Я уже начала судорожно прикидывать, что бы такое ему сказать, чтобы не наболтать лишнего, но тут, на мое счастье, его отвлекли:
– Ашот Тигранович, взгляните-ка, что я нашел!
Молодой парень в черной кожаной куртке протягивал Ашоту фотографию. Держал он ее за уголок двумя пальцами, хотя и был в резиновых перчатках. Молодец, старается не смазать отпечатки пальцев! Ведь там могут быть и отпечатки убийцы.
Я вытянула шею и через плечо Бахчиняна посмотрела на фотографию.
И поняла, что на ней наверняка есть не только отпечатки пальцев убийцы. Еще там есть мои отпечатки. Потому что это была одна из тех фотографий, которые я накануне печатала по дяди Васиному поручению. На этой фотографии неотразимый Арсений Уколов сидел за столиком мексиканского ресторана рядом с девушкой, которую я окрестила Царевной-лягушкой. Труп которой недавно отвезли в морг.
Вот те на!
Что же это получается?
Я отдала фотографии дяде Васе, он их отдал заказчице. Каким же образом одна из этих фотографий могла оказаться здесь, на месте преступления?
Напрашивалось единственное объяснение, но оно мне очень не нравилось.
Допустим, заказчица, получив вчера у дяди Васи фотографии, пришла в ярость и отправилась сюда, в этот офис, выяснять отношения с соперницей. Здесь у них разыгрался грандиозный скандал, в процессе которого мадам Соколовская схватила первое, что попало ей под руку – ножницы, и воткнула их в злополучную Царевну-лягушку.
Сцена выглядела вполне правдоподобно, не вписывалась в нее только одна деталь. Вчера, вернувшись со встречи с заказчицей, дядя Вася поделился со мной своим впечатлением: ему показалось, что Елена Максимовна не очень-то близко к сердцу приняла его отчет. Ей было не до него, куда больше ее волновали производственные проблемы. С чего бы тогда она вдруг бросила все свои дела и помчалась сюда выяснять отношения?
Да и фотографии были, в общем-то, довольно невинные. Если бы на них была запечатлена откровенная постельная сцена – тогда понятно, от такого, конечно, любая женщина может прийти в неистовство. А тут-то с чего ее так разобрало?
А может, Соколовская – такая скрытная натура, на поверхности сдержанная и невозмутимая, а в душе – темпераментная и страшно ревнивая? Говорят же – в тихом омуте черти водятся…
Кажется, последние слова я произнесла вслух, потому что Ашот Бахчинян удивленно посмотрел на меня и спросил:
– Черти? Какие черти?
Я отговорилась переутомлением и недосыпом, но он все же очень недоверчиво проговорил:
– Что-то ты темнишь, Вася-джан! Чего-то ты не договариваешь! Не нравится мне это! Лучше расскажи все, что знаешь!
Нет, не дождется он, что я буду делать за милицию ее работу! Сами все выясняйте!
Я сделала самое свое честное лицо.
– Ашотик, ну, ей-богу, ничего про это дело не знаю!
– Поклянись! – Бахчинян схватил меня за руку и сжал сильно. – Поклянись здоровьем своего Бонни!
– Ой, больно! – пискнула я. – Ашот, не надо про Бонни, он заболел! Вчера «Скорую» вызывали!
В отличие от его напарника Творогова, Ашот к моему Бонни относится неплохо. И Бонни его любит – как уже говорилось, Бахчиняна любят все. Ашот тут же взволновался, стал расспрашивать меня о здоровье собаки и к концу разговора уверился, что я кристально честна и искренна с ним и вообще друзей никогда не обманываю. Правда, они с Твороговым очень быстро выведут меня на чистую воду, когда обнаружат на этой фотографии мои отпечатки пальцев. Образцы-то у них в базе имеются – у меня сняли отпечатки, когда я была главной подозреваемой в убийстве любовницы моего бывшего мужа…
И тут у меня мелькнула спасительная идея.
– Дай-ка посмотреть, вроде я этого мужика знаю! – проговорила я и, пока Бахчинян не успел опомниться, выхватила у него фотографию.
– Ты что, Вася-джан! – завопил Ашот. – Отпечатки! Там же могут быть отпечатки убийцы… то есть могли быть…
Он схватился за голову и в ужасе смотрел, как я лапаю его драгоценный вещдок.
– Ничего с ними не сделается, – ответила я хладнокровно и вернула ему фотографию. – Вы мои отпечатки отбросите, а те, что останутся, сверите по своей базе!
Теперь от себя я опасность отвела: увидев на фотографии мои многочисленные отпечатки, они нисколько не удивятся и не придадут этому факту значения.
