Кабан еще порылся под деревом, хрюкнул и навострил уши. Телепат, что ли, мысли читает? Но его внимание привлекли явно не мальчишки на дереве. Зверь поднял голову, глянул куда-то себе за спину и дал стрекача.
Тонкий не сразу сообразил, что такое произошло. Только взметнулся внизу снежный вихрь, белая пыль, снежинки в нос, снег скрипнул… И тишина. Когда он разглядел, что кабана под деревом и след простыл, стало почему-то не легче.
– Ушел, что ли? – шепотом спросил он и получил тычок в мягкое место:
– Тихо ты! Мало ли кого он испугался!
Вот уж действительно: незабываемая прогулка по зимнему лесу. Только человек пережил встречу с кабаном, в себя еще толком не пришел, как тут – готовьтесь к новым открытиям: «Мало ли кого он испугался?» И кого же? Другого кабана? Медведя? Зимнего, шатуна, тощего, злого и голодного…
Не успел Тонкий нафантазировать подходящего медведя, как из кустов выскочила совсем неподходящая пушистая лайка и активно приступила к своим обязанностям: начала облаивать ребят, поставив передние лапы на ствол и улыбаясь во всю собачью пасть.
За деревьями ритмично заскрипел снег. Тонкий сообразил, что где собака, там и охотник, и сразу-сразу увидел этого самого охотника. Сначала валенки, потом ватные штаны, тулуп, лицо и ушанку. Собака его тоже увидела, отошла от ствола и повернулась в сторону хозяина с самым умильным выражением на морде: «Я молодец?» Охотник глянул на дерево, кого там загнала его лаечка, и встретился взглядами с Тонким.
– Здрасьте. – Не, ну надо было что-то сказать!
Должно быть, охотник не привык так вот запросто встречать подростков на деревьях. Несколько секунд он стоял и привыкал к новому зрелищу. Зато когда привык, ребятам было сложно вставить хоть слово.
– Здорово! Вы это как же, как вас угораздило-то? Кабана встретили? – Он глянул себе под ноги, как будто не по этому следу сюда пришел. – Ну да, вон он был. Слезайте уже, она не тронет! – Он оскорбительно кивнул на собаку. Как будто те, кто минуту назад встретился с кабаном, могут ее бояться. – Слезайте-слезайте, – поторапливал он, пока Серега и Тонкий съезжали вниз. – Живы? Ну хорошо. А вы откуда, из поселка?
– Нет, – лаконично ответил Тонкий, жутко радуясь, что, во-первых, под ногами твердая земля, а во-вторых, ему наконец дали вставить слово.
Секунду охотник пытливо изучал ребят, потом выдал:
– Да, не встречал я вас там…
– Мы из деревни, – огрызнулся Серега, но охотник понял его по-своему:
– Ну конечно, из деревни! То-то я смотрю, знакомы мне ваши физиономии. – Он фамильярно потрепал Серегу по щеке. – И куда вас понесло только на ночь глядя!
Вопрос был риторический, но Тонкий на всякий случай посмотрел на снег и пожал плечами. Серега сделал то же самое и зачем-то еще носом шмыгнул. Хотя, может, и правильно…
– Э-э… Да вы промокли насквозь! – заметил охотник. – Пойдемте-ка, прогуляемся.
– Куда? – пискнул Тонкий почти истерически. Кабан ладно, он хоть молчал, а тут уже куда-то тащат, имени не спрашивают.
– Ко мне, – лаконично ответил охотник. – Тут рядом. Отогреетесь хоть, а утром я вас выведу.
– Куда?
– Из леса, в деревню. – Охотник посмотрел на Тонкого как на идиота, и до Сашки только теперь дошло: никакой это не охотник, а вовсе даже лесник! Повезло-о… Он мельком глянул на Серегу. Тот уже, кажется, давно все понял и старательно кивал, боясь, что лесник передумает.
– Да-да, спасибо, а то мы замерзли как цуцики, правда, Саня?
Саня молча кивнул, боясь, как бы приятель не переиграл и не навлек на них ненужные подозрения.
