Вот как сейчас… В глазах ее появился холодок, движения рук стали какие-то слишком расчетливые, спина закаменела, а улыбка перестала светиться теплом, стала тщательной, выверенной.
Катю поразил его ответ. Все оказалось так просто, что не верилось. Так не бывает.
Дима расстался с Агатой.
Дима предлагает ей отношения.
— Продолжай, Катрин, а то я не чувствую себя в безопасности, все еще рискуя быть съеденным вместо этого негодного осьминога.
— Не уверена, что хочу продолжать.
— Крошка, кто не рискует, тот не пьет шампанского.
— Митенька, с тобой сопьешься так рисковать. Я тебе говорила, что мне не нравится эта игра. Я же тебе сразу сказала: не надо делать что-то из вежливости.
— Я не из вежливости.
— По-моему, я освободила тебя от всяких обязательств.
— Это да. Вот только ты почему-то забыла спросить моего мнения на этот счет: хочу ли я освобождаться.
— Знаешь, сужу по прошлому опыту. Хочешь откровенно?
— Весь вечер только и жду этих откровений.
— Когда мы в первый раз поцеловались, ты сказал, что тебе в голову вино ударило.
— Так если оно и правда ударило.
— Думаешь, я теперь буду дожидаться, что ты мне после первого секса начнешь рассказывать, как на тебя что-то там снова нашло? Вот я и освободила тебя от такой ответственности.
— Я не просил. Ты поторопилась. Я прекрасно знал, что делаю и почему.
— А если мы станем встречаться, ты мне тоже будешь изменять? Как Агате изменил со мной. Встречаться будешь со мной, а уедешь в Копенгаген и найдется там какая-нибудь…
— Я иногда не понимаю твоих шуток, — на удивление серьезно сказал Дима. Кажется, искренне. — Ты же не можешь серьезно так думать? Нет, моя Катя не может так думать. Это же бред.
«А я не понимаю тебя», — сказала про себя Шаурина.
Для него это бред, конечно. Но если задуматься, то только это в голову и приходит.
— Ты тогда сам полез ко мне. Сам оттолкнул. Сам зачем-то начал встречаться с Адочкой. Зная о моих чувствах, зная о своих. Зачем? Нет, ну если тогда тебе было все равно…
— Не было! — резко сказал он, словно пытаясь оборвать поток обвинений.
— Ты сам полез ко мне! — упрямо напомнила Катя. Тяжело такое говорить, и она все еще не была уверена, что поступает правильно. — А потом мозолил мне глаза со своей Агатой!
Обидно, тогда он и правда сам полез к ней целоваться, спровоцировал, она, дурочка, призналась ему в любви, а он оттолкнул ее.
Потом Катя старательно делала вид, что ей все равно и Крапивин ее совершенно не интересует. Позже стала изображать ненависть. Иногда она действительно проникалась этим чувством и каждой клеточкой ненавидела его за свою слепую и глупую любовь, за свое неумение владеть собой рядом с ним. Все время то любила, то ненавидела. Самое гадкое, что Крапивин же наоборот продолжал демонстрировать к ней свое нежное ласковое отношение. Лицемер.
— Мне сложно объяснить это. Мне было двадцать шесть, тебе — шестнадцать. О чем тут можно говорить? — «лицемер» и сейчас не особо пытался оправдаться. Не горел желанием.
Катя рассмеялась, стараясь со смехом выпустить напряжение, которое неожиданно сковало ее до льда в кончиках пальцев.
— Моя мама начала встречаться с папой, когда ей было шестнадцать. Их разницу во возрасте ты знаешь.
Крапивин хотел заговорить об этом, сказать, что есть вещи важнее секса и личных связей — мораль не заменишь сексом или любовью. Но не решился объяснять это, боясь задеть Катиных родителей и ее саму тем самым еще больше обидеть. Он другой, и все. У них с Катей все по-другому.
— А я не понимаю, почему мы обсуждаем то, что было несколько лет назад. Сейчас ты получила все, что хотела. И я получил. Не оттолкнул. Хотел посмотреть, как далеко ты зайдешь, и позволил зайти нам дальше некуда. Хотя я, конечно, хотел, чтобы все случилось не так. Нет Агаты, есть ты, я… И есть родители, которые не против наших отношений, и для которых эти отношения наконец не будут шоком.
— Нет у нас с тобой никаких отношений. Мы просто переспали. Я хотела, чтобы ты был у меня первым, и все. Теперь я буду встречаться с тем, у кого нет таких заморочек, как у тебя. Теперь я буду мозолить тебе глаза своими кавалерами!
— Шаурина, знал бы, еще в шестнадцать трахнул тебя для твоей же безопасности!
— В твои шестнадцать?
