— Это ты безмерно очарован, а вот Катенька совсем, кажется, без тебя не скучает, — шепнула Агата Диме, но так, чтобы все слышали.
У Кати внутри все похолодело. Да, она не сидела дома как затворница, иногда ходила куда-нибудь с друзьями — ничего дурного тут нет. Разумеется, Дима знал об этом. Конечно, Агата могла ее с кем-нибудь видеть, но она так преподнесла свою мысль, будто за парой слов скрывалась какая-то тайна — нечто страшное и порочное.
— Вернемся к нашему разговору, — вздохнул Крапивин.
— С удовольствием. Скажите, а как обстоят дела с ювелирными украшениями для мужчин?
— Куда сложнее, чем у женщин.
— Почему?
— Потому что у мужчин сложный характер, своя жизненная и довольно устойчивая философия.
— Обычно да, — согласилась редактор. — В идеале.
— Драгоценное украшение — это ведь вещь прикладная. Украшение должно что-то рассказывать о его хозяине. У нас совсем недавно был один заказчик… охотник. Хобби у него такое. Так вот он пожелал запечатлеть в украшении свой трофей — застреленного в Африке леопарда.
— Неужели? — удивилась редактор.
— Не удивляйтесь. Для многих мужчин хобби — вторая работа. Занимает очень много времени, но приносит еще больше удовольствия. Так вот мы сделали для него украшение, обыграв силуэт леопарда, переходящий в очертания Африки. Получился такой крупный кулон, что его можно было поместить в рамку. Наверное, наш клиент так и сделал.
— Дмитрий, а вы носите украшения? Если носите, то что предпочитаете?
— Нет. Я не ношу украшения.
— Никакие? А кольца?
— Нет.
— Почему?
— Избавляюсь таким образом от дополнительных забот. Представьте, как часто мне бы пришлось менять кольца и сколько внимания бы публика этому уделяла.
— А какое у вас хобби?
— Мне повезло, хобби для меня — моя работа.
— Почему же, Дима? Ты лукавишь, — улыбнулась Агата змеиной улыбкой.
Катя отвернулась, обежала взглядом стены, ища за что бы зацепиться, дабы отвлечься — не выдать истинных эмоций. Ярости своей не выдать. Уставилась на камин, разглядывала прожилки на белом мраморе. Небольшой зал, в котором они расположились, сегодня закрыт для других посетителей. И смотреть было некуда, не на кого.
Так хотелось одернуть эту идиотку и сказать: «Какой он тебе Дима?». Неужели не понимала очевидных вещей? Или специально так делала? Не Дима он здесь. Дмитрий. Дмитрий Олегович, в конце концов!
Мама никогда отца не называла Денисом в окружении посторонних людей — ни на работе, ни на каких-то мероприятиях. Только Денисом Алексеевичем. Катя и сама отца так звала. Так положено. Если бы Агата додумалась Крапивина еще и Димкой назвать, у Шауриной бы инфаркт случился.
— А спорт? Разве это не хобби? Ты достаточно активно занимаешься спортом, — никак не могла успокоиться Агата.
— Да, Дмитрий, вы в отличной форме.
— Спорт для меня лишь способ поддерживать себя в тонусе для работы.
— Вы не представляете, — с лживым воодушевлением продолжила Филяева, — какой бешеной популярностью Дима пользуется у женщин и что значит работать под началом такого человека.
— Наоборот, — присоединилась новоиспеченная Адочкина «союзница», — я очень легко это могу представить, сама буквально очарована!
Господи, какая она идиотка! Филяева. Ни малейшего понимания ситуации. Или у нее на почве Крапивина совсем крыша поехала. Катя сделала глоток воды. От злости во рту пересохло.
Нет, к этой вдохновленной редакторше Катя не ревновала. Вообще. Даже если эта молодящаяся баба вдруг за такое короткое время влюбилась в Крапивина до смерти, то умереть она должна только после того, как напишет свой гребаный очерк. И в нем Дима должен блистать. Пусть хоть по швам тут от восторга разойдется, но чтобы в статье он у нее — блистал!
Вернулись поздно Катя ужасно устала. Вымоталась не от болтовни, не от разговора, в котором ей совсем мало довелось принимать личного участия, устала она от выпадов Агаты, от ее наглости и невыразимого нахальства. Главное, что нахальство это было только ей одной заметно, потому что только на нее направлено. И подколы ее, и шуточки. Крапивин этому невольно поспособствовал, изначально поддержав легкую непринужденную атмосферу. Она и должна быть такой — дружеской, — чтобы беседа не получилась сухой, как залежавшийся коржик, а вышла сочной и вкусной, приправленной эмоциями и личным отношением к происходящему.
