– А давайте посмотрим, девочки, что они там рассматривали и переписывали, на памятниках-то, — предложила Александрина, обрадовавшись, что не у нее одной, оказывается, рыльце в любовном пушку. Независимая как ветер Алена, похоже, тоже увязла! Быстро же она попалась, причем неожиданно для себя самой…
Дамы или, если угодно, девицы проворно собрались: запихали в пластиковый пакет обломки цветочных стеблей и оборванные листья, туда же отправили упаковку от штруделей и опустевшие бутылки несравненного «Чернослива», троекратно расцеловались с Машиным памятником, ласково похлопали по краю Юрин обелиск, словно друга по плечу, и вышли из оградки.
Теперь предстояло выяснить, около каких именно памятников стояли Сунь Банань и Терехов.
Насколько помнила Алена, они довольно долго разглядывали роскошное белоснежное надгробие, очертанием напоминающее рояль. Оказывается, здесь был погребен какой-то музыкант по фамилии Владимиров. Памятник являл собой истинное произведение искусства и вполне заслуживал того, чтобы любоваться им — если вы принадлежите к числу поклонников мемориальной скульптуры. Алена к их числу не принадлежала, однако и она не могла не отменить безупречный вкус, с которым сделан памятник. Даже буквы на белоснежном мраморе были не навязчиво-золотыми, как на прочих надгробиях, а строгими, серебристыми. Портила общую картину только черная табличка с инвентарным номером, правда, она была укреплена на задней стороне камня, у самой земли. И все же именно здесь стояли, наклонившись, Сунь Банань и Терехов. Ну и что их так привлекло в этом номере?
Алена всмотрелась. Сам по себе набор букв и цифр ХП 689763 не содержал в себе ничего особенного — разве что в одном месте был чуть-чуть испачкан белой краской. Однако писательница на всякий случай достала блокнот и переписала номер. Алина и Александрина внимательно смотрели за тем, что она делает. Может быть, они видели в ее действиях какой-то особый смысл? Но если его не было в инвентарном номере, откуда он мог взяться в действиях Алены?
– Не помните, к какой могиле они потом пошли? — спросила она.
Алина пожала плечами, но Александрина оказалась более приметлива:
– К телевизионщикам.
Направились к братской могиле, в которой лежали пять человек — целая съемочная группа со студии телевидения, несколько лет назад отправившаяся на срочное задание и в полном составе погибшая вместе с пилотами вертолета в отрогах Сихотэ-Алиня.
Мужик в серой куртке мелькнул вдали со своим мешком.
Около этой могилы задержались: Александрина всех журналистов хорошо знала, она читала надписи на простой, трагически-скромной плите, что-то бормотала, сокрушенно покачивая головой… Алина хозяйственно вырвала из земли несколько сухих стеблей — родительский день еще не наступил, могилка журналистов была пока что не прибрана. Ну а Алена внимательнейшим образом осмотрела плиту.
Вообще непонятно, что могло заставить Сунь Банань и Терехова здесь задержаться. Возможно, конечно, кто-то из репортеров или операторов, похороненных в этой могиле, был им хорошо знаком? Пробежала взглядом по фамилиям, написанным черным с золотом. Невозможно догадаться, кто из этих людей был другом-приятелем Сунь Банань или Терехову. Возможно, все. Возможно, никто. А может, их и тут интересовал только инвентарный номер? Вот он — ХП 459834. Ничего особенного нет и в этом наборе букв и цифр, кроме одного совпадения — ХП. Наверное, аббревиатура. П — сто процентов означает «погребение». Х — город Ха. Можно спорить, что и на других могилках обнаружится то же буквосочетание.
Алена на всякий случай снова достала блокнот и переписала номер. Кстати, он тоже оказался запачкан белой краской. Неаккуратные какие-то могильщики, или как их там, что ж так небрежно пишут номера? Все чистенько, аккуратненько, и вдруг змеевидная белая каракуля.
