– Вы не сможете все это доказать. – Лайла судорожно глотнула. – Если бы могли, она была бы за решеткой уже сейчас.
– Я это докажу, не сомневайтесь. Вы не с ней, детектив, насчет вас я не ошибаюсь. У нее в отделе двенадцать человек. Гарнет, Бикс, Фримен, Марселл, Палмер, Мэнфорд, Арман – это семь из двенадцати, о ком я точно знаю или подозреваю, что они берут взятки, а то и чем похуже занимаются вместе с ней. Вас я ставлю на другую сторону. Как насчет остальных четверых?
– Хотите, чтобы я стучала на мой отдел, на моего босса?
– Сколько еще полицейских должно погибнуть, прежде чем кто-нибудь ее уймет? – не выдержала Ева. Ярость захлестнула ее, выплеснулась наружу. – Вы знаете, что она грязный коп, Лайла. Вы возмутились, когда я это сказала, но не удивились.
– Я ничего не могу доказать. Вы правы, мне не нравится, как она управляет отделом. Мне много чего не нравится. Но я слишком долго дралась, чтобы попасть в Центральное управление. Я хочу здесь работать. Еще полгода, и я подам на перевод в другой отдел. Если подам сейчас, это будет выглядеть так, будто я не могу ужиться в команде. – Лайла взяла свое пиво и прижала запотевшую бутылку ко лбу, словно желая его охладить. – Я хочу работать. Хочу работать на улице, мне надо вставать по утрам с мыслью, что моя работа кому-то нужна. Иначе и вставать не стоит. Она дает мне паршивые характеристики? Я могу это пережить. Могу высидеть за столом год, если надо, но при условии, что в конце года я вернусь к работе, которую умею делать. Кто будет работать со мной, лейтенант? Кто будет мне доверять, если я настучу на своих?
– Ладно, спасибо, что уделили мне время.
– И это все? – возмутилась Лайла. – Вы приходите сюда, все это мне выкладываете, а потом благодарите, что я уделила вам время?
– Я не собираюсь вас принуждать к тому, что идет вразрез с вашими принципами. Мое чутье привело меня к вам. Если я ошиблась, если хоть что-нибудь из сказанного здесь дойдет до Оберман, я буду знать, откуда утекла информация. В противном случае у меня нет к вам претензий, детектив. Я могу не соглашаться с вашей позицией, но я ее понимаю. Ничего не могу вам обещать. Ровным счетом ничего. Не могу сказать, что если вы будете со мной сотрудничать, вас ждет ложе из роз, когда все закончится. Не могу пообещать, что другие копы погладят вас по головке.
– Плевать я на это хотела.
– О нет, вам не плевать. Нам всем не плевать. Потому что если мы не можем рассчитывать друг на друга, значит, не можем рассчитывать вообще ни на кого и ни на что. Одно это делает Рене Оберман худшей из худших. Спасибо за пиво.
– Ассертон не участвует.
Ева остановилась у дверей и повернулась.
– Почему вы так думаете?
– Она дает ему паршивые задания… хотя и это лучше того, что она дает мне. Он проводит много пиар-акций в школах, изображает Доброго Дяденьку Полицейского. Он уличный коп. Ему приходится терпеть. Его жена родила ребенка несколько месяцев назад, и при такой нагрузке ему легче мириться с положением. Но он начинает дергаться. Я знаю, он подумывает о переводе – из этой команды и вообще из отдела наркотиков. Он тайком проносит в отдел фотки своего сынишки и показывает мне. На дух не переносит Оберман.
– Хорошо.
– Если Мэнфорд в деле, значит, и Тьюлис тоже. – Лайла со вздохом прижала пальцы к виску. – Они по сути сиамские близнецы. Тьюлис любит приставать к уличным проституткам, вымогает у них бесплатные услуги. Пытался меня потискать в комнате отдыха.
– И долго он потом ходил в гипсе? – поинтересовалась Ева.
Улыбка дрогнула на губах у Лайлы и тотчас же погасла.
