Сернет перевел взгляд на свои руки, на которых, как и на лице, все еще резко выделялись бурые пятна. У пожилых они не сходят долго – пять, семь лет… Возможно, он просто не доживет до того дня, когда они окончательно поблекнут. Ему только пятьдесят пять, он еще крепок, но теперь, с известием о смерти Беррела, угасла последняя надежда, и жить сделалось абсолютно незачем…
Хлопнула дверь, впуская слугу, поклонившегося по всей форме – то, что вколотила Инель, не выбьешь уже ничем.
– Мой лорд, к вам молодая княгиня Лорш со свитой. Просить?
– Лорш? – воспаленная память сразу же выдала мужское лицо, обрамленное вьющимися каштановыми волосами, на котором обычная приподнятость сменяется неприкрытой яростью, когда Зивакут холодно бросает: «Извольте удалиться в свои владения и без особого соизволения не показываться мне на глаза!» Князь Юга, изгнанный за одно неосторожное слово. А это, получается, его жена… или нет, слуга сказал «молодая» – значит, невестка или даже дочь?
– Проси, – решительно произнес Сернет. Зачем бы ни явилась эта женщина, она – его товарищ по несчастью.
Сначала Тай, которую очень злило то, что Нисада все же уговорила Берри, попыталась оставить неуемную княжну дома. Но та быстро нашла неотразимый довод: «Если вы до сих пор никто и звать непонятно как, то у меня, вот, уже бумага с печатью! Так что это не я с вами поеду, а вы – с княгиней Лорш!»
Внутри особняк анта Эйеме оказался еще более запущенным, чем снаружи. Судя по всему, слуг Поветрие щадило не больше, чем хозяев, а старому лорду после смерти жены и дочери стало все равно, и он не стремился нанять новых.
Он ждал их в большой гостиной, стоя у окна, полуприкрытого бархатной портьерой – немолодой мужчина с обильной сединой в волосах и короткой бороде, раздавшийся с годами, но выглядящий отнюдь не толстым, а просто большим, мощным, как матерый лось или зубр. Вот только взгляд его словно зарос такой же пылью и паутиной, как углы в этом доме – взгляд человека, давно смирившегося и отчаявшегося, живущего по инерции. Тай, хорошо помнившая тот образ, который предстал перед ней в Замке три года назад, не смогла не отметить, что Берри очень похож на отца…
Был похож. Теперь в том человеке, что стоял у окна, и том, что с неприкрытым волнением переминался с ноги на ногу у нее за спиной, не было ни капли общей крови.
Неожиданно сквозь пыль и паутину во взгляде старого анта Эйеме словно пробился огонек. Он с любопытством разглядывал странную компанию, явившуюся к нему в дом. Интересная, однако, свита у молодой княгини – долгоживущий и меналийка старой крови…
– Здравствуйте, лорд Эйеме, – по неистребимой южной привычке Нисада и здесь опустила притязание. – Я Нисада, старшая дочь князя Лорша. Конечно, вы не можете меня знать, но я могу предъявить вам…
– Не трудитесь, – по лицу анта Эйеме скользнула слабая тень улыбки. – Я прекрасно помню вашего отца. Ваша родословная у вас на лице, барышня. Чем обязан столь необычному визиту?
– Лорд Эйеме, – Нисада посмотрела прямо в глаза отцу Берри, – мы пришли, чтобы рассказать вам кое-что новое об участи вашего сына.
– Садитесь же, – спохватился Сернет, мысленно упрекнув себя за то, что уже забыл, как принимать гостей. – На диван, в кресла… Может быть, вина?
– О нет! – затрясла головой Нис, которую после позавчерашнего начало мутить от одного слова «вино».
– Так что вы хотели рассказать мне о Берреле? – спросил Сернет, когда загадочная четверка расселась. – В общем, я уже и сам подозревал, что ему… помогли умереть. Мне говорили, что он был плох, последний месяц почти не вставал с постели, и его смерть обнаружили только тогда, когда остались нетронутыми пять порций еды. Но мне кажется…
– Лорд Эйеме, – перебила его Нисада, – хотели бы вы, чтобы Берри оказался жив?
Сернет горько усмехнулся.
– Милая барышня, вы задаете странные вопросы. Увы, мое хотение не способно ничего изменить. Чудес не бывает. А если вы намекаете, что ему каким-то образом удалось оказаться на свободе, то я вам не верю. Зачем тогда сообщать мне о его смерти? Служить поминовение по живому – страшный грех.
