– Прости, – пробормотала дочь и принялась наворачивать свои макароны по-флотски.
– Как дела в школе? – спросил отец настолько сурово, насколько это можно сделать с набитым ртом.
– Норм, – бросила Варя. Григорий нахмурился.
– Норм? А подробнее?
– Что именно ты хочешь знать? – спросила Варя, а я заметила, как ее ложка заработала еще быстрее. Она точно готовится к побегу из-за стола. Я ловко подставила к ней чашку с очень горячим чаем и принялась резать купленный в местной булочной-кондитерской пирожок с вишней. Свекрови тоже нельзя. Сахар, сосуды, давление. Представляю, как она мне отомстит. Алевтина Ильинична уж очень любит пироги. Ладно, я купила два. Просто не сказала ей пока, но ночью она сможет взять вишневый реванш.
– Ай, горячий, – дернулась Варюха, раскрыв рот, заполненный разогретым пирогом. А я хмыкнула про себя. Придется тебе, моя милая, еще немного посидеть с нами.
– Расскажи папе про тестовый экзамен, – подбросила я дров в огонь.
– Так а чего о нем рассказывать, он только через неделю будет! – возмутилась Варя. Я вытерла руки полотенцем и присела рядом со своим куском пирога.
– Нет-нет, тут есть о чем поговорить, – ухватился за тему муж. – Ты хоть готова к нему? С твоим поведением в последнее время я уже во всем сомневаюсь. А эти результаты идут в журнал?
– Да, идут, – кивнула я, тихо покачивая ножкой под столом.
– Да сдам я ваш ГИА, достали уже, – процедила Варька. – Идиотство какое-то.
– Ты со мной не смей так разговаривать! – повысил голос Гриша.
– Гришенька, не дави на девочку, – простонала свекровь, завоевывая баллы на будущее. – Ешь, Варюша, никого не слушай.
– Она только и делает, что ест и в телефон пялится. Ее скоро так из школы выпрут – пойдет в магазин картошкой торговать. Ты этого хочешь, Варька? Решила в переходном возрасте заработать все проблемы и себе жизнь испортить? Я же вижу, что ты меняешься прямо на глазах!
– Гриша, оставь ты ее, – тут уже вступилась за дочь я. Варя вскочила, схватила пирог – прямо так, руками, оставив тарелку на месте – и убежала к себе в комнату. Мы втроем вздрогнули, когда межкомнатная дверь хлопнула с такой силой, как будто ее штормом вбило в дверной косяк.
– Вот видишь, мама! – воскликнул Гришка в сердцах. – Вот такая она теперь. Влюбилась и потеряла последние остатки уважения и ума.
– Почему ты думаешь, что это все из-за того, что она влюбилась? – прошипела я. – Ты ведь и вправду давишь на нее.
– Ничего я не давлю! – Гриша вскочил из-за стола и подошел к окну. – Это все ты!
– Что? – чуть не задохнулась от возмущения я. С Гришкой всегда настает момент, когда во всем окажусь виноватой именно я. И с годами я не устаю удивляться извилистой и причудливой мужской логике, подводящей базис под любое абсурдное обвинение.
– Тебя же никогда не бывает рядом. Ты от нее только откупаешься пирогами. Распустила дочь!
– А ты не распустил? Или это ты проверяешь ее дневник? И уроки? И дополнительные занятия? Ты вообще как участвуешь в ее воспитании? Криками?
– А что ты от меня хочешь, конкретно? Чтобы выпорол ее? – предложил Гриша на полном серьезе. Я зло рассмеялась, представив себе, какую реакцию от нашей ни разу в жизни пальцем не тронутой дочери он получит. В какой ярости Варя будет от одного этого.
– Я хочу, чтобы ты задумался над тем, что происходит с твоей дочерью на самом деле, – прошипела я. – Чтобы попытался понять – ее и меня! Чтобы перестал, наконец, сидеть перед телевизором и ничего не замечать!
После этого на кухне воцарилась тишина и покой. Я вылетела из нее и скрылась в спальне, не удержавшись от соблазна хлопнуть дверью. Не так сильно, как Варя, – я все-таки частично платила за установку этих дверей своим временем, нервами и деньгами. Но звук был, что называется, исчерпывающим. Я села на край кровати и подумала, как странно, что я это ему сказала. Бывает же так, что в тебе живет что-то, зреет, а ты даже не замечаешь. Я слишком часто делаю вид, что все в порядке, игнорируя тот факт, что в последний раз мы с мужем разговаривали о чем-то, не связанном с делами семьи… так давно, что даже не вспомнить.