– Я врезала ему по физиономии и немедленно доложила о происшествии Оберман. А в итоге Мэнфорд присягнул, что он был в это время в комнате отдыха, что все случилось у него на глазах, Тьюлис меня и пальцем не тронул, просто рассказал неприличный анекдот, а я распсиховалась.
– Итак, с Тьюлисом их восемь.
– Бринкер спит на работе, дотягивает до двадцатилетнего стажа. Собирается перейти в частную охрану и там тоже будет спать. Я бы сказала, бизнес Оберман ему просто не по силам. Слоун… она сидит, нагнув голову, и держит рот на замке. Предпочитает работать за столом. В прошлом году ей здорово досталось в стычке с парой толкачей. По правде говоря, лейтенант, Слоун кураж потеряла, она больше не может работать на улице.
– Так бывает, – согласилась Ева.
– Может, она знает наших подозреваемых, но не думаю, что она сама замешана. Не думаю, что Оберман стала бы ей доверять.
– Согласна. Все равно это полезно знать.
Лайла села и потерла лицо руками.
– У нее есть незарегистрированный мобильник. У Оберман. Я как-то раз открыла дверь кабинета, всунула голову, прежде чем она успела сказать «Войдите». И она говорила по этому мобильнику. Она меня с землей сровняла. Можно было подумать, я вошла без стука, а она там сексом занимается с майором. – Лайла уронила руки. – И мне кажется, у нее в кабинете есть тайник.
«Любопытно, – подумала Ева. – Мне тоже так показалось».
– Почему вы так подумали?
– Дверь у нее все время заперта намертво. Не кабинет, а форт, черт бы его побрал. В тот день мне удалось всунуть голову в дверь только потому, что Гарнет как раз оттуда вышел, а она не успела запереть за ним. Большую часть времени эта дверь заперта, а жалюзи всегда опущены. Всегда. Но мне кажется, у нее есть глаза и уши для наблюдения за «загоном».
«Жалюзи опущены, – чтобы ее не было видно, – размышляла Ева, – но она хочет все время держать своих людей под контролем».
– Когда я только перевелась в этот отдел, – продолжала Лайла, – была у меня пара классных наводок. Но не успела я их проверить, как она свалила на меня новое задание. Оба раза я ей говорила, что у меня есть кое-что горячее, а она мне приказывала передать горячее Гарнету. Будь это один раз, я бы еще поняла, но не дважды. То же самое с Ассертоном, – добавила она. – Бросила его дерьмо разгребать, как только он нашел что-то горячее. Я точно знаю: комната отдыха тоже под наблюдением. Ассертон показал мне фотографию сынишки в комнате отдыха – первую, снятую сразу после рождения. Десяти минут не прошло, как Оберман уже его вызывает и напоминает, что в ее отделе не положено приносить на работу личные вещи.
– Он согласится поговорить со мной? Ассертон?
– Думаю, да. Но… мне кажется, он охотнее поговорит со мной. Мы иногда вместе ходим на ланч. Он единственный из всей команды, с кем я нахожу общий язык.
– Только не рискуйте понапрасну, действуйте наверняка. Только если вы стопроцентно уверены. Не говорите с ним ни о чем в «загоне», вообще в Управлении. Не говорите по телефону, не пишите по электронной почте. Только лицом к лицу, в таком месте, где вас точно никто не услышит.
– Вы уже знаете, что он не замешан. Вы бы не дали мне отмашку, если бы речь шла только о моем мнении.
– Ассертон – моя следующая остановка, если бы вы мне отказали. Но вы подтвердили мое мнение о нем. Не будьте так твердо уверены, что Бринкер спит: для меня он все еще неизвестная величина. Когда со стороны кажется, что человек не обращает внимания, зачастую оказывается, что он-то как раз смотрит в оба.
– Я как-то не вижу Бринкера в сговоре с Оберман.