– Нельзя так, Вася-джан! – произнес Бахчинян с детской обидой в голосе. – Это же все-таки не фигли-мигли какие-нибудь, это вещественное доказательство! Ты же должна понимать, ты ведь профессионал… почти. Ну, ты хоть узнала мужчину на фотографии?
– Нет, – ответила я на голубом глазу.
– Ну, смотри! – проговорил Ашот и обратился к присутствующим: – Никто случайно не знает этого мужчину? Того, кто на фотографии рядом с потерпевшей?
Офисные девушки, которые роились в коридоре, кинулись на этот зов, как мотыльки на свет фонаря. Впереди всех оказалась моя знакомая Кристина. Она потянулась было за фотографией, но Ашот после моей хулиганской выходки был настороже, он близко никого не подпустил и в руки фотографию не дал, чтобы сохранить оставшиеся на ней отпечатки пальцев.
Но она и так все хорошо разглядела и уверенно заявила:
– Это Уколов из «Человека года»!
– Кто? – переспросил Бахчинян и схватил свой знаменитый блокнот. – Какой человек?
– Человек года! – повторила Кристина и вкратце объяснила Ашоту, кто такой Арсений Уколов и чем занимается его подозрительная контора.
– Покажите мне его офис! – потребовал Бахчинян.
Но показывать ему офис Уколова не понадобилось: в коридоре появился Арсений Михайлович собственной персоной.
Увидев толпу перед офисом номер триста десять, Уколов попятился и удивленно проговорил:
– А что здесь происходит?
– Это он, он! – в один голос закричали офисные красотки.
Арсений испуганно озирался по сторонам. Тут к нему подошел Ашот Бахчинян, решительный и суровый, как никогда, и полным металла голосом проговорил:
– Гражданин Уколов?
– Да, я Уколов, – ответил Арсений таким тоном, как будто признавался в убийстве с отягчающими обстоятельствами. Впрочем, очень может быть, что к этому и шло.
– Как близко вы знали гражданку Болотникову? – спросил Ашот Уколова.
Хотя ситуация не благоприятствовала чувству юмора, я не смогла не отметить, что у Царевны-лягушки была очень подходящая фамилия.
– А кто это? – удивленно осведомился Арсений.
– Бесполезно отпираться! – прогремел Бахчинян. – У нас есть неопровержимые доказательства вашего знакомства с Болотниковой! – И он продемонстрировал Уколову все ту же фотографию из мексиканского ресторана.
Уколов потянулся к фотографии, но Ашот ее отдернул и грозно прикрикнул:
– Руки прочь от вещественных доказательств! Здесь могут быть ваши отпечатки! Теперь-то вы не станете отрицать, что знакомы с потерпевшей… то есть были знакомы!
Арсений рассмотрел снимок, и лицо его вытянулось:
– Ах, так вы говорите про Анфису… ну да, я ее, конечно, знаю. А что с ней случилось?
– Вопросы здесь задаю я! – ответил Ашот в лучших традициях милицейских сериалов.
Тут мне пришел в голову вполне очевидный вопрос: почему Бахчинян работает один, без своего напарника Леши Творогова? Обычно они всюду ходят парой, как Том и Джерри, Дольче и Габбано, водка и огурец, селедка и подсолнечное масло, любовь и розы, смех и слезы и так далее. Они вместе ловят преступников, вместе обедают, вместе пьют кофе в уютном подвальчике на углу Среднего проспекта и Седьмой линии, вместе проводят допросы подозреваемых. Причем на этих допросах они применяют старую, испытанную методику – игру в доброго и злого следователя. И роли у них распределены раз и навсегда – мрачный Творогов играет злого следователя, а жизнерадостный Бахчинян – доброго.
Сегодня же Творогова по непонятной причине не было, и Ашот Бахчинян отдувался за двоих – то он был в своем обычном амплуа доброго следователя, то изображал злого, что у него получалось не очень убедительно.
– Вопросы задаю я! – повторил Бахчинян. – В каких отношениях вы были с потерпевшей Анфисой Болотниковой?
– Никаких отношений у нас не было! – поспешно отмежевался Уколов. – Ну, пообедали вместе…
– Они в последнее время каждый день куда-то вместе ходили! – донесся вредный голос из рядов офисного планктона.
– Ну да, мы несколько раз вместе обедали… – признался Уколов неохотно. – Чисто по-дружески…
– У вас была интимная связь? – в упор спросил Бахчинян.
– Нет! – Уколов перекосился, как будто съел целый лимон, и замахал руками. – Не было!
– Но вот эта фотография… – начал было Бахчинян, но в его голосе не было прежней уверенности.
– А что фотография? – забормотал Уколов. – Ну да, мы обедали вместе в мексиканском ресторане, но это ничего не доказывает!
– А кто вас там сфотографировал?
– Понятия не имею! – Уколов недоуменно развел руками. – Я не заметил никого с фотоаппаратом. И потом, может быть, вы все же скажете, что случилось с Анфисой? Почему вы все время говорите о ней в прошедшем времени?
