Ричард повернулся к ней и посмотрел с легкой улыбкой. Затем обнял за талию и притянул к себе. Приподнял, жарко поцеловал в губы и посадил на край стола, но так, чтобы она не мешала его работе.
– Это, ангел мой, – ответил он, завершив все манипуляции с нею, – называется роза ветров.
– Роза! Ах, как чудесно!
– Да, Джози, роза, как и лилия, – цветы символические. Они встречаются в литературе, философии, в различных религиях, в геральдике и даже, как видите, в географии…
– Словно весь мир – это сад. И все в нем общее – через цветы! – восторженно сказала она.
Ричард посмотрел на нее сияющими глазами:
– О, радость моя, вы не устаете меня удивлять!
Она склонила голову набок и, придав своему взгляду лукавства, спросила:
– А вы подарите мне когда-нибудь розу ветров?
Ричард искренне удивился:
– Зачем она вам, ангел мой?
– Ну… я бы вплела ее в волосы…
Теперь уже его взгляд вспыхнул восторгом:
– Раз так, я подарю вам все розы ветров, что есть на земле!
– Тогда… я тоже… – она что-то вспомнила и спрыгнула со стола: – Я сейчас!
Как же она забыла! Вчера они с матушкой гуляли по магазинам, и в одной из швейных лавок мать заметила черепаховые пяльцы.
– Ты должна непременно купить их! – провозгласила леди Эддингтон.
– Но, маменька, ты же знаешь, как я неумела в вышивании? – напомнила Джози.
– Тебе необязательно быть в этом умелой, – возразила та. – Понимаешь, милая, для глаз мужчины нет более приятного зрелища, чем его жена за рукоделием. Тебе стоит попробовать!
После этого они купили пяльцы, полотно, разноцветный шелк и иглы. И вот сейчас Джози сложила все эти сокровища в кокетливую корзинку и вернулась в кабинет.
Она уселась неподалеку от Ричарда на маленькую скамеечку, что стояла здесь, но не использовалась. Расправила подол своего скромного, но очень элегантного сливового цвета платья, и достала рукоделие.
Ричард продолжал работать, поглядывая на нее лишь краем глаза. Но когда она, уколов пальчик, вскрикнула, он вздрогнул и тут же оказался рядом. Подул на пальчик, лизнул его. И наконец заметил ее старания – перепутанные, торчавшие во все стороны нитки, должно быть, означали рисунок.
– Могу ли полюбопытствовать, ангел мой, что вы такое делаете? – насмешливо произнес он.
Она вскинула на него глаза и совершенно серьезно ответила:
– Намереваюсь вышить вам платок…
И заметила, как насмешливость сползла с его лица. Он опустился рядом с ней на колени и трепетно обнял.
– Дж-жози, в-вы ш-шье-т-те д-для м-меня? – пробормотал он.
– Да, правда, я не умею хорошо, – честно ответила она, чувствуя его обожающий взгляд.
– Н-не н-на-д-до х-хо-р-ро-ш-шо! – его колотило от счастья и благодарности: Джози мастерит что-то для него! Он не знал, что делать с таким ценным подарком судьбы. Аккуратно взяв иглу из ее пальчиков, он принялся осыпать их поцелуями.
– Ведь жена должна вышивать платки своему мужу? – вспомнила Джози материнские слова.
– Т-толь-к-ко, ес-сли х-хо-ч-че-т-т…
– Ну так я хочу.
– П-про-с-с-ти-т-те, ч-что я заи-и-к-ка-а-юсь…
– Глупый! Глупый! Но какой же вы глупый! – вскричала она и, потянувшись к нему, поцеловала в губы.
Он же отозвался, сильнее обнимая ее. Тоненькая талия Джози изогнулась под его руками, как стебелек цветка.
Он переключился на ее личико. Она млела и таяла от этих ласк. Он подхватил ее и усадил на стол. Сегодня они избавляли друг друга от одежды медленно. Он зацеловывал каждый открывающийся сантиметр ее кожи, ее пальчики порхали по его телу. Их ласки становились все более чувственными.