– Может, он и не в сговоре, – согласилась Ева. – Но он работает в команде чуть ли не с тех самых пор, как отделом командует Оберман. Никто не продержится так долго, если он не в игре или если она не найдет ему другого применения. Теперь Слоун. Скорее всего, она не замешана, потому что Оберман не любит работать с женщинами, но подозрений с нее мы пока не снимаем. Слоун получила тяжелый удар. Тяжелый удар многих может убедить не высовываться.
– Вы можете мне сказать, как далеко продвинулись? – спросила Лайла.
– Надеюсь получить кое-какие данные прямо сегодня вечером, самое позднее – завтра. Данные весомые. Надеюсь, вы сможете подождать еще сутки, прежде чем обращаться к Ассертону?
– Да, я предпочитаю подождать. Это нелегкая ноша. – Лайла, болезненно поморщившись, прижала ладонь к животу. – У него новорожденный ребенок. Пожалуй, это может подождать, пока у вас не будет серьезных доказательств.
– Действуйте по обстоятельствам, – посоветовала ей Ева. – Когда я буду уверена, что у нас есть нечто весомое, уведомлю БВР.
– О черт!
– Они захотят поговорить с вами.
Лайла кивнула, закрыв глаза.
– Я с детства мечтала стать копом. Мой брат… – Она открыла глаза и взглянула на Еву. – Думаю, вы читали мое личное дело. Вы и без меня все знаете.
– Знаю, – подтвердила Ева.
– Я об этом мечтала, я ради этого работала. Мне хотелось что-нибудь сделать… чтобы у чьей-то еще матери не разбилось сердце, чтобы еще чья-то сестра не спрашивала себя снова и снова, не могла ли она еще что-то сделать, как-то это остановить, спасти его. – В глазах Лайлы вспыхнул яростный огонь, напомнивший Еве о миссис Оучи. – Всякий раз, как я утром прикрепляю жетон, это ради него. Даже когда я просто об этом думаю – все ради него.
– Я с детства мечтала стать копом. Мой брат… – Она открыла глаза и взглянула на Еву. – Думаю, вы читали мое личное дело. Вы и без меня все знаете.
– Знаю, – подтвердила Ева.
– Я об этом мечтала, я ради этого работала. Мне хотелось что-нибудь сделать… чтобы у чьей-то еще матери не разбилось сердце, чтобы еще чья-то сестра не спрашивала себя снова и снова, не могла ли она еще что-то сделать, как-то это остановить, спасти его. – В глазах Лайлы вспыхнул яростный огонь, напомнивший Еве о миссис Оучи. – Всякий раз, как я утром прикрепляю жетон, это ради него. Даже когда я просто об этом думаю – все ради него.
– Вот из-за них – в значительной мере! – мы и стали такими копами, какими стали.
– Может быть, – тяжело вздохнула Лайла. – Я не на то подписывалась, лейтенант. Не на то, чтобы отсиживать зад в грязной продажной команде.
– Она эксплуатирует чью-то мать, чью-то сестру, чьего-то брата всякий раз, как берет взятку – наркотой или деньгами, – всякий раз, как заключает сделку. Я вас уверяю, детектив, она думает только о выручке, когда утром прикрепляет жетон.
– Если я могу помочь вам свалить ее вместе с ее подручными, я это сделаю.
– Я прошу вас стать моими глазами и ушами в этой грязной конторе. Наблюдайте, слушайте. – Ева вынула из кармана визитную карточку. – Если вам понадобится мне позвонить, пользуйтесь незарегистрированным телефоном или автоматом. Не надо рисковать. Там указан мой личный номер.
– Лейтенант? – окликнула Еву Лайла, когда та была уже на пороге. – Я знала… по крайней мере, кое-что из этого. Я догадывалась. Но ничего не сделала.
– Зато теперь сделаете, – ответила Ева и закрыла за собой дверь.
Довольная успехами, Ева поехала домой зигзагообразным маршрутом, следя, не появится ли хвост. Никто ее не преследовал, но, подъезжая к воротам, она поняла, что кое-кто ее дожидается.
