Антонио аккуратно потянул подругу за руку, но Анна не сдержалась и закричала:
— Да что у вас тут за порядки такие! Прямо как в тюрьме!
Ее громкий голос вывел всех из оцепенения. Люди повернули к ней недоумевающие лица и с жаром принялись обсуждать.
— Этого только не хватало, — урезонивал ее Антонио. — Что теперь делать будем?
— А я откуда знаю? — едва не плача огрызнулась Анна. — В этой дыре даже помыться нельзя… Тебе-то хоть дали билет?
— Дали… Посмотрим, может, тебя по нему пустят.
Они подошли к контролеру, стоявшему у входа в душевые и приглушенно вызывавшему посетителей из очереди.
— Не откажите в любезности, — сказал Антонио с мольбой в голосе, — я купил билет, но уже не успеваю. Можно по нему пройдет эта девушка?
— Отчего ж нельзя, — ответила билетерша. — Обратитесь в окошко рекламаций и зарегистрируйте ваше удостоверение.
— Послушайте, я вас очень прошу, — взмолилась Анна. — Я не могу найти документы… Разрешите мне так пройти. Мне нехорошо. И ноги опухли.
— Не могу я вас пропустить, дорогуша. А ну как кто заметит, тогда неприятностей не миновать.
— Пошли отсюда, — сказал Антонио, потеряв терпение. — Ну их, не баня, а казарма какая-то.
Все взгляды снова устремились на молодых людей, и пока они проходили по коридору и поднимались по лестнице, стояла тишина.
— Пошли сядем куда-нибудь, я больше не могу, — попросила Анна. — Даже ступать больно… Может, скверик какой найдем?
Улица упиралась в городской парк, издалека казавшийся безлюдным. На самом деле все затененные скамейки были заняты, и лишь одна, наполовину заслоненная от солнца веткой, оставалась пуста. Анна в изнеможении опустилась на нее и скинула туфли. Вокруг, не замолкая ни на минуту, стрекотали цикады, летала пыль, палило солнце.
Неподалеку посреди парковой площади бил фонтан. Там царило оживление, хотя от солнца укрыться было негде. Взрослые — мужчины и женщины — сидели на бортике, опустив руки в воду. В середине водоема плескались и визжали полуголые детишки. Они пускали кораблики, барахтались, брызгались, ныряли прямо в одежде, не обращая внимания на окрики взрослых.
Марево над городом становилось гуще — вероятно, это были гнилые испарения рисовых плантаций. Дымка не пропускала солнечных лучей, но духота и жара от этого не спадали.
— Смотри-ка, там вода… — встрепенулась Анна. — Подожди, я сейчас.
И прежде чем Антонио успел ее удержать, она вскочила, сбросила туфли и пошла к фонтану.
— Можно? — спросила она с улыбкой и, подобрав юбку, проворно перешагнула через бортик. — Какое блаженство! — крикнула она Антонио, который, взяв туфли и чемодан, поплелся за ней.
Оцепеневшие от жары люди перестали смотреть на воду и стали разглядывать красивую девушку. Они оживились, завертели головами, начали переговариваться. Потом кто-то категорично произнес:
— Барышня, выйдите, пожалуйста, из фонтана. Это только для детей.
Голос принадлежал решительной даме лет сорока. Но Анна не услышала ее слов, опьяненная сверкающей водой, оглушенная детскими криками.
— Барышня! — повторила дама, повысив голос. — В этот фонтан нельзя входить взрослым. Он для детей.
Остальные женщины закивали в знак согласия.
Анна удивленно оглянулась, продолжая смеяться.
— Ну и что, что для детей? Мне только немного освежиться, если вы не возражаете, — сказала она приветливо и шагнула в середину водоема, туда, где глубже.
Женщина с остренькой лисьей мордочкой замахала на нее руками.
— Это для детей, только для детей! Вы слышите? — закричала она.