– Ричард! Ричард! О, привяжите меня!
Он завел ей руки за голову и привязал снятым с ее же шейки шелковым платком к массивной ручке шкафа за ними. Она сладостно изогнулась. Ее розовые соски уставились вверх. Он вошел, заставив ее судорожно вздохнуть, и начал размеренно двигаться, скользя ладонями по идеальным изгибам ее хрупкого тела. В этот раз нежность, смешиваясь со страстью, пьянила их обоих, унося к вершинам наслаждения… Но Джози не могла понять, почему его поцелуи горчат обреченностью, а ласки похожи на истерику. Толчки становились все порывистее, судорожнее. Она кожей ощущала странную безнадежность, исходившую от него. И, как в том сне, где он был раненым, старалась целовать его все нежнее… Но это почему-то не укрощало, а лишь будило его ярость.
Пика они достигли вместе. Он убрал путы, лизнул линии, оставшиеся на запястьях, привлек к себе. Некоторое время они не шевелились. Потом Ричард заговорил:
– Вы сегодня были невероятно щедры.
– Это потому, что вы плачете, там, внутри… – она приложила ладошку к его груди.
Он перехватил ее руку и поцеловал.
– Это называется эмпатией, Джози, – губы перебрались на ее шейку, заставляя подставляться под ласки, – умение чувствовать партнера. Вы – чудо, любовь моя!
Наконец они разомкнули объятия и стали одевать друг друга, что оказалось сложнее, чем раздевать.
– Когда вы говорили про цветы, вы забыли про гибискус… Я видела его в саду у вашей тетушки… – наконец, вернувшись к шитью, сказала Джози.
– О, этот цветок во многих традициях обозначает совершенство… – тут же отозвался Ричард.
– Тогда, – задирая хорошенький носик, промолвила Джози, – я требую, чтобы вы отныне звали меня Гибискусом.
Ричард нежно улыбнулся и ответил с шутливым поклоном:
– Слушаюсь и повинуюсь. – И тут же добавил, будто спохватившись: – Пока вы спали, принесли письмо. Нас приглашают на свадьбу к одному моему другу…
– О! – обрадованно закричала Джози и захлопала в ладоши: – Мы едем! Едем! Едем!
– Ну, конечно же, – улыбнулся Ричард. – Вам понравиться Лланруст в это время года…
Глава 11. Им очень страшен белый – звоном колоколов…
Северный Уэльс, вольный город Лланруст, 1878 год
То была небольшая комната с окнами от пола до потолка. Мифэнви стояла и смотрела сейчас в одно из них, наблюдая за перемигиванием звезд.
Колдер подошел сзади и положил ей ладони на плечи. Сегодня его невеста надела удивительно шедшее ей светло-зеленое переливчатое платье с декольте. И Колдер готов был расцеловать модисток, сшивших этот наряд: ведь он мог любоваться шейкой, ключицами, плечами… и веснушками.
Мифэнви недовольно сбросила его руки, обернулась и посмотрела строго.
– Не смейте подходить ко мне, а уж тем более касаться! – строго и холодно проговорила она. – Я склонна подозревать вас в сговоре с моим отцом.
Колдер сложил руки на груди и ухмыльнулся:
– Вот как, а я-то думал, вы будете мне благодарны. Он же намеревался отдать вас за первого встречного.
– Вы хуже первого встречного, потому что знаете мои обстоятельства, – ее щеки и глаза горели от гнева. – Поэтому логично предположить, что вы все могли просчитать.
– Вас послушаешь – так я и смерть Пола подстроил! – в сердцах воскликнул он.
– А мне стоит начинать так думать? – Гнев переходил в бешенство: как он может шутить такими вещами!