– Ну тогда пошли! – обрадовался лесник. – Сейчас чайку согреем, сразу станет веселее! – Он свистнул собаку и потопал впереди ребят так бодро, словно только затем и вышел сегодня, чтобы встретить кого-нибудь в лесу и пригласить к себе в избушку. Хотя тоже можно понять: у лесников, наверное, редко бывают гости…
– А вы давно здесь живете? – спросил Серега, чтобы поддержать разговор.
– Я-то? – удивился лесник. – Привет! Пятый год уже, как из колхоза ушел, так и здесь. Мы разве с тобой прежде не встречались? Ко мне деревенские частенько заходят…
– Не помню, – нашелся Серега. – Пять лет, столько времени…
Лесник удивленно глянул на Серого, потом что-то сообразил и засмеялся:
– Точно! Для тебя небось полжизни. Это мы, старики, годы десятками считаем…
На старика лесник не тянул: взрослый – да, но и только. Наверное, еще и выглядит старше своих лет, как это бывает с деревенскими жителями: обветренное красное лицо, щетина, седые виски… Ну лет сорок ему. Тоже мне старик!
Тоже-мне-старик прорывался через сугробы, отводя лапы сосен и по-походному предупреждая «Ветка!» всякий раз, когда эти лапы отпускал.
Тонкий старательно смотрел под ноги. Передвигался лесник быстро, ребята не очень-то за ним поспевали, торопились, спотыкались. Сашка уже успел довольно близко познакомиться с маленьким березовым пеньком под ногами и не жаждал повторения. Одновременно он пытался смотреть по сторонам, чтобы запомнить хоть, куда они идут. Но ничего у него не получалось: сосны, березы, еще какие-то незнакомые деревья стояли вперемешку тут и там. Пейзаж справа до боли напоминал пейзаж слева, впереди и сзади, как тут разобрать, куда идти?! Право и лево путать начнешь, не то что… Сашка очень рассчитывал на Серегу, и тот, кажется, запомнил больше.
Минут, наверное, через десять, через два пенька под ногами, три ветки по носу и штук пять самых глубоких сугробов Тонкий увидел за деревьями нечто и понял, что они пришли.
Глава XVI В землянке
Больше всего землянка походила на обычную туристическую палатку, только сделанную из бревен. Или на избушку деревенскую, которую наполовину втоптали в землю великанской ногой. В общем, это нечто стояло себе под соснами, а ворон говорил… А что там говорил ворон-то? «В землянке никто тебя не найдет»… Согласитесь, многообещающе.
Вообще Тонкий поздновато осознал, какие они с Серегой психи. Ну поперлись ночью в лес (кстати, да, уже стемнело, и последние метры лесник освещал фонариком) – это еще куда ни шло. Но вот то, что заговорили с первым встречным и без вопросов пошли куда он повел… А повел в землянку, где, как обещал ворон, «тебя никто не найдет»… Лесник, правда, говорил, что давно здесь живет и к нему часто приходят припозднившиеся грибники из деревни… Может быть, он даже не врет. Может быть, он и правда лесник, а не бандит… В конце концов, их с Серегой двое… «Вдвоем отобьемся», – решил Тонкий, и сразу стало легче, а еще захотелось чаю и ноги посушить.
Лесник вошел первым, Тонкий шагнул за ним и несколько секунд видел только его тулуп перед самым носом. Прочая обстановка, если она в землянке и имелась, была погружена во мрак. Потом Сашка чуть не получил по носу второй дверью (ага, предбанник), услышал:
– Стойте здесь, я керосинку зажгу.
И встал у входа по стойке «смирно». В спину врезался Серега, Тонкий на ощупь его втащил и поставил впереди себя. Неужели здесь совсем нет окон? Помещение, где зажигают керосинку, должно проветриваться хоть иногда?
Саня задрал голову и старательно вглядывался в темноту. Ага, вот они, не все так страшно. Только не окна, а крошечные отдушины с кирпич величиной под самым потолком. А потолок… все-таки повыше человеческого роста, но ненамного.
