Опа, опаньки, как любит писать очень уважаемый Аленой Дмитриевой Александр Бушков! Итак, Лиза все же знает.
Как бы теперь выяснить, что же именно она знает?! Спросить впрямую? Или нет, нельзя, она сразу поймет, что Алене ничего вообще не известно. Поймет — и черта с два из нее тогда что-нибудь вытянешь!
– То есть он вас не послушал? — сочувственно спросила Алена.
– Ну да! — всхлипнула Лиза. — Конечно, ему обещали большие деньги, а Леха с ума сходил, когда у него в кармане было пусто. Мы хотели пожениться, а как, если вообще иногда жить не на что? И тут он говорит: ну, пересплю с ней, зато какие деньжищи!
Глубокоуважаемый писатель Бушков немедленно был вновь мысленно процитирован Аленой Дмитриевой.
– Слушайте, он вам такие вещи говорил? — искренне ужаснулась наша высокоморальная, высоконравственная, высокочувствительная писательница. — Ну это просто жестоко, по-моему. То есть извините, я не хотела… о мертвых, и все такое… — немедленно стушевалась она. — Просто если он решил с какой-то женщиной переспать, а она обещала ему заплатить, то это как-то… по отношению к вам…
– Да нет, — досадливо отмахнулась Лиза, — вы все неправильно понимаете. У нас с Лехой отношения были необыкновенные! Мы еще в первом классе знали, что поженимся, но мне на секс как-то плевать, мне главное, чтобы душа добрая была, как у него, а у него всегда стояк был, он меня в гроб загнал бы своим непрерывным трахом. Вы знаете, я вот читала про Николая Первого, ну, императора русского, он тоже был жутко сексуален, а его жена родила десять или сколько-то там детей, а потом доктор говорит: все, нельзя ни рожать, ни сексом заниматься. А ему охота! У него ж стояк! Ему без траха просто ни жить, ни государством управлять. И тогда жена ему разрешила, и он завел себе эту… как ее… Валеньку Нехлюдову…
– Вареньку Нелидову, — поправила Алена, которая до того слушала, ну просто онемев, однако вновь обрела дар речи ради восстановления исторической справедливости. А еще она вспомнила байкера Федора — и подумала, что, похоже, Лиза сменила букварь на азбуку, в том смысле, что Федор Лехе вряд ли уступит в горизонтальном фитнесе. Но то было слишком личное. А потому она продолжила свои исторические коррективы: — И императрица Александра Федоровна не десятерых детей родила, а только семерых. Но насчет доктора и прочего вы правы, и то, что связь с Варварой Нелидовой была, можно сказать, санкционирована императрицей, тоже исторический факт…
– Ну вот видите, — бледно улыбнулась Лиза. — Ну раз он такой кобель был, что делать?
Алена хотела уточнить, Лиза сейчас о ком речь ведет, об императоре Николае Александровиче или о байкере Лехе, однако не успела, Лиза сама уточнила:
– Леха мне рассказывал, что он вообще ничего с другими женщинами не чувствует, кроме меня, что для него главное — от излишка спермы освободиться, не то яйца лопнут, секс для него был… как в туалет сходить!
Алена вспомнила теорию стакана воды, которую придумала неистовая революционная трахальщица Александра Коллонтай, и подумала, что зря все же товарищ Ленин обвинял товарища Коллонтай в словесной неразборчивости. «Выпить стакан воды» — это куда более разборчиво и даже изысканно, чем «в туалет сходить».
– Вообще, многие мужики сексом зарабатывают, а жены их ничего не знают, и что? Главное, что семья для них — святое, — продолжала свою пылкую речь Лиза. — Вот и Леха всегда говорил, что наши отношения для него — это святое.
Алена тихонько вздохнула. Был у нее в жизни один человек, который говорил про их отношения то же самое, а потом взял да и отправился к ее подруге… Может, там все было более свято, кто знает?
