— Нет. К Рут, — ответил Габри и был вознагражден их ошарашенными взглядами.
Ему вдруг показалось, что кто-то вытащил пистолет и навел его на двух дюжих офицеров Квебекской полиции. У старшего инспектора Гамаша вид был удивленный, тогда как Бовуар казался испуганным.
— Наверное, вам лучше надеть бронежилет, — шепнул Габри Бовуару, пока тот поднимался по лестнице на веранду.
— Ну уж нет, я туда не пойду. А вы? — спросил Бовуар у Гамаша, когда они вошли внутрь гостиницы.
— Ты что, шутишь? Упустить возможность увидеть Рут в ее естественной среде обитания? Я ни за что не откажусь от такого шанса.
За двадцать минут старший инспектор успел принять душ, позвонить Рейн-Мари, надеть свободные брюки, голубую рубашку, галстук и кардиган верблюжьей шерсти. Бовуара он нашел в гостиной — тот сидел с пивом и пакетиком чипсов.
— Вы точно не передумали, patron?
Да, искушение было, Гамаш не мог не признать этого. Но он отрицательно покачал головой.
— Я буду держать свечку в окне, — сказал Бовуар, глядя, как его шеф покидает гостиницу.
Обшитый вагонкой дом Рут находился совсем рядом и выходил на деревенский луг. Он был небольшой, с крыльцом и двумя фронтонами на втором этаже. Гамаш уже бывал здесь, но всегда с блокнотом наготове — записывать ответы на вопросы. И никогда — гостем. Он вошел, и все лица повернулись к нему, и все двинулись в его сторону. Мирна успела первой.
— Бога ради, вы взяли свой пистолет?
— У меня нет пистолета.
— Что значит — нет?
— Пистолет — штука опасная. А зачем вам пистолет?
— Чтобы пристрелить ее. Она пытается нас убить. — Мирна ухватила Гамаша за рукав и показала на Рут, которая бродила среди гостей в грязном фартуке, с ярко-оранжевым подносом в руках.
— Вообще-то, — сказал Габри, — она пытается похитить нас и вернуть в тысяча девятьсот пятидесятый год.
— Видимо, тогда она в последний раз и принимала гостей, — подхватила Мирна.
— Закусочку, старина? — Рут увидела нового гостя и устремилась к нему.
Габри и Оливье посмотрели друг на друга:
— Она имеет в виду вас.
Как это ни невероятно, но она и в самом деле имела в виду Гамаша.
— Господь любит уток, — провозгласила Рут с густым британским акцентом.
Следом за Рут топала Роза.
— Она начала говорить в таком духе, как только мы вошли в дверь, — сказала Мирна, отшатываясь от подноса и разбрасывая стопку «Литературного приложения „Таймс“».
По оранжевому подносу расползлись соленые крекеры, на крекерах была какая-то коричневая замазка — Гамаш надеялся, что это арахисовое масло.
— Я читала что-то о подобных вещах, — продолжила Мирна. — Люди начинают говорить с акцентом после повреждения мозга.
— Разве одержимость дьяволом считается повреждением мозга? — спросил Габри. — Она несет всякий бред.
— Чтоб мне провалиться! — заявила Рут.
Но самым поразительным в комнате было не кольцо ламп, тиковая мебель и благовоспитанная британка Рут с ее сомнительным угощением. И не диван, на котором лежали книги, газеты, журналы, словно зеленый ворсистый коврик. Самым поразительным в комнате была утка.
Роза была одета в платье.
— Вот уж поистине, «Пригнись и накройся»,[47] — заметил Габри.
— Это наша Роза. — Рут поставила поднос с крекерами и стала предлагать сырные палочки.
Гамаш смотрел и думал, не стоит ли ему сделать пару звонков. Один — в Общество защиты животных, другой — в психиатрическую больницу. Но Роза и Рут явно пребывали в прекрасном настроении. В отличие от их гостей.
— Хотите? — спросила Клара, предлагая Гамашу нечто шарообразное, обсыпанное чем-то похожим на семена.
— А что это? — спросил он.
— Мы думаем, это сало для птиц, — сказал Питер.
— И вы предлагаете это мне? — спросил Гамаш.
— Ну, кто-то ведь должен попробовать, чтобы ее не обидеть. — Клара кивнула в сторону Рут, которая исчезла в кухне. — А нам страшновато.
— Non, merci, — сказал Гамаш, улыбнувшись, и отправился на поиски Оливье.
Проходя мимо кухни, он увидел, как Рут открывает консервную банку. Роза стояла на столе и наблюдала за ней.
— Так, сейчас мы откроем это, — пробормотала Рут. — Может быть, понюхать, как ты думаешь?
