— Не знаю, — сказал пророк. — Мне их просто было жаль. Я хотел подарить им надежду.
— И подарил. Опасная это штука, знаешь ли, пустая надежда.
— А другой не было, — ответил пророк. — Я создал для бедных забитых людей новое учение, я обманул их, сказав, что они избраны нести в мир свет истины. Я заставил их поверить в милосердие Творца.
— В моё милосердие?! Ты в своем уме?
— Нет, наверное. Но пока есть надежда…
— Да? И на что же вы надеетесь? Что каким-то чудом сможете пройти через горящий лес? А ты в курсе, что огонь, вообще-то, жжется? Это закон природы, который никто пока не отменял. Или, может, я должен ради вас раздвинуть огонь в стороны? А вы пройдете, как по паркету?
— Это было бы очень великодушно с твоей стороны.
— Ха. Может, вам еще ковровые дорожки постелить и автоматы с прохладительными напитками расставить?
— Если будет на то воля твоя, — сухо ответил пророк.
— Ну так знай, что моей воли на это не будет. Точка. Так и передай своей пастве.
— Я знаю. Но люди так надеются на спасение…
— Ну и очень глупо.
— Глупо. Но они надеются.
— …! — сказал Мазукта и оборвал связь.
Пророк постоял еще немного в тишине, развернулся и вышел из шатра.
— Ну что? — спросили его старейшины.
Пророк потер пальцами веки и отозвался бесцветным голосом:
— Передайте людям, пусть готовятся.
— К чему готовятся?
— К чему?.. — Пророк тряхнул головой, расправил плечи и решительно произнес: — Мы идем дальше.
— Дальше? Но куда?
— Туда. В огонь. Истинно верующие спасутся, так сказал Мазукта.
— А мы не сгорим?..
— Вы сомневаетесь в слове своего Творца?
— Нет, но…
— Значит, идем. Трубите сбор.
Слева высились горы. Справа шумело море. Сзади стояла вражеская армия, наблюдая, как безрассудные рабы идут навстречу огню.
— Жарко, — пожаловался кто-то рядом с пророком.
— Идите. Идите вперед. Сейчас будет чудо. Если вы верите в милосердного Творца — чудо будет. Он не обманет ваших надежд. Помните это.
Близкое пламя слепило, искры больно обжигали кожу. У шедших впереди начали скручиваться волосы; где-то заплакал ребенок.
— Чудо будет, — шептал пророк, высоко поднимая посох, — чудо обязательно будет! Еще немного… Еще один шаг, и оно произойдет! Только не останавливайтесь!
* * *— Что случилось? — спросил демиург Мазукта у мрачного как туча демиурга Шамбамбукли.
— Люди, — ответил демиург Шамбамбукли.
— Тю, люди, — присвистнул Мазукта, — было бы из-за чего… А что с ними такое?
— Они сотворили себе кумира и поклоняются ему.
— Кумира? Ты имеешь в виду, идола? Из камня или из глины?
— Да если бы! Глину не жалко, её много…
— Из золота?
— Из меня. Из меня сделали идола.
— О господи! — ахнул Мазукта.
— Вот именно, — кивнул Шамбамбукли.
Ничего— Привет! — сказал демиург Мазукта демиургу Шамбамбукли.
— Привет.
— Ты чего делаешь?
— Ничего.
— А-а… — протянул демиург Мазукта. — А зачем?
— То есть как, зачем? — удивился Шамбамбукли. — Чтобы потом из ничего сделать что-то. Я же демиург!
— Я и сам прекрасно знаю, зачем нужно ничего, — сказал Мазукта. — Я спрашиваю, зачем ты его делаешь? Купить нельзя?
— Да где же я куплю хорошее ничего? — возразил Шамбамбукли. — Уже в шести магазинах был, ничего там нет.
— А ты зайди в тот, что на углу, знаешь, такой, с черепичной крышей.
