– Зачем хрустишь? – эхом вторит ему лысый старче. – Береги зубы смолоду! Кашку ешь, она полезная!
– По какому лезвию? – переспрашивает седой.
И, не дождавшись ответа, орет на весь зал:
– Девушка! Нам приборы не положили, одного ножа не хватает!
– У меня все есть, спасибо, не беспокойтесь!
Я пытаюсь успокоить похвально галантных, но огорчительно глухих старцев, но поздно, они уже бушуют вовсю.
– И бумажных салфеток нет! – возмущается лысый.
Клеймить позором работу местного общепита – его любимое занятие.
– И цветочек в вазе не поменяли, наша розочка увяла!
– Обидели нашу козочку! – подхватывает седой, по-отечески щекоча меня под подбородком.
Кормящиеся за другими столиками привычно веселятся, наблюдая очередное шоу старых скоморохов. Теперь я понимаю, что чувствует зритель в цирке, когда его неожиданно вытаскивают на арену и превращают в непрофессионального клоуна.
Встаю из-за стола, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не укусить шаловливые пальцы седого деда:
– Спасибо, я наелась.
– Нормально оделась! – кричит мне вслед лысый клоун. – Хорошая юбочка, так и ходи!
Выбегаю из столовой, едва не сбив у двери тумбу с расписанием экскурсий.
Трогаю свои щеки – сейчас они по всем статьям должны быть похожи на разогретые летним солнцем тугие помидоры. Фу, как стыдно!
Короткую юбочку, приглянувшуюся дедуле, я напялила в специальном расчете на встречу с Санычем, и теперь чувствую себя в ней полной дурой.
Что за глупое кокетство? Мини-юбка на инвалидке – это как седло на корове.
Мне, правда, казалось, что шерстяные колготки скрывают неровности оперированного бедра, но хромать-то я не перестала и, стало быть, в попытке быть хоть немножко женственной выгляжу просто жалко.
Злые слезы переполняют глаза, выкатываются на помидорные щеки, и в этот момент я замечаю темно-зеленый джип.
Он катится по аллее целеустремленно и с грозным рокотом, как мяч в боулинге.
– А, ч-ч-чеерт!
Я понимаю, что переодеться в джинсы уже не успею, и рукавом промокаю глаза и щеки.
Болоньевая куртка совершенно не гигроскопична. Джип останавливается в метре от меня, а я запрокидываю голову в глупой надежде, что солнышко живо просушит мокрые разводы на моей физиономии. Потом соображаю, что со стороны это выглядит так, будто я заносчиво задираю нос, и опускаю голову.
Тоже плохо: теперь я смотрю исподлобья.
«Ай да Маша, – сердито шепчет мой внутренний голос. – Умеешь незабываемо встретить!»
Я снова краснею (куда еще?!) и нервно одергиваю юбку.
Темно-зеленый джип плавным движением открывает дверь со стороны пассажира.
Пауза.
Наконец до меня доходит, что это приглашение, и я ковыляю к машине.
– Утро доброе? – не глядя на меня, произносит Саныч.
Значит, заметил мои мокрые глаза и щеки.
– Ага. Но, кажется, дождик начинается, – бормочу я, как поросенок Пятачок в мультфильме про Винни-Пуха, и шмыгаю носом.
– Прогноз хороший, – говорит на это Саныч и мягко посылает джип в галоп.
– Куда едем? – спрашиваю я, стараясь голосом не выдать беспокойства.
Я сильно сомневаюсь в том, что правильно одета для романтического путешествия, и очень сожалею об оставленных дома джинсах.
– В город, – отвечает Саныч. – Не волнуйся, ненадолго.
То есть он все-таки заметил, что я волнуюсь.
Делаю вид, будто абсолютно довольна окружающим миром и своим местом в нем. Поскольку Саныч молчит, развлекаю себя тем, что показательно любуюсь картинами природы, но постепенно втягиваюсь и в самом деле получаю удовольствие от того, что вижу.
Плотная стена леса вдоль дороги похожа на барельеф из ценных цветных металлов: здесь бронза, медь, золото – их чистые теплые цвета дополнены тусклой зеленью патины. Если бы не рык мотора, наверное, слышен был бы мелодичный перезвон металлических листьев. А буро-коричневые стволы деревьев походят на тронутое ржавчиной железо.
«Бронзовый век! – иронизирует мой внутренний голос. – Слава богу, каменный ты уже пережила».
Он намекает на недавнее время, когда я была заперта в четырех стенах: сначала в клинике, потом в санатории. Конечно, это не было тюремным заключением, и все же я чувствовала себя очень одинокой.
Теперь – другое дело. У меня есть верная подруга, добрые соседи и Саныч, роль которого в моей истории еще не определена, хотя я готова считать его героем.