Утка, похоже, ни о чем таком не думала. Но Рут все равно понюхала открытую банку.
— Вполне съедобно.
Старая поэтесса вытерла руки о полотенце, потом приподняла платье на Розе и разгладила взъерошенное перо.
— Вам помочь? — спросил от двери Гамаш.
— Ах, какой вы душка.
Гамаш поморщился, ожидая, что после этого в него полетит тесак. Но Рут только улыбнулась и протянула ему тарелку с оливками, каждая из которых была нафарширована долькой консервированного мандарина. Гамаш взял тарелку и вернулся к гостям. Неудивительно, что его приветствовали так, словно он присоединился к силам зла. Гамаш порадовался тому, что Бовуар не пошел с ним и не видит ни Рут, более чокнутую, чем обычно, ни Розу в платье, ни его самого, предлагающего еду, которая почти наверняка убьет или искалечит каждого, кому хватит глупости попробовать.
— Оливки? — предложил он Оливье.
Они посмотрели на тарелку.
— Это сделает меня китайским мандарином? — спросил Габри.
— Тебе пора вытащить голову из собственной задницы, — отрезал Оливье.
Габри открыл было рот, но тревожное выражение лиц вокруг заставило его проглотить так и не сказанные слова.
Питер, стоявший чуть поодаль со стаканом воды, взятым им у Рут какое-то время назад, улыбнулся. Почти то же самое сказала ему и Клара, когда он сообщил ей, что оскорблен обыском, который учинила в их доме полиция.
«Почему?» — спросила она.
«А ты разве не оскорблена? Ты только подумай: все эти чужие люди смотрят на твои картины».
«Разве не это называется выставкой? Сегодня мои картины видело больше народу, чем за всю мою карьеру. Пригласи к нам еще полицейских. Надеюсь, они придут с чековыми книжками. — Она рассмеялась, ее это явно не волновало. Но она видела, что это волнует его. — Ну-ка, скажи мне, в чем дело».
«Картина еще не готова, ее никто не должен видеть».
«Слушай, Питер, ты делаешь вид, будто это имеет какое-то отношение к твоему искусству».
«Да, имеет».
«Они пытаются найти убийцу, а не художника».
И так это и осталось между ними — неудобная правда.
Гамаш и Оливье отошли от группы гостей в тихий уголок.
— Насколько я понимаю, вы купили ваше здание несколько лет назад.
Услышав эти слова, Оливье слегка покраснел. Он украдкой оглядел комнату, желая убедиться, что их никто не слышит.
— Я решил, что это неплохое вложение средств. Я заработал кое-какие деньги, пока служил в банке. Да и здесь бизнес шел неплохо.
— Видимо, да. Вы ведь заплатили почти три четверти миллиона долларов.
— Сегодня это наверняка стоит миллион.
— Возможно. Но вы заплатили наличными. Что, так хорошо шел бизнес?
Оливье стрельнул глазами по сторонам, но их никто не слышал. Тем не менее он понизил голос:
— Бистро и гостиница приносят неплохие деньги. По крайней мере, пока. Но главную прибыль приносят старинные вещи.
— И каким же образом?
— Большой интерес к квебекской сосне. Много отличных находок.
Гамаш кивнул:
— Мы сегодня говорили с детьми Пуарье.
Лицо Оливье посуровело.
— Слушайте, они говорят неправду. Я не обманывал их мать. Она хотела продать. Отчаянно хотела продать.
— Я знаю. Мы и с ней говорили. И с Мюнденами. Мебель была в очень плохом состоянии.
Оливье немного успокоился:
— Это так. Многие годы простояла в сырых холодных сараях и на чердаке. Мышей пришлось выгонять. Некоторые предметы так покоробились — не отреставрируешь. Хоть плачь.
— Мадам Пуарье говорит, что вы потом привезли ей новую кровать. Это благородно.
Оливье опустил глаза:
— Да, я хотел ее отблагодарить.
«Совесть, — подумал Гамаш. — У этого человека уязвимая и больная совесть, но ее оседлала громадная и страшная корысть».
— Вы сказали, что бистро и гостиница приносят неплохой доход. Пока. Что вы имели в виду?
Оливье бросил быстрый взгляд в окно, потом посмотрел на Гамаша.
— Ура-ура, все приглашаются на обед, — пропела Рут.
— И что будем делать? — прошептала Клара на ухо Мирне. — Спасаться бегством?
— Слишком поздно. Утка или Рут нас точно догонят. Нам осталось лишь затаиться и молиться о спасении. Если произойдет худшее, притворимся мертвыми.
Гамаш и Оливье поднялись — последние, кто направился к обеденному столу.
— Вы, вероятно, знаете, что происходит в старом доме Хадли?