Но особенно негативный эффект произвело утверждение о том, что якобы Катя не скучает без Димы. Таким ядовитым тоном сказанное. Да еще и при постороннем человеке. Дима словно не заметил, но от этого не легче. Катя была уверена: он заметил, он все слышал, и это ему не понравилось.
Что скрывать, Шауриной бы тоже не понравилось, услышь она нечто подобное. Ее бы до глубины души задело. Только камень мог остаться равнодушным, а она не камень. Невозможно управлять такими эмоциями, слишком часто и подолгу они с Димой находились на расстоянии друг от друга.
— Катя, — позвал он ее не в первый раз, но она продолжала молчать. — Мне не нравится твое молчание. — Ему хотелось ее встряхнуть. Но он попытался сделать это пока только словами.
— Если я начну говорить, тебе это тоже не понравится. Помню, некоторое время назад, когда я очень эмоционально высказалась, мне это боком вышло, — припомнила ту жуткую ссору после отпуска. — Не хочу повторения.
Те злобные ненавистные взгляды, которые Агата весь вечер посылала ей, точно прилипли намертво. Не привыкла играть в такие игры и не собиралась. Чувствовала, скоро вены полопаются от напряжения. Отмыться хотелось. Даже пришла мысль уехать к себе. Никакого предвкушения предстоящей ночи не было. Оно испортилось, как отравилось. Сейчас бы не раздеться для любовных утех, а переодеться во что-то сухое и теплое.
— Я не хотел, чтобы ты на этом ужине присутствовала, именно поэтому. Знал, что все закончится очередной сценой.
Встряхнуть наконец получилось: Катерина резко повернула к нему голову.
— Тогда какого черта ты меня сейчас дергаешь, если ты не хочешь этих сцен?
— Потому что в молчании тоже нет ничего хорошего.
— А мне нужно помолчать. Я весь вечер терпела ее выходки. Весь вечер она на тебе висла. — Катя собралась высказать накипевшее, но поняла вдруг, что сказать ей нечего. Диме — нечего. Что есть, будет звучать сущей глупостью. Что она скажет? Что взбесилась, когда Агата пару раз тронула его за плечо и томно заглянула в глаза, пытаясь обратить на себя внимание? Она уже знала, что на это услышит, даже знала тон, которым он скажет.
— У меня такое чувство, что мы в ресторане сидели за разными столиками. Я на Агату даже не смотрел. Мне совершенно неважно, кто именно будет сопровождать Смоленцеву в ресторан. Но логично, что это должна была сделать Агата. В масштабах своей работы и общей занятости, я не могу об этом думать. Меня такие мелочи не волнуют.
Катя про себя усмехнулась. Вслух неопределенно хмыкнула. Что и требовалось доказать.
— Отвези меня домой.
— Нет!
— Отвези. Давай на сегодня закончим все это. Я устала.
— Катя, послушай…
— Я послушаю, но ты все равно отвези меня домой.
— Мне наплевать на эти бабские разборки, мне наплевать на Агату. Тебе на нее должно быть тоже нап-ле-вать. В любом случае разбираться и думать над ее поведением нужно было точно не сегодня. Не на этой встрече, между репликами Смоленцевой. И точно не сейчас. Наши отношения с Агатой никогда не предполагали ничего серьезного.
— Она так не думает.
— Да мне плевать, что она думает, как ты не понимаешь! Я просто с ней спал!
— Спасибо, что напомнил! А то я что-то подзабыла, что ты с ней спал!
— Катя, я похож на идиота? Неужели ты думаешь, что любая амбициозная сучка может заставить меня сделать то, что я не хочу?! Господи, — тут же окоротил себя, будто внезапно от собственного крика пришел в чувства, — сам не верю, что кричу на тебя.
— Наверное, это все, что я заслужила за время моего ожидания. Чтобы ты приехал и поорал на меня. — Не было так обидно, пока она не произнесла это вслух. Сказала и будто разом попала в сети разочарования.
Дима потер лицо и выдохнул в ладони.
— Ну, ты тут тоже, говорят, не скучала, — выдал с непонятной самому себе злостью.
Шаурина на миг потеряла дар речи.
— Крапивин, ты вообще ошалел.
— Не спорю. Со мной тоже бывает.
— Тебе надо такую, чтобы она, пока тебя нет, с какого-нибудь члена кокаин слизывала. Тогда, может, и я покажусь не такой уж плохой. Какие ко мне могут быть претензии?
— Никаких.
Она сорвалась с места, чтобы уйти. Он поймал ее. Схватил, как тогда в темноте, прижал к себе обеими руками.
— Я этот проект замутил, только чтобы у меня повод был в Россию мотаться. Иначе мне просто нечего тут делать. А повод мне был нужен, чтобы видеть тебя так часто, как это возможно, — признался он, расписываясь в собственной слабости.
— Не спорю. Со мной тоже бывает.
