и низкие. Их объединяла лишь звериная повадка – решительная и вместе с тем осторожная поступь крупного хищника, опасная грация движений. Будто волчья стая собралась на лесной поляне вкруг вожака.
– Ладно, опосля с тобой поговорю! – махнул рукой Векша. – Сейчас недосуг! Нам в Верхний замок надобно – волю князя Юрия Даниловича исполнять. Так, други?
Новгородцы – Никита насчитал их ровно десять – кивнули, но без задора или злости. Точно так же пахари согласились бы пройти еще две-три борозды до вечера, чтобы успеть с посевом.
– Я с вами! – Парень расправил плечи, чтобы казаться выше и взрослее. Не хватало еще, чтобы его на смех подняли.
– Дерешься ты, слов нет, здорово, – покачал головой старшина ловцов. – Прямо скажем, замечательно дерешься. Я только про одного такого бойца на Руси слыхал. Но он, людишки болтают, ордынскому нойону продался с потрохами…
– Я московскому князю служу, – твердо отвечал Никита. – Так же, как и вы.
– Да? – недоверчиво протянул Векша.
– Это правда, – встрял Василько. – Этой ночью мы с ним вдвоем в замок пробирались.
– Ты бы помолчал, а! Лазутчик, дрын мне в коленку! А ты, паря, погоди. Нам подумать надо, посоветоваться…
Новгородец не договорил, изумленно уставившись Никите через плечо.
Обернувшись, ученик Горазда отпрянул от неожиданности. Заскочивший на помост Улан-мэрген наступал на него, сжав кулаки.
– Ты куда мой малахай подевал?! – Ордынец даже замахнулся луком. – Что позволяешь себе?! Я для того тебе малахай давал?!
Ловцы замерли, выпучив глаза.
Мгновение-другое Никита пятился от наседающего друга, а потом раздался такой оглушительных хохот, что уши заложило. Улан присел, затравленно озираясь, а новгородцы смеялись – да что там смеялись, ржали, как кони! – приседали, хлопали себя по коленками, утирали слезы рукавами.
Василько вышел из-за спин товарищей, по-прежнему сильно припадая на левую ногу, и протянул татарчонку шапку.
– Твоя?
– М-моя…
– Забирай, Аника-воин. – И поясно поклонился. – Спасибо тебе. Думаешь, я не видел, откуда стрела прилетела?
Улан зарделся. Скромность в нем боролась с желанием похвастаться удачей, как полагалось по степному обычаю.
– Ладно! – Векша мотнул головой, как конь, отгоняющий слепней. – Идемте с нами. Только глядите у меня, вьюноши, не геройствовать попусту! Дело нам трудное предстоит. Немцы со всех сторон подвоха ждут. Это все едино, что пятерню в осиное гнездо сунуть. Во всем меня слушать. Уяснили?
– Уяснили, – Никита кивнул.
Ордынец промолчал, хотя по лицу его видно было – командовать собой сын Ялвач-нойона может позволить только Никите.
На короткое время наступила тишина – гомон толпы посадских удалялся. И поэтому голос последнего из приговоренных – рябого мужика с клочковатой бородой – услышали все:
– А снимите меня отсюда, Христа ради, православные. Истомился я на бочке стоять…
Глава двадцатая
Снежень 6815 года от Сотворения мира Полоцк, Русь
Прямо от лобного места, с рыночной площади, полочане кинулись к воротам, как и посоветовал Векша, очевидно имеющий немалый опыт в уличных боях. Стражники, служившие еще прошлому полоцкому князю Константину, прозванному в народе Безруким, переходили на сторону восставшей толпы и обращали оружие против немцев, с которыми их ставили в охрану через одного. Почувствовав, что запахло жареным, ратники-крестоносцы, по большей части простые наемники, не желавшие гибнуть за то жалованье, что заплатил им Орден, принялись бросать мечи и алебарды в снег, ища пути к спасению. Слишком немногим из них удалось уйти от расправы. Любое скопление людей, охваченное слепой яростью, – пусть даже она вызвана праведным гневом и обидой за притеснения, – становится жестоким, мольбы о пощаде не слышит и не принимает.
Возможно, Фридрих фон Штайн проявил себя неплохим полевым командиром в годы войны Ливонского ландмайстерства с Ригой, но в оборонах крепостей он смыслил мало. Во всяком случае, допустил одну непростительную ошибку, стоившую крестоносцам проигранной кампании, а их командору – жизни.