— А что там есть?
— Ничего.
— Правда?!
— Честное слово. И очень качественное ничего, смею заметить.
Шамбамбукли просиял.
— Очень хорошо. А то у меня ничего не получается. Почти.
— А ты из чего его делаешь?
— Как из чего? Из ничего.
— Из ничего ничего и не выйдет, — покачал головой Мазукта. — Закон природы. Сначала должно быть что-то, и вот ты над ним работаешь, работаешь, стараешься, и в итоге получается…
— Что?
— Ничего.
Шамбамбукли вздохнул.
— Значит, я все делал не так?
— Почему же? Ты делал так.
— Жалко. Думал, сделаю ничего себе, а вышло так себе…
— А что-то вышло?
— Да, немножко. Я сложил в ящик стола.
Мазукта заглянул в ящик и нахмурился.
— Но тут ничего нет!
— Как нет?! — подскочил Шамбамбукли. — А что же там есть?
— Да у тебя тут, приятель, настоящий хаос, — сказал Мазукта и задвинул ящик стола. — Запомни, ничего нельзя оставлять без присмотра. Оставишь где-нибудь на минутку — и всё, уже не найдешь потом ничего.
— А я думал, ничего не исчезает никуда. По закону сохранения.
— Это только в сказках, — отрезал Мазукта. — А у нас с тобой… не пойми чего.
* * *Демиург Шамбамбукли позвонил демиургу Мазукте.
— Привет, это я.
На том конце повисло долгое, лет на двадцать, молчание.
— Мазукта, да ты что, всё еще сердишься?
— Сержусь.
— Да ладно тебе, давай мириться.
— Не хочу. Ты охаял мою работу.
— Но я всего лишь сказал…
— Ты сказал, что я сотворил неудачный мир. Было такое?
— Ну было. И что, из-за этой ерунды мы теперь…
— Это не ерунда!
— Ну хорошо, хочешь, я извинюсь?
— Не хочу.
Шамбамбукли вздохнул.
— Мазукта?..
— Ну?
— Я тут подумал…
— Ну?
— Знаешь, этот твой мир, он… ну… вообще-то ничего себе, нормальный такой. Очень даже.
Мазукта не ответил.
— Вполне так, знаешь… недурственный. Хороший, можно сказать.
Мазукта угрюмо молчал. Шамбамбукли опять вздохнул.
— А если честно, то это плохой мир. Но он всяко лучше доброй ссоры.
* * *Демиурги Шамбамбукли и Мазукта вели неспешный теологический спор.
— А я говорю, что от людей добром ничего не добьешься, — сказал демиург Мазукта.
— Ты неправ, — покачал головой Шамбамбукли. — Я утверждаю, что на людей всегда можно воздействовать мягким убеждением.
— Только принуждением, — стоял на своем Мазукта.
— Нет-нет, насилие еще никогда не доводило до добра!
— А кто говорит про насилие? — удивился Мазукта.
— Ты.
— Я говорил про принуждение.
— Не вижу разницы.
— А ее, по большому счету, и нет.
Шамбамбукли озадаченно заморгал.
— Что?..
— Ну посуди сам. Люди — это ведь те же скоты, верно?
— Нет.
— Верно, Шамбамбукли, верно. На них, как на всякую скотину, можно воздействовать хорошей палкой. Рано или поздно они понимают, что выбора у них нет, и идут куда тебе нужно.
— Это насилие.
— Правильно. А принуждение — это когда ты запрягаешь их в повозку, а перед носом вешаешь вкусную морковку. Тогда они думают, что идут сами, куда хотят, за своей светлой недостижимой целью — а на деле, это ты их ведешь. И с куда большим комфортом.
— Ясно. Но люди — не скот.
— Спорим?
— Спорим.
— Ну хорошо… Возьмем, для примера, какой-нибудь мир.
Демиурги взяли какой-то мир.
— Теперь выбери любой город.
