— Что? — закричала я. — Все это время ты манипулировал мной?
— По-моему, в искусстве манипуляции нет равных как раз тебе, — презрительно протянул Ричард.
— Отпусти меня, немедленно.
— А то что? — в его глазах снова билось алое пламя гнева.
Я закрыла глаза, чтобы этого не видеть.
— Ты же пришла сама, — прошептал он мне на ухо. — Скажи еще, что я тебя принудил. Или что тебе было плохо.
— Пожалуйста, — меня уже трясло. — Отпусти.
— Не понимаю тебя, — он погладил меня по щеке. — Не могу простить измены, но не живу без тебя…
— Отпусти, — закричала я — и рванулась.
— Ника, прекрати! — зарычал он, но откатился.
Я вскочила, схватила платье. Оно было разорвано. Я растерянно обвела взглядом домик, не понимая, что мне делать.
— Погоди, я дам тебе рубашку.
Ричард поднялся. Ничуть не стесняясь своей наготы, он пересек комнату, склонился над саквояжем, протянул мне белоснежную рубашку.
— Ника, ты же понимаешь, что так нельзя. Ты просто стравливаешь нас с отцом.
Я закрыла глаза. Лучше бы, это и правда был кошмар.
— Повторяю — я не любовница твоего отца, — выговорила я наконец — и поздравила себя с тем, что голос не дрожал — хоть маленькая, но победа. — Я никогда ей не была. Вас действительно пытаются стравить, но это делаю не я. А теперь, немедленно сними с меня свой перстень… Я скорее отрублю себе палец, но на мне его больше не будет!
— Даже так… — насмешливо протянул Ричард. — Какое серьезное заявление.
Я посмотрела ему в глаза. В них была пустота, от которой захватывало дух. Не знаю, что он увидел в моих, но через мгновение он сказал:
— Не надо истерики. Давай руку.
Перстень с пальца сниматься не хотел.
— Ника, это действительно не я.
— Мне уже все равно, кто это. Просто сними, — закричала я.
— Тебе так ненавистна мысль о том, что ты — моя невеста?
— Мне ненавистна мысль о том, чем это все закончилось. Мне ненавистна мысль о том, что ты мне не веришь. Я не желаю таких отношений. — Я рванула перстень — и он вдруг соскочил с пальца. — Забирай.
— Тебе открыть портал? — любезно спросил меня Ричард.
— Если вас не затруднит, милорд, — в тон ему ответила я.
ГЛАВА 9
Милорд Верд открыл портал в холл своего поместья. Ну, действительно, куда же еще меня выгрузить? Босиком да в его рубашке? С ошметками от не состоявшегося свадебного платья, которое я почему-то прижимала к себе. Только в трогательные объятия Джона, его же камердинера.
Про объятия — это, конечно, иносказательно. Но камердинер захлопотал вокруг меня, как наседка вокруг долгожданного цыпленочка.
— Миледи! Какое счастье! И портал открывал милорд! Он за вами идет?!
— Джон. Пожалуйста. Не надо вопросов.
Тут он обратил внимание на мою одежду. И на мое состояние.
— Миледи желает пройти к себе в комнату?
— Да, Джон, спасибо.
— К вам прислать Оливию?
— Не нужно. Свяжитесь только с милордом Милфордом. Скажите, что со мной все в порядке. Просто меня перстень ночью в… лес занес. Он поймет. И попросите его известить моих родителей.
— Слушаюсь, миледи.
Я поднялась в свою комнату. Пока шла, мечтала о душе. О том, как сорву рубашку Ричарда — и кину в камин. И сожгу. Как буду сдирать кожу мочалкой. Как разгромлю комнату в его проклятом поместье. Вошла в спальню. Посмотрела на картину… Теплый ветер на ней по-прежнему развевал занавески. И я по-прежнему чувствовала его на своем лице. Без сил опустилась на пол, обняла колени. Не знаю, сколько я сидела на полу, не шевелясь, уставившись в эту картину… Сжимала остатки свадебного платья. Как там говорила портниха — в материал вплетают первый лучик солнца и последний лучик луны — чтобы жизнь у пары была счастливая? Видимо, это не наш случай, хоть что вплети…
Страдала я долго. Но в какой-то момент мне стало противно. И что я так расквасилась? У меня что — жизнь на этом закончилась? Зачем я раз за разом пытаюсь что-то доказать человеку, который меня не слышит? С чего я рыдаю? Руки заламываю… С какого перепуга?