– У меня даже чудесная собака есть! – восклицаю я вслух.
– И где же она? – косится на меня Саныч.
Он так смотрит, словно ждет, что я достану чудесную собаку из кармана или выпущу ее из рукава, как Василиса Прекрасная лебединую стаю.
Я начинаю хихикать.
Саныч вопросительно шевелит бровями. В сочетании с невозмутимым лицом это выглядит уморительно, и я смеюсь, как глупый маленький ребенок, которому снисходительный взрослый показывает «козу».
Саныч заламывает брови, изображая легкое прискорбие, и вздыхает, как опечаленный слон.
Я в восторге: мой Терминатор умеет шутить!
Вот так, любуясь видами и развлекаясь незатейливой пантомимой, мы приезжаем в город.
Я перестаю веселиться, но старательно удерживаю улыбку и жду, что будет дальше.
Джип пробивается в старый центр, лавирует в лабиринте узких улиц и наконец осторожно притискивается к обшарпанному дому, из недр которого доносятся такие звуки, как будто там в режиме аврала работает кузнечная мастерская.
– Приехали, – сообщает Саныч и ждет, пока я выберусь из машины. – Нам туда.
Туда – это в подземную кузню без каких-либо опознавательных знаков.
Очень старые резные двери в две створки снабжены чрезвычайно тугой пружиной. Мне не удается их продавить, но Саныч открывает дверь одной левой, и я проскальзываю в подъезд с высоким арочным сводом и тусклой лампой-таблеткой на стене.
– Вниз, – командует Саныч. – Держись за перила.
Длинный лестничный марш уводит нас к основанию здания, в глубокий подвал. Тут, как ни странно, светло и очень шумно: лязг железа дополняет тяжелый рок.
– Вперед, – все так же лаконично распоряжается Саныч и за руку ведет меня через небольшой спортивный зал, заставленный тренажерами.
Некоторые из них оккупированы представителями сильной (очень сильной!) половины человечества. Все мужики мускулистые, как герцог мрака Ладислав, но при этом ни один из них не синий. Это радует. От подвала можно было чего угодно ожидать.
Я опасливо обхожу громилу с пудовой гирей, которую тот играючи перебрасывает из правой руки в левую, чтобы поздороваться с Санычем. Другие скудно одетые громилы приветствуют моего спутника поднятыми кулаками, кивками и даже пионерским салютом. Разговаривать тут, похоже, не принято.
Я соображаю: Саныч привел меня в свою стаю. Наверное, это хорошо?
«Аналог знакомства с родителями», – язвит мой внутренний голос.
Впрочем, зал с тренажерами мы проходим без остановки, так что о знакомстве речи нет, это максимум показ. Я чувствую, что мужики меня осматривают, и тихо злюсь.
Тут, наверное, ого-го какие красотки бывают – бодибилдерши с рельефными фигурами и звериной пластикой. В сравнении с ними я мокрая хромая курица.
– Сюда, – Саныч заводит меня в неприметную дверцу. – Здоров, Вано!
– Саныч!
Бритоголовый дядька, квадратный во все стороны, раскрывает объятия.
Поскольку кубатура помещения немногим больше, чем габариты дядьки, раскинуть руки как следует он не может и сворачивает их крабьими клешнями. Саныч делает то же самое, происходит аккуратная стыковка, и комнату оглашают гулкие звуки: приятели хлопают друг друга по спинам.
Обращаю внимание на характерное отсутствие долгих приветственных речей.
– Так, – разомкнув сцепку с Санычем, квадратный дядя Вано всем корпусом поворачивается ко мне.
Это выглядит пугающе – как будто танковая башня развернулась.
– Я Маша, – пищу я.
– Хороша Маша, да не наша, – бормочет дядька, осматривая меня с головы до ног взглядом разборчивого людоеда. – Так.
Он выбрасывает вперед могучую руку и неожиданно мягко охватывает пальцами мое колено. Сгибает его. Подержав на весу мою ногу, спрашивает:
– Когда?
– В начале июня, – отвечаю я.
Жду, когда он спросит: «Что?» и заранее напрягаюсь, стесняясь говорить о своих увечьях при Саныче, но Вано, похоже, уже сам поставил мне диагноз.
– А рука? – спрашивает он, отпустив мою ногу, чтобы пощупать локоть.
– Тогда же, там же, – отвечаю я, начиная получать некоторое удовольствие от общения в столь лаконичном стиле.
– Понятно, – Вано отпускает меня и поворачивается к Санычу. – С ногой придется работать с полгода. Это если пахать.
Он сурово глядит на меня, и я киваю.
Пахать так пахать. Я мало что знаю о себе в прошлой жизни, но в этой – характер у меня не самый слабый и упорства мне не занимать.
