У меня не очень хорошая память на лица. Тем не менее я старательно пытаюсь определить, сколько человек осталось на борту «Косатки». Пока запомнил пятерых.
Местное начальство не обращает на нас внимания, и я осторожно шепчу соотечественнице:
– Как себя чувствуете?
– Уже нормально. А сначала чуть не умерла со страху, – так же тихо отвечает она. – Кстати, Евгений, эти господа прослушивали ваши переговоры.
– Каким образом?
– Видите, на ближайшем пульте желтую коробочку?
Ах, черт! Вижу, Анна Аркадьевна, вижу. Лежит станция гидроакустической связи «Aquacom» и посмеивается. Мы пользуемся такими же, правда, после некоторых доработок, вносимых техническим отделом нашего родного департамента контрразведки. Уж не та ли это станция, которую в Норвежском море сорвал с Игоря Фурцева беглый британский водолаз? Не факт, конечно, но вероятность очень приличная. По крайней мере, теперь объяснимо возникновение небольших помех при использовании гидроакустической связи. Когда подводники встраивались в наш канал, слышались слабые щелчки, иногда шипение.
– Были у меня подозрения, – морщусь от досады на бестолковые габариты Фурцева и в то же время благодарю бога за проявленную в крайнем погружении предосторожность. – Анна, а кто из них вас сюда притащил?
– Тот, – кивает она на мужика с треугольной физиономией.
– Понятно. А где командный блок?
– Не знаю. Этот коренастый отобрал его снаружи, и больше я блок не видела…
Меж тем тайная вечеря в стане противника завершена.
– «Скатом» ты называешься в море. А как тебя зовут на суше? – оборачиваясь ко мне, спрашивает Питер.
– Какая тебе разница?
– Должно же быть у парламентера имя!
– Зови Федором.
– Так с каким предложением ты к нам пришел, Федор?
Пожимаю плечами:
– С предложением умереть не в этом дальнем походе, а в следующем.
– Что хотите получить взамен?
– Взамен вы отдадите все наше имущество, откроете шлюз и выпустите нас.
Питер переводит капитану короткий диалог, после чего оба нервно посмеиваются.
– Неужели мы так похожи на идиотов, полагающихся на чье-то честное слово?
– У вас есть другой выход? Гребной винт надежно зафиксирован, и освободить его не получится – снаружи дежурят боевые пловцы, имеющие на вас очень большой зуб за смерть своих товарищей. Так что если не договоримся – вам придется продуть цистерны и всплыть аварийно для вентиляции отсеков. Либо субмарину поднимут специальные суда, прибывающие в район часов через двенадцать-четырнадцать.
– И что с нами будет потом? – с каменным лицом спрашивает Питер.
По невозмутимому внешнему виду и по ровному голосу определить трудновато: срабатывает блеф или нам не верят.
Ладно, врем дальше.
– Потом лодку отбуксируют в наши территориальные воды, где вам придется ответить за гибель экипажа научного судна «Академик Антонов», за гибель боевых пловцов…
– К гибели вашего научного судна мы не причастны.
Ага – оправдывается! А поиск причин для оправдания – первый признак слабости.
– Господа, чтобы доказать свою непричастность, вам придется совершить настоящее чудо. Например, найти ключ к бессмертию или построить в нашей стране демократию.
– Надо подумать, – смотрит на часы Питер и вместе с капитаном покидает центральный пост.
* * *
– Знаете… У меня ужасно строгая мама. А я в детстве, как ни странно, была невероятно непослушным ребенком, – вытянув ноги и откинув назад голову, вспоминает Анна.
Она очень устала – и от комбинезона, и от неудобного кресла, и от постоянного нервного напряжения. Тем не менее она старается держаться. А я, как могу, подбадриваю…
– На вопрос «Откуда я взялась?» мама объясняла, что меня купили в детском магазине, – продолжает она неспешный рассказ. – Мальчики там стоили две большие пачки денег, а девочки – одну. У моих родителей была с собой только маленькая пачка денег, и тогда продавщица сжалилась – достала с дальней полки самую капризную, непослушную девочку и продала с огромной скидкой, честно предупредив, что у девочки отвратительный характер.
Теперь, запрокинув голову, смеюсь я.
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Папа, услышав подобную импровизацию, пришел в ужас и попытался смягчить картину. Но история моего появления на свет произвела неизгладимое впечатление. До сих пор мурашки бегают по спине.
– Наверное, папа вас очень любил. Часто катал на шее, а на ночь читал длинные сказки о прекрасной принцессе.