Другие ее поддержали:
— Выходите! Прочь от фонтана! Это детский фонтан!
Даже малыши, поначалу не обращавшие на крики никакого внимания, перестали играть и уставились на девушку. Казалось, они чего-то ждут.
— Вылезайте! Здесь нельзя! Убирайтесь отсюда! — кричали люди.
Анна была уже в самом центре водоема, в гуще детей. Вода доходила ей до колен. Услышав, что ей опять кричат, она повернула голову, но почему-то не заметила, как изменились лица окружавших фонтан женщин: они сделались красными, потными, губы гневно сжались. Анна не увидела лиц и потому не испугалась.
— Да ну вас, — бросила она, нетерпеливо махнув рукой.
Подойдя к самому краю фонтана, Антонио примирительно увещевал подругу:
— Анна, иди же сюда. Ты уже освежилась, хватит.
Но ей показалось, что Антонио стыдится ее и встал на сторону скучных мамаш. Словно капризный ребенок, она зашлепала в воде ногами:
— Ну еще немножко! — (Не уступать же этим ведьмам.)
И вдруг — бац. Комок серой грязи, пролетев над водой, ударился Анне в спину и растекся по голубому в цветочек платью. Это одна из женщин — простого вида, высокая и крепкая — зачерпнула со дна фонтана глины и запустила ею в незнакомку.
Раздался взрыв дружного хохота и новые выкрики:
— Прочь! Прочь! Пошла прочь!
Кричали даже мужчины. Полусонные обыватели проснулись, оживились и с радостной ненавистью набросились на дерзкую девицу, которая к тому же выговаривала не по-здешнему и, значит, была чужая.
— Как вы смеете, негодяи?! — Анна резко обернулась.
Достав носовой платок, она принялась оттирать прилипшую к платью грязь.
Забава пришлась толпе по вкусу, и новый комок ударился Анне в плечо, другой попал за воротник.
Обидчики вошли в раж и устроили что-то вроде состязания.
— Пошла прочь! — орали они, захлебываясь от восторга.
В ответ на удачный бросок толпа разразилась гоготом: комок грязи угодил девушке в ухо, сбил солнечные очки, забрызгал все лицо. Анна пыталась заслониться и, задыхаясь, выкрикивала что-то невнятное.
Антонио протиснулся сквозь толпу, пытаясь вступиться за подругу, но от волнения не мог сказать ничего связного.
— Бога ради… Бога ради… Не трогайте ее! Что она вам сделала? Послушайте… Ради всего святого, оставьте ее… Анна, иди же сюда!
Антонио не говорил на местном диалекте, и в нем сразу признали чужака. Его слова прозвучали странно и смешно. Рядом кто-то издевательски рассмеялся.
— Бога ради, Бога ради! — принялся дразнить его какой-то хмырь в майке, с хитрым и жестоким лицом уголовника.
У Антонио задрожали губы:
— Что? Что вы сказали?
Краем глаза он успел заметить, как одна из женщин подняла руку, собираясь запустить в Анну грязью. Он успел подскочить к ней и схватить за запястье. Комок глины выпал из пальцев.
— Что-о?! На женщину руку поднимать?! — взревел молодчик в майке. — Так ты с ней заодно, с этой девкой в фонтане? — Он подошел вплотную к Антонио. — Смотри мне! — И небрежно смазал его по лицу.
Защищаясь, Антонио оттолкнул парня, но слабо, едва задел плечо.
Здоровяк даже не покачнулся. Удар вызвал у него приступ веселья. Парень запрыгал на месте, молотя воздух кулаками, как делают боксеры, и приговаривая: «Бога ради, эй, Бога ради». Потом сделал выпад левой рукой — не слишком резкий, и все же Антонио не успел увернуться. Легкий, почти шутливый удар пришелся по печени. Антонио почувствовал острую боль, у него перехватило дыхание.
