А когда пришли на площадку и няня, уже привычно, кинулась проверять, не мокрая ли горка, Лиза вдруг попросила:
– Маша. Расскажи мне про многоквартирный дом.
– Что-что? – удивилась девушка.
– Ну, ты же в таком живешь, – терпеливо объяснила пигалица. – И все остальные люди. А я даже никогда там не была…
– И что такое лифт – тоже не знаешь? – не удержалась от насмешки няня.
Девочка же абсолютно серьезно ответила:
– Знаю. Только не ездила на нем никогда.
– Не может быть, – не поверила Мария.
– Честно-честно.
– Но вы ведь с мамой за границей бывали. И в санатории, в Анапе…
– Ну, за границей – только на Лазурке и в Биаррице, – принялась объяснять девочка. – И там мы в коттеджах жили. Вроде нашего, только поменьше. И в Анапе у нас тоже отдельный домик был. А на процедуры мы пешком поднимались, потому что лифт у них все равно не работал.
– А в гостях? Или в поликлинике, допустим? Неужели никогда на лифте не каталась?
– Говорю же тебе: нет! – начала сердиться Елизавета. – Во всех гостях, ну, куда меня брали, там тоже коттеджи. А врачи ко мне домой приходят.
– Ну, чудеса… – усмехнулась Мария.
Девчонка обиженно произнесла:
– Я тебя не смеяться надо мной прошу. А рассказать. Сложно, что ли?
– Извини, – взяла себя в руки Маша.
На секунду задумалась. Сказала:
– Дом многоквартирный – это, в принципе, такое же жилье, как и твой особняк. Только на этаже несколько квартир. И в каждой – своя семья. У нас на площадке их три было. А в соседней жила девочка, моя ровесница, представляешь, как мне повезло? Мы и уроки вместе делали, хотя ходили в разные школы, и торты сообща пекли, и нарядами обменивались.
– И вам родители разрешали? – удивилась Лиза.
– Ну, скажем, смотрели на это сквозь пальцы, – улыбнулась няня. – Мы ведь не очень богато жили. У меня только две нарядных кофточки было. И у соседки – две. А если меняться, вроде полно нарядов получается…
– А правда, что в многоквартирном доме спать невозможно? – задала новый вопрос Елизавета.
– Почему?
– Ну, в одной квартире поют. В другой дрель включили. В третьей – пьют и ругаются. А стены тонкие, все слышно, – серьезно сказала девочка.
– Все от дома зависит, – объяснила Мария. – И от того, какие соседи попадутся. Нам, например, повезло. Никто особо не пил и не ругался. А когда кто-то ремонт делал, всегда можно было попросить: не сверлить, допустим, пока ребенок спит. А песни… ну, на Новый год пели, конечно. Так это даже весело. И еще было весело, когда родители одного Деда Мороза на несколько квартир заказывали. А он всегда подарки путал…
– И ты не жалеешь? – с сомнением произнесла Лиза.
– О чем?
– Ну, что живешь в этом, как его… в муравейнике?
– Можно подумать, у меня выбор есть!
– Значит, жалеешь, – не отставала девчонка.
– Да я разве спорю? В своем доме, когда большой участок и сосны собственные, тоже здорово. Но только иногда одиноко. И неудобно. Если вдруг соль кончилась, а в магазин бежать не хочется – у соседей не попросишь.
– За солью можно Каську послать, – возразила Лиза.
– Это у кого есть такая Каська. А у нас в семье, например, домработницы никогда не было. И няни тоже. Мы с мамой сами справлялись. А папа нам помогал.
– А кто же с тобой сидел, когда родители на работе были?
– В детский садик ходила, – улыбнулась Мария. – Что такое «детский садик» – рассказать?..
– Ты опять надо мной смеешься, – погрустнела девочка.
– Ну что ты, Лизонька, я совсем не смеюсь, – обняла ее Мария.
– А моя мама – она сейчас где живет? – неожиданно спросила Лиза.
– Твоя мама? – растерялась Мария. – Не знаю…
– Папа сказал, она в Москве. Значит, тоже в многоквартирном доме?