– Да, я была папенькина дочка, и он регулярно читал мне сказки. Правда, делал это своеобразно, – глядит она в потолок и мечтательно улыбается. – Я, бывало, ложусь в постель, он садится на самый край и открывает толстую книжку. Начинает всегда бодро, с выражением. Потом все тише и тише… Короче говоря, через пятнадцать минут я бегу к маме со словами: «Он заснул, забирай!..»
Два вооруженных подводника стоят в трех шагах. Поглядывая на нас, тихо переговариваются и ведут себя довольно корректно. Мы не делаем резких движений, а наша непринужденная болтовня их не беспокоит.
– Я тоже появился на свет далеко от Москвы. Районный городишко: грязь, раздолбанные дороги, деревянные лачуги и запах навоза. В общем, как говорят заносчивые москвичи: глухая провинция, куда забыли завезти секс и новость об отмене советской власти. Когда я родился, дома никого не было. На кухне лежала записка: «Молоко в холодильнике».
Анна смеется, а мне на душе легчает. В ее глазах уже нет страха, отчаяния и безнадеги; за воспоминаниями о далеком детстве она окончательно расслабилась и вновь стала собой.
– …Ну а если серьезно, то мои родители – обычные работяги, вкалывавшие от зари до зари. Денег вечно не хватало, жили в убогой квартирке… В общем, все по Черчиллю: «Главный недостаток капитализма – неравное распределение благ; главное преимущество социализма – равное распределение лишений».
Побыв в мечтательной прострации, она возвращается в реальность.
– Женя, у вас есть предположения относительно того, куда мы плывем?
Отшучиваюсь:
– Я же не краб.
– В каком смысле?
– У краба на клешнях и теле есть особые волоски, позволяющие очень точно определять направление течения воды. Ну а если серьезно… Лодка идет на север – к началу океанского ложа.
– Что такое «океанское ложе»?
– Обширная донная низменность. Глубина в некоторых местах достигает четырех с половиной тысяч метров.
Она ежится:
– Зачем им такая глубина?
– Им нужно достичь максимальной расчетной глубины. Это метров двести пятьдесят, максимум – триста.
– Это даст какие-то преимущества?
– Да. Чем глубже находится лодка, тем труднее ее засечь с помощью магнитометров…
Наше милое общение внезапно прерывает вторжение в центральный пост капитана и коренастого пловца.
– Мы предлагаем тебе взять блок и покинуть лодку, – без лишних прелюдий объявляет Питер.
– Не понял. А женщину вы намерены взять с собой?
– Она останется на борту в качестве заложницы.
– Послушай-ка… тебе до сегодняшнего дня приходилось участвовать в переговорах?
Коренастый морщит лобик шириной в два пальца.
Объясняю свою мысль:
– Условия должны быть приемлемы для обеих сторон. Так вот, сторону, которую я представляю, ваше предложение не устраивает.
Глава третья. Море Лаптевых
Начальство подводников вновь отправилось совещаться, оставив все тех же молодцов для охраны. Надеюсь, обсуждение моего предложения не займет много времени. Предложение сбалансировано и обязано устроить всех.
Несколько минут Анна подавленно молчит, представляя ту пропасть, по краю которой только что прошлась. Потом, приведя в порядок нервную систему, протягивает скованные руки и легонько пожимает мои ладони.
– Спасибо, Женя.
– Не за что. Нам не пора перейти на «ты»?
– С удовольствием, – блестят в сумрачном освещении ее большие серые глаза.
Ну, вот и свершилось окончательное примирение. Прям как в сказке: и спали они долго и счастливо, пока не разлучил их будильник…
Понемногу меж нами снова расходится разговор. Так, ни о чем. Не разговор, а трамбовка лишнего времени. А лишних до истечения означенного полуторачасового срока осталось… Сколько же осталось? Часы с моего запястья сняли, приходится брать навскидку: минут двадцать пять – тридцать.
Детство мы вспомнили в первом акте. Во втором переворошили юность и годы учебы. Теперь перешли к зрелости.
Наконец настает черед прямого, как кишка, вопроса:
– Анна, ты замужем?
– Увы, нет. Или к счастью.
– Не сложилось?
– Был двухлетний опыт с одним человеком. Не ангел небесный, но душа чистая, нрав веселый, внешность приятная; на несколько лет старше. В общем, обоим казалось, что любим.
– Не сложилось?
– Был двухлетний опыт с одним человеком. Не ангел небесный, но душа чистая, нрав веселый, внешность приятная; на несколько лет старше. В общем, обоим казалось, что любим.
