– В галактической истории не было еще ни одного общества, которое вечно сохраняло бы «приверженность демократии», – заявил Игорь. – Нет никаких оснований полагать, что мьюри вдруг станут исключением из общего правила.
– Диссидентов просто пнут на фиг, ДАЖЕ если диссидентом окажется директор мега-корпорации, – возразил Тиудир. – Неймур не Император в конце концов, и даже далеко не диктатор.
– Речь не о диссидентстве, – ответил Игорь. – Мьюри привыкли считать, что не совершают ничего ужасного, делая друг другу гадости. Вот, казалось бы, шалость – устроить саботаж. Какой вред государству? Да, в общем, никакого, ведь всегда найдется конкурент, который заменит на рынке пострадавшего. Ну да, нарушены какие-то правила, законы… Но мьюри сыты, государству по-прежнему идут налоги, просто немного изменились позиции на рынке. Ничего страшного вроде бы… Но! Прецедент. Кто-то потом следует их примеру. И еще, и еще… А это уже девальвация моральных ценностей. Нормой стал саботаж, потом стали нормой убийства важных служащих. А что потом – откровенные военные действия между корпорациями? Выживет ли Федерация – зависит сейчас только от того, найдется ли в правительстве достаточно решительных людей, чтобы задавить в зародыше эти корпоративные войны, или их самих сожрут тайные и явные сторонники новых правил игры. Ситуация с распадом морали у мьюри дошла до ручки – вроде бы никто не хочет смерти государству и не выступает против него, просто на каком-то этапе развития общества большинство мьюри признало нерыночные методы конкурентной борьбы приемлемыми.
– Так давно уже у мьюри, уж поверьте мне, – возразил Яромир. – Я с самого начала этим тут занимаюсь… Раньше о диверсиях так часто не сообщалось в новостях, но подобное уже не раз и не два было. Для Йэнно Мьюри, как государства, это комариные укусы… или даже, наверное, правильнее – пчелиные. Ибо для здорового организма пчелиный яд лишь на пользу… хоть и болезнен… Значит, органам власти удается пока контролировать эти процессы. Значит, большинству корпораций на данный момент выгодны нынешние правила игры. Что будет завтра, сказать сложно. Все может быть тихо, спокойно. А может, достаточно будет снежинки, чтобы сошла лавина. Определенно можно сказать одно – не существует статичных обществ, все они меняются со временем, особенно это касается неизолированных обществ, контактирующих с какими-то соседями. На нас посмотрите – мы гордимся приверженностью традициям, а ведь человек из времен Галактической, чего доброго, решил бы, что мы в анархизм скатились! То же самое ждет и мьюри. Перемены.
– Да, нынешние правила игры мьюри выгоднее… были, есть и будут, – подтвердил Тиудир. – Верхушки мегакорпораций прекрасно понимают, что им нужны даже их же конкуренты в составе того же государства. Ибо иначе будет куда сложнее…
– Уж слишком громко мьюри кричат о том, что «у нас все хорошо, это нам тока на пользу» и о патриотизме, – возразил Игорь. – Похоже, что пытаются убедить в этом сами себя. У представителей других рас я подобных подхлестов морали не наблюдаю.
– Не забывайте, что многим мегакорпорациям уже не один век, и тем не менее они сосуществуют вместе, – добавил Тиудир.
– Раз уж на то пошло, спешу напомнить, что корпы неоднократно сжирали своих же, – сказал Яромир. – Вспомните, что до того, как часть живших в симбиозе корпораций была сожрана другой частью в начале гражданской войны, они тоже сосуществовали вместе значительный промежуток времени. Кроме того, не соглашусь с тем, что мьюри от этого становились сильнее. Ни в коем разе. В лучшем случае поддерживали свою мощь на одном уровне: улучшая военную составляющую, они точно так же проигрывали в социальной. Если пойти так еще дальше, то мьюри, в итоге, плохо кончат.
– А никто и не пророчит долгую жизнь Федерации… – вступил в спор Мирослав. – Тока вот, к примеру, Джаггану куда вероятнее распасться нынче, да и Дайрону, в общем-то, тоже…
Распахнулась дверь, в комнату ворвался Святослав.
– Ну, выяснили, кто наших хозяев по миру пускает?!
– Сторки, кто ж еще, – ответил Антон. – Только не по миру пускают, а пытаются устраивать экономические диверсии.
– Товарищи дворяне, увлекаемся… – подвел итог Игорь. – Все проще. У мьюри – наемная армия и переизбыток народу, который кроме шопинга уже ничего не умеет и в поисках новых аЩуЩЩений ударяется в извращения. У них нет Императора, зато есть уйма народу, желающего смены порядков. У них – биржевой крах, межкорпоративные разборки и «внезапные озОрения» местной демшизы по поводу «ужасТных условий» труда… – Игорь выдержал паузу и выдал победно: – Стоит ли нам их бояться? Люди! Мы ВЫИГРАЛИ то, зачем прилетали на Ярмарку, вы хоть понимаете?!