– Ну, наверно. В Москве других нет.
Девочка замолчала. Задумалась. А потом вдруг произнесла:
– Мне папа знаешь еще чего сегодня сказал? Что к нам сюда завтра какие-то тети придут. Из такой организации, называется опека. И будут меня спрашивать, с кем я остаться хочу. С ним – или с мамой…
Печально взглянула на Машу и совсем тихо добавила:
– А я никак не могу решить, что им говорить…
– Но ты же все время уверяла меня, что маму тебе не жаль. И ты хочешь с папой остаться, – пожала плечами Мария.
– Раньше уверяла… А теперь не знаю, – вздохнула девочка. – Я глупая, да?
– Ты не глупая, – возразила няня. – Просто вопрос сложный. У меня, кстати, родители тоже однажды поссорились и собирались разводиться. Я, правда, тогда постарше была, лет десять. Так я им знаешь что все время повторяла? Что ни с кем из них не останусь. И, если они посмеют разойтись, уйду к бабушке жить.
– И что?
– Может, они действительно испугались. А может – любили друг друга и поняли, что погорячились. Помирились.
– Но у меня нету бабушки, – печально произнесла Лиза. И просветленно взглянула на Машу: – Слушай, я же могу сказать этим тетям, что, если родители разведутся, я уеду жить к тебе! Может, они тогда испугаются? И папа маму обратно пустит?
– Боюсь, что это не поможет, – покачала головой Мария. – Папа только разозлится.
– А если я скажу, что хочу с мамой? Папа тогда выгонит меня? И мне придется в многоквартирный дом ехать?..
– На самом деле не имеет никакого значения, что ты скажешь этим женщинам из опеки, – принялась объяснять Маша. – С кем ты останешься, определять все равно будут не сейчас. И не они.
– А кто?
– Суд. Это когда несколько умных людей принимают решение – с кем из родителей тебе будет лучше.
– Но как они могут решить, если я сама не знаю?..
– Ох, Лиза… – вздохнула Мария.
Не объяснять же ребенку, что оставят ее с тем, у кого адвокат окажется более ловким. Или с тем, кто больше заплатит…
– Значит, я могу что угодно этим тетям из опеки говорить? – уточнила девочка.
– Что угодно. Но лучше скажи, что хочешь остаться с папой, – посоветовала Мария.
– Почему? – нахмурила брови Лиза.
И няня честно ответила:
– Потому что иначе твой папа может рассердиться, что я тебя плохо воспитываю. И меня уволит. А мне совсем не хочется от тебя уходить…
– Тебе правда не хочется? – серьезно спросила пигалица.
Маша честно призналась:
– Ну, на пару деньков я бы сбежала: просто отдохнуть. Но бросить тебя – ни за что. Ты мне уже почти как дочка. Или по меньшей мере как сестра.
– А ты мне… – девочка глубоко вздохнула и вскинула на Машу печальные глаза. – Ты мне – почти как мама.
И у няни немедленно запершило в горле. А в голове пронеслось: «Ох, что за кашу я заварила!..»
* * *Адвоката себе Елена Кривцова выбирала придирчиво. Искала не просто опытного – но такого, кто бы и выглядел достойно. И впечатление в суде произвести мог. Интересы мужа-то представляет Нурик – обтерханный, сутулый, суетливый. А ей, решила Кривцова, надо сыграть на контрасте.
В итоге наняла она себе красавца. Высокого, стройного, загорелого – от одного взгляда сердце щемило. К тому же слыл ее поверенный (опять же, в отличие от Нурлана, всего лишь тени Кривцова) одним из лучших в стране. Постоянно мелькал в телевизоре, вел собственное ток-шоу на судебную тему. И разводами занимался давно и успешно.
Стоила, правда, вся эта красота несусветно. Муж своему стряпчему наверняка платил куда меньше. Да и обаятельным мачо, как выяснилось, адвокат только перед телезрителями представал. На экране, когда с женщиной говорит, всегда и подбодрит ее, и ведет себя с ней галантно. А когда они с Еленой обсудили его гонорар и наконец перешли к делу, разговор повел жестко:
– Я задаю вопросы, вы отвечаете. Откровенно и честно. Первое. Вы действительно были проституткой?
