Леку? Но какую Леку? В которой что ни грань – так все непонятно, то ли правда, то ли ложь, то ли очередная иллюзия.
А если ни ту, ни другую – тогда зачем?
Не было ответа. И было бы легко и просто, если бы альтернатива – «домой» – не вызывала такую ядерную смесь тошноты и воодушевления. Потому что, положа руку на сердце, скучала Женя только по дочери. На все остальное ей давно стало наплевать.
– Я много лет не чувствовала себя такой живой, как сейчас, – сказала она Марине, – но я боюсь идти дальше.
– Чего ты боишься, котенок?
– Наверное, того, что однажды уже не смогу вернуться.
И это было правдой. Это пугало больше всего – а вдруг следующий шаг окажется именно тем, за которым пути назад просто не будет?
Легко было до сих пор играть в свободу – потихонечку погружаясь в нее, оставаясь в безопасности, потому что на другой стороне всегда удерживал груз семьи, ответственности, друзей. А если однажды нить натянется так сильно, что груз оторвется. И что тогда?
– Может быть, тогда просто жить? – Спросила Марина.
– Как жить? – Горько усмехнулась Женя. – Мне уже не двадцать, и не двадцать пять. Я не могу как раньше просто слоняться по городам и весям в поисках истины. У меня ребенок, семья.
– Никто не просит тебя отказываться от Леки, – это прозвучало двусмысленно и обе обратили на это внимание, – я всего лишь хочу сказать, что ты в одном шаге от обретения себя. И это действительно страшно и рискованно. Но это – настоящая жизнь. А разве не о ней ты мечтала?
Женя потянулась за сигаретами. Вот она – настоящая жизнь. В которой снова появились нервы, вопли, драки. Такой ли жизни она хотела?
– Где ты собираешься взять деньги? – Спросила она, затягиваясь.
– Тебя не должно это волновать, – быстро ответила Марина, – я добуду их в Москве.
– Допустим, – кивнула Женя, – но еще остается вопрос с билетами, жильем, языком.
– Ты заинтересована в моем языке, котенок? – Улыбнулась Марина. – Давай решать проблемы по мере их появления. Завтра летим в Москву, а там посмотрим. С билетами проблем не будет – любая турфирма оформит нам путевки за деньги. А с языком что-нибудь придумаем. В конце концов, там наверняка есть переводчики.
Черное море с шумом разбивалось о прибрежные камни. Женя и Марина молча сидели, вслушиваясь в морской ропот. И обе понимали, что то, что они собираются сделать – это одновременно начало и… начало конца.
***
Леля мирно спала на диване в гостиной, а Даша и Лека рассматривали татуировку на ее щиколотке и изредка вздрагивали от молодецкого храпа, разлетающегося по комнате.
– Девочки, давайте ужинать, – позвала Инна.
– Мама, а что это означает? – Спросила Даша, продолжая осмотр.
Смирившись с тем, что слушать ее, видимо, сегодня никто не будет, Инна подошла к дивану, и мгновенно покраснела. Это было нечто новенькое – раньше такой тату у Лели не было.
– Зайка, – улыбнулась она, – это… символ плодородия в древности.
– А что такое плодоротие? – Тут же спросила Лека.
– А про плодородие расскажут только тем, кто быстро помоет руки и сядет за стол!
С громким топотом дети унеслись в ванную, а Инна накинула на подругу плед и покачала головой.
Уложить ее спать было непросто – после признания в том, что Инна правда испытывает желание к Ольге, Леля захотела подробностей. Потом она захотела есть. Потом выпить. И только после борьбы позволила наконец уложить себя на диван, и моментально заснула.
После ужина приехал Леша и забрал сонную Леку. Расстроенная этим фактом Даша долго не могла уснуть, капризничала, потребовала почитать две сказки вместо одной, и наконец закрыла глазки только после клятвенного обещания завтра всем вместе отправиться в парк на аттракционы.