– Потому что ее убили! – выпалил Ашот и тут же добавил: – Но вопросы здесь задаю я!
– Убили? – Лицо Уколова еще больше вытянулось. – Надо же… кому она понадобилась… то есть, извините, я не это хотел сказать. Кому она помешала? Она была такая безобидная…
– Вот как раз это я и хотел у вас спросить. Кто мог желать ее смерти? – И Бахчинян уставился на Арсения прокурорским взглядом.
– Уж всяко не я! – протянул Уколов. – Ну, обедал я с ней несколько раз. Она за едой слишком много болтала. Но, извините, за это не убивают.
– Допустим, – неохотно согласился Бахчинян. – А где вы были в момент убийства?
– А когда оно произошло? – ответил бдительный Уколов, не попав в расставленную капитаном ловушку.
– Поставим вопрос иначе. Где вы были вчера с восемнадцати до двадцати часов?
Уколов отчего-то обрадовался.
– В это время я был на презентации новой линии одежды в модельном доме Татьяны Лариной. Мы планируем совместную программу с этим модельным домом…
– Это кто-нибудь может подтвердить?
– Я! – раздался громкий голос, и из толпы офисного планктона вынырнула грымза средних лет. Это именно ее я видела в офисе Уколова. Она у него то ли секретарша, то ли помощник, не вижу разницы. Только тогда у нее было суровое лицо и неприязненно поджатые губы, а теперь она вся покрылась красными пятнами – видно, очень переживала за своего любимого начальника.
– Я! – повторила она. – Я могу подтвердить! Я была на этой презентации вместе с Арсением Михайловичем!
– А вы, собственно, кто такая? – осведомился Бахчинян.
– Это Ирина Петровна, мой ассистент, – представил Уколов нервную грымзу.
Вот как – значит, не секретарша, а ассистент. Звучит, конечно, солиднее, но суть от этого не меняется.
– А еще кто-нибудь может это подтвердить? – спросил Ашот.
Видимо, не только у меня взволнованная грымза не вызвала доверия в качестве свидетеля.
– Конечно, – закивал Уколов. – Это может подтвердить сама Татьяна Дмитриевна Ларина, ее коммерческий директор и еще не меньше двадцати человек!
– Хорошо, – Бахчинян заметно поскучнел. – Мы это, конечно, проверим…
В это время к нему снова подошел тот же парень, который прошлый раз принес злополучную фотографию.
– Ашот Тигранович! – проговорил он вполголоса. – Вот, взгляните, что мы еще нашли!
Он протянул Бахчиняну прозрачный пластиковый пакетик, внутри которого что-то блестело. Я вытянула шею, чтобы разглядеть этот блестящий предмет, и это мне удалось.
В пакетике находилась сережка.
Красивая такая сережка, довольно необычная – два сцепленных треугольничка из белого золота, а поверх них – золотая стрела, украшенная небольшими бриллиантиками.
– Где вы это нашли? – спросил Бахчинян.
– Под столом, рядом с тем местом, где лежала убитая.
– Может быть, это ее серьга?
– Нет, – возразил парень. – У убитой были другие серьги, с жемчужинками, и они остались на месте. В ушах. Вместе с ней в морг отправились.
– Очень интересно! – протянул Бахчинян. – Значит, вполне возможно, что эту сережку потерял… то есть потеряла убийца!
В этот момент я совершенно случайно взглянула на Арсения Уколова.
Его было просто не узнать: глаза расширились от ужаса, лицо залила мертвенная бледность.
Я проследила за его взглядом, пытаясь понять, что могло так напугать этого достаточно циничного человека.
Уколов смотрел на сережку в пластиковом пакетике.
Вот интересно! Почему эта сережка повергла его в такой ужас?
Ашот Бахчинян в это время тоже разглядывал серьгу, поэтому он не заметил страх на лице Уколова. А секундой позже Арсений справился со своим лицом.
Тут я сообразила, что мне срочно нужно сваливать из этого места, потому что капитан Бахчинян может спохватиться и взять меня в оборот. Если на то пошло, то обмануть его мне удалось только потому, что он был сегодня один. Вдвоем бы они за меня так взялись, что мигом бы вытрясли всю информацию.
Стараясь не привлекать к своей особе внимания, мелкими шагами я попятилась к выходу. Нужно как можно скорее рассказать обо всем дяде Васе.
Капитан Творогов сидел за своим рабочим столом и тоскливо разглядывал фотографию. На его лице было выражение глубокого морального и физического страдания. Его коллега Бахчинян пил зеленый чай из большой кружки с изображением рыжего кокер-спаниеля.
– Выпей чаю, Никитич! – проговорил Бахчинян, отставив кружку и невольно поморщившись. – Говорят, зеленый чай очень помогает с похмелья.