— Тебе надо такую, чтобы она, пока тебя нет, с какого-нибудь члена кокаин слизывала. Тогда, может, и я покажусь не такой уж плохой. Какие ко мне могут быть претензии?
— Никаких.
Она сорвалась с места, чтобы уйти. Он поймал ее. Схватил, как тогда в темноте, прижал к себе обеими руками.
— Я этот проект замутил, только чтобы у меня повод был в Россию мотаться. Иначе мне просто нечего тут делать. А повод мне был нужен, чтобы видеть тебя так часто, как это возможно, — признался он, расписываясь в собственной слабости.
Она тогда, два года назад, его одолела — слабость. Он тогда испытал незнакомое для себя бессилие. Страх перемен. Впрочем, что-то подобное всегда ощущается перед началом организации нового проекта. Но отношения с Катей — это не рабочий проект, который можно потом перепродать. Чувства не выкупишь и не заложишь. Не договоришься о компенсации, не просчитаешь рентабельность.
Катя украдкой стерла покатившуюся по щеке слезу. Хорошо, что она стоит спиной и Дима ее не видит. Бессильное желание что-то изменить ломило грудную клетку. Или Крапивин так сильно сжал, что не вздохнуть. Они же не чужие друг другу, совсем родные, близкие, почему же тогда все плохо, больно? Признание его, слегка шокирующее, совсем не помогало, уже не лечило. Вроде вместе стоят, крепко друг к другу прижатые, тесно приплавленные чувствами, но под ногами как зыбучий песок. Все ползет, крошится, сыпется.
Да-да, я понял. — Крапивин разговаривал по телефону, когда в его кабинет вошла Катерина. По ее лицу понял: случилось что-то серьезное. — Созвонимся. Буду рад, — распрощался он со своим собеседником. — Что случилось? — сразу у Кати и спросил, встревожившись.
— А вот меня волнует, — ехидно начала она, — следующий раз я что увижу? Ваши свадебные фотографии? Знаешь, даже не сомневалась, что, как ты и обещал, я тут у вас найду много чего интересного. Ну, правда не без помощи дражайшей Адочки, но все же.
Она положила ему на стол какие-то документы. Он только сейчас заметил их в ее руках, до этого сосредоточился исключительно на лице. Взгляд горел такой непримиримой ненавистью, что у него по спине пробежал холодок.
— Что это?
— Посмотри.
— Будем в угадайку играть? Или я должен снова прочитать твои мысли?
— Ты сказал, что ваши отношения никогда не предполагали ничего серьезного, но она вот мне вручила экземпляр брачного договора. С тобой! Тут твоя фамилия! Хочешь сказать, что ты никогда его не видел?
— Видел. — Он даже не спрашивал, как Агата умудрилась впихнуть Катьке эти бумажки. Это и так ясно. Его мастерская больше напоминает огромную уютную квартиру, нежели строгий офис. Здесь есть комнаты для отдыха, комнаты для работы, гостиная, в которой они принимают клиентов. Есть столовая для совместных обедов или ужинов, есть кухня, на которой каждый может сам себе сварить кофе. Туда Катя и вышла. Не это Крапивина волновало, а другое.
— Ну вот, — усмехнулась Шаурина, найдя в его словах подтверждение своим нерадостным мыслям.
— Что — вот? — разозлился он. — Расчетливость Агаты, конечно, границ не имеет, как и твоя непроходимая глупость. Видел я эту филькину грамоту. Предлагала она мне… союз, — пренебрежительно выделив последнее слово, объяснил.
— А-а-а, — опасно протянула Катя, — тогда что ты со мной делаешь? Раз я так непроходимо глупа.
— Я уже начинаю об этом задумываться.
Они еще от того ужина с главным редактором не отошли, два дня прошло, а тут новая волна. Катя, как ему показалась, так и не пришла в чувства. Вела себя апатично, замкнуто.
— А что тут думать? Вон у тебя претендентка готова. Женись! Ее расчетливость и прагматизм как раз по твою душу! Документки уже вон готовы и график на всю оставшуюся жизнь — все, как ты любишь! Она точно страдать и переживать не будет, если ты на пару месяцев пропадешь. И претензий к тебе никаких не будет. Будет сидеть как мышь, лишь бы ты ее не пнул!
В какой-то момент Дима перестал на нее смотреть, отвернулся. Когда Катя вновь столкнулась с его голубыми глазами, замолчала.
— Продолжай, продолжай, — подстегнул он.
