– В кормовом отсеке слышен скрежет металла о корпус. А ты ничего не слышишь?
– Нет. Ни звука.
– Черт. Кажется, они здесь…
* * *
Миша Жук по-прежнему парит над лодкой, освещая мощным лучом окружающее пространство. Его задача наблюдать за общей обстановкой. Наша задача – попробовать кое-что внушить тем, кто находится внутри «Косатки».
К сожалению, я не знаю, в какую сторону открывается дверца в шлюзовую камеру – на ее гладкой поверхности нет ровным счетом ничего: ни петель, ни ручек, ни заклепок. Все механизмы находятся внутри. По этой причине располагаю Золотухина на левом сдвоенном торпедном аппарате, а Фурцева – на правом. Оба освещают дверь и держат наготове автоматы. Однако применить оружие они обязаны в крайнем случае – убедившись в том, что перед нами чужой с агрессивными намерениями, а не захваченная неприятелем Анна Воронец.
– «Ротонда», я – «Скат», – впервые пользуюсь связью.
– «Скат», я – «Ротонда». Отвечаю.
– Мы на месте. Лодка обездвижена, шлюз под прицелом.
– «Скат», понял вас. Удачи…
Выключаю свой фонарь и тыльной стороной его крепкого корпуса четырежды стучу по дверце. Снаружи звук слышен отлично. Наверняка его услышат и внутри…
Для связи с экипажем «Косатки» я использую элементы международного подводного языка. В идеале его обязан знать каждый, кто цепляет на спину или грудь дыхательный аппарат и решает спуститься глубже десятка метров. Это относится ко всем без исключения, будь то настоящий профессионал, опытный дайвер или начинающий любитель.
Язык до безобразия прост: один удар означает вопрос «Как ты?»; одиночный удар в ответ – «все в норме».
Два удара – «проверь запас воздуха».
Три – «начинай (или начинаю) подъем на поверхность».
Четыре – «тревога, немедленно выходи (или выхожу).
Есть и более сложные системы подводного общения при помощи стука, однако мы обойдемся простейшим кодом. Чем проще, тем понятнее.
Повторяю попытку познакомиться. А точнее – требую к себе представителя экипажа для переговоров.
В ответ тишина.
Выжидаю секунд десять и в третий раз выдаю серию из четырех ударов с равными промежутками времени.
* * *
Анна сидит в неудобном кресле, словно мышь: тихо, сжавшись в комочек и с единственным желанием не обращать на себя внимания.
Поначалу капитан с коренастым пловцом ведут себя сдержанно. Капитан приказывает кормовому отсеку подтвердить информацию о металлическом скрежете в районе гребного винта. И подтверждение поступает.
Потом меняется треугольное лицо командира пловцов. Плотно сжав губы, он снимает с головы наушники и цедит:
– Они и вправду здесь. Докладывают командиру спуска о том, что лодка обездвижена, а шлюз под прицелом…
«Он прослушивает нашу частоту и понимает по-русски, – с ужасом осознает Анна. – Боже! Неужели у ребят Черенкова ничего не получится?..»
Капитан оценить новость не успевает – прямо над центральным постом раздается стук. Удары с определенной частотой похожи на работу исполинского часового механизма. Один, второй, третий, четвертый.
И вот тогда Воронец отчетливо увидела нервозность капитана с приятелем. До взрывов снаружи они почти забыли о ней и общались меж собой по-деловому, не опасаясь присутствия пленницы. Сейчас вальяжность в поведении исчезла, движения быстры, глаза бегают; разговаривают меж собой очень тихо и постоянно посматривают в ее сторону. Оба напряжены и взвинчены.
Женщине от их внимания становится не по себе. Первоначальный шок, поразивший словно током, начал было отпускать, и вот новая напасть. Она понимает: снаружи – свои. Но как эти свои решат задачу ее спасения и что означают удары – не имеет ни малейшего представления. Неизвестность с непониманием добавляют волнения и страха.
Снова стук – одинаковой силы удары. Один, второй, третий, четвертый.
Капитан с помощником колдуют возле пультов управления и пытаются что-то сделать, но у них это не выходит. Нервозность нарастает…
Серия из четырех ударов повторяется в третий раз.
В центральном посту кипит слаженная работа…
Внезапно ее осеняет: по какой-то причине у них не получается запустить двигатель лодки!
И в самом деле. При повороте помощником небольшого рычажка слышится нарастающий гул. Капитан при этом внимательно следит за приборами и через пару секунд подает команду на отключение. Помощник возвращает рычажок в исходное положение, и гул стихает.
