Ник встревоженно покачал головой.
— Да, — твердо сказала Абигайль, — увидишь сам. Этот день не за горами. Смерть и ужас, горе и слезы. И не все из нас доживут и увидят, чем все это окончится.
— Мне все это не нравится, — сказал Ральф. — Зачем нам связываться с этим парнем, о котором толкуете вы и Ник? Разве у нас нет других проблем — отсутствие электричества, отсутствие врачей, отсутствие самого необходимого? Зачем нам связываться с этим типом?
— Не знаю, такова Божья воля. Он не объясняет свою волю людям вроде Аби Фримантл.
— Если это Его воля, — возразил Ральф, — то он должен решить и то, что победить должен тот, кто моложе.
— Если темный человек на западе, — написал Ник, — может быть, нам стоит, не мешкая, отправиться на восток?
Аби отрицательно покачала головой:
— Ник, на все воля Божья. А что если темный человек тоже служит Господу нашему? Он будет преследовать тебя, куда бы ты не пошел, потому что он выполняет волю Божью, а Бог хочет, чтобы ты сразился с ним. От Бога никуда не убежишь. Тот, кто попытается, натолкнется на непреодолимые преграды.
Ник быстро писал. Ральф изучил написанное, шмыгнул носом и пожалел, что прочел. Старым леди тоже не следовало бы читать то, что написал Ник. Но…
— Что он сказал? — настойчиво смотрела на него Абигайль.
— Он сказал… — Ральф прокашлялся. — Он сказал, что не верит в Бога.
С несчастным видом он уставился в пол, ожидая взрыва гнева.
Но Абигайль только вздохнула, встала и подошла к Нику. Она взяла его за руку и погладила ее.
— Это неважно, Ник. Он верит в тебя.
* * *Весь следующий день они провели в доме Аби Фримантл, и этот день был для каждого из них лучшим с тех пор, как вихрь страшной эпидемии закрутил всю страну, будто поток воды с горы Арарат.
Рано утром дождь прекратился, и к девяти часам на небе заиграло солнце. Напоенные влагой, колосья пшеницы подняли поникшие головки. Было несколько прохладнее, чем в предыдущие дни.
Том Каллен все утро с детским азартом бегал по полю, разгоняя клюющих зерно ворон. Джина Мак-Кон играла со старыми тряпичными куклами, найденными на чердаке дома Матушки Абигайль. Потом они с Томом чудесно поиграли детской железной дорогой, чудом сбереженной беднягой во время его скитаний. Том охотно выполнял каждую просьбу Джины.
Дик Эллис, ветеринар, поинтересовался у матушки Абигайль, не сохранились ли в округе свиньи.
— Стоунеры всегда держали свиней, — ответила та, слегка покачиваясь в кресле-качалке и перебирая струны гитары.
— Тогда, быть может, кто-то из этих свиней все еще жив?
— Вы можете сами выяснить это. Все может быть. Может быть, они вышли из загончика и ушли в поля, — она подмигнула ему. — Может также быть, что я знаю человека, которому всю ночь снилась свиная отбивная.
— Вы правы, — улыбнулся Дик.
Через двадцать минут Аби, Ральф и Дик отправились на грузовике к Стоунерам. Там они обнаружили двух поросят, здоровых и жирных. Когда еда закончилась, они, нисколько не смущаясь, принялись питаться мясом своих менее удачливых сородичей.
Ральф нашел в доме Стоунеров мясницкий нож трех футов длиной. «Это не нож, а настоящий меч», — подумала Абигайль.
— Знаете, я не уверен, что смогу сделать это, — жалобно сказал Ральф.
— Что ж, давай сюда нож, — усмехнулась Абигайль и протянула руку. Ральф нерешительно посмотрел на Дика. Дик пожал плечами. Ральф отдал старухе нож.
— Боже, — начала Абигайль, — мы благодарим тебя за подарок, который Ты сделал нам в образе этих свиней. Благослови на заклание их, Господи! Аминь. Стойте спокойно, ребята, и держите ее покрепче.