Мы больше не смеемся вместе над глупыми шутками, потому что большую часть шуток муж приносил с аэродрома, а теперь, когда он водит экскурсионный автобус в идеально наглаженном костюме Джеймса Бонда, он ничего мне не рассказывает. Там у него нет друзей. И секса у нас почти нет, а когда бывает, то чувствую себя скорее резиновой куклой, чем женщиной, потому что никаких признаков обратного нет. Муж вполне мог бы меня заменить резиновой куклой, ее бы не пришлось называть по имени и целовать в шею, как меня раньше…
Слишком много всего хорошего было раньше, а теперь все по-другому. А я стараюсь не замечать этого.
Хочется в отпуск. Или на другой конец света. А еще встряхнуть Гришку. И трясти его, пока из него не высыпится вся грусть, кризис среднего возраста, старые обиды, необъяснимое чувство невосполнимой потери и скоротечности бытия и ощущение того, что ничего хорошего впереди уже быть не может.
Экскурсии по Москве стартуют каждые три часа и идут по одним и тем же маршрутам. Гриша ненавидит Москву, ненавидит пробки и запах выхлопных газов на Третьем транспортном.
Жизнь проходит по накатанной.
Когда-нибудь мы все умрем, а покамест нужно как-то держаться. Нужно найти силы. Решить все «по-боевому». Замолчать и замкнуться в себе.
Я закричала и застучала кулаками по застеленной кровати. Гришка влетел в комнату. Видать, услышал странные и несвойственные мне звуки. Наверное, решил, что мне стало плохо, потому что мне и было плохо. Он застал меня в состоянии какой-то злой исступленной истерики, объяснить которую я и сама бы не могла.
– Алло, гараж! Ты чего? – спросил он, подсаживаясь ко мне. Я продолжила кричать, глядя прямо ему в глаза. Крикнула еще раза три, а потом сдулась, как проколотый мяч.
– Я не могу больше, – хриплым голосом пробормотала я. – Сколько можно винить меня во всем?
– Я ни в чем тебя не винил, – заявил Григорий с совершенно невинным взглядом. Я только закатила глаза и откинулась на кровать, разбросав руки по сторонам. Лежала и смотрела на потолок, побеленный и с узкими полосками белоснежной имитации лепнины по периметру. А ведь я всерьез рассчитывала, что мы будем очень счастливы в этом доме. Это была наша первая собственная квартира, не служебная, не временная, не из фонда Министерства обороны, где никто и никогда не делал ремонт, потому что не будешь же ты делать ремонт в квартире, из которой тебя потом попрут через несколько лет или недель. Никогда не знаешь, куда перебросят твоего мужа, если он военный летчик.
Зато теперь он всегда рядом. А я – наивная – думала, что от этого мне будет хорошо.
– Ну, ты пришла в себя? Мама спрашивает, где ей взять простыню.
– Я же ей положила комплект? – удивленно пробормотала я, не меняя позы. Мне нравилась наша люстра в спальне, я сама ее выбирала. Три рожка в стиле дикой розы, с переплетенными стеблями и лепестками.
– Она говорит, что это чей-то старый, грязный, – пояснил муж. Я усмехнулась и покачала головой, не поднимаясь с кровати.
– Это – чистый комплект, выглаженный специально для нее. И скажи своей маме, что крахмалить вещи вредно – от этого может быть аллергия. Вот я и не делаю этого.
В общем, началось. После похода к кардиологу моей свекрови «неожиданно» разрешили «свободную диету», хотя черт его знает, что именно она имела в виду под этим. Жареное, копченое и соленое – специально для людей на обследовании.
Теперь по утрам меня будил запах жареных оладушек, и это было неплохо, если бы не вопросы, как я могу пользоваться таким плохим маслом и почему у меня грязные сковородки. В обед я получала звонок от свекрови, в ходе которого мне выдавались инструкции, что именно необходимо купить и каких марок, а чего не стоит брать ни в коем случае. Мясо, которое я выбирала, было невозможно старым, и как я могла не заметить, что мне подсовывают старого быка. Сыр – тухлым, и бесполезно было объяснять, что этот сыр тухлый по призванию, судьба у него такая – быть тухлым, с синими следами благородной плесени. И что, вообще на секундочку, в условиях международных проблем и санкций достать такой сыр по нормальной цене – уже чудо. И выбрасывать его в помойку ни в коем случае нельзя.
– Но и есть тоже такое ты же не будешь? – поражалась свекровь, для которой сыром мог быть только брусок густого желтого цвета в мелкую дырочку.
– Я – не буду, а вот гостям скормлю. Людмила моя съест.
– Для Людки – такие деньги? – окончательно разочаровалась свекровь. Она бы ходила в магазин сама, но «в ее состоянии» нельзя было носить тяжести, к тому же я заезжала в магазин после работы, на машине. Это было удобно, с этим она не спорила. Алевтина Ильинична должна была выполнять свое секретное задание.
