Игуанодонов Носиков выбрал под впечатлением картинки из той, первой, книги. На ней ящер был изображен стоящим на двух ногах, опираясь на хвост. Именно двуногость (впоследствии вроде бы отмененная наукой) была определяющей привлекательной чертой, да еще передние лапы динозавра – они были почти как человеческие руки, согнутые в локтях, и с пятью пальцами.
Носиков наделал из пластилина индейцев и ящеров и устроил между ними сражение.
Один игуанодон был героем. Он с самого начала был слеплен в таком качестве и отмечен колбаской красного пластилина, прилепленной вдоль хребта. Губы ящера тоже были красные, а глаза – голубые. Общий цвет – бледно-желтый. В руку динозавру Носиков вложил боевой топор, сделанный из обструганной щепки и лезвия от безопасной бритвы.
Много гуронов полегло от этого топора. Они лежали на столе битвы с отрубленными руками и ногами. Но в конце концов героя взяли в плен, привязали к столбу и подвергли пыткам. Индейцы – мастера изощренных пыток. Носиков тоже оказался изобретателен. Но когда он осторожно сажал героя на кол, вошла бабушка.
Кол был последним испытанием в череде придуманных Носиковым. Близился миг, когда отважного игуанодона должны были освободить товарищи, и они вместе искрошили бы оставшихся гуронов в капусту. Был еще вариант, когда гуроны, восхитившись мужеством пленника, сами бы его освободили, после чего наступили бы мир, дружба и всеобщий сабантуй.
Но ничему из этого не суждено было осуществиться.
P. S. Аллозавр, стегозавр, стиракозавр, тираннозавр, трицератопс, плезиозавр, плиозавр, птеродактиль, птеранодон, брахиозавр, бронтозавр, траходонт, диплодок, игуанодон, ихтиозавр. Однажды Носиков (уже взрослый) нашел в старой тетради этот список. Он подумал, что если бы в свое время зашифровал бы имена динозавров, а не мудрых зулусских вождей, многие события не имели бы возможности произойти, зато произошли бы другие события. И жизнь сложилась бы по-иному.
85
– Так вот, – говорил Носиков Петрову, возвращаясь к однажды начатой теме, – когда я один ходил вдоль канала Грибоедова, я каждый раз встречал кого-нибудь из знакомых, иногда встречал прямо, иногда видел на другой стороне канала. И я ожидал, что вот-вот встречу того, кого, собственно, и хочу встретить.
– Если долго сидеть на берегу канала Грибоедова, можно увидеть, как мимо проплывет труп твоего врага, – сказал Петров.
– Причем здесь враг? – не понял Носиков. – Не враг совсем, а знакомая женщина. Да и нет у меня врагов. По крайней мере таких врагов, – поправился он.
– Я не о врагах. – Петров посмотрел в воду канала. – Я о методе поиска.
– Вокруг меня происходит много случайностей, – сказал Носиков. – И иногда мне удается как-то порулить этим процессом. Есть у меня такой интуитивно найденный способ.
– Без гарантий, конечно, – сказал Петров.
– Без гарантий, – подтвердил Носиков.
– Будьте осторожнее с вашими методами, – сказал Петров, – а то как-нибудь мимо вас проплывет не тот труп, который вам угоден. Или проплывет именно труп, в то время, когда вы будете хотеть чего-то другого.
– Но теперь, когда я вошел, так сказать, в ваш круг, – Носиков обернулся в сторону приравненных блондинов (три или четыре человека, неотличимые друг от друга), которые шли следом, держась на расстоянии, – теперь мне никто не встречается по дороге, кроме вас и милиционеров, которые хотят проверить у меня документы.
– Но ведь я всегда поспеваю вовремя, чтобы вас выручить, – засмеялся Петров.
– Вам это удается, – согласился Носиков, – но, может быть, тогда вам удастся и кое-что другое? – спросил он с надеждой в голосе. – Если уж я оказался в области вашего влияния.
– Вы хотите, чтобы мимо вас проплыл именно тот труп, который вам угоден?
«Он ведь может это устроить, если он и Жваслай Вожгожог – одно лицо, или по крайней мере один профиль, – думал Носиков, глядя на Петрова и узнавая черты одного в чертах другого. – Наверняка может, нужно только знать, как его попросить об этом».
– Я уверен, что у вас есть свои методы, – сказал Носиков. – Только я боюсь слова «труп», даже если это не реальный всамделишный труп, а фигура речи.
– И хорошо делаете, если боитесь, потому что гарантий, вы сами понимаете, нет.
– Тогда, может быть, вы меня уволите от всего этого, – сказал Носиков, обведя взглядом канал, мосты и окрестные улицы.
– Мне и самому оно надоело. – Петров остановился, обернулся на идущих позади приравненных блондинов, которые, приблизившись, тут же обступили его справа и слева. – Но долго это уже не продлится. Хотя выход, наверное, покажется вам слишком радикальным. Вы знаете, – наклонившись к уху Носикова, прошептал он, – каждый нитголлох мечтает убить своего шнабмиба.