Гамаш не ответил, и Оливье продолжил:
— Они почти полностью выпотрошили его и переделали в спа-салон и гостиницу для корпоративного отдыха. Тут повсюду появятся приезжие. Это погубит Три Сосны.
— Три Сосны?
— Ну хорошо, — ответил Оливье. — Погубит бистро и гостиницу.
Они присоединились к остальным в кухне и расселись за садовым пластиковым столом Рут.
— Начинается, — предупредил Габри, когда Рут принялась ставить перед каждым из них тарелки.
Гамаш посмотрел на содержимое. Разглядел консервированный персик, бекон, сыр и мармеладки.
— Я очень люблю всякие такие штуки, — с улыбкой сказала Рут.
Роза сидела рядом с ней в гнезде из полотенец, засунув клюв под рукав своего платья.
— Виски? — спросила Рут.
— С удовольствием. — Шесть стаканов потянулись к ней, и Рут добавила каждому к обеду еще и виски.
Сто лет и много жизней спустя они покинули жилище Рут и, пошатываясь, вышли на свежий, прохладный воздух.
— Пока-пока, — помахала им на прощание Рут, но Гамаша приободрило услышанное через закрытую дверь: — Пошли в жопу.
Глава четырнадцатая
Они вернулись в гостиницу и увидели ожидающего их Бовуара. Как бы ожидающего. Он уснул в своем кресле. Рядом с ним стояла тарелка с крошками и стакан шоколадного молока. В камине еще теплились угольки.
— Разбудить его? — спросил Оливье. — У него такой мирный вид.
Голова Бовуара была чуть повернута набок, из уголка рта сочилась ниточка слюны. Дышал он глубоко и ровно. На его груди лежал маленький плюшевый лев, которого Габри выиграл для Оливье на ярмарке, рука Бовуара покоилась на игрушке.
— Как маленький ребенок-полицейский, — сказал Габри.
— Да, кстати, Рут просила меня передать ему это. — Оливье протянул Гамашу клочок бумаги.
Тот взял его, но отклонил их предложение о помощи, после чего эти двое устало поплелись вверх по лестнице. Было девять часов.
— Жан Ги, — прошептал Гамаш. — Просыпайся.
Он наклонился и тронул своего подчиненного за плечо. Бовуар вздрогнул и, храпанув, проснулся. Лев соскользнул с его груди на пол.
— А? Что?
— Пора ложиться спать.
Бовуар выпрямился в кресле.
— Ну и как оно прошло?
— Никто не умер.
— Для Трех Сосен это достижение.
— Оливье сказал, что Рут просила передать тебе это. — Гамаш вручил ему клочок бумаги.
Бовуар протер глаза, развернул бумагу и прочел. Тряхнул головой и протянул ее своему шефу.
— Что это означает? Это угроза?
Гамаш нахмурился:
— Понятия не имею. С какой стати ей писать тебе?
— Ревнуете? Может, у нее просто съехала крыша. — Но они оба знали, что «может» здесь сильно смягчает ситуацию. — Кстати, если уж мы говорим о съехавших крышах. Звонила ваша дочь.
— Анни? — Гамаш вдруг разволновался и машинально вытащил мобильник, зная, что здесь, в деревне, спрятанной в долине, сигнала нет.
— Все в порядке. Она хотела поговорить с вами о каких-то неурядицах на работе. Ничего существенного. Просто она собирается уволиться.
— Черт, вероятно, об этом она хотела поговорить вчера, когда нас сюда вызвали.
— Можете не волноваться. Я решил проблему.
— Не думаю, что решением проблемы может считаться твой совет ей упасть и откинуть копыта.
Бовуар рассмеялся и поднял с пола плюшевого льва.
— Определенно в вашей семье она совсем не случайно прозвана львицей. Свирепая.
— Ее называют львицей, потому что она любящая и страстная.
— И людоедка.
— Все те качества, которые ты ненавидишь в ней и которыми восхищаешься в мужчинах, — сказал Гамаш. — Она умная. Она отстаивает то, во что верит. Она откровенная, и ее трудно запугать. Ты зачем все время ее подначиваешь? Каждый раз, когда ты приходишь к нам за стол, это заканчивается скандалом. Даже я стал от этого уставать.
— Хорошо, я попытаюсь себя контролировать. Но она меня ужасно злит.
— А ты — ее. У вас много общего. Так что там у нее за проблема на работе? — Гамаш сел рядом с Жаном Ги.
— Дело, которое она хотела получить, передали другому юристу, кому-то моложе. Я немного поговорил с ней. Я почти уверен, что на работе она в конечном счете никого не убьет.
— Вот и умница.
— И она решила остаться. Я ей сказал, что она будет жалеть о поспешных решениях.