Она отогнала глупую боль, которая всегда настигала ее при мыслях об Игоре, и подумала о Лехе Семикопном. Вспомнила, как Панкратов говорил, что байкер многих девок успел обиходить в фирме Вторушина! Интересно, они ему платили? Наверное, нет. Да и на что они способны в смысле финансовом! Вот жена босса — это да. Вот где способности и возможности!
– После того случая мы должны были сразу пожениться, — с тоской сказала Лиза. — Ну я бы сущая дура была, если бы запретила ему и он упустил бы такую возможность из-за моей дурацкой ревности.
– Да, наверное, та женщина была в него дико влюблена, если за одну-единственную встречу заплатила ему полмиллиона, — вздохнула Алена, вспоминая, как сходила с ума из-за Игоря. Окажись у нее тогда, к примеру, полмиллиона… даже не рублей, а долларов, или евро, или фунтов стерлингов! — она не пожалела бы их ради… ради него она ничего не пожалела бы, но, по счастью, бодливой корове бог рогов не дал.
Лиза вытаращилась на нее так, что Алене на минуточку стало страшно за ее глаза. Казалось, они в любую минуту могут выскочить из орбит и покатиться по полу.
– Вы что? — спросила Лиза, внезапно охрипнув. — Вы где такую дуру нашли, чтоб за один раз пол-лимона отвалила, будь там даже двадцать два сантиметра, как у Лехи?! Ему ее муж заплатил… он хотел развестись, хотел все у жены оттяпать, вот и подстроил ей подлянку!
Алене показалось, что с ее собственными глазами вот-вот произойдет та же авария, что и с Лизиными, и она на всякий случай придержала их растопыренными пальцами.
– Что? — переспросила она так же хрипло, как Лиза. — Вторушин подкупил Алексея, чтобы… чтобы… так вот, значит, как оно было, вот почему она его…
И осеклась.
У Лизы вдруг резко изменилось выражение лица. Вернее, на нем не осталось никакого выражения. Вот только что было человеческое живое лицо, а через миг единый осталась белая маска с темными дырками на том месте, где должны быть глаза, рот и ноздри. И верхние дырки, означающие глаза, уставились на что-то за Алениной спиной.
Алена ничего не поняла. Она только очень удивилась. И оглянулась, чтобы посмотреть, что ж там такое, отчего Лизино лицо в маску превратилось? Может, и впрямь черт откуда-то возник за спиной и сейчас оттуда подмигивает?
Но двинулась она неловко, ее немножко занесло (сбилась, как говорят тангерос, с баланса), и Алена сначала отступила на шаг и потом только повернулась. В этот миг что-то негромко шпокнуло рядом. И Алена увидела… нет, не черта, конечно, а человека, который так долго собирался ее убить, наконец-то решился, выстрелил… но пуля, адресованная писательнице Дмитриевой, попала в Лизу.
– Слушай, — настороженно проговорил Герка. — А ты того мужика знаешь? — Какого? — зевнул Федор.
– Да вот который сейчас в бар прошел.
– Нет, а зачем мне его знать? Мало ли кому попить охота!
– Я его уже видел, — сказал Герка. — Точно, видел.
– Да ты небось на своей работе столько народу перевидел, что совсем запутался!
– Нет, — медленно проговорил Гера. — Я его не на работе видел. Он… он на площади был.
– На какой? — озадаченно нахмурился Федор.
– На Комсомольской. Там эта писательница сидела, плакала на лавочке, а он вокруг нее кругами ходил. Я думал, может, познакомиться хочет. Она ж такая… загадочная… Мимо не пройдешь! И еще один там ошивался, в серой куртешке. Ну, а когда я к ней подошел, они исчезли, и вот теперь, смотрю, этот снова появился…
– Так ты что? — многозначительно прижмурил глаз Федор. — Потому к ней подошел, что приревновал? А? Чтоб другим претендентам, значит, дорогу перейти? А как же твоя брюнеточ…
Он не договорил. Раздался крик — из недр клуба вопль вырвался наружу, на улицу, смерчем закрутил веселого Федора и встревоженного Герку — и втащил их в двери «Iron Butts». Не чуя под собой ног, они пролетели по узким переходам и вбежали в бар.