Из глубины землянки послышались возня, грохот, звук льющейся воды и…
– Да будет свет. – Лесник предстал перед ними, страшный, с красным лицом, подсвеченным снизу тусклым светом керосинки. Прямо фильм ужасов!
Он поставил керосинку на стол, и можно было спокойно разглядеть обстановку, даже войти, не боясь сломать ноги. Стол, стул, скамейка, печка в середине комнаты, две кровати и занавеска, разделяющая комнату надвое. Лесник кивнул ребятам на скамейку:
– Разувайтесь. – И вышел в предбанник.
Упрашивать не пришлось. Тонкий шустро подскочил к печке, убедился, что она теплая, да чего там, горячая, уселся на скамейку рядом, скинул перчатки и принялся долго, чертыхаясь и путаясь, развязывать заледеневшие шнурки. Серега в своих валенках только снисходительно хмыкнул. Галоши он успел сковырнуть еще в предбаннике (вот это скорость!) и сейчас быстро выбрался из валенок и закинул их на печку. Туда же он отправил рукавицы свои и Сашкины, обе куртки и шапки и минут через пять, когда лесник уже вернулся с дровами, Сашкины ботинки.
Тонкий развернулся на скамейке к печке лицом и прислонился к ней ступнями и ладонями. Он даже ждал, что сейчас раздастся характерное «пш-ш», как будто на раскаленную поверхность налили воды. Тонкому казалось, что такие насквозь мокрые граждане, как он, от соприкосновения с печкой должны немедленно испариться.
На тепло высунулся из-под рубашки предатель Толстый (где был, пока с кабаном воевали), вылез на лавку и сел на задние лапы, шевеля усами: «Вы уже догадались уйти домой из этой Антарктиды? Может, покормите тогда?» Лесник был явно не готов к подобному зрелищу. Если о кабанах он рассуждал как о чем-то естественном и совершенно безобидном, то вида крысы на лавке душа поэта не вынесла. Сделав круглые глаза, он схватил со стола сковородку и…
На тепло высунулся из-под рубашки предатель Толстый (где был, пока с кабаном воевали), вылез на лавку и сел на задние лапы, шевеля усами: «Вы уже догадались уйти домой из этой Антарктиды? Может, покормите тогда?» Лесник был явно не готов к подобному зрелищу. Если о кабанах он рассуждал как о чем-то естественном и совершенно безобидном, то вида крысы на лавке душа поэта не вынесла. Сделав круглые глаза, он схватил со стола сковородку и…
– Он ручной! – крикнули ребята почти хором, это лесника и остановило. Два человека одновременно бредить не могут, по крайней мере, так идентично. Лесник замер со сковородкой в руках и осторожно переспросил:
– Ручной? Это как?
Тонкий подозвал верного крыса, и тот с готовностью вскарабкался ему на плечо. В глазах лесника читалась непередаваемая внутренняя борьба: поверить незнакомым пацанам и незнакомой крысе или собственному опыту? Парни говорят, что крыса ручная. Крыса с готовностью это демонстрирует. Но так же не бывает!
– Он у меня дома живет, в клетке, – терпеливо объяснял Тонкий. – Команды выполняет, хотите покажу?
– Не-а… – протянул лесник, но сковородку все-таки поставил. Похоже, он еще переваривал радость открытия ручной крысы и к крысам дрессированным готов не был. – Ты это… На стол только не ставь. – Он кивнул на Толстого.
– Конечно! – Тонкий торопливо спрятал верного крыса за пазуху, чтобы не раздражать общественность, и подумал, что этот лесник какой-то совсем дикий. Ну все бывает, но мы же не в тайге, в конце концов, а в ближнем Подмосковье. В поселке небось ребята держат хомячков, мышей и крыс. Ну или хотя бы точно знают, что такое бывает в природе. Серега вон дальше живет и то не кидался на Толстого со сковородками…
– А вы здесь родились? – спросил Тонкий самым невинным голосом, какой смог изобразить.
– Да! – закивал Лесник с еще более невинным видом. – Сейчас чай приготовлю. – Он налил в чайник воды и поставил на печку. – Вот здесь, в этом поселке, я и родился, – повторил он, для надежности проведя рукой по стене. Видимо, за ней, по его расчетам, должен был находиться поселок.