Стоп. Змеевидная?.. Алена присмотрелась. В самом деле — каракуля несколько напоминает змею, вставшую на хвост.
Белая змея? Еще одна белая змея?! Да ну, глупости. Алена, оказывается, подспудно непрестанно думает об интересном совпадении, на которое обратила внимание в рассказе Панкратова, вот ей и мерещатся змеи. Игры подсознания, а на самом деле зигзаг гораздо больше похож на цифру 2, чем на змею. Или все же на змею? И ей не мерещится?
– Девицы, стойте тут, — скомандовала Алена. — Я отлучусь на одну минутку.
И со всех ног, ну просто на рысях, ринулась обратно — к могиле музыканта Владимирова. Чуть не запуталась в переплетении дорожек, огибающих оградки, наконец нашла то, что искала, перевесилась через крашенные серебрянкой прутья, всмотрелась в инвентарную табличку. Хм, а ведь и в самом деле! И здесь белая каракуля похожа на змею, вставшую на хвост!
Или все же на двойку?..
Алена на всякий случай присмотрелась к другим могилам. Нет, везде нормальные, чистые инвентарные номера. А тут белая змея, она же двойка…
Так. На номере могилы телевизионщиков эта штуковина была нарисована почти над буквами. Здесь — в конце ряда цифр, а именно над тройкой. Это имеет какое-то значение? Или просто случайность?
На всякий случай Алена в блокноте подчеркнула цифру 3, а потом постаралась как можно более точно срисовать каракулю. Вообще намалевана она была довольно небрежно, конечно, это двойка, иначе получается, что на голове змеи что-то вроде короны, а разве бывают змеи в коронах? Разве только в сказках.
Она поспешила вернуться к могиле телевизионщиков. Точно, каракуля стоит рядом с буквами, но все же не над ними, а над первой цифрой собственно номера, точнее, над четверкой. И тоже поди разбери, что именно она означает!
– Девицы, — сказала Алена, решив произвести независимый эксперимент, — как по-вашему, что вот это такое? Ну, на что похоже?
И она кончиком ручки ткнула в белый загадочный силуэт.
Александрина и Алина, доселе не без тревоги наблюдавшие за перебежками писательницы Дмитриевой по кладбищу, переглянулись и внимательно уставились на каракулю.
– Двойка, — сказала Александрина. — И ничего иного.
– Цифра 2, — поддакнула Алина. — А вы что подумали, тетя Лена?
– Да ничего, — пожала плечами Алена, уже почти готовая уступить мнению масс. — Просто интересно стало, почему на этих двух надгробиях, к которым наша сладкая парочка подходила, нарисованы двойки. А на других ничего похожего нет, я нарочно проверила.
Алина поцарапала ноготком белую краску.
– Давно нарисовано, уже засохло. Я подумала, вдруг они какие-нибудь осквернители могил. Ходят и рисуют на надгробиях разные каракули.
– Во-первых, каракуля пока одна, эта самая двойка, — возразила Алена, — а во-вторых, чем они их рисовали бы? Кисточкой? Или маленьким распылителем? Во-первых, таких маленьких не бывает, а во-вторых, ты просто не знаешь: для Сунь Банань это не масштаб, на самом деле масштаб ее рисунков просто эпический, ты бы видела, как она Сашечкину редакцию изрисовала!
– Между прочим, — перебила ее Александрина, — мне мерещится, или наша парочка возвращается? — И она махнула рукой куда-то влево.
Алена и Алина дружно повернулись. И в самом деле, чуть поодаль снова показались Терехов и Сунь Банань. Идут поспешно, уже не всматриваясь в надгробия, а озираясь.
– Ищут что-то? — предположила Алина, увидев, как Терехов нагнулся, поднял какую-то скомканную бумажку, развернул ее, но тотчас снова брезгливо смял и отбросил. Кладбищенский ветерок подхватил ее и хозяйственно потащил прочь, к небольшой кучке мусора, заботливо сметенного с нескольких могилок. — Потеряли? Обронили?