— Не будь того первого секса, ты бы ко мне не подошел. — Сердце у Кати тревожно екнуло, но остановиться она не смогла. Понизила тон, но от этого слова не перестали быть острее и больнее. — Так и встречался бы со своей Адочкой. Просто принципы у тебя такие, не знал, наверное, как отцу моему в глаза смотреть будешь, вот и пошел на поводу…
Он поднялся с кресла, но остался стоять у стола. Схватил чашку с кофе, быстро глотнул несколько раз, словно куда-то торопился. Дождавшись от Кати внушительной паузы, взял авторучку и подписал лежащие на столе бумажки. Те самые, кто Катерина принесла ему в кабинет. Брачный договор. С Филяевой.
Щелкнул авторучкой. Этот щелчок в убийственной тишине кабинета прозвучал как выстрел. В голову. У Кати от боли заломило виски.
Один быстрый четкий росчерк. И все. Все.
Больше не хотелось говорить. Ни говорить, ни слушать. Ни любить, ни встречаться. Ни страдать, ни мучиться, ни болеть. Ей больше ничего не хотелось
Глава 16
Крапивин решительно вошел в открытую дверь кабинета Агаты. Она столкнулась с его холодно пылающим взглядом и вздрогнула. Замерла, перестав суетливо складывать в коробку какие-то документы.
— Что-то ты задержалась. Я тебе еще пятнадцать минут назад сказал: чтобы духу твоего здесь не было. Или ты мое спокойствие принимаешь за слабость? Я таких глупых людей, как ты, еще в своей жизни не встречал. Ненавижу людскую глупость. Просто ненавижу.
— Уже ухожу, — быстро сказала и снова завозилась руками. Опустила глаза, боясь смотреть Дмитрию в лицо.
— Ужин со Смоленцевой — это уровень паршивых американских комедий. Было тупо, пошло и грязно, я уже это тебе говорил. Но. Никогда не замечал в твоем поведении каких-то признаков психического расстройства. Потому что только истинный самоубийца может думать, что после “>этого будет жить спокойно, долго и счастливо. — Поднес зажатый между двух пальцев брачный договор к ее лицу, держа его с таким пренебрежением, словно боялся испачкаться. — Или ты забыла, кто я? Забыла?
— Нет.
— А мне кажется, забыла. Стала вдруг беспечно самоуверенной. Знаешь, что меня бесит больше всего? — Бросил документы в урну, подождал, пока Агата посмотрит на него, и скривился, точно раскусил что-то горькое и неприятное. — Меня жутко раздражает, когда приходится опускаться до примитивного уровня, произнося вслух и так вполне очевидные вещи. Что со мной так вести себя нельзя. Что один звонок, и твоя жизнь превратится в ад. И это тебе не Катьке нервы мотать, проблемы у тебя будут покруче. Еще раз рот откроешь, и я заставлю тебя съесть эти бумажки, — с плохо спрятанной злостью закончил он и пошел к двери. На пороге замер, снова с досадой взглянув на бывшую любовницу: — Вот что за примитив, а? Почему люди не понимают хорошего отношения? Я нормально с тобой расстался. Я дал тебе возможность спокойно работать дальше. Что за тупизм? У Катьки-то, понятно, от ревности крышу снесло, а у тебя от чего? Ты меня никогда не любила.
— Ты и сам всегда презирал подобные страсти, — не очень смело, но все же ответила она.
— Не призирал. Просто никогда до нее такого не испытывал.
— В твоем лице я нажила себе кровного врага? Ты теперь будешь мне мстить?
Окинул ее презрительным взглядом:
— Я не привык пировать на падали. Катись уже отсюда к чертям собачьим.
Торопливо вышел из кабинета и вздохнул глубоко, но не свободно. После всего горло словно забило пылью.
Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Набрал номер Гергердта.
— Артём, давай пораньше встретимся, я уже освободился. Да, получилось раньше. Нет, могу сам к тебе заехать. Мне не трудно. Да, — засмеялся скупо, — можно сказать, по пути.
Ему было не по пути, но хотелось выйти на улицу. Уйти отсюда, двинуться и двигаться, только не сидеть на месте. Поэтому уже через полчаса сидел у Гергердта в клубе, пил с ним крепкий горький кофе и пытался поддерживать разговор.
— Правильно, а то побрякушек надарил, а шкатулку под побрякушки — нет. Ей понравится, не переживай. Женщины такое любят, чтобы была шкатулочка с замочком, а внутри секретик. Любят они такие штучки.
— Вот это я понимаю сервис. Как говорится, с доставкой на дом. — Гера сегодня был на удивление разговорчив.
— К особым клиентам — особенное отношение, — доброжелательно улыбнулся Крапивин.
— Чем же я могу отблагодарить тебя за такое отношение? — иронично рассыпался Артём в благодарностях.
— Кофе достаточно.
— В обед нужно не кофе пить, а обедать. Пойдем.
— Не хочу, — отказался Дима. — Только кофе.
— Димитрий, ну как так? — поддевал Гера. — Что ты упорствуешь? Прям как выпускница на выпускном, ей-богу.