– Ну, разумеется, а как же еще! – Колдеру в этот момент было плевать, что он может быть услышанным. Хотя это представлялось скорее невозможным: оркестр нынче явно в ударе, оттого играет нарочито громко. – Мрачный тип, живущий в черном замке! Да еще маг и алхимик! Разве можно ожидать чего-то иного от такого чудовища?!
– Я знаю, что сейчас в вас говорят боль и обида, – Мифэнви тут же смягчилась и протянула ему руку, которую Колдер тотчас же схватил и прижал к груди. – Но вы и меня поймите: такое коварство от родного отца! А вы?! Вы же знаете, что я поклялась в верности вашему брату и не собираюсь предавать свои обеты!
– Не позволю! – он нахмурился, но руки ее не выпустил. – Я не позволю вам хоронить себя! Вы станете моей женой, даже если мне придется тащить вас под венец силком!
Она отняла руку и посмотрела на него возмущенно:
– Колдер, если вы так поступите, я возненавижу вас! – и голос ее, обычно тихий, сейчас звенел.
Он ухмыльнулся самодовольно, дернул ее на себя и, поймав, сказал:
– Все дело в том, Мифэнви, что, выбирая между вашей дружбой и вашей ненавистью, я выберу ненависть.
Он скользнул ладонью по ее осиной талии. Поднялся вверх, слегка сжал ее маленькие груди, провел по шее, приподнял подбородок. Ее глаза грозно сверкали. Настоящая принцесса.
Колдер хотел ее. Тем более что она и так была уже его; ее папаша столь громко, настойчиво и бескомпромиссно объявлял: эта свадьба – дело решенное, что венчание при таком раскладе становилось простой формальностью. Но Мифэнви уперлась ему в грудь своими узенькими ладошками, протестуя и отталкивая.
– Прекратите, Колдер. Вы же не поступите так со мной?
– Что заставляет вас думать, будто я остановлюсь? – прошептал он, наклоняясь и касаясь ее губ легким дразнящим поцелуем.
– Вера в вашу порядочность.
– Сомнительный довод. Вы знаете меня слишком мало, чтобы так слепо доверять, – и, словно подтверждая свои слова, обвел линию ее декольте, норовя просунуть пальцы под ткань лифа.
– Вера в вашу порядочность.
– Сомнительный довод. Вы знаете меня слишком мало, чтобы так слепо доверять, – и, словно подтверждая свои слова, обвел линию ее декольте, норовя просунуть пальцы под ткань лифа.
Она глубоко и несколько нервно вздохнула. Прикрыла глаза, успокаиваясь. И наконец проговорила, глядя в пол:
– Вы, безусловно, легко сможете меня сломать. Но хорош вы будете тогда, как Смотритель Сада? Да и потом, сломанные цветы долго не живут.
Он оставил ее. Отошел, уперся лбом в стену, сжал кулаки.
– А если… если я стану вас умолять… – прошептал он, задыхаясь. – Если буду ползать за вами на коленях?
Она покачала головой:
– Тогда я стану вас жалеть, а жалость – хуже дружбы.
Он расхохотался, будто разразился лаем.
Мифэнви хотелось убежать, заткнув уши. Но она не имела права. И зачем только она послушалась Пола и пыталась ему понравиться?! А теперь у него нет больше никого, кроме нее, в целом мире. Разве она имеет право бросить его? Она подошла, обняла изломанную горем фигуру Колдера, прижалась щекой к спине.
– Не смейте! – прорычал он, как раненый зверь. – Не смейте меня жалеть!
– Сейчас я не жалею. Просто хочу успокоить. Ведь вы мне дороги, очень дороги. Намного больше, чем брат покойного мужа. Намного больше, чем друг. Но я не влюблена в вас… – Мифэнви перевела дыхание: она всегда очень стеснялась, когда говорила о чувствах. – Но я… я думаю… вместе мы… могли бы научиться!
Он повернулся, теперь они поменялись местами: Колдер бережно заключил в кольцо рук ее хрупкую фигурку. Так они простояли несколько мгновений, потом она взяла его за руку и сказала:
– Идемте!
– Куда?