– Гражданский брак?
Женщина кисло усмехается.
– Пожалуй, нет – подолгу совместно не проживали. Да и вообще… не сказать, чтобы связь была очень крепкой. Созванивались, встречались, сидели в ресторанчиках или ходили в кино, выходные проводили вместе. И все вроде бы складывалось – без ругани, без скандалов, без обид… А года через полтора наша пародия на семейную жизнь внезапно дала трещину. Большую такую трещину, хорошую – подползешь к краю, заглянешь вниз и… аж дух захватывает. Немного промучились и расстались.
Подумав, она добавляет:
– Наверное, любви все-таки не было. А ты почему не женат?
– Бог его знает… – смотрю на ее красивый профиль. – Если решу жениться взаправду, то возьму в жены красивую, верную, умную, хозяйственную.
– Разве ты мусульманин – брать сразу четырех? – отшучивается Анна и массирует уставшие бедра.
Привинченные к полу кресла ужасно неудобны: жесткие и узкие сиденья, короткие спинки. Неудобство создано нарочно – чтобы находящиеся на вахте люди не расслаблялись, не спали. Однако нам от этого не легче. Я чувствую ноющую боль в затекших ногах и спине, невыносимо устали задница с поясницей.
Подняв руки, пытаюсь потянуться и немного размять суставы с мышцами. Но не тут-то было.
Во-первых, сразу напоминает о себе рана над левой лопаткой.
Во-вторых, охраняющие нас вооруженные молодцы моментально напрягаются и едва не хватаются за оружие.
В-третьих, мои руки натыкаются на огнетушитель, висящий на переборке над моей головой.
А, в-четвертых, со стороны кормы из соседнего отсека появляются капитан с узколобым пловцом.
Первая же фраза, прозвучавшая из уст узколобого Питера, ставит в тупик.
– Сторону, которую представляем мы, – произносит он твердым голосом, – ваше предложение не устраивает.
* * *
Мое предложение звучало так: Анна с командным блоком под мышкой покидает утробу «Косатки» и передает мою просьбу командованию не преследовать субмарину в течение следующих двух часов. За это время экипаж лодки освобождает гребной винт, смывается из данного района и благополучно достигает начала океанской впадины. До впадины менее десяти миль – успеет. Там, прежде чем нырнуть на максимальную глубину и задать подводному кораблю новый курс, господа разведчики делают кратковременную остановку, дозволяя мне выйти через шлюз. Смеси в ребризере достаточно, чтобы без задержек добраться до поверхности. В крайнем случае использую аварийный баллон.
Искренне удивляюсь:
– Что же вашу сторону не устроило?
– Мы не хотим это обсуждать.
Вот даже как?.. Что-то господа шпионы осмелели. Или почувствовали вкус к переговорному процессу?
– То есть вы…
– Если ваша сторона категорически настаивает на том, чтобы женщина была отпущена, то мы оставим здесь тебя и наш трофей. Ты получишь свободу, когда мы уйдем из района и убедимся в отсутствии погони.
Что ж, есть в данном варианте один позитивный штришок: освобождение женщины. В остальном – полная неизвестность.
Меня-то они отпустят – зачем я им сдался! Вопрос только – живого ли? И опять же этот чертов командный блок!..
Как там Сергей Сергеевич говорил Скрябину: «Давай-ка перезаряжай свои «катюши», а то ведь вместе с моей головушкой полетят и ваши!»
Еще как полетят, если металлическая коробка величиной с небольшую книжку не вернется в руки наших специалистов. Уж что-что, а изящно отравить жизнь невинным людям в Российском государстве умеют.
Интересно девки пляшут. Срок ультиматума истекает с минуты на минуту, а крыть нечем – все козыри кончились. Вот-вот пройдут полтора часа с момента моего вторжения в нутро «Косатки», а ничего не случится: ни стука снаружи, ни скрежета по металлу корпуса. И тогда противник раскусит наш блеф.
Черт. Надо что-то предпринимать.
Чувствую теплую ладонь Анны.
– Женя, послушай… – легонько сжимает она мою руку и взволнованно говорит: – Послушай меня, пожалуйста. При всей секретности этого проклятого блока… При всей его важности – он не стоит чьей-то жизни. Ни моей, ни твоей! Пусть он останется у них!..