– Однако вы не служили его и по мертвому. Я права? – неожиданно произнесла по-меналийски другая женщина, спутница княгини, едва долгоживущий перевел для нее слова старого лорда. – И между прочим, правильно сделали. Ибо ваш сын в самом деле жив… – женщина на миг замялась. – По крайней мере, отчасти. То есть тело, плоть от плоти вашей, нашло свой конец… насколько я могу судить, от апоплексического удара. Но разум, душа, память, в общем, вся нематериальная составляющая – они здесь, вот в этом молодом человеке, который боится поднять на вас глаза. Если вы зададите ему какой-нибудь вопрос, на который не мог бы ответить никто, кроме вашего сына, то убедитесь в этом.
Плечи анта Эйеме дрогнули. Он непонимающе устремил взор сначала на Тай, затем на Берри.
– Не знаю, кто вы такая, госпожа, и как вас зовут, и тем более не знаю, как такое может быть… – начал он на ее родном языке.
– Зовут меня Тайбэллин, а здесь, в Вайлэзии, переделали в Альманду, – усмехнулась та. – Как хотите, так и зовите, все равно один и тот же орех. Кто я такая, сейчас значения не имеет, кроме того, что я давний и хороший друг вашего сына. А как это могло быть, я вам подробно объясню, но лишь тогда, когда вы убедитесь, что это и вправду есть. Задайте свои вопросы, лорд Эйеме.
– Хорошо. Предположим, что это чисто теоретическая задача… – Сернет на минуту задумался и снова перешел на вайлэзский: – Вопрос первый: из-за какого лакомства Беррел и Лайда все время дрались в детстве?
– Желе, – мгновенно ответил Берри, невольно улыбаясь. – Его специально готовили помногу, но нам все равно казалось, что в чужой тарелке на вишенку больше.
– Та-ак… – Сернет явно был озадачен. – Как звали любимую собаку Лайды и как ее дразнил Беррел?
Берри улыбнулся еще шире. Его волнение мало-помалу начало отступать – он разгадал тактику отца.
– Лайда терпеть не могла собак! Даже со щенками нашей дворовой суки никогда не играла. У нее был кот, которого звали Шип. А я дразнил его Кабанчиком, за то, что полоски у него на спине были не поперек, а вдоль, как у лесного поросенка.
Сернет задумался. На лице его отразилась напряженная борьба. Старый лорд хотел, очень хотел поверить – но не смел…
– Ладно, – произнес он, словно кидаясь вниз головой с обрыва. – В таком случае последний вопрос. За что я первый и последний раз в жизни приказал выпороть своих детей?
Берри вздохнул.
– У матушки была очень красивая птица в клетке, откуда-то из анатаорминских факторий. И мы с Лайдой все время жалели, что ей не позволено летать. Когда ее выпускали в доме, она билась в окна и сшибала подвески с люстры. Однажды бабушка заболела, и матушка осталась у нее на несколько дней. Тогда мы нашли очень длинную веревку, вынули птицу из клетки, отнесли на склон в конце сада и привязали один конец веревки к ветке старого каштана, а другой – к лапке птицы, чтобы она летала, но не улетела. А сами пошли по своим делам. Когда мы вернулись вечером, выяснилось – в попытке освободиться птица так затянула веревку на лапке, что та вся распухла и посинела. Мы отнесли птицу в клетку, но даже не смогли снять веревочную петлю, так она врезалась в лапку. В общем… в общем, птица так и не вылечилась, ее пришлось убить. Ты спросил нас, чья эта работа. Мы сказали, что сделали это вдвоем, но не знали, что так выйдет, а хотели, как лучше. Кажется, кто-то из нас произнес: «Нам же никто не сказал!» И вот тогда-то ты и приказал выдрать нас. И прибавил, что делаешь это, дабы мы раз и навсегда уяснили: самые большие беды в мире происходят от того, что служители Единого называют невинностью, хотя бы и детской, на самом же деле это просто нежелание думать. А твои дети всегда и везде обязаны думать своей головой. От того, что мы хотели, как лучше, птице не стало менее больно…
Все время, пока длился этот рассказ, на лице Сернета, как набегающие волны, сменялись надежда и недоверие. И лишь когда Берри произнес слова про невинность, надежда победила окончательно.
– Не могу поверить… – выговорил он, медленно опускаясь в последнее кресло, оставшееся незанятым. – Даже не что, а как ты рассказываешь! Берри действительно всегда долгие годы помнил массу подробностей – я и сам такой, но у него это было даже сильнее…
– Ты уже поверил, отец, – негромко произнес Берри. – Иначе обратился бы ко мне на «вы». Только сам себе боишься признаться.
– Но как, КАК это могло случиться? – анта Эйеме переводил невидящие глаза с юноши, говорившего совсем как его сын, на княгиню Лорш, а с нее – на меналийку по имени Миндаль.