— В твои! Шестнадцать! Чтобы ты не искала приключений на свой зад!
Как можно рассчитывать на понимание себя другими, если сам себя тогда не понимал.
Тонкое нежное чувство дружеской любви к Кате внезапно превратилось в нечто мучительно-болезненное. Привычное стало тревожным. Ей шестнадцать, ему двадцать шесть. Катастрофическая разница. Он не знал, нужно ли ему это — что-то менять в своей жизни. Менять ради девочки, которая завтра может встретить другого мальчика и снова горячо влюбиться. И никому не объяснишь, как страшно потерять доверие, взяв ответственность и за себя, и за Катю, если что-то пойдет не так. Он же практически вырос в этой семье, Шаурины очень близки его родителям. А Агата сама за себя в ответе, повстречались – разошлись, в этом нет никакой проблемы. Но Катя не Агата…
Катя вспыхнула от его слов. Весь этот разговор и ее попытка что-то объяснить — напрасны. Дима, он как будто все знает. Все, что она скажет. Словно это для него предсказуемо, узнаваемо. Но это, как ни странно, не сближало их, а наоборот, отдаляло. Именно в эту секунду ощутилась между ними страшная пропасть. Они столько всего уже сказали друг другу, а ближе не стали.
Горько чувствовать себя совершенно влюбленной и слабой, рассказывать о своих обидах и при этом все равно испытывать самые горячие чувства.
Совершенно беспомощной делала ее такая сильная влюбленность, эмоционально неустойчивой. И, конечно, злилась Катерина не на Диму, а на себя. Сложный характер усугублял положение. Сама знала, что не подарок, но ситуация с Крапивиным вытаскивала наружу все недостатки. Он, как полная противоположность, точно зеркало отсвечивал их разность, отражал все самое нелицеприятное, она рядом с Димой сама себе не нравилась.
— Что тебе от меня надо, Крапивин? — с раздражением спросила она и бросила на стол салфетку, которую мяла в руке.
— Ну, у меня запросы чуть скромнее. Мне можно без гриля, без хрустящей апельсиново-медовой корочки… можно даже без платья
— А-а-а, — улыбнулась Катя, — ну, с этим все гораздо проще. Отношений у нас с тобой нет, а секс то может случиться. Вдруг нам захочется обоим, зачем же отказывать себе в удовольствии.
Глава 5
— Дима, что случилось? — сонно спросила Катя. Шесть утра на часах. Крапивин звонил явно не для того, чтобы пригласить ее на очередное свидание.
— Я улетаю.
— Когда?
— Сегодня. Сейчас.
От этой новости у Кати в висках заломило, и сон мигом прошел.
— Ты же сказал, что долго здесь будешь.
— Я вернусь. Может через неделю, может, чуть позже.
— А что случилось?
— У матери приступ.
— Ох, Дима, я надеюсь, все будет в порядке.
— Я позвоню.
— Хорошо. Маме Рите привет, мои пожелания скорейшего выздоровления.
— Передам.
— Дима…
— Что?
— Целую, обнимаю. Держись там.
— Ответно.
— Дима!
— Ответно. Целую, обнимаю, — засмеялся он.
— Вот, — проворчала Катерина, — а то ответно ему…
Положив трубку, Шаурина не смогла сдержать разочарованный стон.
Дима уехал.
Ну, почему все так?
Только настроилась, что они все-таки вышли на какую-то общую линию. Так хорошо и приятно закончился вечер. Дима ее привез домой, на прощанье поцеловал, но аккуратно, что это даже поцелуем не назовешь, не спешил вчера Крапивин распробовать ее помаду.
Наутро Катя вдвойне пожалела, что ночевать в родительский дом вернулась. Надо было к себе ехать. И Крапивина с собой тащить. Соскучилась же страшно. А теперь он снова уехал…
— Доброе утро, семья! — звонко поприветствовала родителей, входя в кухню. — Или оно не доброе?
— У кого как. Наверное, у тебя доброе, раз с Димкой с вечера по ресторанам гуляешь, — усмехнулся отец.
Катя слегка растерялась от его прямоты, хотя ей не привыкать.
— А чего ты удивляешься? — Взяла галстук со спинки стула, накинула отцу на шею, собираясь завязать узел. — Сам меня ему отдал, вот он и закусил удила, теперь исполняет роль жениха и таскает меня по ресторанам. Все, как вы договаривались. Если так и дальше пойдет, то скоро по утрам Димке буду галстук завязывать, представь! — Катя рассмеялась и обняла отца, надеясь, что этот смех не вышел фальшиво, и отец не заметил ее наигранного веселья.
— Даже не знаю, как я это переживу, — поддержал Денис Алексеевич шутку.
О чем-то договорившись с женой, Шаурин вышел.