Ричард не верит — удачи ему в славном пути. Думает, что я ему изменила — вот пусть и пройдет… этим самым лесом, в который забился. Я унизила сама себя тем, что пришла к нему? Ну и пусть. Зато — получила удовольствие. Будет о чем вспомнить на старости лет, поругивая внуков за вольное поведение…
— А сейчас — поднялась, навела красоту — и домой. На работу выйти. Учеников для подготовки к вступительным экзаменам набрать. В оставшееся время — плавать. И на каток. А все эти глупые мысли о несчастной любви — от безделья.
Вышла я спустя час, приведя себя в порядок. Спина прямая, старательно улыбаюсь.
— Миледи, — бросилась мне навстречу Оливия. — Как хорошо, что вы здесь.
— К сожалению, я не надолго.
— В гостиной вас ожидает император.
— Давно?
— С полчаса уже.
— А что же вы сразу не сообщили?
— Приказал не тревожить.
— Оливия, а у нас есть, чем пообедать? Может, он голодный?
— Сейчас же в столовой накроем.
— Спасибо, — сказала я. И поспешила навстречу императору.
— Добрый день, Фредерик, — улыбнулась я ему, все-таки сделав положенный реверанс. А что — местное длинное платье вполне вдохновляло.
— Вы заставили нас поволноваться, — поднялся мне навстречу император.
— Простите, перстень, который я обещала не снимать… Оказался с норовом. Я попала в лес. Там был милорд Верд. Честно говоря, я была уверена, что я сплю.
— Ваше исчезновение заметил Пауль в девять утра.
— Что же ему не спалось-то? — поморщилась я, представляя себе, какая поднялась паника.
— Куда-то отпроситься у вас хотел.
— Родители уже знают, что со мной ничего не случилось?
— Да, конечно.
— Спасибо вам.
— Я не вижу на вас перстня!
— Отдала, — усмехнулась я.
— Не помирились?
— Нет, Фредерик. Милорд Верд меня просто не слышит. С чем я его и поздравляю.
— О… уже язвительность! — почему-то обрадовался император.
— Есть такое, — пробурчала я.
— Мой старший сын — идиот. Влюбленный. Ревнивый. И потому ничего не соображающий.
— Не смею спорить с вашим величеством.
— Где он сейчас?
— В каком-то лесу. Сидит либо у костра, либо в какой-то избушке.
Император хмыкнул.
— Можно я скажу вам правду, Вероника?
— Слушаю вас.
— Вы понимаете… Перстень — артефакт, конечно, очень мощный. Но не наделенный мышлением. Он не живой. Он всего лишь выполняет приказы хозяйки.
Я вскочила:
— Вы понимаете, что вы мне только что сказали, ваше величество?
— Конечно, — удивился император. — Ровно столько, сколько я планировал вам сказать. Вы сами отправились к Ричарду. Это вы хотели его видеть. И были так решительно настроены, что пробили его защиту от вторжений. Мне, кстати, это не удалось. Значит — и он хотел вас видеть. Я так понимаю, больше, чем хотел.
Закрыла лицо руками.
— Ну, что вы… — мягко сказал император. — Хотеть… видеть любимого мужчину — это не просто хорошо. Это же замечательно. Что вас в этом смущает?
— Пожалуй, Фредерик, я не буду отвечать на этот вопрос. С вашего позволения, конечно. К тому же слуги наверняка накрыли на стол. Вы же не обедали?
Император согласно кивнул.
— У меня было такое утро, что я еще и не завтракал…
— Позвольте вас сопроводить в столовую, — улыбнулась я.
— Позволяю, — и он протянул мне руку.
Я на полном серьезе склонилась в реверансе — с припадением на колено — все как положено. Вложила в его руку свою. И мы чинно отправились.
— Из артефактов на вас остался только браслет, — говорил Император, прощаясь. — Он сильный — но этого явно не достаточно. Поэтому я после обеда над ним поколдую — усилю защиту.
— Спасибо вам.
— Просто будьте счастливы… — улыбнулся Фредерик. — И можно вас попросить, Вероника?..
— Да? — удивленно посмотрела на Императора. О чем он может просить меня?!
— Бросайте затею с сигаретами, пожалуйста. Вам не идет!
— Слушаюсь, ваше величество.
— Не ерничайте. И не злитесь на милорда Милфорда. Ему по должности не положено что-то от меня утаивать.
Дома, когда улеглась суматоха, вызванная моим появлением, мама плакала — я ее утешала — ко мне подошел Паша.
— Мама, я бы хотел с тобой поговорить.
— Дочка, — заглянул папа, — мы по магазинам. За продуктами. Что-то тебе привезти?
— Мандаринок. Представляешь, я их в этом году еще не пробовала.
— И внукам любимым надо конфеток, — не удержался Паша. Я рассмеялась — и обняла его.
— И что такое важное ты хотел со мной обсудить, что поднялся в девять утра? — мы прошли с ним в отцовский кабинет.