— Вот этот.
— Очень хорошо.
— А теперь попробуй мягко убедить людей… ну, хотя бы плодиться и размножаться.
— А они что, не?!.
— Они да. Но недостаточно активно.
— Ну хорошо, я попробую. Сейчас я к ним обращусь…
— Да? И это ты называешь свободой выбора? Представь себе, ты человек, и вдруг перед тобой с небес спускается сияющая фигура и начинает пропагандировать е… естественное размножение. Ты посмеешь ослушаться?
— Ты прав, Мазукта. А здесь как-нибудь можно обратиться сразу ко всем, и чтобы без чудес?
— Запросто. Тебе повезло. В этом мире существует телевидение, и через пять минут намечается новогоднее выступление президента. Можешь вмешаться.
— А ты уверен, что президент будет не в записи?
— Абсолютно! — Мазукта щелкнул пальцами. — Вот и нет никаких записей, сгорели. Придется ему выступать вживую.
— Это насилие…
— Да. Выступление начинается, твой ход.
Шамбамбукли вздохнул, зашевелил губами, и на бумажке, лежащей перед Президентом, проступили новые слова. Президент как ни в чем не бывало продолжал речь. Упомянул о сложной политической обстановке, пожаловался на недостаток рабочих рук в стране, оценил низкий уровень валового дохода. С этого дня, проникновенно говорил Президент, все люди доброй воли должны усилить свою демографическую сознательность. Государству нужны новые молодые люди: солдаты, рабочие, ученые. Дети — наше будущее, наша сила, наша гордость и т. д. и т. п.
— И ты думаешь, из этого выйдет что-то путное? — скептически скривился Мазукта.
— Посмотрим, — неопределенно ответил Шамбамбукли.
— Хорошо, посмотрим.
Демиурги перепрыгнули на год вперед.
— Что-то я не вижу никаких существенных изменений, — сказал Мазукта. — Рождаемость даже снизилась.
— Хорошо, посмотрим.
Демиурги перепрыгнули на год вперед.
— Что-то я не вижу никаких существенных изменений, — сказал Мазукта. — Рождаемость даже снизилась.
— И президент сменился…
— Угу. Ну ладно, теперь моя очередь?
— Твоя. Начинай.
На сей раз новогодняя речь президента, насильно отредактированная Мазуктой, была совсем краткой.
Президент только открыл рот — и по всему городу погас свет.
— Вот так, — усмехнулся Мазукта и отошел от рубильника. — Пока разберутся, пока всё запустят заново — не меньше двух часов пройдет.
— А концерт? — огорчился Шамбамбукли.
— Обойдутся без концерта. Делать им теперь нечего, света нет, телевизор не работает… Через девять месяцев ожидай демографического взрыва.
— Как-то у тебя всё слишком просто получается, — расстроился Шамбамбукли.
— А я не усложняю.
— И все равно люди — не скоты!
— Поспорим еще раз? — ухмыльнулся Мазукта.
* * *— Вот! Я привел тебе доказательство! — сказал демиург Шамбамбукли демиургу Мазукте.
— Чего? — не понял спросонья демиург Мазукта.
— Доказательство. Привел. Что люди не скоты.
— А-а, ты об этом… Ну, заходи. Показывай, что у тебя там.
Мазукта, придерживая одной рукой пижамные штаны, посторонился и пропустил в квартиру демиурга Шамбамбукли.
— А эти с тобой?
— Да. Это люди. И они — не скот.
— Это я уже слышал. Ты доказательство приводи.
— Вот, я привел. Люди.
— Вижу, что люди. А доказательство где?
— Ну как же…
— Шамбамбукли, — раздраженно произнес Мазукта. — Ты меня разбудил на заре третьего тысячелетия. Тебе самому нравится, когда тебя будят на заре?
— Ой, прости.
— Короче! Вот твои люди. Объясни толком, почему они не скоты, или дай мне спокойно поспать.