— Так и сказал? — с улыбкой спросил Гамаш.
Услышать такие слова от человека с горячей головой!
— Ну хоть кто-то должен давать ей хорошие советы, — рассмеялся Бовуар. — Вы же знаете, что родители у нее просто сумасшедшие.
— Да, я слышал об этом. Спасибо.
Это был хороший совет. И Бовуар это знал. У него был довольный вид. Гамаш посмотрел на часы. Половина десятого. Он взял трубку гостиничного телефона.
Гамаш говорил с дочерью, а Бовуар рассеянно поглаживал плюшевого льва.
Этот страх вечно не давал покоя детективам, расследующим дело об убийстве, — пропустить что-то ускользающее от них. Старший инспектор Гамаш подобрал блестящих сотрудников. В общей сложности около двух сотен. Все они были отобраны вручную и расследовали преступления по всей провинции.
Но Бовуар знал, что команда, которая приехала в Три Сосны, лучшая из всех.
Он был ищейкой. Всегда впереди, во главе.
Агент Лакост была охотником. Решительная, методичная.
А старший инспектор Гамаш? Арман Гамаш был их первопроходцем. Он ходил туда, куда отказывались или не могли ходить другие. Или слишком боялись. В самые дебри. Гамаш находил бездны, пещеры и животных, которые в них скрывались.
Бовуар давно уже решил, что Гамаш делает это, потому что ничего не боится. Но со временем он понял, что и у старшего инспектора есть немало страхов. В этом была его сила. Он распознавал страх в других людях. Страх, как ничто другое, был движителем руки с ножом, кулака. Удара по голове.
А юный агент Морен? Что он привнес в команду? Бовуар должен был признать, что начал питать теплые чувства к парню. Но при этом Бовуар не закрывал глаза на его неопытность. До настоящего момента ищейка Бовуар со всей очевидностью чуял в этом деле страх.
И исходил страх от Морена.
Бовуар оставил шефа в гостиной разговаривать с дочерью, а сам пошел наверх по лестнице. Он мурлыкал себе под нос старую мелодию «Weavers», надеясь, что Гамаш не видит, как он сжимает в руке плюшевого льва.
* * *Когда на следующее утро месье Беливо прибыл открывать свой гастроном, его уже ждали. Со скамьи на веранде поднялся агент Морен и представился пожилому бакалейщику.
— Чем могу вам помочь? — спросил месье Беливо, открывая дверь.
В Трех Соснах у людей редко возникала такая насущная потребность в его продуктах, что они приходили еще до открытия магазина. Правда, этот молодой человек не был местным.
— У вас нет парафина?
На строгом лице месье Беливо появилась улыбка.
— У меня есть все.
Пол Морен никогда прежде не был в этом магазине и потому, войдя, огляделся. На полках темного дерева аккуратно стояли жестяные банки. Пакеты с собачьей едой и птичьим кормом расположились у прилавка. Наверху полок лежали старые коробки с настольными играми. Шахматы, лила,[48] монополия. Ровными рядами стояли раскраски и головоломки. У одной стены находились стеллажи с бакалейными товарами, у другой — краски, ботинки, кормушки для птиц.
— Вон там, у стеклянных банок. Вы собираетесь делать маринад? — захихикал месье Беливо.
— И много вы продаете? — спросил Морен.
— В это время года? Достаточно, чтобы держать его на складе.
— А это? — Морен взял в руки жестянку. — Много таких продаете?
— Не очень. Но большинство за такими покупками ездят в «Канадиан тайр» в Кауансвилле. И в магазины стройтоваров ездят. Но какое-то количество я держу на всякий случай.
— А когда вы в последний раз это продавали? — спросил молодой агент, расплачиваясь с хозяином.
Он не ждал ответа, но чувствовал, что спросить должен.
— В июле.
— Правда? — Морен подозревал, что ему следует поработать над своим лицом следователя. — Как же это вы запомнили?
— Это моя работа. Нужно знать привычки людей. А когда покупают что-то необычное, вроде этого, — он поднял жестяную банку, прежде чем положить ее в бумажный пакет, — я беру на заметку. Вообще-то, покупают это двое. Типичная ситуация на рынке.
Агент Поль Морен вышел из магазина месье Беливо с покупками и целым набором неожиданной информации.
* * *Агент Изабель Лакост начала день с более простого разговора. Она нажала кнопку, двери лифта закрылись и подняли ее на самый верх башни банка «Лорентьенн» в Монреале. В ожидании она поглядывала с одной стороны на гавань, а с другой — на гору Мон-Руаяль с ее огромным крестом. В центре города сгрудились великолепные стеклянные здания, отражающие солнце, отражающие устремления и достижения этого великолепного французского города.