В ответ, после краткой изумленной тишины, посыпались одобрительные возгласы. К сожалению, поучаствовать в общем веселье Игорю не довелось.
– Сурядов! – окликнул его возникший на браслете дежурный офицер. – Иди-ка вниз, радость наша, тебя там посетитель дожидается…
…Кто его «дожидается» – Игорь даже не понял, а почуял еще на лестнице. И хотел, конечно, спуститься с большим достоинством, подать руку, поклониться… но вместо этого ноги его понесли через ступеньки, через последние пять он перепрыгнул одним махом и почти врезался в Лину. Но вместо того, чтобы извиняться или кланяться, он взял ойкнувшую девушку за запястья и улыбнулся. Не широко, а скорее застенчиво.
Лина вздохнула. Улыбнулась – мудро, странно. Потом освободила руки осторожным, плавным движением.
Но лишь затем, чтобы положить свои пальцы на растерянно замершие в воздухе ладони мальчика.
* * *Третий визит к принцу начался уже привычно – короткой поездкой в челноке, рядом с серьезными взрослыми из миссии. Впрочем, теперь Игорь не завидовал им – он делал не менее, а может, и более серьезное дело…
В этот раз Охэйо их не встретил, и придворные проводили мальчишку с Андреем Даниловичем в гостиную, но Игорь не обиделся – у наследного принца и других забот хватает. Тем более что встретил он землян с заметным нетерпением.
В этот раз мальчишка выбрал старый, но до сих пор невероятно популярный сериал «На палубах слушать!» – на документальной основе, как и прошлые, о мальчишке, ставшем юнгой Флота. Ему самому этот сериал очень нравился, и Игорь не сомневался, что понравится и принцу.
10. Руины Первый год Галактической войны
Дождь падал сверху все эти дни.
Если бы не дождь, мальчик, лежавший в развалинах дома рядом со своей мертвой собакой, умер бы на пятый или шестой день. Но дождь шел и шел – мелкий, тихий, теплый, почти горячий, пахнущий пластмассой. Поэтому мальчик прожил неделю… и вторую… и третью.
Все это время он не мог двигаться.
По дурной случайности взорвавшаяся рядом с домом ракета, убившая мать мальчика, грудного братишку, двух семилетних сестер-близняшек, собаку и кошку, его самого не задела. Взрыв вышвырнул его в открытое окно, а потом сверху упала стена дома с этим самым окном. Придавив его распятым – так, что нельзя было пошевелиться…
Мальчик смотрел в форточку – если бы кто-то увидел это сверху, он бы поразился тому, как странно выглядит брошенный среди руин жуткий портрет – рама в виде окна и белое, распухшее от ударов дождевых капель лицо ребенка, – и думал, что дождь его растворяет. Боли, которая нестерпимо терзала его первую неделю, он не ощущал. Сперва ушел голод, потом – боль. Запахи ушли еще раньше, хотя он понимал, что воздух насыщен гарью и тяжелой вонью разложения…
…Когда он очнулся, то стал ждать спасателей. Позвал маму, сестер – окликал, боясь, что с ними что-то случилось. Потом нашарил пальцами рядом с собой теплую шерсть – это был Бобик. Убитый. Поняв, что пес убит, мальчишка стиснул зубы. Чужих, которые атаковали Сапфир, он готов был разорвать голыми руками. За собаку.
Что погибли родные, что вообще в радиусе пятидесяти километров после ракетного удара сторков с орбиты остался жив только он один, мальчик не мог себе представить и поверить в это.
Тогда слова «Родина», «гордость» для него многое значили. Он терпел и ждал, только иногда окликал маму.