– А может, на кладбище зарыт клад, и они потеряли план, где нужная могилка отмечена крестиком? — азартно сказала Алена, в голове которой перманентно роились авантюрные мысли о мгновенном и радикальном обогащении, ибо денег ей в принципе всегда не хватало. Или тут более грамотно будет сказать — никогда не хватало?
Да хоть так, хоть этак, не хватает — вот и все!
– Роберт Льюис Стивенсон оживленно перевернулся в гробу, — хихикнула ехидная Александрина. — Пиастры, пиастры, пиастры! Ну, что будем делать: раскланяемся с ними и поговорим о погоде, или в наши планы пока не входит обнаруживать свое присутствие перед этими гробокопателями?
Алена заколебалась. Вообще имеет место быть немалое искушение — холодно поздороваться с Никитой Дмитриевичем и посмотреть, как он себя поведет, внезапно оказавшись в присутствии двух женщин… одну не далее как вчера вечером он откровенно обжимал, пользуясь самыми изощренными приемами аргентинского танго, с другой у него явно долговременные и отнюдь не только деловые и даже не танцевальные отношения… Вот завертится герой истерна, словно уж на сковородке!
Уж… опять змеиные ассоциации!
Мысль подвергнуть Никиту Дмитриевича испытанию скользнула ехидной змейкой (или, если угодно, — ужом) — и исчезла.
Уж… опять змеиные ассоциации!
Мысль подвергнуть Никиту Дмитриевича испытанию скользнула ехидной змейкой (или, если угодно, — ужом) — и исчезла.
– Не входит, — кинула Алена. — Не входит в наши планы свое присутствие обнаруживать. Прячемся, девицы!
И она метнулась за ближайшее надгробие. Александрина и Алина помедлили только мгновение — и кинулись врассыпную за другие памятники.
Алена села на землю, подобрала коленки, сжалась, припав спиной к холодному обелиску. Невольно покосилась на инвентарный номер — ХП 778899, номер как номер, никакой белой двойки (или все же змеи?) на нем нету…
«Вот финт будет, если они меня тут обнаружат, — подумала в панике, услышав совсем близко шаги. Почему-то только теперь до нее дошел кретинизм ситуации, в которой оказалась она сама и в какую втравила подруг. — И в самом деле, как себя вести, если сейчас за надгробие заглянет Терехов или сама Сунь Банань? Привет, прошу мне не мешать, я тут черпаю вдохновение для нового романа?»
Глупее оправдание, конечно, придумать можно, но нужно очень, ну очень сильно постараться, чтобы это сделать. А зачем вообще Алене перед ними оправдываться? Кто они ей такие? Случайные знакомые. И какая принципиальная разница — разглядывать инвентарные номера на могильных плитах или сидеть, прижавшись спиной к одной из них? Мы, в конце концов, в демократическом государстве живем, или как? Нас, очень может быть, скоро в Евросоюз примут, а разве Брюссель когда-нибудь сказал (Алена подавила нервный смешок, внезапно вспомнив очень распространенное во Франции ироническое выражение «Bruxelles а ditе», «Брюссель сказал», означающее очередное распоряжение, исходящее из столицы Европейского Экономического Сообщества), что гражданам Евросоюза нельзя сидеть на кладбище, прижавшись к обелиску, и думать о чем-то своем?
Брюссель ничего подобного не говорил и факт, что не скажет, однако у Алены отчего-то побежали по спине совершенно неконтролируемые мурашки, стоило ей только вообразить, что придется объясняться с Тереховым или смотреть в узкие, длинные глазищи Сунь Банань. «Как кинжальные лезвия! И ногтищи у нее — сущие кинжалы! Не удивлюсь, если под них даже бритвенные лезвия вставлены, как у индийских жриц богини Кали! Чирк по горлу — и…» — в приступе необъяснимого страха подумала она. А голоса приближались. Уже можно было различить некоторые слова.