Он покопался в ящике под столом, достал хлеб и колбасу для бутербродов и начал сосредоточенно нарезать. Потом, будто что-то забыв, поднял голову:
– А вы из деревни, да?
– Да, – хором ответили ребята.
Тонкого не оставляло ощущение, что врут в этой землянке все, причем каждый понимает, что его обман легко раскрыть, и ужасно этого боится. Они с Серегой понятно: не просто так в землянку пришли, и Тонкий еще не решил, можно ли здесь говорить, что они с форума. Может быть, как раз здесь они найдут разгадку музейной кражи… Нет уж, лучше прикинуться простачком. А этот лесник… Может быть, он и правда родился в поселке. Вот только не в этом, нет. Подальше. А может, и наоборот, поближе, а теперь старательно переигрывает, изображая из себя деревенского… Зачем? Непонятно. Главное – лесник врет, и точка. Как его зовут-то хоть?
– Иван Савельич, – спохватился лесник, протягивая руку Сашке. Вот и познакомились.
На печке жизнерадостно засвистел чайник, Иван Савельич поспешил к нему.
– Сань, достань там чашки в коробке, – попросил он.
Коробка, обычная картонная, полуразмокшая, стояла под столом. Содержимое ее лежало так, словно Иван Савельич пришел на кухню, сгреб все со стола в коробку и принес сюда. Все валялось кое-как, вон заварка рассыпалась… «И что? – спросил себя Тонкий. Может, человек и правда в спешке переехал сюда пять лет тому назад, как утверждает. Ну и не разобрал коробку до сих пор. Неторопливая размеренная жизнь лесника… А может, так и задумано: коробка здесь вместо буфета».
Тонкий полез в коробку за чашками. Вот они: раз, два, три. Там же нашелся сахар и ложки. Верный крыс, заслышав бряканье посуды, высунул из-за пазухи любопытный нос и тут же получил по нему. Тонкий решил не раздражать впечатлительного Савельича крысой. Потихоньку сунул Толстому кусок колбасы со стола, вот и все дела.
Савельич заваривал чай по-походному: без чайника, а каждому в свою кружку. Кинул по щепотке заварки, сахару добавил, кипятком залил – и готово.
Тонкий еле дождался, пока заварится: после нескольких часов в сугробах кипятку хотелось – не то слово. Он даже обжегся от рвения.
В дверь заскреблись коготки. Савельич встал и пошел открывать, попутно объяснив:
– Собака.
Это действительно была она. Седая, мокрая с мороза лайка отряхнулась ровно посреди комнаты, подошла прямо к Тонкому и положила морду на колени. Ох, не колбасы она хочет! Верный крыс под рубашкой нервно зашебаршился. Лайка – собака охотничья. Ей что белка, что крыса…
– Толстый, стоять!
Но верный крыс все-таки не дурак, и это здорово, потому что даже таких одаренных подростков, как Тонкий, стоит слушаться далеко не всегда. Остановиться он и не подумал, много чести лайке – дать поймать себя вот так, за здорово живешь. Он шмыгнул под занавеску, разделявшую землянку на две части, и, пока лайка продиралась за ним, должно быть, успел надежно спрятаться. У собаки, конечно, нюх, но у Толстого Тонкий, который не даст пропасть подопечному.
Тонкий вскочил, опрокинув стол и все три чашки с кипятком прямо на Ивана Савельича, и с криком «Извините!» помчался на выручку. Он отдернул шторку и с головой нырнул в кучу барахла, отделявшую Толстого от внешнего мира. Дрова, верстак, много-много пустых мешков, наваленных друг на друга. Зная верного крыса, Тонкий без колебаний принялся раскидывать эти мешки, вопя как ненормальный:
– Толстый, выходи, это не лайка, это я!
Лайка скакала вокруг и азартно лаяла, наверное, так радуясь, что этот услужливый двуногий решил ей помочь.
Тонкий раскидывал мешки: раз мешок, два мешок, деревяшка какая-то, железная колючая дура… Опаньки!