И уж на что Кривцова привыкла к сложным переговорам, но тут сразу опешила и даже, кажется, покраснела.
Он же спокойно повторил:
– Вы спали с мужчинами за деньги?
Да что он себе, этот надутый адвокатишка, позволяет!
Елена запальчиво произнесла:
– Вы, вообще, на чьей стороне? Разве не понимаете, что здесь всего лишь война компроматов? И мой муж использует любые средства?!
– Но компромат бывает дутым и бывает реальным, – поморщился красавчик. – Доказательства, на мой взгляд, ваш супруг представил весьма убедительные. Поэтому я повторяю свой вопрос: вы занимались проституцией? Где и когда?
– Послушайте, – устало произнесла Елена. – Мне тогда было семнадцать лет. И ни о какой проституции – в прямом смысле этого слова, когда женщина оказывает сексуальные услуги и получает за это деньги, – даже речи не шло. Просто несколько молодых девчонок – и я в том числе – вечерами заходили в бар, выпить по коктейлю. Развеяться, поболтать… И иногда, конечно, кто-то из мужчин предлагал разделить с ним компанию… Угостить шампанским…
– Елена Анатольевна, – безжалостно изрек адвокат. – Семнадцать лет вам было, если не ошибаюсь… в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. В самый разгар застоя. Кто тогда мог в приличный бар попасть? Только жрицы любви…
– Елена Анатольевна, – безжалостно изрек адвокат. – Семнадцать лет вам было, если не ошибаюсь… в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. В самый разгар застоя. Кто тогда мог в приличный бар попасть? Только жрицы любви…
– В Москве, может, так и было, – не стала спорить Елена. – Но я-то в Сочи родилась. А у нас увеселительных заведений и при социализме хватало – вся страна туда отдыхать ехала. Бары – на каждом углу. И забегаловки, и вполне приличные. И прийти туда мог любой желающий. Цена вопроса была – всего-то трешка швейцару. У нас полкласса так развлекались… Да, иногда уходили с мужчинами – если симпатичные попадались. И, если вам так хочется: да, спали с ними. Но исключительно для удовольствия.
– А кто подарил вам «БМВ»? Тот самый, первый в стране? – прищурился юрист.
Вот вцепился – словно бульдог! Но, наверно, хорошо, что он въедливый. Только бы и в суде защищал ее с таким же рвением…
Елена улыбнулась:
– Да не было никакого «БМВ». По крайней мере, у меня. Просто один из знакомых попросил на мое имя машину оформить. У меня-то с документами все в порядке было, а у него – то ли судимость, то ли еще какие-то проблемы… Я ему свой паспорт на пару дней отдала, а он мне за это какую-то мелочь подарил – золотую цепочку, что ли… А машины этой я и не видела никогда. Ее, кажется, сразу в Грузию перегнали.
– Опрометчиво, – осудил адвокат.
– А что вы хотите: я тогда совсем девчонкой была! – вздохнула Кривцова. – Сами, что ли, никаких глупостей в этом возрасте не делали?
Он надменно улыбнулся. Всем своим видом давал понять: уж я-то, если и куролесил, следы заметать умел. И столь нелепо бы никогда не попался. Весь такой чистенький, правильный…
Может, сменить этого красавчика, пока не поздно?..
Тем более что он еще и говорит ей, так хитренько:
– Значит, мы с вами с чистой совестью можем подавать против этого следователя, который вас обвинил, иск? И привлечь его за клевету?
– Да, можем! – взорвалась Кривцова. – Потому что я никогда не была проституткой! Не стояла ни на каких учетах! И максимум, что позволяла любовникам, заплатить за свой коктейль.
– Тогда я буду готовить документы, – усмехнулся адвокат. – Засудим этого вашего Таранина.