Они переругиваются и что-то выясняют меж собой.
А стук продолжается…
* * *
Мне немного чудно от того обстоятельства, что даже в эти напряженные минуты я чаще думаю об очаровательной женщине по имени Анна, чем о сверхсекретном «командном блоке управления маневрированием третьей ступени межконтинентальной баллистической ракеты «Молот». Пусть общественность покроет меня матом, но почему-то о нем думается реже и без здорового мужского оптимизма. Хотя… в свою защиту должен заявить следующее: результат исполнения мной приказов и прямых должностных обязанностей никогда не зависел от объектов мысленного исследования или субъектов виртуального стриптиза.
Итак, чего же мы добиваемся, находясь перед наглухо закрытым входом в субмарину малого класса? Чего хотим, тарабаня фонарем по титановому корпусу и беспрестанно проверяя давление воздушной смеси в своих ребризерах?
В идеале я жду капитуляции командования лодки.
Памятуя о том, как капитан «Аквариуса» отстреливал своих подчиненных во избежание ареста с дальнейшими допросами, надеяться на безоговорочную сдачу экипажа «Косатки» смешно и бессмысленно. Я же не буйный психопат и не тихий идиот. Я – реалист. Поэтому согласен помахать экипажу ручкой, если будет отпущена Анна с этим чертовым командным блоком, из-за которого приключилось столько возни и трагедий.
Всего у капитана субмарины имеется три варианта действий.
Первый назовем «Храброе сердце башке не товарищ». Он идет на жесткий принцип и погибает на глубине от выпущенной с корабля торпеды или взрыва десятка глубинных бомб.
Ко второму напрашивается название «Липкие штаны». Капитан продувает балластные цистерны и тупо производит аварийное всплытие, не имея возможности двигаться горизонтально.
И, наконец, третий, гордо именуемый «Умный трус». В соответствии с этим вариантом мы стучим – они отвечают. Шлюз наполняется морской водичкой, после чего автоматически открывается дверь и к нам выплывает красивая женщина в костюме беременной русалки. Это в лучшем случае. В худшем – парламентер-переговорщик, с которым мы находим общий язык. Получив женщину и блок, мы отправляемся наверх, предоставляя экипажу возможность выйти из шлюза и освободить от троса винт.
Второй и третий варианты наиболее предпочтительны, и нами уже немало сделано для достижения заветной цели. Однако при всех победных реляциях мы стоим перед серьезной проблемой: запас воздушной смеси в ребризерах заканчивается, а резервных комплектов для свежей смены пловцов попросту нет.
Другими словами: огромный объем проделанной работы накроется медной рындой, если у чужих хватит мужества и стойкости не поддаться нашему блефу. В этом случае сработает самый отвратительный – четвертый вариант, именуемый «Игрой в камикадзе». Суть его такова: мы сваливаем на поверхность, а командир выпускает через шлюз пару пловцов, которым понадобится десять минут для освобождения гребного винта. Засим следует дуэль капитана субмарины и акустиков БПК. Шансов у субмарины несоизмеримо меньше, но… на войне бывает всяко.
Что делать?
Правильно: идти ва-банк и до последнего поддерживать блеф.
– «Ротонда», я – «Скат». Как меня слышишь?
– «Скат», я – «Ротонда». Слышу вас отлично.
– Смена готова?
– Проходит контроль. А что, капитан субмарины не отвечает?
– Упорствует. Видимо, у него на борту годовой запас воздуха, пищи и свежих аккумуляторных батарей. Ну, нам-то спешить некуда.
– Это верно. Скоро ваша смена пойдет на глубину. Готовьтесь сдать дежурство.
– Понял, «Ротонда». Баньку для нас согрели? А то холодновато тут.
– Конечно, «Скат». Как всегда…
Глава вторая. Море Лаптевых
По завершении связи с «Ротондой» я успеваю простучать одну серию ударов, после чего мы слышим щелчок – звук открывшегося клапана. Дверца остается запертой, но изнутри отчетливо доносится шипение врывающейся в шлюз воды.
Неужели мой план сработал?!
Проверяю остаток дыхательной смеси в ребризере и прошу сделать то же самое моих ребят. Судя по оставшемуся давлению, пора стартовать наверх. Надеюсь, мы ненадолго задержимся у выхода из лодки.
Знаком прошу всех усилить внимание и сам отплываю от дверцы на пару метров. Три мощных фонаря и три автоматных ствола направлены в заднюю часть рубки. Ждем…
Шипение стихает. Несколько секунд уходит на окончательное выравнивание давления.