Одним движением ножа она перерезала свинье горло — есть навыки, которые с годами не забываются, — и быстро отступила назад.
— Теперь разведите костер во дворе, подержите над ним свинью и быстро снимите с нее шкуру. Хорошо обсмаленная свинья раздевается так же легко, как спелый банан.
Оба мужчины смотрели себе под ноги.
— Смелее, — подбодрила их Абигайль. — Вы не сможете есть свинку в ее дубленом пальтишке. Сперва свинью нужно раздеть.
Переглянувшись, Ральф и Дик Эллис начали разводить костер. К трем часам дня они покончили со свиньей и к четырем вернулись в дом Абигайль. В этот вечер они не блистали аппетитом, хотя Абигайль съела две аппетитные сочные отбивные, а потом, подумав, взяла третью. Нет ничего лучше свежего мяса.
* * *В девять Джина отправилась спать; ее примеру последовал и Том Каллен. Здешнее солнце окрасило запад в розовый цвет. Остальные взрослые собрались в кухне, за исключением Ника, отправившегося на прогулку. Абигайль знала, что юноша взволнован, и всем сердцем желала поддержать его.
— Скажите, вам правда сто восемь лет? — спросил Ральф, вспоминая ее слова сегодня утром.
— Подождите здесь, — сказала Абигайль. — Я хочу кое-что показать вам, мистер Сомневающийся, — она вышла в спальню и открыла крышку бюро. Затем вернулась в кухню, что-то неся в руках. — Прочти это, сынок, — горделиво сказала она Ральфу.
Ральф начал читать:
— …по случаю вашего столетнего юбилея… одна из семидесяти двух старейших жителей Соединенных Штатов Америки… поздравления и наилучшие пожелания от президента Рональда Рейгана, 14 января 1982 года, — он расширившимися от удивления глазами смотрел на Абигайль. — Никогда бы не поду… — замолчав, он почувствовал, что говорит что-то не то, и смутился. — Прошу простить, мэм.
— Все-то тебе нужно увидеть своими глазами! — осуждающе воскликнула Оливия.
— Что ж, это не самый плохой способ. Мне за мою жизнь многое пришлось увидеть своими глазами, хотя, конечно, никогда я не видела ничего подобного тому, что произошло в последние месяцы, — поспешила Ральфу на помощь Абигайль. — Кто мог ждать, что мы это увидим?!
Открылась дверь, и вошел Ник. Разговор тут же прервался, будто все присутствующие только и ждали его. По лицу юноши Абигайль поняла, что он принял решение, и подумала, что знает, каково это решение. Перед тем, как войти в дом, Ник написал записку, и теперь вручил ее Абигайль с тем, чтобы она прочла ее вслух.
— Завтра мы все отправимся в Булдер, — написал Ник.
Абигайль подняла на него глаза и слегка кивнула. Она протянула записку Джун Бринкмейер, которая передала ее Оливии.
— Думаю, ты прав, — сказала Абигайль. — Ты принял наилучшее решение из всех. Что подействовало на тебя?
Ник сердито пожал плечами и указал на Абигайль.
— Так тому и быть, — подытожила Абигайль. — На все воля Божья.
Ник подумал: «Хотелось бы в это верить».
* * *На следующее утро, 26 июля, после недолгого обсуждения, Дик и Ральф на грузовичке отправились в Колумбус.
— Мне все это не нравится, — сказал Ральф, — но если ты так считаешь, Ник, — хорошо.
Ник написал:
— Возвращайтесь как можно скорее.
Ральф издал короткий смешок и обвел глазами двор. На дальнем конце его Джун и Оливия стирали одежду. Том гонял ворон, клюющих пшеницу — занятие, которое он находил чрезвычайно привлекательным. Джина играла с его детской железной дорогой. Старая женщина дремала, сидя в кресле.
— Ты торопишься сунуть голову в пасть льва, Никки.