Здесь Федора сразу шатнуло к стене, потому что он увидел Лизу, рухнувшую лицом на стойку. Ее длинные волосы безжизненно свесились до полу, и по ним стекали красные струйки. Руки ее висели так же безжизненно, как волосы, и Федор вмиг понял, что счастье его кончилось, потому что вопль, на который он примчался, был последним звуком, что издала Лиза, и ничего он больше от нее не услышит, ни крика, ни шепота…
Ни-че-го.
И он зажмурился, потому что не мог на нее смотреть.
А Герка не зажмурился. Поэтому он увидел не только Лизу (мертвую) и загадочную писательницу Дмитриеву (пожалуй, живую, потому что она на барной стойке не лежала, а стояла на своих ногах, волосы не свешивала, они, как обычно, кудряшками вокруг лица дрожали, глаза ее были открыты и даже ресницы хлопали, придавая ей ошарашенный вид), но увидел Герка так же и какого-то длинного (то есть правильней было бы назвать его высоким, но это если бы он стоял во весь рост, а когда он во весь рост лежал , то, конечно, его следует длинным называть) человека, который растянулся плашмя на полу, держа ноги раздвинутыми, а руки — сложенными на затылке. Рядом валялся пистолет с таким длинным стволом, что даже человек, никогда не смотревший детективных сериалов, запросто определил бы, что он с глушителем. Над лежащим стоял еще один человек — не слишком высокий, скорее, среднего роста и внешности неприметной, просто даже невзрачной. Он держал пистолет со стволом без глушителя, но держал так решительно, что понятно было: если лежавший только пикнет, он будет труп. Из кармана серой курточки (Герка вдруг с изумлением узнал и эту курточку, и ее носителя… он видел его на Комсомольской площади недалеко от плачущей писательницы Дмитриевой!) человек неловко достал мобильный, ткнул не глядя в какую-то кнопку и через минуту выпалил… слава богу, не из пистолета своего, а просто быстро сказал:
– Товарищ полковник, Терехов взят при совершении убийства.
Помолчал и выпалил еще быстрей:
– Нет, нет, скажите Панкратову, пусть не паникует, писательница жива, убита другая женщина, так что повезло…
Тут он бросил взгляд на помертвевшего, неподвижного Федора, вздохнул и закончил не совсем ловко:
– …кому-то. А кому-то — нет…
Герка всмотрелся в длинного. Да, это был тот самый, которого он видел на площади. Он тоже ходил вокруг беззащитной писательницы кругами, и журналист перешел ему дорогу, когда круги эти стали сужаться.
Он вдруг понял, что этот красивый седоватый мужчина хотел убить Алену еще на площади.
Герка тоже хотел ее — нет, не убить, а… ну, просто ее хотел, — вот и перешел ему дорогу.
А говорят, подобные желания низменны и безнравственны. Но ведь его желание спасло ей жизнь. Значит, зря говорят?
Но что теперь с ними делать, с этими желаниями?.. Что?!
Вот спасение жизни… Оно ведь должно быть вознаграждено! Или не обязательно?
– Никита Дмитриевич, — пробормотала в это мгновение Алена Дмитриева. — А как же танго?!
Терехов чуть мазнул лицом по полу, к которому был плотно прижат, и промолчал. А что ему было отвечать?
Танго… ах, танго…
Теперь индивидуалки у писательницы Дмитриевой будут брать другие. Кто?..
Да уж свято место пусто не останется, поверьте!
* * *
– Теть Лен, слушайте, вам ну просто крупно повезло, — сказала Алина. — Это же надо — так быстро продать квартиру!