– С рукой полегче, месяца через три будет в полном ажуре, – смягчаясь при виде моего кроткого послушания, говорит Вано. – Завтра и начнем.
Мы с Санычем киваем синхронно.
– Кроссовки для зала и спортивные штаны посвободнее, – это уже снова мне. – Шорты, велосипедки, лосины – это все не для тебя. А верх любой, хоть топлес, никто возражать не будет.
Тут я опешила, Саныч хмыкнул, а дядька неожиданно хитро улыбнулся:
– Починим ногу, будешь в бикини по подиуму рассекать!
Из подвала я выхожу красная, как вишенка.
Я так и не поняла, мне указали на мое физическое несовершенство или сделали комплимент?
Устав терзаться сомнениями, плюю на деликатность и нагло таращусь на Саныча взглядом эмпата.
Ух! Засмотреться можно! Это же не человек, а ясно солнышко!
Смотрю, улыбаясь, на теплое свечение довольного жизнью мужчины.
Что ж, можно предположить, что товарищ Саныч моей наружностью, равно как состоянием здоровья и поведения, не разочарован.
Чувствую себя гораздо увереннее, гляжу на мир веселей.
На обратном пути завожу разговор о Вано и его подвале и выясняю, что Саныч не всегда так молчалив. Узнаю много интересного о жизни бывших великих спортсменов вообще и о Вано, в частности.
Конечно, мне гораздо любопытнее узнать о профессиональной и личной жизни самого Саныча, но о себе он не говорит, а я пока не спрашиваю. Довольствуюсь тем, что сегодня установила факт причастности моего друга к суровому мужскому братству по железу.
Авось на месте постепенно разберусь что к чему. Ждать уже недолго, Вано сказал – мы начнем занятия завтра.
Значит ли это, что Саныч снова приедет за мной? Или впредь я должна буду обходиться без провожатого?
Вообще-то я вполне могу ездить в город сама, у меня ведь есть машина. Однако Саныч об этом не знает.
Вот и пусть пока не знает.
Я выхожу из джипа там же, где садилась в него – не у своего бунгало, где припаркован «Рено», а возле столовой.
– Завтра в то же время, нормально? – в последний момент, когда я уже почти перестала ждать, спрашивает Саныч.
– Или чуть позже, если можно.
Я слегка капризничаю, потому что надо – надо! – приучать кавалера к тому, что дама не всегда будет строиться по команде «Равняйсь, смирно!» и топать шагом марш в указанном направлении без возражений и комментариев.
Это, конечно, не бунт, но все же волеизъявление.
– Сегодня позавтракать не успела? – догадывается Саныч и улыбается. – Ладно, завтра буду попозже. Ешь плотнее, тебе понадобятся силы.
«Заботливый!» – растроганно всхлипывает мой внутренний голос, пока я борюсь с собой, чтобы не помахать уезжающему джипу платочком, которого, впрочем, у меня нет.
Много ли нужно нормальной девушке, чтобы почувствовать себя счастливой?
Один нормальный мужик.
«Нормальной девушке?» – язвит внутренний голос, акцентируя первое слово.
Гм. Ну, не совсем нормальной. И что с того?
Сегодня моя ненормальность меня не угнетает, хотя я все же делаю себе зарубку на память: надо продолжать не только эксперименты с эмпатией, но и поиски самой себя.
Если Саныч захочет развивать отношения, он раньше или позже начнет задавать вопросы о моем прошлом, и я хочу быть к этому готова.
Спустя сутки я уже нисколько не симпатизирую этим жестоким деспотам – Санычу и Вано.
Душевный подъем, с которым я приступила к первому занятию, очень скоро сменяется моральным и физическим упадком. По завершении пытки тренажерами я буквально падаю на пол и лежу там, как контуженная летучая мышь. Даже хуже, как размазанный подошвами осенний лист.
Деспоты в четыре руки аккуратно соскребают меня с пола и погружают в джип, где я продолжаю лежать, как накидка на кресло.
Саныч, поглядывая на меня, иронически улыбается, но осмотрительно помалкивает. Я тоже молчу как убитая, но лишь потому, что фактически такая и есть. Иначе я высказала бы ему все, что думаю о чокнутых качках, возомнивших себя эскулапами.
В домик я, правда, захожу на своих двоих, и на этом моя самостоятельность заканчивается. Я рушусь на диван, презрев высокий долг гостеприимства.
Саныч, впрочем, в состоянии позаботиться и о себе, и обо мне. Тихо, молча, не мешая мне трагически стонать, он сооружает второй завтрак из собственных припасов. Это снова чай с бутербродами, по весу сопоставимыми с гантелями.
– Перестаралась, – комментирует мое состояние Саныч, коварно дождавшись, пока я набью рот и по технической причине онемею. – Говорил же – никаких суперсетов.