Ник написал:
— А что, у нас есть какой-нибудь другой выбор?
— Это верно. Ничего лучшего нам не остается. Человек живет только тогда, когда стремится вперед, тебе это известно?
Ник кивнул.
— Ладно, — Ральф хлопнул Ника по плечу и отвернулся. — Дик, ты готов совершить маленькую прогулку?
Том Каллен вышел из пшеницы. Ветерок разлохматил его давно не стриженые волосы.
— Я тоже! Том Каллен тоже хочет совершить маленькую прогулку! Право слово, хочет!
— Что ж, поехали, — сказал Ральф. — Это лучше, чем гонять ворон. Дай я отряхну тебя.
Улыбаясь, Том позволил Ральфу отряхнуть его одежду от налипших травинок. Для Тома, чувствовал Ник, последние две недели наверняка были самыми счастливыми в жизни. Он был с людьми, которые любили и жалели его. Если бы не они, ему было бы очень трудно открывать для себя этот новый, полный неожиданностей мир.
— Увидимся, Никки, — сказал Ральф, усаживаясь за руль грузовика.
— Увидимся, Никки, — повторил эхом за ним Том Каллен, все еще улыбаясь.
Ник проследил взглядом, пока грузовик не скрылся из виду, затем вошел в сарай и нашел там старую корзину и банку с краской. Оторвав от корзины днище, он что-то написал на нем краской и тщательно прикрепил к калитке. Джина заинтересованно следила за каждым его движением.
— Что там написано? — спросила она.
— Там написано: «Мы ушли в Булдер, штат Колорадо. Мы продвигаемся по проселочным дорогам. Настраивайтесь на 1-ю волну», — прочитала Оливия.
— Что это значит? — поинтересовалась подошедшая Джун. Она подняла Джину на руки, и они обе принялись наблюдать, как Ник укрепляет свою табличку на калитке. Он постарался на славу. Теперь ее не сорвет никакой ветер. «Конечно, и в этих местах случаются сильные ветры», — и Ник вспомнил о том урагане, который чуть не унес его и Тома, и от которого они спрятались в погреб.
— Что это значит? — поинтересовалась подошедшая Джун. Она подняла Джину на руки, и они обе принялись наблюдать, как Ник укрепляет свою табличку на калитке. Он постарался на славу. Теперь ее не сорвет никакой ветер. «Конечно, и в этих местах случаются сильные ветры», — и Ник вспомнил о том урагане, который чуть не унес его и Тома, и от которого они спрятались в погреб.
Достав из кармана блокнот, он написал записку и протянул ее Джун:
— Одна из вещей, которые Дик и Ральф должны найти в Колумбусе — это коротковолновый радиоприемник. Может быть, нам удастся поймать кого-нибудь в эфире.
— Гениально, — сказала Оливия.
Ник гордо встряхнул головой и улыбнулся.
Две женщины вернулись в прерванному занятию и принялись развешивать одежду. Джина снова занялась железной дорогой. Ник пересек двор, поднялся по ступенькам и сел в ногах дремлющей старой женщины. Он смотрел на пшеничное поле и думал, что же произойдет с ними.
«Если ты так считаешь, Ник, — хорошо».
Они сделали его своим лидером. Они сделали это, и он даже не понял, почему. Получать распоряжения от глухонемого — это просто глупая шутка. Их лидером должен быть Дик. Его же место — третьим слева, человеком, подчиняющимся приказам. Но с того времени, как они встретили Ральфа Брентнера, колесящего по дорогам на своем грузовичке безо всякой конкретной цели, начался процесс перекладывания на него, Ника, принятия решений. Он с трудом заставлял себя помнить, как был одинок, пытаясь не думать о том, что постоянные плохие сны могут свидетельствовать о наступающем безумии. Зато он помнил, как хорошо отвечать только за себя и играть в этой пьесе под названием ЖИЗНЬ третьестепенную роль.