– А теперь буду рассказывать я, и никому меня не перебивать, – жестко сказала Тай. – Начнем с того, что существует такое странное место, куда можно попасть только во сне. Вообще-то это владения Повелителя Хаоса, но в нашем случае сия деталь не имеет особого отношения к делу…
– А теперь буду рассказывать я, и никому меня не перебивать, – жестко сказала Тай. – Начнем с того, что существует такое странное место, куда можно попасть только во сне. Вообще-то это владения Повелителя Хаоса, но в нашем случае сия деталь не имеет особого отношения к делу…
Когда Тай закончила рассказывать, свет за окнами уже приобрел легкий синеватый оттенок – приближалось осеннее равноденствие, и темнеть начинало относительно рано.
– Невероятно, – снова произнес анта Эйеме, разорвав затянувшееся молчание. – И именно потому, что невероятно, я верю вам от начала и до конца. Какие-нибудь проходимцы, желая втереться ко мне в доверие, использовали бы лишь те сущности, которыми оперирую в жизни я сам. Ваши же слова могут быть либо полнейшим бредом безумца… либо правдой. Однако я услышал внятные ответы на свои вопросы – значит, это не бред…
Он умолк, замявшись, затем сделал три шага к креслу напротив и опустил руку на плечо светловолосого юноши в камзоле из дешевого серовато-коричневого бархата.
– Ну что ж… С возвращением, сын.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, в которой Тай и Джарвис вынуждены спасаться бегством
– Не трудитесь, лорд Эйеме, – запротестовала Нисада, когда Сернет приказал слугам готовить ужин на пятерых. – У вас, наверное, и запасов-то особых нет, а мы прекрасно поедим на постоялом дворе…
– Какой постоялый двор, когда тут пустует огромный дом? – удивился Сернет. – Неужели я не найду, где разместить сына и троих его друзей? Нет, я настаиваю на своем праве принять вас у себя! Чистого белья полно, служанки приготовят спальни…
Внезапно Джарвис ощутил, что на самом деле за поспешным и неловким гостеприимством отставного королевского советника кроется страх. Суеверный страх, что, отпустив этих людей, он больше не увидит их никогда в жизни и мало-помалу поймет – все это лишь привиделось ему в оглушительной тоске по сыну… Только видя их, разговаривая с ними, делая для них все, что в его силах, он утверждался в их реальности.
– Ох ты, у меня же все там – и ночная рубашка, и халат, и вообще… – растерянно выговорила Нисада, оборачиваясь к Берри. – Мне ж и в голову не пришло, что придется застрять тут на ночь… Может, послать Хольрана?
– Вот что, – решил Джарвис. – Вы с Берри оставайтесь тут и общайтесь со стариком – видно же, что он боится с вами расстаться. А мы с Тай и Хольраном по-быстрому съездим на постоялый двор, соберем вещи и расплатимся. Тем временем и ужин подоспеет. Ну как, согласны?
Все лица, включая Сернета, разом просветлели – Джарвис действительно нашел наилучший способ для разрешения возникшей неловкости.
Лаймарт захлопнул толстый фолиант с писаниями отцов церкви и хлопнул в ладоши, приказывая подать подогретого вина и печеных яблок с корицей – его обычный ужин в это время года.
Прошлой ночью он вызвал к каменному гонгу представительницу Белой Леди – так, на всякий случай, ибо был почти уверен, что обозначение «жрица из Новой Меналии» в устах королевы было не более чем фигурой речи. И все же следовало потянуть еще и за эту ниточку.
Белая оказалась незнакома ему – какая-то мать Файял вместо старой язвы Лореммин, с которой он имел дело прошлые два раза. Но еще большей неожиданностью для Лаймарта стало то, что, выслушав описание внешнего вида «целительницы» и ее спутника, Белая всплеснула руками и воскликнула: «Так вот куда их занесло! А мои люди уже с ног сбились искать этих двоих по всем горным деревушкам!»
Далее последовали полчаса непрерывных препирательств – впрочем, Лаймарт был внутренне готов к чему-то подобному. Воистину, только порождениям Хаоса могло прийти в голову сделать клириками женщин! Всем известно, что даже если они и не лишены способности связно мыслить, то уж, во всяком случае, не умеют видеть дальше своего носа и своих сиюминутных интересов. На все его претензии мать Файял отвечала, что помянутая особа – глава ее алхимической лаборатории, живет в монастыре едва ли не с рождения, ни в каких непотребствах не замешана, однако никаким особым жреческим могуществом тоже не обладает.
«Но, в конце концов, приготовление лекарств – такое же проведение в мир силы Белой Леди, как и духовные практики! И я требую – слышите, отец Лаймарт, ТРЕБУЮ! – чтобы эту женщину вернули мне под конвоем, живую и невредимую!»
«Почему вы так настаиваете на этом?»