– Тебе помогает – ты и пей! – проворчал Творогов, мучительно скривившись. – А мне уже ничего не поможет, кроме хорошей дозы цианистого калия.
Бахчинян все же налил напарнику чашку зеленого чая, поставил на стол и проговорил с деланым оптимизмом:
– Ну, Никитич, ты как-то уж очень мрачно настроен! Вообще, я на тебя удивляюсь – ты ведь свою норму четко знаешь и вообще мало пьешь, как же вчера так прокололся?
– Да это все шурин! – вздохнул Творогов. – То есть деверь… то есть… в общем, Нинки, двоюродной моей, муж. Принес, понимаешь, какую-то чачу особенную – попробуй да попробуй, экологически чистый продукт, изготовлен по старинной каракалпакской технологии… ну, вот я и попробовал.
Он застонал, прикрыл глаза, затем снова взглянул на злополучную фотографию:
– А тут еще это убийство! Мне в моем сегодняшнем состоянии отрицательные эмоции, сам понимаешь… могут быть тяжелые последствия, вплоть до летального исхода.
Бахчинян заметил, что его напарник еще не настолько плох, тот возразил, и у них завязалась вялая дискуссия.
В это время дверь кабинета открылась, заглянул криминалист Виталик Топтыгин из технического отдела.
– Ребята! – проговорил он жалобным голосом. – У вас кофе случайно не осталось? Я сунулся, а Хворостов, оказывается, все выпил и не признался! А я без кофе сам не свой!
– Сейчас посмотрю… – Бахчинян полез в стол и достал жестяную банку.
Вообще говоря, он растворимый кофе не уважал и пил его только в самых исключительных случаях, но именно для таких случаев держал в столе банку.
– Вот спасибо! – обрадовался криминалист. – Сейчас я немножко отсыплю…
– Сыпь, сыпь, не стесняйся! – разрешил Бахчинян. – Я тебя понимаю, без кофе какая работа?
– Раз уж ты зашел, – подал голос страдающий Творогов, – может, поможешь нам? Что можно сказать по этой вот фотографии? Можно как-нибудь определить, где ее печатали?
Он протянул Топтыгину злополучный снимок.
– Ну, что можно сказать? – Виталий перевернул фотографию, посмотрел ее на свет. – Ребята, вам повезло. Бумага необычная, такую мало где используют. Обычно во всех ателье работают с бумагой «Кодак» или «Фуджи», а здесь «Ультра-колор», это небольшая корейская фирма. Вон, видишь водяные знаки?
Творогов уставился на изнанку фотографии и действительно разглядел там какие-то бледные буквы.
– Так что узнайте, в каких ателье используют такую бумагу, – тогда и поймете, где это печатали. А больше я вам ничем помочь не могу!
– Спасибо, Виталик-джан! – обрадовался Бахчинян. – Ты нам и так очень помог! Хочешь, я тебе еще печенья дам?
Топтыгин не отказался.
Едва криминалист вышел, Бахчинян придвинул к себе телефонную книгу.
– Ну что, Никитич, ты по телефону хотя бы можешь разговаривать? – спросил он снова загрустившего напарника.
– Попробую, – ответил тот неуверенно. – Но ничего не обещаю…
– Ну ладно, ты попробуй с буквы «А» до буквы «М», а я возьму все остальные.
В течение следующего часа дружные капитаны старательно набирали номера фотоателье и задавали один и тот же вопрос: используют ли там фотобумагу фирмы «Ультра-колор».
И раз за разом ответ был отрицательным.
К концу часа Творогов стал мрачнее тучи.
– Все, – проговорил он утомленным голосом. – Достала меня уже эта бумага! Последний раз звоню – и все! Накрываюсь простыней и медленно ползу на кладбище!
– Да ты, Никитич, радоваться должен! – отозвался из-за своего стола Бахчинян. – Представляешь, если бы эту бумагу везде использовали? Нам бы пришлось объехать все фотоателье в городе!
– Страшно подумать! – согласился Творогов и набрал следующий номер.
– Капитан милиции Творогов, – представился он, наверное, сотый раз за последний час. – Скажите, какую бумагу вы используете для печати фотографий?
– Бумагу? – переспросил мелодичный женский голос. – А вы правда капитан милиции?
– Правда, – проворчал Творогов. – Если бы у меня был видеотелефон, я бы вам предъявил удостоверение, а так вам придется поверить мне на слово.
– Ладно, поверю! – отозвалась сотрудница фотоателье. – Тем более что у вас голос такой… милицейский.
– Это у меня после вчерашнего… – пробормотал честный Творогов. – Ну так все же, какую бумагу вы используете?
– Сейчас я у Иван Васильича спрошу, он печатью занимается, а я больше с клиентами работаю…