«Когда я увидела тебя, я знала: это ты, Ник. Бог указал на тебя своим перстом…»
Нет. Я не верю в это. Я не верю ни в это, ни в Бога. Пусть в него верит эта старая женщина. Он ей необходим, ее Бог. Сам же Ник должен сосредоточиться на другом. Он волею случая отвечает теперь за остальных. Он доведет их до Булдера и посмотрит, что произойдет потом. Старая женщина сказала, что темный человек существует на самом деле, что он не психологический символ, но он, Ник, не хочет верить в это… хотя в глубине души верит. В глубине души он верит во все, что она сказала, и это пугает его. Он не хочет быть их лидером и вождем.
«Это ты, Ник».
Его плеча коснулась рука, и от неожиданности он подпрыгнул и оглянулся. Если пару минут назад она спала, то сейчас была бодра и полна сил. Сидя в кресле, она улыбнулась ему.
— Я сидела здесь и думала о Великой Депрессии, — сказала она. — Знаешь, а ведь мой отец когда-то владел всей этой землей в радиусе нескольких миль. Да-да, это правда. Неплохо для чернокожего? А я играла на гитаре и в 1902 году выступала в главном концертном зале штата. Давным-давно это было, Ник. Давным-давно.
Ник кивнул.
— Это были очень хорошие времена, Ник, — большая их часть, во всяком случае. Но все проходит. Остается только любовь к Богу. Мой отец умер, и землю поделили между его сыновьями, выделив моему первому мужу небольшой ее кусочек, какие-то шестьдесят акров. На этих шестидесяти акрах и стоит мой дом. Четыре акра — вот все, что осталось. О, теперь, без сомнения, я могла бы все вернуть, но все равно это не будет то, что было.
Ник прижался к ее руке щекой, и Абигайль вздохнула.
— Братья не слишком хорошо уживались вместе; дело у них постоянно доходило до драк. Вспомни Каина и Авеля! Каждому хочется стать главным. Наступил 1931 год, и банк наложил арест на их счет. Тогда они попытались объединиться, но было слишком поздно. В 1945 году все было потеряно, кроме моих шестидесяти, а может, сорока акров, на которых мы сейчас находимся. Она достала из кармана халата носовой платок и вытерла сухие глаза.
— В конце концов осталась только я, без денег и помощи. И каждый год, когда подходило время платить налоги, у меня отбирали мою землю, пядь за пядью, и я приходила сюда и смотрела на то, что больше не принадлежало мне, и плакала, как я плачу теперь. Каждый год понемногу, вот как это происходило. Кусочек здесь, кусочек там. Я пыталась оплатить оставшееся, но мне никогда не хватало денег, а налоги постоянно росли. И только когда мне стукнуло сто лет, меня избавили от их уплаты. О, они бросили мне этот подарок, как кость собаке, забрав все, кроме этого крошечного клочка земли. Очень мило с их стороны, не правда ли?
Ник легонько пожал руку Абигайль и заглянул ей в глаза.
— Ах, Ник, — вздохнула Матушка Абигайль. — У меня были все основания ненавидеть в душе моего Господа. Каждый человек, любящий Его, в то же время ненавидит Его, потому что Он — суровый Бог, жестокий Бог. «Он то, что Он ЕСТЬ». Даже дело служения Ему — не всегда праведное дело. Я выполняю Его волю, но часть моего существа не приемлет эту волю. «Аби, — говорит мне Бог, — для тебя есть работенка. Поэтому я позволю тебе жить, пока на твоих костях не сгниет мясо, я дам тебе увидеть, как один за другим умрут твои дети, а ты все еще будешь коптить небо. Я дам тебе увидеть, как мало-помалу от земли твоего отца не останется ничего. И в конце концов твоей задачей станет уйти вместе с чужими тебе людьми от всего, что ты любишь, и ты умрешь в чужой земле, так и не закончив назначенного. Такова моя воля, Аби», — говорит Он, а я говорю: «Да, о Боже. Да будет так», — говорю Ему я, хотя в душе спрашиваю Его: «Почему, почему, почему?» — и получаю единственный ответ: «А где ты была, когда я создавал мир?»