«Да потому, черт вас возьми, что она – это доходы нашего монастыря! Знаете, какую прибыль дают нам ее изыскания?!»
В конце концов они с Белой расстались, так ни до чего и не договорившись. Вроде бы ее слова лишь подтвердили официальную версию – если меналийка всего-навсего хороший алхимик, значит, Нисада и вправду исцелилась силой своей веры. К тому же он, Лаймарт, сам проверил эту Миндаль и не ощутил исходящего от нее могущества… Но если меналийка никогда не занималась духовными практиками своего ордена, то как она вообще узнала о существовании княжны Лорш, сидя по свою сторону моря? Выходит, мать Файял сказала ему неправду… либо сама знает не все.
Возможно, Миндаль – подставное лицо, а главная фигура всей интриги – долгоживущий, лишь притворяющийся телохранителем. Но тогда зачем ему было увозить женщину, которой заведомо хватятся, если в Меналии есть тысячи других монахинь? Снова не сходится…
Однако час назад Лаймарта посетила мысль, перед которой все прошлые догадки показались ему детской возней в песочнице. Что, если сила нечестивой богини Хаоса точно так же не имеет власти над этой женщиной, как и силы богов Порядка?!
Невероятно? Однако разве проклятый Эрдан, вот уже полвека торчащий бельмом на глазу Порядка, не начал свою карьеру простым клириком Единого? А где случился один Эрдан, может случиться и второй. И тогда эта женщина – то же самое, только со стороны Хаоса…
Внезапно из приемной донесся какой-то нарастающий шум, дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ворвался встрепанный человек в одежде ремесленника.
– Ваше преосвященство, они удирают! – выпалил он вместо приветствия. – Кто-то их спугнул!
– Как спугнул? – Лаймарту не было нужды спрашивать, о ком речь, ибо он лично отрядил этого человека руководить слежкой за постоялым двором, где остановились княжна Лорш и ее подозрительные спутники.
– Откуда мне знать, ваше преосвященство? Утром уехали куда-то все вместе, в карете – верховые лошади остались на конюшне, сам проверял. А сейчас вернулись только меналийка, нелюдь и слуга. Меналийка кинулась вещи собирать, слуга пошел за лошадьми, а нелюдь рассчитывается с хозяином. Да все так торопливо! Если просто уезжают – почему на ночь глядя, и где остальных двоих потеряли? Слишком уж похоже на бегство, ваше преосвященство! Шальо остался следить, а я – к вам со всех ног…
Лицо Лаймарта перекосила судорога. Пока он тут сидит и пытается докопаться до подоплеки происходящего, противник опять сделал неожиданный ход!
Секретарь патриарха лихорадочно перебрал варианты – и наконец принял решение.
– Срочно поднимай Кинка, – приказал он. – Пусть возьмет с собой трех-четырех головорезов поопытнее – меньшим составом они с долгоживущим не справятся. И не забудь предупредить, что работа без мундиров.
Слуга давно доложил, что ужин готов, но Сернет все не давал разрешения накрыть на стол, ибо Альманда и Джарвис задерживались. Берри то и дело поглядывал на огромные часы, стоящие на полу в гостиной, и даже Нисада мало-помалу начала волноваться.
Наконец вместо грохота колес по булыжнику с улицы донесся отчаянный цокот копыт, замерший как раз напротив особняка анта Эйеме. Не прошло и минуты, как в комнату влетел Джарвис, с ног до головы покрытый пылью бешеной скачки – и ладно бы только пылью!
– Лорд Эйеме, срочно вызывайте лекаря! – выдохнул он, в изнеможении прислоняясь к дверному косяку. – И еще… есть среди ваших людей кучер, который управится с каретой княжны?
– Ты ранен? – в испуге ахнула Нисада. – Господи, да ты весь в крови! А что с Тай?! Где ты бросил карету?!
– Не беспокойся, кровь на мне исключительно вражеская, – через силу усмехнулся Джарвис. – Ранен Хольран, и довольно серьезно. Тай цела и невредима, но не может высунуться наружу – ей…
– На вас что, напали грабители? – перебил его вопросом Сернет. – Но с какой стати?
– Если б это были грабители! – с непонятной злостью бросил Джарвис. – Скорее же, лорд Эйеме, а то парень истечет кровью!
…На обратном пути в карету уселась только монахиня-алхимик – Джарвис был вынужден ехать верхом, ведя в поводу лошадей Тай и Берри. Хольран, впервые оказавшийся в столице, то и дело останавливался – припоминал дорогу, по которой ехал утром, направляемый Танберном. Еще не окончательно стемнело, но сумерки уже сгустились, и фонарщики зажигали редкие уличные фонари, весьма условно разгоняющие тьму. Они миновали больше половины пути до особняка…