– Но и есть тоже такое ты же не будешь? – поражалась свекровь, для которой сыром мог быть только брусок густого желтого цвета в мелкую дырочку.
– Я – не буду, а вот гостям скормлю. Людмила моя съест.
– Для Людки – такие деньги? – окончательно разочаровалась свекровь. Она бы ходила в магазин сама, но «в ее состоянии» нельзя было носить тяжести, к тому же я заезжала в магазин после работы, на машине. Это было удобно, с этим она не спорила. Алевтина Ильинична должна была выполнять свое секретное задание.
Забавно, что наша Варя ничего не замечала. Ни шушуканья за ее спиной, ни пристальных взглядов, ни изменения в бабушкиной диете. Мы были ей неинтересны, зато она была интересна нам.
Очень скоро начало выясняться, насколько продуктивной оказалась Гришина идея подселить в дом родственника-шпиона. Бабушка приходила к нам с докладом, когда Вари не было дома. Утром – редко, мы все убегали примерно в одно и то же время. По выходным Варя спит чуть не до обеда, но ты никогда не можешь быть уверен точно, что она не слушает тебя. Поэтому мы объявляли экстренные совещания, когда она задерживалась в школе на дополнительных занятиях или торчала у Машки Гуляевой.
– Хорошая девочка, – сделала первый вывод бабушка, пробыв у нас неделю. – Только сильно переживает.
– Интересно, за что именно она переживает и как вы это поняли, если она никуда не смотрит, кроме своего телефона? – возмутилась я.
– Это вы так думаете, а я вижу, как она на вас двоих смотрит, когда вы ругаетесь, – бросила нам свекровь. Мы вздрогнули и посмотрели друг на друга. Как мы можем ругаться, если почти не разговариваем?
– Мы никогда не ссоримся.
– Да? Ты так считаешь, сынок? Ну так со стороны это выглядит по-другому. А ты, Ирочка, стала какая-то взрывная. Постоянно цепляешься.
– Я вообще не понимаю, при чем тут это, – я всплеснула руками. Еще через неделю бабушка подтвердила, что девочка влюблена. И что Варя бегала на свидание. Это было бы невозможно узнать, если бы не бабушка, так как нас с Гришей в дневное время нет.
– Она прибежала из школы как ошпаренная, – поделилась с нами Алевтина Ильинична на внеочередном собрании шпионской группы. – Портфель бросила посреди коридора, я об него даже споткнулась.
– Она всегда так делает, – пожала плечами я.
– Нет, не всегда. С тех пор как я приехала, она его всегда в комнату относит, разбирает и готовит учебники на следующий день, – сообщила свекровь с гордостью и возмутительно назидательным тоном. Подумаешь, достижение. Все равно в итоге Варька рюкзак бросила.
– И что потом? – потормошил мать Григорий. – Ты сказала, что у тебя есть неопровержимые доказательства!
– Да! – пришла в себя бабушка и продолжила докладывать «по-боевому»: – Она поговорила с ним по телефону!
– И что это доказывает? – хмыкнула я.
– Она сказала, что не перестает о нем думать! – Алевтина Ильинична выложила на стол козырь. – Так и сказала. И что у него самые красивые глаза.
– Да что ты говоришь! – подскочил Григорий. – Выколю я их ему, вот ведь свинья рыжая, а?
– Прекрати! – рявкнула я. – И так дочь нам вообще ничего не рассказывает. Ты еще с ним подерись!
– Мне что, на ужин его пригласить, как ты советовала, моя дорогая? – в сердцах крикнул он. – Давай примем этого черта в нашем доме, пусть делают, что хотят!
– А почему бы и нет? – неожиданно вступилась за мою идею свекровь.
– Что? – опешил Григорий. Кухня в этот момент и вправду напоминала штаб, где велось обсуждение военного положения. Вести ли нападение или уходить в глухую оборону? Брать ли пленных? Стрелять ли в спину или применять тяжелые виды вооружения? Гражданским просьба держаться подальше, иначе мы ни за что не отвечаем.
– Ну что они при мне смогут сделать-то? – спросила свекровь. – А я им еще стучать буду и чай приносить каждые пять минут. Зато я хотя бы смогу понаблюдать.
– Не нравится мне все это, – буркнул Гриша и смял в сердцах газету со вчерашней программкой.
– Она красилась целый час. Глаза замазала чем-то черным, что прямо как ведьма стала. Я видела, хотя она и пыталась выйти, не поворачиваясь. И губы намазала.
– Она давно уже красится, – отметила я чисто так, для справедливости.
– Да, но не так. Она перемерила весь свой шкаф. А потом все это на место развешивала.