Прикрыв дверь в детскую, и кинув взгляд на спящую Лелю, Инна вышла на кухню и, усталая, присела с чашкой кофе на подоконник. Оглушительная тишина была благословением, но длилась недолго – ее вскоре прервала трель телефонного звонка.
– Слушаю, – сказала Инна в трубку.
– Что именно? – Поинтересовался веселый голос. – Оперу?
Инна почувствовала, как убегает куда-то усталость, уступая место радости. Она пересела поудобнее на подоконнике.
– Нет, Оль, опера на сегодня, к счастью уже закончилась. А ты по делу звонишь или просто так?
Ей так хотелось, чтобы было «просто так»! И Ольга оправдала ожидания.
– Госпожа Рубина, – сказала она со смешком, – даже я не звоню своим подчиненным по делу в десятом часу вечера. На самом деле, я хочу пригласить тебя на свидание.
У Инны даже руки опустились. Ну что же это за период такой – никто не хочет ее слушать!
– И чего мы молчим? – Раздалось из трубки. – Безусловно, я имею ввиду исключительно дружеское свидание. Не беспокойся, твоя невинность останется ненарушенной, а брак целым.
– Давай не сегодня, – попросила Инна, – что-то у меня совершенно нет сил.
– Конечно, – согласилась Ольга, – прощаемся?
Инна не хотела прощаться. Ей нравилось слышать этот мягкий сексуальный голос, нравилось тепло, разливающееся по телу от этого голоса. И это было так… безопасно, и так спокойно.
– Представляешь, – сказала вдруг она, – моя дочь так любит свою сводную сестру, что сегодня не хотела ее отпускать.
И Ольга – удивительно – включилась в разговор так, словно они знают друг друга уже триста лет, и возобновили давно прерванный диалог.
– Ее отец забрал, да? – Спросила она.
– Да. И Дашка даже плакала, представляешь? Она так возилась с Лекой эти дни – играла с ней, ухаживала, опекала. Однажды я даже видела, как Лека рыдает в тоске по маме, а Дашка объясняет, что мама выполняет важную миссию и обязательно скоро приедет обратно.
– Тебе это незнакомо? – Удивился в трубке Ольгин голос. – Неужели ты не делала так же в детстве?
– У меня не было сестры, – Инна слезла с подоконника и принялась готовить себе чай. Посмотрела на пакетики, решительно задвинула их на полку, и достала пачку настоящего чая, – есть брат, и я очень его люблю, но таких отношений у нас никогда не было. Если мне было плохо или грустно – я шла к отцу.
– Папина дочка?
– Абсолютно, – она присела на табуретку, положила подбородок на сомкнутые руки и стала смотреть, как распускаются чаинки в прозрачном чайнике с кипятком, – папа научил меня всему самому важному, что я знаю. И даже нет, не так… Не научил. Просто помог раскрыть.
Она налила чай в любимую чашку и сделала глоток. Упоительный запах корицы проник в ноздри и согрел изнутри. Инна отпила еще немножко и продолжила:
– Он никогда не пытался дать мне то, к чему у меня не было интереса. И всегда говорил, что все ответы у меня и так есть – надо только научиться себя слушать, и все получится. В семь лет мы учились называть чувства вслух. Я прибегала к нему, описывала то, что чувствую, и мы давали этому названия. В десять он рассказал, как отделять свои желания от навязанных извне. В четырнадцать – как нести ответственность за сделанный выбор. И что поразительно, в нашей семье родители всегда были примером. Если мама говорила, что смотреть телевизор вредно, то вредно это было для всех, а не только для детей.
– Прямо-таки идеальная семья, – мягко сказала Ольга, и у Инны мурашки пробежали по спине от ее тянущего «мм», – в моей было по-другому.
– Расскажи, – попросила.