– Раззява! — визгливо воскликнула Сунь Банань, а Терехов устало огрызнулся:
– Ты это уже говорила! Ну не знаю я, как она вы…
Заскрипел гравий под их ногами, заглушив дальнейшее, потом снова стал слышен голос Терехова:
– Если тебя подвели под монастырь два мужика, не стоит ненавидеть третьего просто потому, что он тоже мужчина. Я твой единственный друг, смотри, пробросаешься!
– Не волнуйся, есть у меня друзья и кроме тебя! — прошипела — опять змеиные ассоциации, а что делать?! — Сунь Банань, такое ощущение, всего в двух шагах от Алены.
«Если они возьмут левее, наткнутся прямо на меня», — вдруг осознала писательница Дмитриева и невольно заелозила по земле, пытаясь передвинуться чуть в сторонку, чтобы эти двое обошли памятник, не заметив ее. Что-то ужасно громко — показалось, оглушительно! — захрустело под ладонью, Алену бросило в жар, а потом в такой холод, что почудилось, будто вся спина ледяной коркой взялась, совершенно как Амур в ноябре.
«Пропала! — подумала она. — Сейчас увидят!»
– Вспомни, когда ты ее доставал в последний раз! — зло проговорила Сунь Банань, и Терехов обиженно отозвался:
– Да не помню, говорю же, не помню! Вроде бы у могилы Владимирова, а может, еще раньше, около Карамышевых… или около братка того, как его, Симакова… Там я еще отметки ставил, а потом перестал.
– Ничего тебе нельзя доверить! — взвизгнула Сунь Банань.
– Зато ты Женьке слишком доверяла, вон он тебе и подложил парочку свиней! Особенно прощальный сюрприз хорош! Сколько раз прошли, а знаки не все нашли, должно быть двадцать, а их только шесть, я ничего не понимаю!
Алена вдруг осознала, что голоса удаляются. Ее не заметили!
Перевела дух, расправила плечи, ледяные оковы с которых упали. Диву давалась теперь, с чего так перепугалась. Нет, ну в самом деле — чуть богу душу не отдала с перепугу, когда какая-то пакость вдруг оглушительно захрустела под ладонью. Что это было, интересно знать?
Покосилась влево и увидела, что под рукой лежит скомканный бумажный листок.
Развернула его и какое-то время тупо всматривалась, не в силах сообразить, что это такое, все зачерненное.
Какая-то схема? План — но чего? Сверху нарисована малюсенькая часовенка, рядом какое-то длинное строение, потом ворота, от которых идет линия дороги, разветвляющаяся на множество тропинок. Цифры пестрят… И крестики, сплошные крестики…
«Если это план, где обозначен клад, то сам Стивенсон голову сломает! — подумала растерянно. — Никакой Джон Сильвер не поможет. Сплошные кресты, как на кладбище!»
И до нее вдруг дошло, почему так много крестов. Да ведь это и есть план кладбища — погоста города Ха! Ну конечно! У ворот находится часовенка, рядом длинное, похожее на барак, здание администрации. А от него идут дорожки. Вот в этом квадратике, сколько помнила Алена по прежним временам, хоронили исключительно высших чиновников и заодно членов их семей. А здесь лежали почти сплошь великие дальневосточные писатели. Ну что с того, что теперь их имена прочно забыты? Sic transit gloria mundi, а между тем среди них были и в самом деле замечательные прозаики и поэты… в одного из них Алена была когда-то до одури влюблена. Он погиб в пьяной драке — нормальная участь провинциального гения, осознающего свою избранность, но прекрасно понимающего, что пророка в своем отечестве нет и быть вообще не может…
Алена досадливо тряхнула головой, отогнав воспоминания, мало того что печальные, так еще и совершенно ненужные, и снова уставилась на план кладбища. Такой черный он потому, что это ксерокопия. Вверху нарисован уже знакомый значок — то ли двойка, то ли белая маленькая змейка. И, если внимательней вглядеться в переплетение черно-серых размазанных линий, можно заметить, что по ним кто-то нарисовал белым маркером — наверное, чтобы лучше было видно — ту же фигуру, только увеличив ее. Конечно, можно сказать, что это длинная и тощая двойка, а между тем Алене снова чудится силуэт змеи. И хоть тресни, на голове змеи отчетливо видна корона. Правда, она больше напоминает шляпу, чем корону. Загадочно…
– Чем дальше в лес, тем толще партизаны? — раздался над головой Александринин голос, и Алена буквально подскочила, если, конечно, можно подскочить сидя. — Боевой трофей, что ли? Уж не эту ли бумаженцию они искали? Рядом с нами переворошили свалку мусора, только чудом нас с Алинкой не заметили.