– Ну, наверно… – не очень уверенно откликнулась Кривцова. И неохотно добавила: – Хотя однажды – единственный, подчеркиваю, раз – мы с подружками попались. В баре устроили облаву и в отделение всех увезли. Даже двух пожилых чиновниц, которые забрели туда просто из любопытства. Нас ни в чем не смогли обвинить – но на заметку взяли. Мне в школу сообщили… Но если девушку раз в жизни застают с мужчиной в баре, это вовсе не означает, что она проститутка!
– А что по поводу вашей судимости за мошенничество? – не отставал адвокат.
– Господи, ну неужели непонятно: этот парень будет утверждать, что ему велят! Отрабатывать Макаровы деньги!
– Значит, уголовного дела не было?
– Ну… почти не было. Его только пытались возбудить. По статье восемьдесят восьмой старого кодекса.
– Незаконные валютные операции? – продемонстрировал эрудицию юрист.
– О да! Двадцать долларов я попыталась купить… Но дело даже до суда не дошло. Развалилось по ходу. Закрыли за недостаточностью улик.
– Да, по нынешним временам – действительно глупость… – усмехнулся адвокат. – Эту статью из кодекса еще в девяносто четвертом году исключили.
– В том-то и дело! – горячо воскликнула Елена. – А этот мент меня на всю страну мошенницей объявил! Тварь, настоящая тварь!
– Однако привод в милицию у вас действительно был, – вздохнул красавчик. – И уголовное дело против вас возбуждали… И «БМВ» эта была действительно оформлена на вас…
– Ну, хорошо. Пусть так. Только разве из всего этого следует, что я – плохая мать? – патетически воскликнула Елена.
– А заявление, что сделала ваша няня? – вздохнул адвокат.
– Но это ведь тоже полный и откровенный бред, – поморщилась Кривцова. – Единственное, что правда, – однажды я в присутствии няни назвала свою дочь «засранкой». А все остальное… Какая, к дьяволу, «Камасутра» в гостиной? Кому придет в голову держать ее на виду, если в доме ребенок?!
– Елена Анатольевна, – нахмурился адвокат. – Вы действительно со мной откровенны?
– Ну, хорошо. Может быть, однажды я назвала свою дочь еще и негодницей. И шлепнула по попе – тоже на глазах няни. Однако это не давало ей права утверждать, что у меня надо отобрать единственного ребенка.
– Но Анастасия заявила, что вы практически не уделяли внимания девочке…
– Да, я не кормила свою дочь обедами. И не меняла ей подгузники. И не спала с ней в одной комнате. Но я ездила с Лизой в отпуск. По выходным мы ходили вместе гулять. Я беспокоилась о ней…
– Я понял, – бесстрастно кивнул юрист.
– В конце концов, на Руси, в обеспеченных семьях, уходом за ребенком всегда занимались няни. А матери своих детей встречали разве что за ужином…
– Однако вы и ужинать предпочитали отдельно, – вздохнул адвокат.
Встретил ее гневный взгляд и спокойно спросил:
– И с фигуристом в вашей спальне вы, конечно, не забавлялись?
– Разумеется, нет! Да и подумайте сами: зачем мне это?! Других мест, что ли, не найти? Зачем заниматься сексом дома, когда там находится дочь и полно прислуги? Игорь в тот день просто заехал за мной. Мы вместе выпили чаю и поехали на презентацию.
Елена замолкла. И после паузы с укором произнесла:
– Вы взялись меня защищать. А говорите со мной, будто прокурор.
– Да потому, что наворотили вы выше крыши, – поморщился красавчик. – И положение у вас очень, очень непростое… Почитайте, интереса ради, форумы в Интернете. Ваш развод на них – одна из самых популярных тем. И, заметьте, никто не пишет: «Отдайте ребенка матери». Люди, наоборот, считают, что девочка Кривцовой не нужна. У той на уме одни салоны красоты да любовники. И ребенка нужно оставить с отцом – по-настоящему любящим и заботливым…
– Да говорю же вам: все это просто пиар! Продуманный, грамотный! Макар в этом специалист! Вы думаете, муж сам Лизе много времени уделяет? Да он видит ее еще реже, чем я!
– Но если вашу дочь сейчас спросят, с кем она хочет остаться, как вы считаете – что Елизавета ответит?