Автомобиль стремительно выскочил на дорогу прямо у нее перед носом и развернулся боком, блокируя ворота, когда она ударила по тормозам.
Ее захлестнула ярость, но она успела включить видеорегистраторы, глядя, как с водительской стороны вылезает Гарнет.
Один, с ним никого, отметила она, включив камеры заднего обзора, чтобы убедиться, что ее никто не блокирует с тыла. Будь она проклята, если позволит устроить себе ловушку на пороге собственного дома. На пороге ее нормальной частной жизни.
«Гарнет хочет устроить еще одну стычку? – подумала Ева. – Что ж, это может оказаться любопытным».
Она вылезла из машины, хлопнула дверцей.
– Это мой дом, Гарнет, тебе тут места нет. Сделай одолжение, сядь в машину и уезжай. Не задерживайся здесь.
– Да кто ты такая, мать твою? Что ты себе позволяешь? Думаешь, можно вот просто так прийти в мой отдел и мной помыкать? Думаешь, ты можешь натравить на меня БВР?
«Значит, Уэбстер подбросил ему запашок, – отметила Ева. – Я разожгла огонь, а он подлил бензину».
– Я думаю, что я старше тебя по званию.
Она проговорила это холодно, ясно сознавая, что пришлось столкнуться не просто со вспышкой скверного нрава, а со вспышкой скверного нрава, усиленной химикалиями.
– Ты ничто. Подумаешь, замуж вышла за толстый кошель! Да это кто угодно может! Вышла замуж и полезла наверх. Просто очередная шлюха с жетоном.
– И тем не менее я старше тебя по званию, Гарнет. А ты только что удвоил отстранение на тридцать дней.
– Тут никого нет, кроме нас с тобой, сука. – Он слегка толкнул ее обеими руками в плечи, просто чтобы раззадорить. – Вот сейчас увидишь, чего стоит твое звание. Ни хрена оно не стоит.
– Вот только тронь меня еще раз, Гарнет. – Теперь уже она его подзуживала. Ее саму охватил азарт. – Тронь меня еще раз, и потеряешь жетон навсегда. Ты неадекватен. Ты мне дерзишь, ты мне угрожаешь, наносишь оскорбление действием старшему по званию – и это уже во второй раз за сегодняшний день. Садись в машину и катись отсюда, а не то я закрою тебя навсегда.
– Да пошла ты!
Он ударил ее слева наотмашь. Она ему позволила. Она позволила инерции удара повернуть себя вокруг оси. А он надвинулся на нее, вошел в клинч с поднятыми кулаками.
Тут Ева молниеносно повернулась и всадила кулаки ему в лицо.
– О нет, да пошел ты!
Неожиданный удар заставил его отступить на шаг. Из уголка рта потекла кровь.
– А теперь пошел вон отсюда, – посоветовала Ева, но он бросился на нее.
Его кулак скользнул по ее плечу, но все-таки удар оказался столь силен, что рука у нее заныла. Но она понимала – поняла в эту самую минуту! – что сможет одолеть его в поединке. Он был крупнее, у него руки были длиннее, но он ослеп от бешенства и стал неосторожен.
Она блокировала нападение, нанесла ему еще один короткий и сильный удар в лицо.
– Пошел к чертовой матери!
Ева уже слышала рев двигателя. Это Рорк мчался по дороге к воротам. «Пора с этим кончать, – подумала она, – пока кто-нибудь не пострадал всерьез». Эта мысль проносилась у нее в голове, когда Ева заметила движение Гарнета, обнажившего ствол. Она инстинктивно выбросила вперед ногу, выбросила резко, ее ботинок вошел в жесткий контакт с его предплечьем. Он выронил оружие, оно отлетело и с лязгом громыхнуло по железным прутьям ограды.
– Ты с ума сошел! – В голосе Евы слышалось подлинное изумление. – Ты совершенно и окончательно спятил, идиот.
Он как будто решил ей это доказать и пошел прямо на нее. Ворота распахнулись. Как и Ева, Гарнет услышал лязг железа и топот ног.