– Ну, хорошо, у нее было свидание, – смирился Гриша. – Кошмар. Дожили.
– Да уж, – кивнула я, согласившись с тем, что дожили. Хотя почему кошмар. Первая любовь, поцелуи, волнение. Смех и разговоры по душам, часами без остановки. И много-много счастья, не то что у нас теперь. Я вздохнула и посмотрела на сухого, даже сурового Гришу.
– Что ж, пригласи его, – согласился муж. – Если уж на то пошло, врага нужно знать в лицо. Но если он чего…
– Конечно, если что, ты его пристрелишь, а как же! – засмеялась я. – Но для начала нужно на него взглянуть.
– Хорошо, – кивнул он хмуро. – Но ты, мам, продолжай наблюдение.
– Конечно! – радостно кивнула свекровь.
Но так получилось, что последующий ценный кусок информации о личной жизни моей дочери получила не свекровь, а я. Причем совершенно неожиданно. После этого все пошло иначе. Этот кусочек информации перечеркнул саму идею знакомства, ужина и неловкого взаимного пожимания рук с рыжим чертом из класса.
Все изменилось.
Обычно я сплю хорошо. Даже слишком. Иногда, в определенные моменты нашей личной жизни Гриша предпочел бы, чтобы я была немного более бодрствующей. В эту ночь муж спал крепко, как и Алевтина Ильинична. Я знаю это, потому что в ту ночь я проснулась и сильно захотела пить. Оладушки сказались или фирменная селедочка в масле, которую мне подсунули на ужин. В общем, я встала, чтобы попить. И пошла на кухню.
В кухне было бы тихо, если бы не размеренные и ритмичные звуки бабушкиного храпа. Вдох-выдох, вдох-выдох. Хрррп!
Я осторожно, чтобы не разбудить свекровь, достала из шкафчика стаканчик и ушла в ванную комнату, чтобы там налить себе воды из-под крана. Опять же, исключительно из заботы о крепком здоровом сне ближнего своего. Все-таки пожилая женщина. Я набрала воды и уже почти начала ее пить, когда вдруг услышала это…
Я не могла разобрать сначала, что это было. Подумала, что свекровь стала храпеть как-то по-новому. Вот так – «хи-пи-пи-хи-пи-а-а-а». И только после нескольких минут методичного анализа аудиопотока я вдруг подпрыгнула чуть не до потолка, разлила воду и матюгнулась. «Хи-пи-пи-пи» на секунду остановились, но затем продолжились снова.
Посреди ночи Варя рыдала в подушку в своей постели.
Глава 9, в которой появляется необходимость в водных процедурах
Это был настоящий кошмар. Варя сидела перед листом бумаги и буквально не могла заставить себя думать об экзамене. Ее беспокойные мысли метались между вопросами теста, но каждую минуту возвращались к ИХ последнему незавершенному разговору. И к тому, что именно Владислав ей сказал. И что ОН, может быть, написал ей уже снова, а ее телефон лежит в коробке у завуча вместе с другими своими близнецами айфонами. Телефоны отобрали на время тестового экзамена. Машка сидела рядом и с беспокойством посматривала на Варвару.
– Ты решила второй пример? – прошипела она, потеряв, наконец, терпение. – Посмотри мой.
– Сейчас, – пробурчала Варя и попыталась сосредоточиться. Как странно это было, что собственное тело вдруг отказалось ее слушаться и теперь жило своей непростой жизнью. Варю то бросало в жар – когда она вспоминала его руки на своем теле, то она холодела при мысли, что больше никогда не увидит Владислава. И то и другое чувство сейчас мешали, но справиться с ними она не могла, так и дрожала, как от лихорадки. И простейшие задачи вызывали у нее ступор, ибо она читала задание, но никак не могла осознать смысл. Про таких, как Варя, иногда говорят, что они – как потерянные.
Именно так, она и потерялась в настоящем, все происходящее было странно неважным, нереальным и бессмысленным. Варя отдавала себе отчет, что дома мать, отец, что будет скандал и еще большие проблемы. Огромный снежный ком, летящий на нее с вершины Эвереста. Но что она могла поделать с тем, что внутри нее вдруг нарушилась гармония, и способность совершать даже самые простые операции – ходить, улыбаться, здороваться с учителями – все это вдруг стало тяжелым и затруднительным, давило, как при турбулентности.
– Я тебя убью, ты чего спишь на ходу! – Маша толкнула Варю в бок, и та снова вернулась к четвертой задаче, над которой она висела уже десять минут. Учитель демонстративно смотрел в другую сторону, пытаясь хоть чем-то помочь своей когда-то лучшей ученице. Пусть хоть спишет или подсмотрит в учебнике!