– На наш первый урок любви.
– Но вы ведь еще не моя жена?
– Я стану ею совсем скоро – у отца, похоже, тут все готово. А вам я нужна сегодня. – Ее щеки пылали, она прятала глаза. По тоненькой фигурке пробегала дрожь.
Колдер ощутил такой прилив нежности, что едва ли не рухнул к ее ногам, вымаливая прощение за свои резкие слова. Он поднес ее руку к губам, осторожно и даже церемонно поцеловал.
– Я недостоин вас, – прошептал он, прикрывая глаза.
– Не говорите так, – Она коснулась его щеки. – Уж поверьте, мы с вами вполне стоим друг друга.
Он светло улыбнулся ей.
– Вы, безусловно, нужны мне. Но я не хочу обворовывать себя и вас. Наша брачная ночь будет первой.
Мифэнви спрятала пылающее личико в ладонях.
– Почему вы передумали и решили нарушить клятву? – неуверенно проговорил Колдер.
– Перед Полом я уж как-нибудь извинюсь, но мне не перед кем будет извиняться, если я заставлю вас страдать, – тихо проговорила она.
Колдер приподнял ее и нежно поцеловал. Ей пришлось ухватиться за его плечи. Их глаза сияли, и мир вокруг заискрился и замерцал, чего не случалось уже долгих три года.
Они взялись за руки, переплетя пальцы, и пошли в сторону бальной залы… И Мифэнви, наблюдая, как Колдер приноравливает свои, обычно широкие шаги к ее шажкам, скользя взглядом по его чеканному профилю, пообещала себе обязательно полюбить его.
– Все вальсы отдаю вам, – сказала она.
– Тогда сегодня будут только вальсы, – с улыбкой отозвался он.
Они собирались уже влиться в праздник и наслаждаться танцами, когда, словно из воздуха, перед ними очутилась Латоя:
– Нам надо поговорить! – вскричала она.
Мифэнви, полуобернувшись к Колдеру, по лицу которого разливался гнев, осторожно вынула руку из его ладони и проговорила:
– Думаю, мне не составит труда побеседовать. Ждите меня, Колдер, и будьте готовы к тому, что я не танцевала целых три года!
Колдер сдержался, поцеловал руку Мифэнви и ушел, оставив молодых женщин наедине.
Латоя, дождавшись, чтобы кузен отошел подальше, тут же набросилась на Мифэнви:
– Я – твоя гостья, а ты совсем не заботишься обо мне! – она разгневанно топнула ножкой.
– О чем ты? – Мифэнви приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы не раздражаться.
– Ох, да не прикидывайся! Вы тут с Колдером развлекаетесь! А я сижу, скучаю! И знаешь почему? Потому что в этом платье, – она приподняла и растянула юбку, потряся ей, – меня принимают за твою горничную! И относятся ко мне соответственно!
– Прости, – Мифэнви и впрямь было стыдно, что все так обернулось в отношении Латои. – Я сейчас же распоряжусь, чтобы тебе подыскали что-нибудь приличное.
– Уж будь добра! Да, и еще – пусть твой отец даст моему Аарону какую-нибудь должность у себя при дворе. Тогда я стану придворной! – Похоже, Латоя уже все продумала наперед.
– А вот этого я делать не стану! При дворе моего отца и так хватает случайных людей, – негромко, но решительно возразила Мифэнви.
– Ну не могу же я, одна из Грэнвиллов, выйти замуж за простого коммерсанта! – взъярилась Латоя.
– Происхождение чувствам не помеха. Я в свое время вышла за бастарда, будучи, как меня тут называют, наследной принцессой. И если бы судьба предоставила мне начать все заново, я бы сделала то же самое. Поэтому, если у тебя больше нет ко мне претензий, я бы хотела вернуться к Колдеру, – и, чинно раскланявшись, направилась от Латои прочь.
…А потом они танцевали, танцевали, танцевали. Музыка, что лилась на них, звала и пьянила, казалась космической, и они кружились среди самых звезд.