— Бога ради! Бога ради! — не унимался противник и, хохотнув, выкинул вперед правую руку. Его кулак едва коснулся тела, но в следующее мгновение Антонио со стоном сложился пополам и ощутил, как откуда-то изнутри подкатывает непереносимая тошнота. Перед глазами поплыли круги. Кое-как Антонио доковылял до ближайшего дерева и прислонился к нему, чтобы прийти в себя.
Пока он переводил дух, прошло несколько секунд. За это время что-то изменилось у фонтана.
Анна по-прежнему стояла в самом центре. Платье на ней было все заляпано грязью, на лице застыла страдальческая гримаса. Девушка пыталась защищаться и брызгала водой на тех, кто бросал в нее глиной. Она забралась в гущу детей, надеясь, что мамаши оставят ее в покое.
— Антонио! Посмотри, что они со мной сделали! Ты только посмотри, что они сделали! — настойчиво твердила она.
— А ну пошла отсюда! Убирайся! — вопили осатаневшие женщины. — На, получай! Что, угваздалась? Пошла прочь отсюда!.. Нини, быстро выходи из воды!.. Дети, скорее все сюда!
Малыши послушались, и вокруг Анны стало пусто. Теперь ей нелегко будет выбраться из фонтана. Ее просто не выпустят. Что они, совсем озверели? Даже цикады застрекотали грозно и пронзительно, будто чего-то испугавшись. В этот момент, возбужденный криками, к Анне подбежал мальчишка с деревянной лодочкой в руках. Ни слова не говоря, он размахнулся и со всей силы стукнул своей игрушкой Анну по ноге. Обитый жестью киль глухо ударился о кость голени.
Многое может произойти в одно короткое мгновение; на многое способны люди, даже если стоит нестерпимая жара и над городом нависли гнилые рисовые пары. Девушка хотела вскрикнуть, но вместо этого только хрипло выдохнула. Она судорожно схватила ребенка и швырнула его в фонтан. Голова мальчика на миг скрылась под водой.
— Убила! Моего мальчика убила! — раздался нечеловеческий вопль. — Помогите! Она убила его.
Все сразу забыли про жару, словно только и ждали случая выплеснуть наружу помои, накопившиеся в душе за долгие годы. Женщин буквально трясло. Дама с лисьей мордочкой начала прыгать на месте и кружиться, бессмысленно выкрикивая:
— Злодейка! Злодейка! Злодейка!
Неподалеку от фонтана, тяжело дыша, Антонио собирался с силами. Он понял: произошло что-то неладное, но подробностей не разглядел. Внезапно он сообразил, что люди говорят уже не по-человечески. Хотя в городе был в ходу диалект, его худо-бедно можно было понять. Теперь рты кричавших растягивались, губы шлепали, а вместо слов из них вырывались грубые, нечленораздельные звуки, точно эхо из гулкого колодца. Это был страшный первобытный рев, донесшийся из городского чрева. Антонио почувствовал себя потерянным, брошенным в недрах чужого и враждебного мира.
В следующее мгновение крики стали громче, толпа перемахнула через бортик фонтана и ринулась в воду. В общей свалке ничего нельзя было разобрать. Когда человеческий клубок выкатился на площадь, Антонио снова увидел Анну: ее крепко держали за руки и колотили несколько женщин. На сером, измазанном грязью лице застыло отчаяние, волосы спутались. Антонио не мог определить, плакала она или кричала — все перекрывало рычание толпы. Анна спотыкалась, когда ее били и толкали. Но держали ее крепко, скрутив за спиной руки, и куда-то вели.
Антонио растерянно огляделся. Вокруг звериные морды, горящие злобой глаза. В отчаянии он бросился искать полицию. Вслед ему неслись крики: «В клетку ее!» Может, он ослышался?.. Какая еще клетка?
Полицейских он встретил в аллее парка. Привлеченные шумом, они шли выяснять, в чем дело, но не очень-то спешили.