– Сама справлюсь, – предупредила Ева Рорка, когда он нагнулся, чтобы поднять оружие Гарнета. – У меня все под контролем.
Взгляд Рорка, как и его голос, дышал холодом.
– Ну так разберись, а то я этим займусь.
У Гарнета шла ртом кровь, левый глаз уже заплывал. Одним глазом он косил с Рорка на Еву и обратно.
– Наш разговор еще не закончен. – Он бросился к своей машине, рванул дверцу. – Я тебя закопаю, сука! – прокричал он, прыгнул в машину и помчался прочь.
– Ты его вот так отпустишь?
– Только на сегодня. – Ева повела плечом, в которое угодил кулак Гарнета. – Хочу посмотреть, что он будет делать дальше. Он сорвался с поводка, это точно. Я об этом доложу, и у меня все записано – на камеру, на мою тайную прослушку, на твои регистраторы. Если все пойдет как надо, он завтра же будет арестован, и ему предъявят нападение с применением смертоносного оружия. Я думаю, этого довольно, он начнет торговаться и за сделку заложит Рене.
– Ты могла бы с тем же успехом арестовать его прямо сейчас. – Рорк протянул ей оружие. – Ты не пойдешь на сделку с ним.
– Ты чертовски прав, я не пойду на сделку. Я хочу взять их всех и законопатить по темечко. И, может, к завтрашнему дню у меня будут на это все данные. – Ева согнула и разогнула пальцы, расслабляя руку, сокрушенно осмотрела содранную на костяшках кожу и пожала плечами. – Но врезать ему пару раз по физиономии было приятно.
Рорк запрокинул ее лицо, осторожно потрогал разбитую губу.
– У тебя кровь идет.
Ева отключила камеру.
– Я нарочно пропустила удар. Гребаный ублюдок может обзавестись хоть армией крючкотворов, но на записи видно, как он меня бьет, как появляется кровь, а он опять бросается на меня, ему хочется еще. Знаешь, что это такое? Крыса в крысоловке, и выхода нет.
– Я бы предпочел, чтобы ты не так часто пускала в ход свое лицо для сбора доказательств. Я им очень дорожу.
Ева усмехнулась и тут же поморщилась, потому что губу саднило.
– Мог бы уже привыкнуть. Но все равно спасибо, что пришел на помощь. Тебе нужна белая шляпа. Хорошие парни всегда носят белое.
– Мне больше идет черное.
– Пошли домой. Мне надо доложить об одном нехорошем копе и его – держу пари! – незарегистрированном оружии.
– Ну и денек, – вздохнул Рорк.
День еще не кончился. Ни для одной из заинтересованных сторон.
Рене Оберман выдержала бесконечный семейный ужин и сопровождающую его лекцию дорогого папаши, поэтому ей меньше всего было нужно видеть у себя на пороге вышагивающего взад-вперед, как часовой, Билла Гарнета.
Стоило ей бросить взгляд на его лицо, как она поняла: Гарнет нарвался на неприятности, а теперь принес их к ее порогу.
– Иди домой, Билл, и приложи к лицу пузырь со льдом.
Он схватил ее за локоть в тот самый момент, когда она всунула ключ-карточку в прорезь. Рене ничего другого и не ждала. Она со злостью отдернула руку.
– Я не в настроении.
– А плевать я хотел, что ты не в настроении. – Гарнет распахнул дверь и втолкнул ее внутрь.
Рене повернулась волчком. Она не только возмутилась, она испугалась.
– Не смей меня лапать, слышишь! Никогда!
– Черта с два! Я посмею, Рене, я посмею тебя не только лапать. Я тобой сыт по горло, больше я не намерен это терпеть. Долго я тебя слушал, и что? Из-за тебя меня отстранили.
– Это из-за тебятебя отстранили. Ты не в себе, ты пьян! Ты только посмотри на себя! Я же тебе говорила, что с устранением я разберусь.