— Даже не знаю, как я это переживу, — поддержал Денис Алексеевич шутку.
О чем-то договорившись с женой, Шаурин вышел.
Катя не слышала разговора родителей, она глубоко задумалась, наливая себе кофе.
Разговаривая с отцом минуту назад, она почувствовала себя в шкуре Крапивина, и это было не очень приятно. Точнее, крайне неприятно. Если уж она — дочь! — не нашла смелости внятно объяснить папе, какие у них с Димкой теперь отношения намечаются, то что о самом Крапивине говорить. Подумать только, сейчас удобный случай открыть их с Димой связь, просто сказав отцу, что они решили встречаться, но Катя не смогла. Почувствовала себя вдруг неловко.
— Ну, и что? Чего это ты с Димкой по ресторанам гуляешь? — вновь спросила мать с улыбкой.
— По одному ресторану. Гуляем, — уточнила Катерина, боясь что-то планировать. А то запланировала вон у себя в голове романтики на целый месяц, а Дима ей с утра сюрприз в виде «целую-обнимаю-ответно». — Пусть все идет как идет. Время покажет.
— Эх, вот я в твои годы…
— Знаю, мамочка. Ты в мои годы, как и полагается всем мамам, была умнее.
— Я вообще не то хотела сказать, что ты меня перебиваешь. Умнее… Да если бы у меня в мои годы было столько ума, сколько у тебя, я бы Шаурина через год на себе женила, а не через семь лет.
— Семь лет! С ума сойти! Нет, ты что, я не буду ждать семь лет.
— Вот, я же говорила, — рассмеялась Юлия. — Дети должны быть умнее родителей.
— Ой, мама, что ты мне льстишь!
— Хочу поднять тебе настроение. Что случилось?
— Дима мне уже с утра позвонил, сказал, что улетает. Мама Рита заболела. Он прям такой расстроенный, очень-очень.
— Переживает. Обязательно позвоню сегодня ей. Ох, всегда теряюсь в такие моменты. Вроде и звонить неудобно, потому что, когда болеешь, не до чего вообще, но и не позвонить нельзя… мы в таком возрасте, что раз не позвонишь, потом…
— Ой, мама, не мели чушь! В возрасте они! Димке набери. Спроси у него сначала, как Рита себя чувствует, разведай обстановку, потом ей звякнешь.
— Точно. Я ж говорю, дети умнее своих родителей.
— Ага, особенно я. Ума палата. Может, медаль какую дадут.
— Ох, Катя…
— Ладно, мам, пойду собираться. Спасибо за кофе. Настроение у меня тоже поднялось.
Наврала она, конечно, про настроение. Димка расстроенный, весь в переживаниях за мать. Чему радоваться?
Хорошо, что в конце хоть рассмеялся, и то легче. У него очень приятный смех и приятный голос.
Впрочем, хоть что-нибудь есть в Крапивине гадкое?
Ей все в нем нравилось: как он одевается, как разговаривает, как от него пахнет.
Кстати, пахло вчера от него по-новому. Не узнала этот аромат, но он потрясающе вкусный.
Мыслями Катя снова вернулась к своему утреннему разочарованию. Досадно. Умом понимала, что причина для отлета у него веская, важнее просто не придумаешь, а все равно расстроилась. Крапивин вот мораль свою чем-то там заменить не мог, а она чувства свои никакими объяснениями заменить не могла.
В груди снова поселилась острая тоска. Зря не плюнула на все и не поехала к нему домой, занялись бы сексом. Она этого хотела, он тоже хотел.
Возмущался вчера, почему о прошлом говорила. Потому и говорила. Оставалось ей только что-то. Прошлым жила, в настоящем все никак не складывалось, не было еще событий, которые то тревожное и неприятное прошлое могли бы затмить.
Мне тоже интересно, что там такое, — улыбнулась Юлия Сергеевна. — Очень любопытно.
— Я не возражаю, — любезно отреагировал Дима. — Я бы даже присоединился, а то вдруг вам понадобятся мои комментарии.
Катя вздохнула и мотнула головой в сторону лестницы:
— Пойдемте посмотрим, пока мы не уехали.
Крапивинский подарок она сразу унесла в комнату. Не смогла оставить рядом с другими в гостиной. После куклы не знала, чего ожидать, поэтому предпочла скрыть не распечатанный презент от посторонних глаз.
В комнате Катерина аккуратно поставила подарок на стол. Это была черная бархатная коробка, декорированная белой лентой и белыми натуральными розами. Но, едва приоткрыв крышку, Катя тут же ее захлопнула, обратив на Диму пылающий взгляд. Нужно было сразу догадаться, что ее шуточку про ювелирку он не оставит без внимания и обычной вещицей не отделается
— Только не говори мне, что они настоящее, — ошеломленно прошептала она.