Алена с благодарностью посмотрела на Машечкину дочь и кивнула. Ей тоже, как и Алине, все время хотелось перевести разговор на другую, более приземленную и менее страшную тему, однако никак не получалось. И хотя в аэропорту, когда до окончания посадки, а значит, начала разлуки — неизвестно какой долгой, может, навсегда! — остается всего полчаса, можно поговорить и о чем-нибудь более приятном, разговор снова и снова сбивался на события недельной давности. И они говорят, говорят, заглушая музыку, которая ненавязчиво мурлычет из репродуктора, не слушая ее.
Конечно, если бы звучало танго, Алена слушала бы. Но это так, попса какая-то!
Раньше обо всех ее приключениях в Ха поговорить практически не удавалось, потому что Алена была занята оформлением продажи теткиной квартиры, получением денег, отправкой контейнера, ну а прежде всего — дачей показаний по делу Сяо Сунь Банань и ее сообщников — Беллы Беловой и Никиты Терехова.
Вообще Панкратов сказал, что по этому делу многие будут «прихлестнуты». Работники ресторана «Сяо», работники налоговой инспекции, получавшие от Терехова могучие взятки за то, что он показывал доходы с трех золотых приисков Сунь Банань, которыми тайно управлял… припомнят и стародавнее убийство Тереховым своей жены и компаньонки, с которой он не хотел делиться барышами. То убийство помогла ему скрыть Сунь Банань, за что он попал к ней в вечное, как он сам говорил, рабство…
Ли Бо в сообщниках Белой Змеи Сяо Сунь Банань числиться не будет. Он умер в подъезде «Магнолии» на руках у Панкратова, но успел рассказать, что его ударила ножом «Беля» за то, что он отпустил «писясясю», которая успела слишком многое узнать, а еще о большем догадаться. Из-за чего жизнь ее представлялась Сунь Банань несовместимой с ее собственными интересами. А Ли Бо отпустил Алену. И Собакевича не отдал в ресторан. Но, может быть, не зря Ли Бо был тезкой человека, который написал про Млечный Путь, свергающийся с небес? Может, и правда: как корабль назовете, так он и поплывет?..
Да, Беля промахнулась… почему же у нее рука дрогнула?! С другой стороны, она-то убивать не привыкла, она умела только притворяться другим человеком, а все убийства совершала Сунь Банань. И вот однажды передоверила это Беле и Ли Бо — и…
И осечка вышла!
Панкратов Алену даже не поблагодарил. И вообще — уверял, что и без писательницы Дмитриевой дело было практически раскрыто. Например, про секретный счет Вторушина следствие получило практически официальную информацию. Панкратов — он тоже явился в аэропортовский ресторанчик проводить писательницу — не уставал об этом говорить.
– А номер счета? — спросила невинным тоном Алена Дмитриева. — Номер счета откуда вы взяли? Тоже практически официальную информацию?
– Практически неофициальную, вернее, — хохотнула Александрина и под столом украдкой погладила Герку по колену. Кто и сколько ей ни рассказывал, что обезвредил Терехова вовремя появившийся в клубе сотрудник милиции, который следил за ним сначала на кладбище (то-то Алена не раз примечала серого мужичка, что бутылки собирал на могилках!), а потом на Комсомольской площади, когда тот выбирал удобный момент исполнить приказ Сунь Банань и расправиться с опасной, хоть и очень завлекательной тангерой, Александрина была непоколебимо убеждена, что спас Леночку храбрый Герка. И его сегодняшнее упорное молчание и опущенные глаза она относила на счет его скромности, и гордилась им до невозможности, и желала непрестанно изливать на него свою любовь. — Помню, как мы попы морозили на кладбище, в партизан играли, за памятниками прятались!
Алена улыбнулась. Она нисколько не расстраивалась по поводу своих «боевых заслуг», но ей было жаль чего-то… она и сама не знала чего.
Или кого-то, может быть?