— Пожалуйста, скорее! — еле выговорил Антонио. — Там девушку убивают. Они схватили ее и куда-то тащат.
Блюстители порядка посмотрели на него с изумлением, как будто не понимая, и даже не прибавили шагу. Впрочем, толпа сама двигалась им навстречу, толкая Анну перед собой. Вид у девушки был жалкий, платье превратилось в лохмотья. «Мама! Ой, мама!» — бормотала она, когда ее пинали, как скотину.
Вслед за разъяренной толпой шла торжественная процессия. Парнишку, которого Анна толкнула в воду, несли на руках. Мать шла рядом, гладила ноги ребенка и причитала:
— Тонино, золотце мое! Мальчик мой! Как тебя эта-а-а, у-у-ла-а о-о у-у-у!
Ее слова сливались в животное мычание. Другие женщины кивали в знак согласия, размахивали руками, выскакивали вперед и дубасили виновницу, стараясь ударить побольнее.
Полицейские нерешительно приблизились к процессии, делая странные знаки руками. Что же они медлят? К ним подскочил какой-то запыхавшийся горбун.
— Мы взяли ее! Эта г-г-нн-а-а у-у-а-а ма-а-эээ-ррр!
Вместо слов урод издавал звериное рычание. Полицейские изменились в лице.
Один из них виновато поглядел на Антонио и, встретив его умоляющий взгляд, приосанился. Он дал понять напарнику, что пора вмешаться, и схватил за руку одну из разъяренных фурий.
— Минуточку, минуточку… — неуверенно начал он.
Женщина даже не повернула головы. Тупая, неодолимая сила влекла ее вслед за толпой, из которой неслись непонятные выкрики. Шаркающие ноги вздымали клубы пыли, из разверстых ртов вылетало горячее зловонное дыхание. Полицейские дрогнули и отступили.
Толпа гнала Анну к старому замку, возвышавшемуся на окраине парка. Над подъемным мостом висела тесная железная клетка, когда-то в нее сажали преступников — на всеобщее поругание. Теперь она болталась на желтой стене, похожая на здоровую летучую мышь.
Около замка толпа поглотила Анну, потом клетка качнулась и поехала вниз. Ее движение приветствовали победным гиканьем. Минуту спустя канаты уже тянули клетку вверх: в ней на коленях стояла девушка в голубом. Она горько рыдала, вцепившись в прутья. Из толпы вверх угрожающе потянулись сотни рук. Люди бросали в нее кто чем.
Когда клетка поднялась над головами, старый скрипучий ворот не выдержал, жердь соскочила и канат заскользил вниз, увлекая в черную пучину рва плененную жертву. Клетка ударилась о стену на глубине нескольких метров; механизм со скрежетом остановился. Народ взвыл от нетерпения и бросился к перилам подъемного моста, жадно вглядываясь в глубину провала. Кто-то принялся плевать, перегнувшись через поручни.
Сверху отчетливо просматривались хрупкие, подрагивающие от рыданий плечи девушки, ее поникшая, растрепанная голова, на которую продолжали сыпаться песок, земля и камни.
— Посмотрите на нее! — рычали зрители. — Она не стрр-р у-у-у ы-ы-ы!
Они высоко поднимали Тонино; тот ничего не понимал и в страхе озирался по сторонам.
Антонио с трудом пробился к перилам и смог рассмотреть клетку.
— Анна! Анна! — позвал он. — Это я! Я здесь!
Он кричал и кричал, но она не слышала. Кто-то коснулся его плеча. Антонио обернулся и увидел пожилого господина, который глядел на него с горечью и состраданием.
— Не надо, — сказал человек. — Не делайте этого, прошу вас.
— Что? Что такое? — не понял Антонио.
Человек покачал головой и приложил палец к губам.
— Не надо, не кричите… Пусть уж она там… Здесь так жарко…
— А я? Я?.. — пробормотал Антонио и, оглядевшись, увидел жуткие морды вместо лиц. К их разговору начинали прислушиваться. Антонио быстро отошел от перил.