Ночью ему стало страшно. Тело онемело, а в развалинах не было слышно ни единого звука. Он гладил кончиками пальцев шерсть мертвого пса и думал об отце и старшем брате, которые пропали без вести год назад, в самом начале войны. Потом уснул и проснулся от ломоты в суставах. Пошевелиться хотелось так, что сквозь зубы протиснулся слабый крик – мальчик подавил его…
…Потом он много кричал. Начал кричать не сразу, он был гордым и сильным мальчишкой. И даже когда пришлось ходить под себя – он убеждал себя, что это вынужденно, так бывает и с солдатами. Но шло время (несколько суток прошло), и он начал кричать. И просто так, и плакал, и звал хоть кого-нибудь на помощь. Понадобилось еще время, чтобы понять – никого не осталось. Только он…
…Потом он много кричал. Начал кричать не сразу, он был гордым и сильным мальчишкой. И даже когда пришлось ходить под себя – он убеждал себя, что это вынужденно, так бывает и с солдатами. Но шло время (несколько суток прошло), и он начал кричать. И просто так, и плакал, и звал хоть кого-нибудь на помощь. Понадобилось еще время, чтобы понять – никого не осталось. Только он…
…Впервые он заплакал на шестой день, когда не смог больше терпеть ударов капель по лицу. Он плакал и кричал, чтобы перестали его поливать водой. Потом испугался, что сходит с ума. Тогда он еще этого боялся…
…Уже больше недели он молчал. Он ослаб и ничего не хотел уже, ни во что не верил и почти ни о чем не думал. Сначала он заставлял себя читать стихи, решать задачки по математике, просто-напросто мечтать о чем-то. Но в конце концов и это не смог делать. Сперва он еще вяло испугался этого понимания, а потом подумал – а зачем? Зачем все вообще?
Оставалось лежать, ждать и глотать теплую воду, настоянную на пластмассе.
Мальчик не помнил, как его зовут (его звали Тошка, Антон). Не помнил, сколько ему лет (ему было двенадцать).
Ничего не знал и не помнил.
Это не имело значения.
* * *– Живых тут нет.
Высокий угрюмый мужчина в форме старшины Флота соскочил с обломка стены и щелкнул выключателем пеленгатора.
– Гонять шаттл, чтобы увидеть это… – буркнул он и сплюнул. – Местные что, не могли обследовать?
– Не ворчите, – вздохнул, подходя от небольшой машины – простенького багги, – офицер, молодой и усталый. – Тут редкое население, соседи поселка за несколько сот километров… Им добираться трудней, чем нам с орбиты.
Голоса обоих были достаточно спокойными, хотя они находились фактически посреди кладбища. Может быть, потому они и говорили спокойно, чтобы не сорваться. Их группа уходила к шаттлу последней, потому что лейтенант еще не привык к такому и заставлял своих людей снова и снова обшаривать сектор. Они не возражали – по большому счету, кто из них привык к зрелищу убитых? Не погибших, а именно убитых? Убитых гражданских, детей и женщин? К зрелищу разрушенных не стихией, а злой разумной волей домов? Но у всего бывает предел. Было ясно, что в руинах поселка нет никого живого.
– Зачем они сделали это?.. – бормотал офицер, еще раз – сам не понимая, к чему – карабкаясь на груду мусора справа. – Сельхозкоммуна… я сам в такой рос. Что тут, ракеты производили, что ли? Жили люди, хорошо жили, растили хлеб, скот, детей… Праздновали, свадьбы играли… Ну зачем?!
– Зачем они вообще на нас напали-то… – Старшина уже вставал на подножку багги, когда услышал крик офицера.
Это был крик ужаса, но земляне наяву так не кричат, так кричат только во сне, когда не контролируют себя.
В три прыжка старшина, выхватывая пистолет, взлетел на курган, когда-то бывший домом, – туда, где сидел, вытянув вперед руку, лейтенант. Он был похож на испуганного мальчишку, и рука, и губы тряслись.
– Там… – выдохнул он. – Там…
Старшина посмотрел себе под ноги и чуть вперед – туда, куда указывала рука офицера.
И обмер.
Из какой-то дикой рамы на него глядело детское лицо.
Живое…
…Когда они, спеша и отталкивая друг друга, откопали, вытянули мальчика из-под развалин, поддомкратив вручную кусок стены, то ужаснулись еще больше. Смотреть на мальчишку – грязный скелет, обтянутый кожей, противоестественные гигантские серые с золотом глаза на дико одутловатом, белесом и гладком лице, в которых не было и проблеска мысли – было невыносимо. Старшина зарыдал – тяжело, проталкивая всхлипы, как корявые куски разорванной стали через узкую дыру. Лейтенант пытался задавать мальчику какие-то вопросы, но их смысл тонул в этом сером с золотом безумии глаз, в их пустоте. И когда офицер положил ребенка на одеяло, расстеленное на сиденье багги, и достал шприц-пистолет, то замер в ступоре, не видя, куда можно приложить присоску – кожа облегала кости, как тонкая перчатка руку. Поверить в то, что мальчик жив, было невозможно.
Но мальчик был жив. Он дышал. И было видно, как под кожей на груди за ребрами бьется сердце.
* * *– Семнадцать килограммов, – сказал врач. – Он весит семнадцать килограммов. А должен не меньше пятидесяти. Семнадцать килограммов – и живой.