Он, конечно, прав, я действительно сделала больше упражнений, чем велел мне Вано, но я же хотела как лучше!
– Лучше станет после чая с лимоном и горячей ванны, – обещает Саныч. – Ванну набрать?
– Я сама! – пугаюсь я.
Я еще не готова привлечь его к столь интимному процессу, как купание.
Нет, конечно, если бы я была в хорошей форме и могла, не спотыкаясь, без кряхтения и стонов грациозно скользнуть в джакузи, достаточно просторную для двоих…
– Сама так сама, – соглашается Саныч, обрывая мои фантазии. – Тогда бывай, я поехал.
– До завтра? – уточняю я.
– До среды, – отвечает он. – Ты чем слушала? Вано сказал, заниматься через два дня на третий.
– Тогда до среды, – соглашаюсь я, не подавая виду, что разочарована.
Не скажу, что меня уже тянет на тренажеры, это было бы очень большим преувеличением. Но по Санычу я начинаю скучать сразу же, как только он уезжает.
Горячая ванна делает из меня человекообразное. Я нахожу в себе силы поболтать по телефону с Лариской и прогуляться по курортному парку с собакой.
Поиски хозяина Белки, говорит подружка, пока не продвинулись. Ларискину публикацию в соцсети любители животных активно комментируют, но все это реплики не по существу.
– Какая нам разница, сколько ей лет и какая она борзая – казахская или киргизская, салюки или тазы? – возмущается Лариска, выучившая несколько хитрых новых слов в процессе общения с фейсбуковскими собачниками.
– Не скажи, – не соглашаюсь я и тоже проявляю эрудицию, – если точно знать породу, можно найти питомник, в котором разводят таких собак, а там всех щенков учитывают.
– А если наша собака нечистопородная? – парирует Лариска. – Тут некоторые считают, что она вообще помесь русской борзой и колли. Это значит – выбракованное животное, его могли сбыть с рук по-тихому, без всяких документов. Может, забудем про соцсети и по старинке расклеим на всех столбах бумажные объявления «Найдена собака»? С фотографией Белки.
Это хорошая мысль. На территории санатория есть крошечное, на два компьютера с принтером, интернет-кафе. Там вполне можно сверстать и распечатать объявление, одна загвоздка: у меня нет фотографии Белки.
– Тупица! – сердится Лариска, когда я делюсь с ней проблемой. – Во-первых, фотография есть у меня. Во-вторых, мобильник тебе на что? Щелкни собаку на телефон, отправь фотографию самой себе на электронную почту, а в интернет-кафе откроешь свой ящик, достанешь снимок и вставишь его в объявление!
– А у меня электронной почты нет, – бурчу я, понимая, что это не аргумент.
Решено: после обеда заведу себе электронный ящик и плотно займусь объявлением.
Фотографирую Белку, которая послушно сидит, глядя в камеру грустно, как и подобает потерявшейся собаке.
Делаю целую серию снимков, прежде чем понимаю, что четвероногая фотомодель не столько позирует, сколько действительно страдает, и часто присаживается вовсе не для того, чтобы угодить мне. У нее разболелась лапа!
– Не помогло мое лечение, – вздыхает Петр, осмотрев невеселую Белку. – Надо бы ее к ветеринару.
Надо так надо. Я по себе знаю, что это такое – травма конечности, и мне не нужно прибегать к эмпатии, чтобы понять, каково сейчас бедной хромой собаке.
Веду Белку к своей машине и останавливаюсь, задумчиво потирая спину.
Я ведь страдаю от сильной боли в мышцах, так? Так. Разумно ли в таком состоянии садиться за руль? Неразумно. А Белке надо в город, значит, кто-то должен ее туда свозить.
Кто?
По-моему, ответ очевиден.
Немного пожавшись и помявшись, звоню Санычу.
Если говорить честно, с моей стороны это военная хитрость влюбленной женщины. Но говорить честно с Санычем прямо сейчас не входит в мои планы, я лишь изображаю подкупающее смущение, когда лепечу:
– Ох, прости, пожалуйста, мне ужасно неловко снова тебя отвлекать…
– Отвлекай, – разрешает наивный добряк. – Сегодня же воскресенье, я свободен.
– Воскресенье? – В санатории выходной каждый день, и я потеряла счет времени. – А ветеринарные клиники сегодня работают, ты не знаешь?
– Ты с ума сошла, у ветеринара лечиться?! – возмущается обычно спокойный Саныч. – Если тебе у Вано не понравилось…
Я заливаюсь смехом:
– Ветеринар нужен не мне, а моей собаке! То есть не совсем моей, потому что она потерялась, а я ее нашла, но пока я ей вместо хозяйки, значит, должна бедняжку подлечить. Белка лапу порезала, надо ее доктору показать.