— Не скоты. Потому что они действуют не по принуждению, а из любви.
— Серьезно?
— Да. Я на протяжении нескольких поколений внимательно следил за этим народом, всячески обхаживал, направлял, подсказывал им наиболее выгодные пути развития. Сейчас они слушаются меня во всем, уважают, восхваляют…
— Ну-ка, погоди минутку.
Мазукта повернулся в людям.
— Вот ты, с бородой. Отвечай, ваш демиург и правда действует только лаской и убеждением?
— Да! — с восторгом отозвался человек.
— И вы его всегда слушаетесь?
— Да!
— И никогда ему не перечите?
— Никогда!
— А почему?
— Из великой любви к нему!
— А за что вы его так любите?
— За всё! Ибо он — наш пастырь, а мы все — его верные агнцы.
— То есть, бараны? — Демиург Мазукта удовлетворенно хмыкнул и обернулся к смущенному демиургу Шамбамбукли: — Значит, говоришь, не скоты, да?
— Давай поспорим еще раз?.. — робко предложил Шамбамбукли.
* * *— Это и есть твой философ? — спросил демиург Мазукта.
— Он самый, — кивнул демиург Шамбамбукли.
— Хм… — Демиург Мазукта брезгливо потыкал ногой неподвижное тело. — Он что, пьян?
— Да, с философами такое случается.
— И ты утверждаешь, что вот этот отброс общества создал теорию о свободе воли и предопределении?
— Ага. Я нахожу это достаточным, чтобы не считать человека скотом. Скот до такого не додумается.
— Спорный вопрос, — проворчал Мазукта. — Только скот может напиваться до скотского состояния.
Тут человек поднял голову, сфокусировал взгляд на Мазукте и развязно произнес:
— А ежжели я сскот, то хрен ли ты пришшел со своими пр'блемами к скоту? И хто ты сам псле этого?
Демиурги переглянулись.
— По-моему, он тебя уел, — с улыбкой сказал Шамбамбукли.
— С-с-скотина, — процедил Мазукта.
* * *— Что отличает человека от животного? — задал вопрос демиург Мазукта и сам же на него ответил. — Способность к абстрактному мышлению. Согласен?
— Ну, допустим, — осторожно кивнул демиург Шамбамбукли.
— Отлично. Тогда смотри!
Мазукта сложил ладони рупором и закричал, обращаясь к миру:
— Принесите-ка мне, люди, ваших детушек! Я сегодня их за ужином скушаю!
— А разве ты ешь детей? — удивился Шамбамбукли.
— Нет, конечно, — пожал плечами Мазукта. — В том-то весь и фокус. Сейчас люди начнут тупо приносить мне своих детей, и ни один даже не задастся вопросом, а с какой, собственно, стати?
— Подожди, но дети…
— А что дети? Чистые невинные души, с ними проблем не будет. Пущу по второму кругу, почти без отходов.
— Мазукта, но это же жестоко!..
— Знаю, что жестоко. Но ты посмотри… ага, вон туда, видишь? Уже идут. Колоннами. Несут, ха! Вот идиоты-то, верно?
— Мазукта… прекрати это, пожалуйста.
— Нет, ты только подумай! Вместо того, чтобы возмутиться, слепо и послушно приносят в жертву жестокому божеству своих родных детей! И кто они после этого, не животные?
— Нет. Животные так никогда не поступают.
— Хм… А ведь ты прав, пожалуй.
Мазукта досадливо поморщился и снова закричал:
— Эй, люди, отбой. Не нужны мне ваши дети. Идите отсюда. Я кому сказал! Эй, там… А ну прекра… я сказал, прекратите! Да всё уже, всё, верю, не нужны мне… Да куда вы их… Вы чего там, с ума посходили?! Шамбамбукли, ты только глянь, что происходит!
— Дети режут стариков.
— Детушек! Я же им сказал, детушек приносите, а не дедушек!