И Ольга начала рассказывать. Инна слушала, прислонившись спиной к прохладной стене, рассматривая в окно верхушки зеленых деревьев и вдыхая потрясающий аромат летней ночи. Первый раз за много месяцев ей было абсолютно спокойно. Все мысли улетучились, и тепло – ласковое словно котенок, заползло за пазуху.
– Моя мама считала, что я должна быть лучшей во всем, – журчал Ольгин голос, – лучше всех учиться, лучше всех выглядеть, лучше всех играть в волейбол и бегать. И когда это удавалось – не было дней лучше: меня любили, хвалили, в мою честь устраивались праздники и дарились подарки. Но стоило однажды принести даже «четверку» – и вся любовь заканчивалась. Я превращалась в парию, позор семьи, ничтожество. Мать могла не разговаривать со мной днями, а отец только поддакивал ей из-за экрана телевизора.
Молодого человека мне выбрала мама, институт – тоже она, но тут что-то произошло.
– Догадываюсь, что именно, – рассмеялась Инна.
– Правильно догадываешься, – хмыкнула в трубку Ольга, – девочка вышла из-под контроля и понеслась по накатанной. Я собрала вещи, среди ночи ушла из дома, и вернулась туда только через пять лет, с дипломом и свидетельством о браке в кармане.
– Ты не шутишь?
– Ни секунды. Правда, диплом был не того института, а брак не с тем человеком, но маме пришлось смириться.
– А папа? – Спросила Инна.
– А папа из-за телевизора опять ничего не заметил.
В глазах Инны ясно и четко возникла эта картина: молодая Будина приезжает домой, ее встречает высокая строгая женщина с пучком на затылке и в блузке с жабо, смотрит снисходительно сверху вниз, пряча за уголками глаз радость. А на заднем плане – затылок лысого мужчины, едва выступающий над спинкой дивана, и звук работающего телевизора.
В глазах Инны ясно и четко возникла эта картина: молодая Будина приезжает домой, ее встречает высокая строгая женщина с пучком на затылке и в блузке с жабо, смотрит снисходительно сверху вниз, пряча за уголками глаз радость. А на заднем плане – затылок лысого мужчины, едва выступающий над спинкой дивана, и звук работающего телевизора.
– Ты вышла замуж по любви?
– Тогда казалось, что по любви, – в голосе Ольге появился оттенок грусти, – потом оказалось, что нет.
– Как ты поняла это?
– На мой вкус, любовь – это когда я восхищаюсь другим человеком, обожаю какие-то его качества, когда он становится центром. А мой муж был центром очень недолго, и восхищаться им я перестала очень быстро.
– Как быстро?
Инна увлеклась вопросами и пропустила ответный смешок.
– Госпожа Рубина, – засмеялась Ольга, – вам не кажется, что допрос затянулся? Ответь мне лучше – ты скучала по мне?
Вопрос поставил Инну в тупик. Она вздохнула, посмотрела на потолок, скользнула взглядом к холодильнику, и только тогда ответила:
– Да.
Теперь замолчала Ольга. И в их молчании было больше слов, чем в самом длинном диалоге. Инна слушала дыхание, представляла Ольгины губы, и наслаждалась каждой секундой происходящего.
– Я могу приехать к тебе прямо сейчас, – сказала Ольга, а Инна отметила, что, кажется, знает, какие сейчас у нее глаза – глубокие и пьяные.
Ей хотелось сказать «да». Очень хотелось. Так просто – «Да», и так сильно изменится жизнь.
– Нет, – сказала она, успокаиваясь, – извини.
Ольга долго молчала, переваривая ответ.
– Я подожду. Я терпеливая, знаешь?
Инна улыбнулась, выключая в кухне свет. И уже в темноте ответила:
– Извини, но… Я тебе не верю.
И повесила трубку.
Глава 28.
Вот уже несколько часов Инна не могла найти себе места. Она ходила туда-сюда по залитому солнечным светом кабинету, заламывала руки, пила воду, но успокоиться никак не получалось.