Слезы двумя ручейками хлынули из светлых старческих глаз, сбегая по щекам на платье, и Ник удивился, сколько слез таит в себе эта маленькая женщина, чьи глаза на вид сухи, как опавший лист.
— Помоги мне, Ник, — сказала она. — Я хочу одного — делать то, что нужно.
Он легко пожал ей руку. За их спиной хихикнула Джина, подбрасывая к небу игрушечный паровозик, сверкающий на солнце.
* * *Дик и Ральф вернулись к обеду. Дик сидел за рулем нового «Доджа», а Ральф вел ярко-красный грузовик, в кузове которого стоял и махал рукой Том. Они притормозили у калитки, и Дик вылез из кабины.
— В этой машине отличный приемник, — сказал он Нику. — Сорокаканальный. Он, как мне кажется, очень нравится Ральфу.
Ник улыбнулся. Подошли женщины и остановились, разглядывая грузовики. Абигайль заметила, как нежно подсаживал в кабину Джун Ральф, чтобы девушка могла посмотреть на приемник.
— Итак, когда же мы отправляемся? — поинтересовался Ральф.
Ник пожал плечами и написал:
— Сразу же после обеда. Ты пытался настроиться на какую-нибудь станцию?
— А как же, — сказал Ральф. — Всю обратную дорогу я только этим и занимался. Стоит только статический треск; иногда что-то прослушивается, но не слишком отчетливо. Хотя, по-моему, я все-таки что-то слышал. Где-то далеко. Может, это были и не голоса вовсе. Но скажу правду, Ник, меня это не слишком беспокоит. Как и всякие сны.
Воцарилось молчание.
— Что ж, — прервала его Оливия, — пойду приготовлю что-нибудь. Надеюсь, никто не станет возражать против свиных отбивных, которые приходится есть второй день подряд.
Никто не возражал. К часу дня все их вещи — включая кресло-качалку и гитару Абигайль — были погружены в кузова грузовиков. Абигайль села в кабину, и машины тронулись с места по шоссе 30. Она не плакала. В ногах у нее стояла корзинка. Плакать было ни к чему. Она должна исполнить волю Божью, и сделает это. Воля Божья будет исполнена, но Абигайль думала также о красном Глазе, сверкающем во тьме ночи, и ей было страшно.
43
Это было поздним вечером 27 июля. Они сделали привал неподалеку от Канкл Феаграунда. Канкл, штат Огайо. По-видимому, здесь был пожар, и большая часть городка сгорела. Стью сказал, что, очевидно, город подожгли. Гарольд, конечно, тут же принялся спорить. В последние дни, если Стью Редмен говорил про что-нибудь, что оно белое, Гарольд Лаудер немедленно принимался спорить, что нет, — черное.
Франни вздохнула. Уснуть никак не удавалось. Она боялась спать.
С места, где она лежала, ей были отлично видны все остальные: Гарольд, Стью, Глен Бейтмен, Марк Бреддок, Перион Мак-Карти. Нужно принять снотворное и спать…
Это была идея Стью, когда сны стали по-настоящему страшными, и все они стали бояться спать. Произошло это после Олбани, когда Гарольд раздобыл еще один пистолет. Там они встретили Марка и Перион. Франни стала бояться Гарольда. Ей казалось, что однажды ночью он пристрелит их всех из своих пистолетов. Она часто вспоминала день, когда решила уехать с Гарольдом, жалея, что теперь уже ничего нельзя изменить.
Она знала, что Стью уже пытался поговорить с Гарольдом — мягко, доброжелательно, доверительно. «Гарольд, эти сны — большая проблема. У меня есть одна мысль, но я не знаю, как бы сказать ее… Может быть, не стоит злоупотреблять снотворным? Если примешь его однажды много, можно не проснуться. Как ты считаешь, а?»