В ту ночь ей впервые приснился другой мужчина, а нечеткий образ Пола растаял совсем, но она не чувствовала себя предательницей…
Гости, казалось, съехались со всей Англии. Если первая ее свадьба была более чем тихой – отец тогда благословил ее и посчитал на том свою миссию законченной, – то эта обещала прогрохотать на все королевство. Мифэнви происходившее крайне смущало: она не привыкла быть в центре внимания.
Не все гости нравились, кое-кого и вовсе не хотелось бы видеть. Но светский этикет требовал, чтобы она всем улыбалась и благодарила за визит. Спасало лишь то, что рядом был Колдер.
– Вот поэтому-то я и не люблю приемы, – ворчал он, сжимая ладошку своей невесты и раскланиваясь с очередными прибывшими.
Лишь один раз лицо его просветлело, и он, столь негостеприимный, расплылся в улыбке – когда в зал вошла одна молодая пара.
Мифэнви тотчас же обратила на них внимание: высокий, элегантно одетый мужчина в очках держал за руку миниатюрную и ослепительно прекрасную юную женщину. Сияние окружало их, но не то яркое и брызжущее, коим лучатся страстно влюбленные, а другое – теплее и спокойнее, порождаемое предначертанностью. Эти двое были такими разными: она держалась легко и непринужденно, и каждое ее движение говорило о том, что для нее балы и приемы – привычная среда обитания; он же, наоборот, был несколько отстраненным и неуверенным в себе, чувствовалось, что подобные мероприятия тяжелы для него. Чем-то необъяснимым эти двое отличались от большинства пар. И Мифэнви даже пожалела, что обязанности хозяйки пока мешают им познакомиться покороче, но пообещала себе исправить ситуацию в самое ближайшее время.
Но осуществить задуманное так быстро было не суждено. Мифэнви затянул круговорот предсвадебных хлопот: Дориан Пятый желал грандиозного праздника, и дочери приходилось все время быть рядом, чтобы охлаждать его горячую голову.
Мифэнви почти ничего не ела, плохо спала. За последние три года она совершенно отвыкла от этой суеты и теперь страдала почти физически. К счастью, недолго.
…Вот и заветное утро. Служанки внесли ее роскошное платье. Она ступила из ванной на мягкий ковер и, обнаженная, поглядела на себя в зеркало. Солнце тоже разглядывало и улыбалось, кутая в свое золото. Сегодня ее жизнь изменится навсегда. Ей немного страшно и счастливо.
Платье из бледно-голубой камки, покрытое тюлем, расшитым голубым бисером, сидело идеально. В волосах красовался венок из цветов льна, а длинная фата из бенгалина, окутывала таинственным флером, делая похожей на легкокрылую фею.
Дориан Пятый, ожидавший дочь в холле, даже всплакнул, увидев ее.
– Как жаль, что твоя матушка, светлая ей память, сейчас не видит тебя! Ты так же хороша, как она в день нашей свадьбы! – и отец порывисто сжал дочь в объятиях, хлюпнув носом.
Мифэнви трепетала. У нее была причина не любить свадьбы. Колдер ждал ее у алтаря и заметно нервничал. Успокоился лишь тогда, когда тонкая ладонь невесты легла в его ладонь. Он пожал ее, нежно, но все-таки ощутимо, должно быть, убеждая себя: это не сон! Мифэнви зарумянилась, ласково улыбнулась ему и второй раз в своей жизни принесла брачные клятвы.
На выходе из церкви она вцепилась в лацканы черного фрака своего мужа и прошептала:
– Никогда не отпускай меня!
Колдер подхватил ее на руки, крепко прижал к себе и проговорил в ухо:
– Теперь не отпущу – даже если будешь просить!
То, что происходило дальше, она воспринимала как в полусне. Все ее существо ждало главного таинства этой церемонии: таинства, которое делает женщину и мужчину мужем и женой уже на вселенском уровне.