Капитан осунулся и побелел – космический загар отхлынул с его лица, как темная вода. В лазарете линкора – точнее, в кабинете главного врача – они сидели вдвоем, хотя коридор был забит людьми, не уходившими оттуда с момента, когда спасенного внесли в лазарет.
– Сколько он голодал? – хрипло спросил капитан.
Врач пожал плечами против всей субординации:
– Я не знаю. Недели три. Может, даже месяц… Атрофия конечностей, пролежни, паралич… Мозг почти не работает, фактически только безусловные рефлексы остались. Конечно, все это можно вылечить… я имею в виду его тело. Мозг – не знаю. Но приложу все усилия.
– Кто он? – капитану было легче говорить отрывисто.
– Ничего не обнаружили. Разгрести завалы, конечно, тогда… но чем? Послали же искать живых… Проверим по банкам ДНК. Может быть, найдем отца или братьев, если они воюют… остальные погибли в доме. Это точно. Позже можно будет обратиться к генерал-губернатору планеты, когда у них дойдут руки до раскопок… Денис Ярославович, если можно, уберите этот митинг из коридора. Ни кровь, ни костный мозг, ни руки-ноги не нужны, а волногенный контакт невозможен, они же не родственники ему. Но я все-таки дворянин… – врач чуть свел брови. – И я сделаю, что смогу.
– Мы с вами… – капитан встал и сделался выше и прямей, чем был, – и без того высокий и прямой.
Именем Огня, брат. Помни.
Во имя Огня, брат… —
поднялся и врач.
И – уже вслух – добавил:
– Я помню.
* * *Помещение было чужим. Оно напоминало космические корабли, как в кино или в журналах. И в то же время было похоже на привычный поселковый фельдшпункт. Он в больнице? Что случилось? Что могло-то случиться – они собирались ехать с…
…Воспоминание вонзилось в мозг, как раскаленная игла: всего на миг, но со страшной болью. Мальчик не мог застонать – он был слишком слаб для этого, – но приборы чутко показали изменение его состояния, и лицо, возникшее над ним на фоне белого потолка, было участливым и добрым, хотя, пожалуй, и мало приспособленным к этому.
– Очнулся, – сказал человек… врач? – Хорошо. Молодчина. Имя свое помнишь, можешь назвать?
– Меня зовут Антон, – пошевелились губы. – Где я?
– На линкоре «Белая Русь», – сказал врач негромко.
– Я жив?
– Ты жив.
– Хорошо, – мальчик удовлетворенно захлопнул ресницы и вздохнул, засыпая по-настоящему.
Он спал и не знал о празднике, спонтанно воцарившемся по всему кораблю…
…Капитан первого ранга Денис Ярославович Белобородов, капитан линкора, не был первым, кто навестил Антона. Но остальным разрешали задержаться на полминуты-минуту и толком ничего не позволяли сказать – говорить много Антону вообще запретил врач линкора, хотя рядом постоянно находился кто-то из санитаров. Так что визит капитана мог считаться первым настоящим визитом.
Больше всего Белобородову хотелось сказать, что мальчик наконец-то стал похож на человека. По крайней мере, смотреть на него было уже не страшно. Даже руку с ложкой он не поддерживал второй рукой, как еще недавно, когда закатил небольшой скандал, не желая, чтобы его и дальше кормили с ложечки. Но до нормального двенадцатилетнего мальчишки ему было еще «пилить и пилить», как выражались в капитанском детстве. Да и сейчас – насколько капитан мог судить по своим младшим, одиннадцатилетним близняшкам. Белобородов подумал о них и вдруг испугался – непривычно испугался, до испарины, – примерив на них, на Ромку с Руськой, судьбу этого мальчика: огонь с неба… рушащийся дом… смерть… Капитану понадобилось усилие, чтобы остаться внешне спокойным. Но для себя он сделал заметочку: Чужим нельзя дать сделать ни шагу дальше. Нельзя.
Как и большинство военных, в белом халате и в обстановке лазарета Белобородов выглядел нелепо и ощущал себя скованно. Чуть не опрокинул стул, сердито на него оглянулся, как на живое существо, стукнул по активатору креплений, пошатал прилипший к палубе стул и сел. Поправил халат. Как и все командиры линкоров, Белобородов носил усы с баками – вживе Антон такого у людей еще не видел и смотрел с неожиданным интересом. И вообще ему на секунду показалось, что это какой-то спектакль – капитан очень походил на героя приключенческой книги. Странно, но это успокоило мальчика.
– Как ты себя чувствуешь, Антон? – капитан спросил это казенными словами, но за ними было настоящее чувство.
Антон поправил на откидном столике салфетку, отодвинул столик на шарнире, кивнул:
– Хорошо… Папу не нашли?
– Нет пока, – вздохнул капитан. – Запросы разосланы, но сам понимаешь – война.