Кривцова задумалась. Потом медленно произнесла:
– Не знаю. Но боюсь, что Макар на нее сейчас реально давит… К тому же я всегда себя держала с дочкой строже, чем он…
– Я понял, – бесстрастно кивнул красавчик.
– Разве суд учитывает мнение пятилетнего ребенка? – пожала плечами Елена.
– Напрямую – нет, – объяснил юрист. – Но с Лизой обязательно будут беседовать представители органов опеки. И представят суду свое заключение: с кем из родителей, по их мнению, девочке будет лучше. И с кем из них она бы хотела остаться сама… Вот и получается у нас полный набор. Ваше прошлое – никакой особой крамолы, но душок имеется, согласитесь. Ваше настоящее – тоже не самое благостное. Да еще и если Лиза заявит, что ей с отцом лучше…
Елена покаянно молчала.
А красавец досадливо спросил:
– Как вы, умная женщина, допустили все это? Почему не смогли договориться миром, а выпустили джинна из бутылки? Неужели не чувствовали, что дело идет к разводу?
– Да мне и в голову не приходило, что он такое затевает! Мы с Макаром жили каждый в своей колее. В последнее время почти не пересекались, – вздохнула Елена. – И я полагала, что его все устраивает… У меня свой бизнес, у него – свой. У меня – фигурист, у него – сауны с девочками… А он, оказывается, тихонечко себе информацию собирал. Подкупал этих якобы свидетелей… И, кстати, неужели он правда может получить все? И дочь, и контроль над моим бизнесом, и дом?..
– Не хотелось бы вас расстраивать. Но такой вариант весьма вероятен, – кивнул адвокат. – По крайней мере, противостоять ему нам с вами будет очень, очень сложно. Момент упущен. Мы, конечно, тоже вступим с вашим супругом в информационную войну. Благо возможности есть, да и журналисты давно ждут, когда вы с ответным словом выступите. Но сразу вас предупреждаю: если всех грехов у вашего Кривцова неуплата налогов да сауны с девочками – этого будет недостаточно.
Он внимательно взглянул на клиентку и вкрадчиво произнес:
– Единственное, что может реально помочь, – если вы знаете о муже нечто… совершенно исключительное. Чтобы в сравнении с этим все ваши недостатки просто померкли…
Елена откинулась в кресле. Прикрыла глаза. Она думала – лихорадочно, напряженно. И наконец приняла решение. Твердо произнесла:
– Да. У меня на руках… тоже есть козырь.
– Какой? – адвокат мгновенно приготовил записную книжку.
«Ох! А если я ошибаюсь?» – пронеслось у нее в голове.
Но даже если она ошибается – рассказать все равно надо.
И Кривцова начала:
– Давно, еще в начале осени, я вернулась с очередных переговоров поздно, усталая и злая. Только и мечтала, как бы до постели побыстрее добраться. И вдруг ко мне в холле эта няня подходит. Прежняя, которую убили, Анастасия. И заявляет, что у нее ко мне какой-то чрезвычайно важный разговор. Я, конечно, перепугалась, кричу: «Что-то с Лизой?» А она глаза опускает: «Нет. Это… в моей семье проблемы». И начинает рассказывать: мол, случилась у нее беда и нужны ей деньги. Много. Ну, я про беду слушать не стала – не до того, сразу спрашиваю: «Сколько?» А она меня огорошивает: «Сто пятьдесят тысяч долларов». Я, конечно, в шоке. Говорю ей: «Ты вообще в своем уме? Я тебе что, деньги ночами на машинке печатаю?» Ну а Настька тогда глаза опускает и заявляет: «Что ж, как хотите. Но вы ж понимаете: я не просто так прошу». Больше ничего не сказала. Ускакала. А я себе взяла на заметку: надо завтра тряхнуть ее. Выяснить, что у этой хитрой лисы на уме. Но поговорить с ней не успела. С раннего утра умчалась на работу, у меня важная встреча была. А следующей ночью Настю убили. И про эту видеозапись я позже узнала. Вместе со всей страной по телевизору увидела… Только тогда и поняла, на что Настя намекала…