Следующий щелчок, вероятно, обозначающий открытие замкового механизма.
Так и есть – овальная крышка подается вперед, однако полного открытия не происходит.
Замерев, мы не сводим глаз с черной вертикальной щели толщиной с ладонь. Неприятное и невыгодное положение: какая-то сволочь рассматривает нас через эту щель, а мы эту сволочь не видим.
Приказываю Золотухину осторожно подойти сбоку.
Тот перемещается с торпедного наплыва, аккуратно подсвечивает фонарем внутрь. Оглядывается и крутит головой: «Цель не вижу».
Сигнализирую: «Открывай!»
Он распахивает дверцу и… три желтых луча шарят по нутру пустого шлюза.
Вот тебе, Евгений Арнольдович, и четыре варианта! А как насчет пятого?
На всякий случай заглядываю внутрь…
Тесное пространство шириной метр и длиной – полтора, способное с комфортом вместить двух пловцов при полной снаряге. Внизу – круглый люк, откидывающийся вбок, и пара приваренных скоб для удобства подъема. На дальней стенке, граничащей с зоной выдвижных устройств, какие-то надписи на английском, под ними рычаг управления клапаном для аварийного выхода из лодки. Сверху плафон из толстого матового стекла.
Пора принимать решение – воздушной смеси остается катастрофически мало.
– «Ротонда», я – «Скат», – зову командира спуска.
– «Скат», я – «Ротонда». Слушаю вас.
– Нам поступило заманчивое предложение. Капитан открыл шлюз и приглашает зайти в гости.
После короткой паузы капитан-лейтенант интересуется:
– Вы за временем следите, «Скат»?
– Следим.
– И что намерены делать?
– Думаю, стоит принять приглашение. А остальные после прибытия смены поднимаются на поверхность.
– А дальше? – в голосе парня отчетливо звучит растерянность. Он-то отлично знает, что никакая смена к лодке не спустится и что помочь мне в случае непредвиденных обстоятельств будет некому.
– А дальше по утвержденному командованием плану: либо она всплывет сама, либо ее поднимут идущие к нам специальные суда. Думаю, полутора часов нам с капитаном хватит, чтобы цивилизованно обсудить имеющиеся варианты.
– Вас понял, «Скат». Действуйте по обстоятельствам.
Золотухин с Фурцевым знаками выражают протест против моего желания спуститься в лодку в одиночестве, но я останавливаю митинг решительным жестом.
И вполне официально добавляю голосом:
– Я – «Скат». Смене приготовиться к подъему…
* * *
Оказавшись внутри шлюза, закрываю дверцу и поворачиваю рукоятку замкового механизма. Тут же слышу щелчок фиксатора, управляемого из центрального поста. Все, путь назад отрезан.
Второй щелчок открывает воздушный клапан, и вода, вытесняемая воздухом, начинает постепенно убывать. Когда ее уровень доходит до груди, снимаю маску и машинально перекрываю поступление из ребризера дыхательной смеси.
Осознав действие, усмехаюсь своей экономии. Оказывается, я всерьез рассчитываю покинуть субмарину живым и подняться на поверхность моря. Мой оптимизм непотопляем.
Уровень воды доходит до пояса.
Голова побаливает, а уши закладывает от избыточного давления. Зажимаю нос пальцами и пытаюсь их продуть…
Воды остается по колено.
В руках у меня один фонарь. Автомат с запасным магазином отдал ребятам; из оружия остался нож. Ну и фонарь – на тот случай, если погаснет тусклый плафон за толстым матовым стеклом.
Остатки воды стекают по стенкам и уходят в сливное отверстие.
Срабатывает клапан, отсекающий шлюз от внешнего подводного мира; одновременно затихает шипение воздуха. Сейчас стартует самый неприятный этап – выравнивание давления в шлюзе и в обитаемой зоне субмарины. Хорошо бы данный процесс прошел плавно, без спешки…
Процесс длится несколько минут, в течение которых вновь закладывает уши, а голова становится невыносимо тяжелой. Пока есть время, освобождаю руки от перчаток, ноги от ласт, полностью снимаю маску…
Наконец плафон дважды мигает, а в нижний люк кто-то стучит, разрешая спуститься вниз. Тяну крышку на себя и вдыхаю тяжеловатый воздух центрального отсека.