Может быть.
В это мгновение Герка поднял свои тоскующие глаза, но Алена быстренько опустила свои. Взгляд ее уперся в разложенные на столе листки, испещренные странными фигурками и загадочными крестиками. Фигурки изображали эмблему клуба «Белая змея». Эмблема эта была на самом деле изображением дракона. Но «настоящая» змея тоже тут извивалась, именно в старинном своем иероглифическом начертании. Алена уже столько раз рисовала их, что выучила наизусть каждый изгиб этих странных фигурок. И не менее часто перерисовывала схему с шестью крестиками, которую так необдуманно обронил на кладбище Терехов. Сам, главное, оказался раззявой, а убить за это решил почему-то Алену Дмитриеву!
Но она тоже оказалась раззявой. Плохо маскировалась на кладбище! Допустила, что Терехов ее заметил, рассказал о ней Сунь Банань, та немедленно отдала Беле приказ искать опасную писательницу… а Алена сама вперлась в логово врага. И если бы не самоотверженный Ли Бо…
Впрочем, отчасти Алена была благодарна Терехову. Ведь Сунь Банань приказала ему убрать всех трех «партизанок»: не только Алену, но и Александрину, и даже Алину. Слава богу — всем богам на свете слава! — что Никита Дмитриевич был так поглощен писательницей Дмитриевой, что приведение приговора в исполнение решил начать именно с нее, находившейся под охраной Герки, а не с беззащитных Александрины и Алины.
Ну что ж, Сунь Банань не ошиблась: Алена была в их троице самой опасной. Догадалась же она в конце концов, что означает схема в виде белой змеи! Догадалась только по нескольким репликам, которыми обменялись Сунь Банань и Терехов… Вторушин, зная, что жена непременно отомстит ему за подлый развод, за провокацию (знал же, что делал, когда подсылал к одинокой, изголодавшейся женщине неотразимого байкера!), перевел свои основные капиталы в банк, находящийся в офшорной зоне. А желая поиздеваться над той, что убила Людмилу Куницыну, Леху и, конечно, убьет его, подкинул ей «секретный» план кладбища. Он не поленился обойти погост и крошечными рисунками змеи пометить двадцать могил — по числу цифр в его счете, выбирая те, которые были ему нужны. Вторушин точно отметил все цифры счета! Однако издевка заключалась в том, что собственно «маршрут», то есть изображение змеи он изначально взял вовсе не то, которое являлось эмблемой клуба боевых искусств. Изображение, нарисованное на карте, было лишь насмешливым ложным следом. Реальным же «маршрутом» являлась именно картинка. Проживши немало лет с женой-китаянкой, Вторушин изрядно поднаторел в знании иероглифов. И ему было известно, что именно «свернутый платочек», как пренебрежительно называла эту фигурку Алена, и был подлинным древним иероглифом змеи. Не внешне эффектный, броский, изысканный Дракон, а именно забавная, невзрачная фигурка. Нанеся этот иероглиф на карту кладбища, Вторушин на причудливых изгибах змеиного тела поставил свои двадцать крестов. Только в шести случаях кресты совпали с изображением Дракона, и, конечно, Сунь Банань с Тереховым искали бы остальные четырнадцать цифр до морковкина заговенья. Только случайно их могла осенить догадка, только случайно они вспомнили бы правильное написание старинного иероглифа. Но Алена Дмитриева и погоня за ней не дали им времени на эту счастливую случайность. И… и при столкновении с не в меру сообразительной и чрезмерно дотошной писательницей вдребезги рассыпались все блистательные выдумки Сунь Банань: и ее тщательно организованное «алиби», и хитрая игра со следствием, и попытки замести следы: появление в образе толстяка, который сломал ногу Тамаре Хоменко, и кроссовки сорок второго размера, вторушинские кроссовки, которые она украла в гардеробной мужа, когда готовилась застрелить его любовницу, и звонок Кати с Бычихи…