Солнце начинало садиться, но жара не спадала. Крики постепенно стихли. Люди стояли на мосту и негромко, но зловеще переговаривались. Блюстители порядка не решались вмешаться, они ходили взад-вперед чуть поодаль и, видимо, ждали, пока толпа не разойдется сама. Возможно, таково было распоряжение властей — во избежание беспорядков.
— Боже мой, как теперь быть? — бормотал Антонио, снова протискиваясь к перилам. Наконец он оказался у края, но в стороне от клетки.
— Анна! Анна! — позвал он.
Кто-то стукнул его по голове. Антонио отпрянул: за его спиной стоял верзила в майке.
— Как, ты опять здесь? — усмехнувшись, процедил верзила. — Я что, не го-о-ррр у-у-у?! — И все слова слились в один жуткий звук.
— Они вместе! Они заодно! Аресто-а-а ы-ы-ы м-м-м-м! — заорали со всех сторон.
— Он тоже? — тихо спросил кто-то.
— И он, — ответили ему.
Антонио попятился, но его схватили, скрутили руки и, перебросив через перила, подвесили на веревке над пропастью. В таком положении его протащили вдоль перил, а когда он оказался прямо над клеткой, отпустили. Антонио рухнул на пол, придавив Анне ногу, но Анна не шелохнулась. Над их головами ликующе завыла толпа. Дневной свет померк.
Антонио с трудом распутал веревку и обнял девушку за плечи. Под пальцами он ощутил липкую грязь. Анна сидела, не поднимая головы, и только твердила безжизненным голосом: «Мамочка, мама!» Потом она стала кашлять, сотрясаясь всем телом. Торжествующая толпа не унималась.
Позже, пресытившись зрелищем, палачи начали наконец расходиться. С пронзительным щебетом у стен замка закружили стрижи. В далекой казарме горн протрубил отбой. На пыльный город снизошел вечер.
На мосту появилась старуха с большим свертком.
— Тонино! Тонино! — победоносно выкрикивала она, указывая на свою ношу. Толпа расступилась.
Подойдя к перилам, старуха вынула из свертка ночной горшок и предъявила всем его содержимое.
— Это Тонино, Тонино, — повторяла она, кивая на горшок.
Потом перегнулась через поручни, прицелилась и со словами: «Она и этого не стоит», — вытряхнула горшок в клетку.
Экскременты шлепнулись Анне на плечи. Она не двинулась, не закричала. Только зашлась сухим, надрывным кашлем и никак не могла остановиться.
Толпу охватило минутное замешательство, но старуха злорадно посмеивалась. И, вторя ей, по мосту прокатился оглушительный хохот.
В наступившей затем тишине, где-то рядом с клеткой, замершей на земляном уступе, тихонько запел сверчок. Его трель звучала все ближе, громче.
И тогда сквозь прутья решетки, будто взывая о помощи, Анна протянула к нему маленькую дрожащую руку.
36 ЛЕТАЮЩАЯ ТАРЕЛКА © Перевод. А. Киселева, 2010
Наступил вечер. Деревенька погрузилась в полудрему, из оврагов медленно поднимался туман, одиноко поквакивала лягушка. В такой час смиряются даже самые непокорные сердца. Небо ясное, вокруг царит необъяснимое спокойствие, пахнет дымом, просыпаются летучие мыши, в старых домах неслышно ступают привидения. И тут на крышу приходской церкви, стоящей на взгорке, садится летающая тарелка.
Местные жители давно разбрелись по домам, и никто не видел, как она стремительно спустилась с неба, застыла на мгновенье, производя непонятное жужжание, и мягко, словно голубка, села на крышу. С виду она напоминала гигантскую блестящую чечевицу. Из маленьких отверстий продолжал со свистом выходить пар. Затем все стихло, и тарелка застыла как вкопанная.