— Они плохо расслышали.
— Тьфу! — Мазукта отвернулся от этой картины. — Туп-пицы! Слушай, может, они и правда от обезьяны произошли?
* * *— Сыграть, что ли?.. — предложил скучающий демиург Мазукта своему другу демиургу Шамбамбукли.
— Давай. А во что?
— Да во что угодно! Да вот хотя бы… а ну-ка, достань шахматную доску.
Демиург Шамбамбукли тут же достал из воздуха доску и разложил ее на столе.
— А фигуры? — спросил он.
— Какие еще фигуры? Чай, не в шахматы играем.
— А во что?
В ответ демиург Мазукта вытряхнул из ладони две кучки круглых фишек — черных и белых.
— А-а… понятно.
— Хочешь играть белыми? — спросил Мазукта.
— Да, если можно.
— Ладно. Тогда объясни им правила, и начнем.
— Объяснить им?!.
— Ну конечно. И посмотрим, кто кого.
— То есть, они будут играть сами? Без нас?
— А в чем проблема?
— Да нет, ни в чем…
— Ну тогда приступай. Расскажи своим все правила и тонкости игры, разработай тактику и стратегию, а я проделаю то же самое со своими. И посмотрим, кто лучший педагог.
Шамбамбукли принялся просвещать свои фишки, Мазукта начал что-то втолковывать своим. Через некоторое время оба объявили о своей готовности.
— Стройсь! — скомандовал Мазукта, и фишки заняли свои места. Шамбамбукли нахмурился.
— Как-то они странно стоят…
— Неважно, — отмахнулся Мазукта. — Уже поздно что-то менять, игра началась.
Белые двинули свою первую фишку. В ответ с другой стороны прыгнула вперед черная, за ней другая, третья… Белые так и полетели с доски.
— Мазукта, что происходит?
— Как что? Кавалерийский налет.
— Но это же не по правилам!
— Почему не по правилам? А ты своих во что обучал играть?
— В шашки, конечно.
— А я — в «Чапаева».
* * *— А вот скажи мне, Шамбамбукли, — сказал демиург Мазукта. — Когда ты творишь людей, какое у них первое слово?
— В смысле?
— Ну, что они у тебя произносят, когда появляются?
— «За».
— То есть? — не понял Мазукта. — А второе слово тогда какое?
— Когда как, — пожал плечами Шамбамбукли. — Иногда «что», иногда «каким». Бывает, что первое слово «не», или «ой», или просто «а». Бывают и такие слова, что даже я их не знаю. А у твоих какое первое слово было?
— Абырвалг, — отрезал Мазукта.
* * *— Не дергайся! — скомандовал демиург Мазукта.
— А ы оаух! — сердито ответил демиург Шамбамбукли.
— Вот и не дергайся. Сиди смирно. И рот открой шире… еще шире!
— Акх?..
— Да, так. Замри!
Демиург Мазукта включил бормашину и принялся деловито ковыряться во рту демиурга Шамбамбукли.
— Ыыы… — промычал Шамбамбукли.
— Сам виноват! — безжалостно ответил Мазукта. — Никто не просил тебя спорить. А в спорах, сам знаешь, что бывает с зубами. Мало тебе было прошлого раза?
— А ы ох ыхыхах…
— Чего?
— А ы ох…
— Нормально говори.
— Ха хы хох пхаыкхах…
— Ах, даже так? Не мог проиграть? А почему же проиграл?
Мазукта выключил бормашину, Шамбамбукли прополоскал рот, сплюнул и пожал плечами.
— Сам не пойму. Я же был прав!
— Безусловно. Но для того, чтобы победить в споре, одной правоты мало. Она, к слову сказать, вообще не важна.
— А как же?..
— А вот так. Запомни, а еще лучше запиши себе где-нибудь. Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни по какому поводу нельзя спорить с людьми. Обязательно проспоришь.