День выдался совершенно безумный. Все утро она успокаивала Лешу, который от Жениной новости под заглавием «ищи Леку на Бали» сначала взбесился, потом расстроился, а потом просто с лица спал. Затем пришлось выдержать получасовую телефонную атаку от Кристины, которая, не особенно выбирая выражения, комментировала ту же новость. После этого пришел мэйл от Ольги, которая сообщила, что понимает, что у «госпожи Рубиной» длительный отпуск по семейным обстоятельствам, но рабочие обстоятельства настоятельно требуют сегодня присутствия вышеупомянутой госпожи Рубиной в офисе.
Дальше события понеслись одно за другим – Леша не смог посидеть с Дашей, и пришлось брать ее с собой на работу. На работе она категорически отказалась посидеть у мамы в кабинете, и отправилась бегать по коридору, где была немедленно отловлена Славиком Шукшиным, который тут же клятвенно пообещал подбежавшей запыхавшейся Инне не рассказывать об их визите Лизе, но надежды на его слово было, честно говоря, маловато.
И – как будто мало было всего этого – Инна совершенно не могла взять себя в руки и заставить зайти к Ольге в кабинет. Предательское тело несколько дней кряду выполняло такие фортеля, что хоть волком вой. Стоило Будиной так или иначе показаться в поле зрения, как ноги сами собой сжимались, а соски становились неприлично твердыми.
Для Инны Рубиной все это было в новинку – до сих пор единственной женщиной, к которой она испытывала сексуальное желание, была Лиза. И она совершенно не понимала, как же теперь быть с этими предательскими чувствами.
А Будина – как назло – то писала, то звонила, то вот теперь велела приехать в офис.
– Мама! – Даша влезла в Иннино кресло и крутилась на нем туда-сюда. – А когда мы пойдем есть?
– Зайка, я сейчас схожу к своей начальнице, с тобой посидит Алла, ладно? А потом мы поедем в кафе.
Сообщение об Алле Даша проигнорировала напрочь, зато идею с кафе восприняла с бешеным энтузиазмом – слезла с кресла и принялась туда-сюда скакать по кабинету. И, конечно, чуть не сбила с ног вошедшую секретаршу.
– Будина звонила, просила вас зайти чуть позже, – сказала Алла, поймав Дашу за талию и с трудом поднимая над полом.
– Чуть позже меня здесь уже не будет, – ответила Инна, – Аллочка, посидите с Дашкой, пожалуйста. Это максимум на полчаса.
Под Дашины вопли, она покинула кабинет и быстрым шагом пошла по коридору.
– Просто обсудишь с ней рабочие вопросы, и отправишься с ребенком обедать, – думала она, минуя одну за другой двери, – можешь же ты тридцать минут просто держать себя в руках, никак не показывая своих желаний. Это просто влечение, и оно пройдет.
Пройдя мимо стойки, где обычно сидела секретарша Ольги, Инна успела подумать – странно, обычно она всегда на месте, постучала в дверь, и тут же ее распахнула.
– Привет!
Она стояла в дверном проеме – улыбающаяся, собранная, а мир вокруг стремительно сужался до одной маленькой-маленькой точки.
Оглушительная тишина проникла в уши, разрывая их изнутри грохотом и воем. Где-то вдали было слышно, как капает вода из неплотно закрытого крана.
Кап-кап-кап.
– Прошу прощения, – сказала Инна, – я не хотела мешать.
Ей не было видно ни стен кабинета, ни окна, ни пола – только огромный стол, уставленный аккуратными папками, на краю которого полуголая Ольга Будина обнимала ее жену.
На Лизе одежды было побольше – Инна узнала голубые джинсы, они вместе покупали их прошлой осенью. И эта блузка… Лиза называла ее парадно-выходной, и хвасталась, что она выгодно подчеркивает грудь. Сейчас блузка была расстегнута, джинсы тоже, и внизу, в разрезе молнии, все еще оставалась Ольгина рука.