— Вот зря ты смеешься. Паника здесь была изрядная.
— Вот зря ты смеешься. Паника здесь была изрядная.
— Прости.
— Мама, я хочу вернуться в империю Тигвердов.
— Что? — опешила я.
— В Академии за мной сохранили место. И… понимаешь, мне там интереснее, чем здесь. Там — магия. Там — я могу стать кем-то. Сделать что-то значимое.
— Ты и здесь можешь, — растерялась я.
— Например, — презрительно фыркнул Паша.
— Выиграть Олимпийские игры по фехтованию на шпагах.
— Так одно другому не помеха.
— В каком смысле?
— Я договорился — мне позволят посещать тренировки в школе Олимпийского резерва. Здесь, у нас. По вечерам мне будут давать увольнительную. Исполняющий обязанность начальника Академии не против. Тяжеловато будет — зато не скучно. И с тобой будем видеться. А на выходные ты, как обычно, будешь нас с Рэмом забирать. Ну, если мы во что-нибудь не ввяжемся.
— Паша, ты понимаешь, что после Академии ты будешь военнообязанным. И попадешь в имперскую армию. Я не думаю, что милорд Верд или его величество будут тебя прикрывать или оставлять в столице для того, чтобы ты блистал на балах и парадах.
— Я и не хочу этого.
— А ты забыл, как, допустим, милорд Верд добился своего высокого положения? Ты забыл, что его называют имперским палачом? Ты знаешь, что у него убили мать — и он сорвался, залив провинцию кровью? И это скромно называется «нервным срывом»… Ты знаешь, что из боевой пятерки милорда Верда двое уже погибли!?
— Но это не обязательно случится со мной, — упрямо сжал губы Павел.
— Но я не готова к тому, чтобы отправлять своего сына в мясорубку во славу империи Тигвердов!
— А поместье получить ты готова?! От этой самой империи?
У меня в голове помутилось от этого хамского тона, от презрительно поджатых губ. От надменного аристократизма, который я ненавидела во всех проявлениях.
И я впала в такой ярый гнев, что у меня захолодел позвоночник, а в горле, наоборот, заклокотал огонь. Плохо понимая, что делаю, я черпанула силы в защитном браслете — мне показалось, что он протестующее пискнул — и распяла Пашку на потолке в позе морской звезды. Как это уже делал милорд Верд, когда наказывал их с Рэмом. Полюбовалась на дело рук своих, прошипела обалдевшему сыну:
— Никогда не смей разговаривать со мной в таком тоне.
И потеряла сознание.
Пришла в себя от того, что меня кто-то осторожно похлопывает по щекам.
— Миледи Вероника, — надо мной склонился целитель Ирвин. — Пришли в себя? Отлично… А сейчас аккуратненько так приподнимайтесь. Отлично. Пьем настоечку. Хорошая настоечка… Невкусная?
Я закивала.
— Зато полезная! А то я занимаюсь с мастером Феликсом, а мастер Рэм прибегает, говорит — вам нехорошо.
— Мам! Ты крута неимоверно! — раздался с потолка восторженный вопль Паши.
— Божечки! — схватилась за голову. — Я так надеялась, что мне все это померещилось…
— Ты что! — Паша на потолке лучился от гордости. — Это же классно! Ты, мать, маг!
— Чтоб хорошее…
— Это и есть самое лучшее! Смотри, Рэм, что мама творит!
— Это что ты творишь, — отвязался на него Рэм. — Матушку довел. Миледи Вероника, вы можете подняться?
— Наверное, могу, — я вопросительно посмотрела на целителя.
— Осторожненько только.
— Матушке! Гип-гип, ура!!!! — никак не мог угомониться Паша.
— Жаль, я тебе еще и звук выключать не умею, — проворчала я.
— Миледи, — обратился ко мне целитель. — Я, конечно, понимаю, что мастер Пауль заслужил наказание. Но, может быть, вы все-таки снимете его с потолка? Что-то мне подсказывает, что ваши уважаемые родители будут нервничать, увидев подобное.
— Ирвин, — я не знала, смеяться мне или плакать. — Дело в том, что я понятия не имею, как у меня это получилось. А уж тем более не знаю, как снять с потолка этого гаденыша…
Милорд Милфорд выглядел уставшим. Но это не помешало ему с детским любопытством и чистым незамутненным восторгом любоваться на морскую звезду в исполнении моего сына.
— Я думал, так развлекается только Рэ, — обратился он ко мне.
— Точно, — прокомментировал с потолка Паша. — Он так при маме делал.
— Он, правда, еще звук убирал, — недовольно поморщился начальник контрразведки. — А как это получилось?
— Я маму достал.