Вместо того чтобы наглухо запереться в детинце и отбивать атаку за атакой, дожидаясь подкрепления из Динабурга, фон Штайн повел рыцарей на вылазку. Очевидно, он хотел поддержать охрану ворот, смятую толпой в считаные мгновения. Никита с Уланом и новгородцами не успели пробежать и половины пути до стены Верхнего замка, как ворота распахнулись и оттуда хлынул поток всадников, одетых в белые плащи с красными крестами. Во всяком случае, Никите в первый миг показалось, что поток. На самом деле рыцарей было не больше двух десятков. И то, как сказал Бессон, мерно трусивший рядом с парнями, в основном не братья, а сержанты. С ними – десятка три пешцов с алебардами в уже знакомых шлемах, похожих на жестяные горшки с вырезами для лиц. Но это были далеко не все имеющиеся в распоряжении Ордена ратники. Все-таки фон Штайну хватило разума не снимать воинов со стен и башен.
У моста через Полоть, которая разделяла Верхний замок и посад, две рати сошлись.
Рыцари не смогли разогнать коней для удара копьями. Животные ржали, артачились, становились на дыбы, испугавшись улюлюкающей, размахивающей руками многоголовой толпы. Бросив копья, крестоносцы взялись за мечи, секиры и палицы. Конный клин вдавился в горожан, вооруженных чем попало – по большей части жердями и дрекольем. Под их напором полочане отступили на мост. Ливонцы наседали, шаг за шагом оттесняя посадских, сбрасывая их на заснеженный лед, окрасившийся вскоре алыми пестринами. Хоругвь Фридриха фон Штайна – увенчанный короной четырехцветный щит – плавно колыхалась впереди.
Мост они преодолели довольно быстро, если принять во внимание, что каждый шаг давался с боем. Кони шли по телам, топча и мертвых, и живых.
А дальше… Дальше всадники попали в окружение толпы. Полочане обступили ненавистных врагов. Вот тут-то сказалось их преимущество в числе. Сжатые со всех сторон, дистриеры[166] крестоносцев сперва замедлили шаг, а потом и вовсе встали как вкопанные. Жерди, вывороченные из заборов и стрех, били по шлемам издалека. Люди висли на шеях коней, мертвой хваткой вцепляясь в узду, хватали рыцарей за ноги, выворачивая их из седел, словно пни, глубоко пустившие корни, – с натугой, через силу, зато наверняка и надежно.
У пеших ратников, кинувшихся было на помощь верховым, попросту отбирали алебарды, пинками скидывали с крутого берега, а оружие использовали против рыцарей.
Никита видел, как покачнулась и упала под ноги вышитая золотом хоругвь. Рыцарь, несший ее, схлопотал дубиной по шлему и вылетел из седла – только пятки сверкнули. Фридрих фон Штайн сражался отчаянно. Сыпал удары направо и налево, бросив щит и сжимая шипастую булаву двумя руками. Он уже не пытался управлять боем. В такой свалке каждый сам за себя, следует рассчитывать лишь на собственное мастерство и молиться Господу о спасении. Командору на несколько мгновений удалось откинуть толпу, расчистив неширокий круг. Он дал коню шпору, но, сделав два скачка, вороной вновь завяз. Десяток рук вцепился в полы белой накидки крестоносца, вырвал ноги из стремян. Сзади ударили алебардой по плечу. Фон Штайн покачнулся и рухнул в жадные объятия обиженного им народа.
Толпа взревела.
Испуганные, сломленные потерей командира немецкие пехотинцы – те, кто еще стоял на ногах, – побросали оружие и пустились наутек. Их догоняли, весело и с удовольствием били. А потом полочане увидели, что дорога в Верхний замок свободна, и рванулись очищать его от немцев. Чтоб уже раз и навсегда.
Векша сообразил очень быстро, следует отдать старшему ловцу должное. Приказал вливаться в толпу и, по возможности, опередить самых ретивых. Новгородцы побежали, не стесняясь и пару тумаков дать, ежели кто-то не спешил отойти в сторону. Десяток суровых, крепких мужиков, сосредоточенно расчищающих себе путь, прорезал бурлящий поток посадских, постепенно оказавшись в голове оравы. Ну, если не в голове, то в первой сотне.
Неизвестно, пытались ливонцы закрыть ворота или нет. Во всяком случае, они не успели, это точно. Люди, валившие гурьбой, налегли на створки, распахивая их насколько возможно, и ворвались в детинец.
Поравнявшись с надвратной башней, Никита обернулся. С пригорка Великий посад выглядел как игрушка, а поле и берег Двины по ту сторону стен чернели от литовской конницы. Дружинники и ратники Витеня не спешили к воротам, которые гостеприимно распахнули полочане. Ждали подвоха? Может быть…