— Самые настоящие, — подтвердил Дима.
— Что там?
— Лучше не надо, мама. Дима заберет это с собой, я не могу принять такой подарок.
— Даже не собираюсь, — усмехнулся Крапивин.— Что там? — Юлия Сергеевна снова взглянула на Дмитрия.
— Я не возражаю, — повторил он и снял бархатную крышку.
Катя уставила беспомощный взгляд на черный бюстгальтер, расшитый белым золотом и бриллиантами. Вторила материнскому глубокому вздоху.
— Ну, вот… — выдохнула Шаурина-старшая после некоторой паузы, — а говорила, что продешевил… Жених что надо… Дима, это заявление или предложение?
— И то, и другое, я полагаю.
— Тогда, — медленно проговорила женщина, — оставляю вас наедине.
— Скажи, что это стразики, — попросила Катя, прекрасно понимая, что камни настоящие.
— Нет.
— Зачем?
— Взамен испорченного, — улыбнулся.
— Ты издеваешься.
— Никогда бы не посмел.
— Что мне с этим делать?
— Примерить. Пожалуйста. Для меня.
— Какая наглость с твоей стороны.
— Полнейшая.
— Где твое воспитание? Твои манеры? — проговорила, сдерживая улыбку. — Снова отключил?
— В коме.
— Ты ненормальный.
— Поторопись, у нас всего несколько минут. А то я сам начну раздевать тебя, потом одевать… и тогда мы точно непростительно задержимся. Вот это будет сущая наглость.
Катя взяла коробку, помялась некоторое время, но, решительно выдохнув, все же пошла в гардеробную. В самом деле, раз выпала такая прекрасная возможность, почему бы не подразнить Крапивина? Примерит она его подарок, конечно, примерит…
Справившись с молнией, быстро сдернула с себя платье и достала из коробки бюстгальтер. Такая красота, что в руки брать страшно. Впервые в жизни Катерина чувствовала себя такой растерянной, не в силах определиться, какие чувства захватили ее в тот момент, когда увидела подарок — французское белье «от кутюр» ручной работы. На тончайшем кружеве искусно вышитые черные цветы, присыпанные бриллиантовой росой. Невероятно изящно, нежно и завораживающе. И безумно дорого. Боялась даже представить, сколько это стоит.
Нельзя сказать, что подаренное Димой белье ей не понравилось, но и утверждать, что оно привело ее в полнейший восторг, не могла. Слишком интимно и с вполне определенным намеком. Хотя все в духе Крапивина, он всегда делал ей очень дорогие подарки.
Руки дрожали, когда она застегивала золотую застежку. Замочек щелкнул, Катя вздохнула и усмехнулась: ну надо же, сидит как влитой, точно по ней шили. Дима угадал с размером, не ошибся.
Разумеется, Катерина не собиралась появляться в спальне в одном нижнем белье, поэтому накинула платье-свитер, которое и собиралась надеть на игру — мягкое, удобное, спереди на пуговицах, с кожаным шнурком вместо пояска.
Выйдя из гардеробной, застыла перед Димой. Тот со спокойным видом сидел на кровати, видел Катино смущение, и оно ему нравилось. Девушка должна уметь смущаться. Шаурина, к счастью, еще не разучилась это делать. Чем дольше длилась пауза, тем больше розовели ее щеки. Наконец тонкие пальцы стали расстегивать верхние пуговицы платья. Двух хватило, чтобы обнажить плечи, еще одной — чтобы спустить платье до пояса.
Дима вздохнул и за руку притянул Катю к себе. Она, не сопротивляясь, села ему на колени. Его пальцы, едва касаясь, провели по линии ключицы и замерли. Будто Дима не решался позволить себе большее…
Они поцеловались, спонтанно потянувшись друг к другу. Жарко и голодно прижались губами. Это была жажда, которая мучила обоих с тех самых пор, как соприкоснулись взглядами и словно руками друг друга потрогали. Сегодня Дима, конечно, поцеловал ее в щеку, обнял, но это было быстро — ровно столько, сколько требовал этикет.
Больше всего Катя боялась, как бы Крапивин не пропустил ее день рождения. Но он появился. Да с таким подарком, от которого ладошки холодели.
— Поехали куда-нибудь, к черту эти игры, — предложил он и заметил, как в глазах Катерины мелькнуло желание согласиться. Показалось, что сейчас она скажет «да». Рука его скользнула от колена вверх к бедру, и пальцы дрогнули, обжегшись о нежную кожу над ажурной резинкой чулок.
Катя скинула с себя его руки.
— Раньше надо было договариваться, до того, как мы все запланировали Целая толпа народа ждет. Как я теперь отменю все?
— А не надо ничего отменять, пусть развлекаются.