– Может, и эту.
– Опять двойка? — пробормотала Александрина, изучая ксерокопию. — Картина какого-то советского Репина так называется, не помню, какого именно…
– Решетников Федор Павлович его зовут, — не преминула продемонстрировать эрудицию писательница.
– А по-моему, на змею похоже, — сказала Алина, и Дмитриева решила, что устами младенца глаголет-таки истина.
– Девицы, вам что-нибудь говорит название — «Белая змея»? — небрежным тоном спросила она.
– Название чего? — деловито уточнила Александрина, но Алена решила не навязывать лишней информации, чтобы не сковывать простор для догадок:
– Чего-нибудь.
– Вроде бы есть такой боевой стиль, — задумчиво молвила Алина. — Нет, точно не скажу, но почему-то у меня это название именно с боевыми искусствами ассоциируется…
– Я знаю почему, — хмыкнула Александрина. — Потому что в том самом доме, где твоя бабушка живет, но только в противоположном его крыле, которое на Дзержинской, находится клуб «БЗ», «Боевая защита». И у него эмблема…
– Точно! — всплеснула руками Алина, выронив пакет с мусором, от которого она так и не удосужилась избавиться. Пустые бутылки, в которых ранее плескался божественный «Чернослив на коньяке», звякнули друг о дружку, словно чокнулись, приветствуя ее догадку. Мужичок в серой куртке, снова показавшийся неподалеку, алчно повел головой, и Алина понятливо выставила бутылки на дорожку. — На его вывеске именно такая эмблема нарисована! И на их визитках в точности такой логотип стоит. Сначала даже и не поймешь, двойка это или змея.
Девицы двинулись дальше.
Алена взволнованно переводила взгляд с Алины на Александрину. Она сразу поняла, о каком здании идет речь. Это был один из самых больших домов города Ха — то есть некогда он считался таковым, до той поры, пока город не застроили многоэтажками, как уныло-стандартными, так и редкостно, ну просто уникально красивыми. Значит, в этом доме находится тот самый клуб «БЗ», где работала Тамара Хоменко, на пороге снятой ею квартиры был убит Алексей Семикопный, мимолетный любовник Сунь Банань. Однако в том же самом доме, стоявшем, как выразился бы Михаил Афанасьевич Булгаков, «покоем», то есть в форме буквы П, на Волочаевской, Уссурийском бульваре и на улице Дзержинского, арендовал ателье японский кутюрье Коби Имамура, и там, в примерочной, буквально на днях был убит Евгений Вторушин — бывший муж той самой Сунь Банань, который развелся с ней из-за того, что застал ее в самой компрометирующей ситуации со злосчастным байкером Семикопным. И около Вторушина лежала белая веревка, которую сначала все приняли за белую змею. А теперь Сунь Банань шляется по кладбищу, разыскивая надгробия, на коих кто-то — КТО?! — нарисовал силуэт змеи, в точности, как уверяет Алина, напоминающий эмблему пресловутого клуба «БЗ».