— Мастер Пауль, вы сейчас и меня достанете. И это будет гораздо хуже. Для вас. Я пока разговариваю с миледи Вероникой.
Честно говоря, я думала, что на такой пассаж мой сын разразится какой-нибудь гневной и протестующей речью на тему: «Свободу попугаям!». Однако Паша четко ответил:
— Моя вина, милорд. Приношу извинения.
— Итак, — обратился ко мне глава контрразведки. — Что вы почувствовали?
— Дикий гнев. У меня был тяжелый день, — расстроено проговорила я.
— Где вы взяли энергию?
— В браслете.
— А перстень где?
— Вернула.
— Простите, — тихо посочувствовал он.
— Ничего. Но я ума не приложу, что с этим потолочным украшением делать.
— Снимите, — достаточно безразлично пожал плечами милорд Милфорд.
Провозились мы около часа. Реально, мне было проще пригвоздить сына к потолку, чем понять, как я это сделала. Необходимо было обернуть заклинание вспять, но ничего не получалось. По мнению Милфорда, магия во мне отсутствовала как таковая.
— Ничего не понимаю! — приговаривал он. — Вот вы же как-то это сделали! И как-то создавали порталы! Только не в те места, куда надо… Что ж такое!!!
Потом выяснилось, что он тоже не может расколдовать Пауля. Я дергалась все больше и больше. Рэм предложил свою помощь. Вдвоем им удалось лишить наш дом потолочного украшения. Но я так и не поняла — как. Такое ощущение, что кто-то или что-то, вдоволь надо мной поглумившись, отменило заклинание как таковое. И Пашу очень аккуратно опустило на пол.
— Я буду рекомендовать его величеству закончить на этом наши занятия магией. Или предоставить вам другого учителя. Простите, Вероника, но я явно не справляюсь, — сказал мне напоследок начальник контрразведки.
ГЛАВА 10
— Рэм, пожалуйста…
— Миледи Вероника, — высокомерно посмотрел на меня наследник Реймского герцогства. — Я бы попросил вас не вмешиваться в мои отношения с матерью.
Это я попыталась уговорить его. Объяснить, что герцогине больше ничего не оставалось, как поступить так, как она поступила. И… Холод в голосе Рэма заставил меня поежится.
— А не звезданулся ли ты тупой башкой обо что-нибудь так с матерью разговаривать? — исподлобья взглянул на него Паша.
— Никто не смеет указывать мне… — природный аристократизм наследного герцога встретился с кулаком Паши.
— Никто не смеет в таком тоне говорить с матерью!!! — зло заявил он. И тут же ему прилетело обратно.
— А ну-ка, прекратили оба! — рявкнула я, бросаясь между ними.
— Он первый начал, — дружным хором сказали молодые люди.
— Для того, чтобы закрыть тему: Рэм, я считаю, что ты не прав. Но решение принимать только тебе.
— Простите меня, миледи Вероника, — потупился юный герцог. — Я действительно перешел границы допустимого.
— Как же полезен кулак в наставлении на путь истинный, — торжественно провозгласил неугомонный Паша.
— Довольно! — зарычала я, осознав, что сейчас драка продолжится. — Разошлись по разным углам!
— Как у вас весело… — с завистью протянул Феликс из кресла — про него все забыли — и он оказался свидетелем этой сцены.
— Не переживай, — обнадежил его Павел. — Вот Ирвин тебя починит — и готово. Тоже будешь в драках участие принимать.
— Ты что — с ума сошел? — остановил его более рассудительный Рэм. И не успела я обрадоваться, как герцог Реймский добавил. — Брата же учить и учить!!!
— Вот и возьмемся! — с энтузиазмом заявил сын.
— Стоп! — сказала я, видя, как загорелись глаза у Феликса. — Нет, я конечно, за черепаху Тортиллу с ее «Драться надо — так дерись»… Но все же мне бы хотелось уточнить, что драку надо начинать только после того, как не получилось договориться другим способом.
— Мам, просто с помощью прямого удара в челюсть — короче!
— Павел! — возопила я.
— Ну, по крайней мере, с мужчинами.
— Это кошмар какой-то!
— Павел, ты когда будешь язык за зубами держать, — включил рассудительность Рэм.
— Сразу после тебя, твое сиятельство!
— Все! Довольно! Идите к себе. Уроки учить!..
И моя троица удалилась.
Родителей все не было. Я уже начала беспокоиться — стала звонить на мобильники и одному, и второму. Выяснила, что оба недоступны. Постаралась отогнать тяжелые мысли — стала себя убеждать, что ничего не случилось — просто не надо кликать.
Пометалась по дому. Накинула куртку, вышла на улицу. Не успела закурить, как рядом со мной оказался Фредерик Тигверд.