Вижу встречающих внизу членов команды в черных свитерах. Нащупываю ногой скобу и приступаю к спуску…
* * *
На середине вертикального трапа меня подхватывают и довольно грубовато стаскивают на пол три моряка-подводника. При этом тяжелый фонарь и специальный нож, висящий на бедре под правой ладонью, моментально перекочевывает в руки «гостеприимных» хозяев.
Пока меня беспардонно шмонают, бегло осматриваюсь.
Двое из трех морячков интереса не представляют – обычные парни небольшого роста, коих предпочитают в подводном флоте всех развитых стран. Третий тоже невысок, зато плечист, накачан. Судя по телосложению, он пловец – я своих коллег узнаю с легкостью. Внешность у него неприятная: треугольная форма физиономии, узкий лоб, колючий взгляд.
Прямо под шлюзом расположен центральный пост: главный пульт управления кораблем со штурвалом, приборы контроля силовой установки и систем жизнеобеспечения, поднятый перископ. Дежурное освещение из-за экономии слабовато и поэтому сидящую в дальнем углу Анну я замечаю не сразу. Заметив же, киваю и получаю в ответ усталую, но исполненную благодарности улыбку.
– Ты – «Скат»? – спрашивает на корявом русском языке пловец – мужик с треугольной рожей.
– Ну, допустим.
– Можешь называть меня Питер.
– А этого? – киваю на сорокалетнего моряка, повадками похожего на капитана.
– Это наш капитан, но он не понимает по-русски, общаться будешь со мной. Снимай, – криво усмехаясь, показывает он на ребризер, подвесную систему. – Снимай и располагайся. Ты ведь отвел на переговоры целых полтора часа, не так ли?
Интересно девки пляшут!
Впрочем, кое-какие подозрения по поводу перехвата нашего канала гидроакустической связи у меня имелись. Не могли же эти ребята для организации внезапных атак дважды случайно оказываться в нужном месте и в нужный час! Подобные совпадения наповал убивают теорию вероятности.
Что ж, Питер, пожалуй, ты прав: говорить лучше налегке – без висящего на груди аппарата. Это в воде он весит килограмм, а в воздушной среде – все пятнадцать.
Крепкие парни обступили со всех сторон, пока я расстаюсь с ребризером и подвесной системой, пока расстегиваю верхнюю часть комбинезона. Мужик с треугольным лицом не спускает с меня настороженного взгляда и укладывает вещички рядом с таким же комплектом, реквизированным у Анны Воронец. Детальный шмон лишает всей экипировки – даже сигнального патрона, по давней привычке спрятанного в левом рукаве.
Затем, по завершении процедуры разоблачения, на моих запястьях защелкиваются наручники, а коренастый пловец, представившийся Питером, предупреждает:
– Дернешься – пристрелим. Нам достаточно и одного заложника. Понял?
Нет, блин, прошу повторить…
* * *
Сижу рядом с Анной в дальнем от выхода в шлюз углу центрального поста. Верхняя часть комбинезона, как и у нее, расстегнута и приспущена; скованные руки покоятся на коленях.
Глаза успели привыкнуть к тусклому освещению. В отсеках подлодки холодновато и в то же время тяжело дышать из-за повышенного содержания углекислого газа. Запасы воздуха на борту имеются – я в этом уверен. И в баллонах, и в виде аварийных регенеративных установок (наподобие наших РДУ), в которые вставляются кислородсодержащие пластины. Видно, экономят, рассчитывая протянуть время.
Все подводные лодки немного похожи друг на друга – как внешне, так и по своему устройству. Лишь специалист способен сразу и безошибочно определить тип, принадлежность, назначение судна; у простого сухопутного обывателя на выполнение тех же задач уйдет множество часов и попыток.
Продолжая осматриваться в отсеке, узнаю практически каждый пульт с приборами, каждый агрегат управления и предмет обихода. Только размеры центрального поста непривычно малы: в самой широкой части – метра два с половиной и метров пять в длину. Остальное – в точности соответствует оснащению наших лодок среднего и малого класса. Штурвал, ворочающий рулями для управления лодкой на ходу; пульт управления электроклапанами, их механические дублеры; рабочие места командира, вахтенного на руле, штурмана. Местечко для акустика с наушниками и экраном эхолота (из-за экономии пространства отдельной рубки для акустиков не предусмотрено); убранный перископ… Совпадает даже количество висящих на переборках специальных лодочных огнетушителей.
Капитан с Питером о чем-то приглушенно совещаются. Возле нас дежурит складный морячок с пистолетом в кобуре.
У меня не очень хорошая память на лица. Тем не менее я старательно пытаюсь определить, сколько человек осталось на борту «Косатки». Пока запомнил пятерых.