Лизино лицо застыло ужасной маской. Волосы растрепались, и часть из них – потных – прилипла к щекам. Ольга переводила взгляд с Лизы на Инну, но Инна вдруг поняла, что не верит этому взгляду.
– Я зайду позже, – сказала она, и аккуратно прикрыла за собой дверь.
От кабинета до кабинета, наверное, сотня шагов. Но сотен нет больше, и десятков не бывает тоже. У нее остались только самые маленькие, простые числа. Один-два. Один-два.
Шаг, второй. Здравствуй, Игорь. Нет, я в отпуске – заехала по просьбе Будиной. Привет семье. Один-два. Один-два.
Автомат для кофе дрожит, пытаясь кинуться ей под ноги, но пока есть цифры – этого не случится, и она огибает автомат.
Мир по-прежнему сужен, она не видит стен, дверей – только узкое окошко где-то посередине, в которое попадают не лица, а туловища людей, и она узнает их – по туловищам.
Где-то вдалеке слышны звуки – кто-то что-то говорит, другие отвечают. Вот заскрипел копир, зажужжал принтер. Телефонные звонки – от обычного офисного до настойчивых мобильных трелей.
Один-два. Один-два.
Перед дверью в свой кабинет Инна глубоко вдохнула, усилием расширяя окно обзора. И мир послушался – раздвинул границы чуть шире.
Один – и она опускает ручку двери.
Два – улыбаясь, входит внутрь.
Алла с Дашей сидят на полу и рисуют что-то на листах офисной бумаги.
– Будина занята, – говорит Инна в ответ на удивленный взгляд, – но я не могу ждать. Дарья, мы едем обедать.
Взгляд из удивленного становится обеспокоенным. И Даша почему-то притихла. Инна расширила мир еще немного. Вот. Так, пожалуй, годится.
Она покидала в сумку какие-то вещи, взяла Дашу за руку и еще раз улыбнулась Алле. Обеспокоенность пропала, сменившись чем-то другим, не поддающимся разгадке.
– Мама, а куда мы поедем? – Дашу не узнать, так тихо она никогда не говорила.
– Сюрприз, – улыбнулась Инна, – попрощайся с тетей Аллой и поехали.
– Пока, тетя Алла.
Один-два. Вышли из кабинета и пошли по коридору. Дашина ручка в ладони – как последний якорь, прочнее которого нет ничего на свете.
– Инна!
Чей-то громкий крик сзади не остановил ее ни на секунду. Нельзя прерывать счет. Если прервать счет – прервется и все остальное, а этого ну никак нельзя допускать. Один-два. Один-два.
Но не удалось, не вышло. И чьи-то руки схватили Инну за плечи, развернули под удивленными взглядами любопытных коллег, и Ольга – аккуратная, по виду и не скажешь, чем занималась несколько минут назад, встряхнула ее, приблизилась лицом, и сказала:
– Я не знала. Слышишь? Клянусь тебе, я не знала.
Инна улыбнулась, сжала слегка Дашину руку и ответила:
– Я тебе не верю.
Она повернулась, и пошла дальше по коридору, молясь про себя, чтобы Ольга не стала ее догонять. И бог услышал – она и правда не стала.
***
Самолет тряхнуло, и Марина снова вцепилась в Женину руку.
– Господи, – прошептала она, – почему ты не отговорила меня от этой затеи?
– Отговорила? – Хмыкнула Женя. – Хотела бы я посмотреть на человека, который бы смог тебя остановить.
С момента их отъезда из Сочи прошло всего три дня – события развивались стремительно и мгновенно сменяли друг друга.
В Москву они прилетели на самолете. Остановились в гостинице, и Марина исчезла куда-то на целые сутки. Вернулась она уже с деньгами, а на вопрос «откуда» только отмахнулась – «лучше тебе не знать». И Женя подумала, что, пожалуй, в этот раз она права.