Мне очень приятно это слышать, девочка, но… я обязан сдержать слово. План твоего личного спасения строился на спасении командного блока – лишь на таких условиях наш общий знакомый по имени Сергей Сергеевич позволил попытать счастья на глубине. Иначе он давно бы принял простое и лаконичное решение уничтожить «Косатку» со всем ее содержимым. Старик он вроде ничего, но в вопросах, касающихся безопасности и всяких там секретов, – беспощаден, как Святая инквизиция. Исходя из его кровожадности, у меня возникает резонный вопрос: не даст ли старик команду атаковать лодку, если на ее борту останется блок?
– Каково твое решение? – коверкая слова, торопит Питер.
Решение? С каждой минутой я все больше склоняюсь к нестандартному решению, не предусмотренному протоколом наших переговоров. За полтора часа, проведенных внутри лодки, я видел пятерых моряков. Всего пятерых. Не факт, что у меня получится с ними справиться, но попытаться стоит.
– Сколько осталось до истечения срока?
Он смотрит на часы.
– Четверть часа.
– Десяти минут хватит, чтобы выпустить одного человека через шлюз?
– Вполне.
– Тогда дайте пару минут подумать. И если нетрудно – проводите в гальюн.
Один морячок остается с Анной, трое сопровождают меня в сторону кормы. Минуем круглый люк водонепроницаемой переборки и оказываемся в соседнем отсеке. В данную минуту меня мало интересует его назначение и содержание – я целиком поглощен порядком, в котором происходит конвоирование. Порядок таков: вооруженный пистолетом подводник ныряет в отверстие люка первым и, отступив на шаг, ждет меня; я следую вторым; третьим в отсек из ЦП входит Питер; замыкает шествие капитан.
На подходе к туалету в моей голове появляются наброски некоего плана. Даже скорее не плана, а бесшабашной идеи. Ну и ладно, чего там! Какой русский не мечтает хотя бы разок в жизни выдернуть шнур и выдавить стекло?..
– У тебя две минуты, – показывает Питер два пальца. – Всего две!
И, прикрывая за мной дверь, оставляет огромную щель.
Две так две. Делаю то, для чего пришел; после застегиваю «сухую» молнию комбинезона, чтоб не мешал и не сковывал движений.
Выхожу. Напряжение слегка нарастает – вдруг порядок при возвращении в центральный пост изменится?
Нет, морячок снова лезет в круглый люк первым, а меня заставляют последовать за ним.
Вот оно – преддверие момента истины!
Перешагиваю одной ногой через комингс, просовываю в дыру сцепленные «браслетами» руки. Выныриваю в ЦП. Руки вроде бы случайно оказываются около висящего на переборке огнетушителя.
Доля секунды. Мне требуется доля секунды для решения ключевой задачи – сорвать со стены пятикилограммовый огнетушитель. Он – моя единственная надежда и мое единственное оружие.
Профессия у подводников сложная, не терпящая халатности и ротозейства. А к средствам пожаротушения экипажи подлодок всегда относятся с трепетной ответственностью – это в буквальном смысле вопрос жизни. Поэтому огнетушители (не говоря уж о более серьезных системах) всегда исправны, находятся на штатных местах, наполнены огнегасящей смесью, проверены. И что самое главное – доступны. Срывай и пользуйся…
* * *
Одним движением сорвав тяжеленький огнетушитель, с разворота бью им в голову первого морячка из конвоя. Удар получается неожиданным и сильным – подводник отлетает к противоположной переборке.
«Не жилец», – пулей проносится мысль.
Мой расчет верен: второй целью становится узкий лоб Питера, появившийся аккурат к своей очереди в круглом отверстии люка. Удар выходит менее удачным, но добивать некогда – где-то сзади торчит еще один морячок, оставленный стеречь Анну.
Резко смещаюсь в сторону. Обернувшись, осознаю: добраться до него не успею – он у дальней переборки, рядом с Анной. И лихорадочно тянет из кобуры пистолет.
– Анна, пригнись, – размахиваюсь баллоном.
Морячок отскакивает, однако запущенный красный снаряд ударяет его в спину, что дает мне лишнюю секунду.
В один прыжок оказываюсь рядом и со всей дури бью сдвоенным кулаком по черепу.
От резкой нагрузки левую лопатку простреливает боль. Рука не слушается и тупо повторяет движения правой, которой я пытаюсь вытащить пистолет…
– Женя! – вскрикивает Анна.
Да-да, я помню о недобитом пловце и вполне себе здоровом капитане подлодки. А еще помню о пятом подводнике, прибегавшем в ЦП из кормового отсека. Они все за переборкой, у открытого круглого люка. И все вооружены. Но что делать? Я вынужден идти ва-банк и надеяться на счастливый случай. Вынужден.