Железная дура стояла себе на полу и видом своим отчаянно напоминала украденную скульптуру «Дружба народов». Откровенно говоря, это она и была, Тонкий даже перевернул ее и увидел, что и ожидал: приклеенный выставочный номер. А вон и фигурка знакомая, деревянная… Только на ней номера нет. И на этой, и на этой тоже. И вон на той… И на «Яблоках»…
Но разве тут спокойно подумаешь! С криком «Мальчик, не лезь туда, ноги переломаешь!» за занавеску влетел Иван Савельич. Тонкий еле успел набросить на скульптуру мешок, типа он ее и не видел. С визгом «И-и-и!» по ноге Тонкого взвился Толстый и уселся на его голове, вцепившись коготками так, словно хотел содрать скальп. С громким лаем вокруг Тонкого носилась собака, наскакивая и больно ударяя лапами ему в грудь. С криком «Че за движуха там, я тоже хочу!» запоздало влетел Серега. Он быстро сообразил, что к чему, снял Толстого у Сашки с головы, убрал за пазуху, взял Тонкого за плечи и вытащил наружу. За ними вышли Иван Савельич с лайкой. Лайка не унималась, только теперь она липла к Сереге, ходила вокруг, преданно заглядывая в глаза, но хотя бы молчала.
Тонкий поднял опрокинутый стол, собрал кружки с пола, сказал: «Простите нас» и «Где у вас тряпка?»
Иван Савельич еще не отошел от пережитого. Он стоял спиной к занавеске, осовело оглядывая комнату. Вот так жил человек в лесу, никого не трогал, с людьми небось мало общался, а тут. Вваливаются двое с крысой, устраивают погром, собаку нервируют… Есть от чего призадуматься! Тонкий переспросил:
– Тряпка где?
Иван Савельич показал на предбанник, выловил за ошейник собаку и сел с ней на лавку, все так же рассеяно глядя, как Тонкий вытирает пол. Сашка старательно оправдывался:
– Он крыса. На белку, на бурундука похож, лайке, наверное, все равно. А он не привык, что за ним собаки бегают, испугался и удрал вот. Он у меня вообще-то тихий… Но с перепугу может далеко убежать, не найдешь потом.
– Угу.
– Ну вот, пол уже чистый. Сейчас я заварю еще чаю… – Тонкий говорил спокойно и медленно, как будто успокаивал то ли Ивана Савельича, то ли себя, любимого. Конечно, в землянку они с Серегой отправились в надежде найти что-нибудь этакое. Или скорее кого-нибудь. Но чтобы так сразу все, что украдено… Честно говоря, Тонкий думал, что экспонаты уже не вернуть. Такие вещи не крадут для себя или случайного покупателя: «Эй, мужик! Хошь работу Пупкина-Тряпкина? Дешево отдам…» – да так тебя найдут в один момент! Произведения искусства крадут под заказ. А значит, лежать в землянке им не пристало, они уже давно должны были оказаться у нового хозяина… Это раз.
А во-вторых, почему выставочный номер есть только на драконе? Он, конечно, не выжигается у скульптуры на лбу, просто клеится как ценник в магазине: прилепил-отлепил. Но если сняли с остальных, почему не сняли со скульптуры Александра Семеновича? Хотя это как раз просто: могли банально забыть.
И наконец, в-третьих: что со всем этим делать? Надо бежать в милицию, а не в землянке отсиживаться как дураки. За скульптурами в любой момент могут приехать (странно, что не забрали до сих пор). К тому же Тонкий еще не понял роли в этом деле Ивана Савельича. То есть роль-то понятна: сидит себе, сторожит награбленное. Вопрос в том, знает ли он, что такое сторожит? И какие у него инструкции на случай, если какой-нибудь несовершеннолетний (не будем тыкать пальцем) нечаянно заметит скульптуры в землянке? Попросту: бандит он или легковерный лесник? Убьет, запрет где-нибудь на пару недель, или решит не связываться, или вообще ни о чем таком не подумает, потому как он – легковерный лесник, которого знакомые попросили постеречь барахлишко?