– Я не мечтаю, – возразил Носиков. – То есть если и есть что-то, – осторожно поправился он, – если что-то такое и есть, типа «мечтаю» (ведь нельзя быть уверенным, что на самом деле чего-то такого нет в какой-нибудь глубине души), мне это неизвестно.
– Кроме вас, есть и другие мечтатели, – сказал Петров.
Носиков посмотрел, не угрожающим ли образом обступили Петрова приравненные. Вроде бы нет. Спокойно глядели, передавая банку пива от одного к другому. Тот, кто был ближе, достал из кармана еще одну. Протянул Носикову, Носиков отказался.
Петров бросил в воду монетку.
– Угадайте, орел или решка?
Приравненные блондины тоже стали бросать монетки, беря из карманов.
Носиков смотрел на их круги, расходящиеся по ровной воде. Опустил было руку в карман, но передумал.
Место, где они стояли, было – середина моста, время – начало лета.
86
Встретились на мосту. Было уже поздно. Носиков вообще не хотел выходить из дому в этот вечер. Но вышел, охваченный беспокойством, которое нарастало с движением стрелки часов (уже не часовой, а минутной).
Блондинов приравненной национальности сегодня было больше, чем обычно. Человек пять, примерно. «А что делают оставшиеся двое, – подумал Носиков, – вернее, что делали двое из пяти, когда здесь, с Петровым, их было всего трое?» Он подозревал, что приравненные, как истинные нитголлохи, начинают существовать только в присутствии Петрова, и, возможно, каждый раз новым числом.
Носиков хотел спросить об этом, наготове были еще несколько осторожных вопросов, но Петров сам начал разговор.
– Думаю, моя область влияния в этом мире скоро сократится до нуля, – сказал он.
– Для меня это свобода? – спросил Носиков.
– Свобода? – тихо повторил кто-то из приравненных, а другие – переглянулись.
– Или я снова попаду под чье-нибудь влияние? – продолжал допытываться Носиков.
– Тебя, скажем так, по вечерам не будет тянуть на прогулки в сомнительной компании. – Петров перешел на «ты». – Но это не значит, что тебя не будет тянуть к чему-то другому. Или к кому-то.
– Уже тянет. – Носиков вздохнул. – Боюсь думать, чем это обернется потом.
– Не бери в голову. Не обязательно оно должно чем-то оборачиваться.
Приравненные блондины толпились кругом и смотрели, как бы чего-то ожидая.
– Как шнабмиб шнабмиба спрошу – почему нам, собственно, не удается контролировать своих нитголлохов? – поинтересовался Носиков. – Дай вообще…
– И вообще, хочешь знать, почему мир вокруг нас по нашему желанию не устраивается к лучшему? – усмехнулся Петров. – А почему тебе иногда снятся кошмары? Ведь ты же так или иначе сам строишь свой сон, заставляешь этот пустой дом мебелью, выпускаешь собак и вампиров в его темные коридоры.
– Тогда кто кому снится, Петров Носикову, или Носиков Петрову? – спросил Носиков, представив себя Жуковым.
– Оба они снятся бабочке, – засмеялся Петров. – Я не говорил, – продолжал он, – что мир это сон. Мы строим его вокруг себя по законам сна (или по законам работы зрения, что одно и то же), но это не сон. Хотя разница, может быть, только в том, что сон ты строишь из своего собственного материала – который у тебя в голове.
– А мир – нет?
– Это кто-нибудь другой тебе объяснит, – сказал Петров. – Другая разница в том, что у сна нет настоящего, он представлен только в воспоминании, а у мира нет будущего. При этом сон строит картину своего прошлого в момент пробуждения, а мир – из каждого настоящего момента.
– Понятно, – сказал Носиков, представив себя Жуковым.
– Так выпьем, что ли. – Петров протянул руку, и нитголлох вложил в нее свежую бутылку пива. В руке Носикова тоже появилась бутылка.
– Выпьем за сотворенный мир, которого мгновение назад еще не было, – сказал Петров.
«Может быть, его нужно называть Хослир?» – подумал Носиков.
И в этот момент нитголлохи набросились, все пятеро, на Петрова, толкаясь и мешая друг другу. Один начал душить, другие били руками и ногами.
Носиков стал отрывать руки душившего от шеи Петрова, но делал это как бы против желания (он был ведь таким же бумхаззатом, как и нападавшие). И когда оторвал эти руки, разжав палец за пальцем, обнаружил, что сам начал душить Петрова. Тогда он представил себя Жуковым, и в этом качестве легко раскидал нападавших, а одного даже бросил через бедро. И тут он почувствовал какой-то предмет у себя в ладони. Это был нож, который вложил ему в руку кто-то из приравненных. И Носиков (не Жуков, уже не Жуков) сделал единственное, казавшееся ему естественным, движение. Нож вошел меж ребер легко, он был острый.
Носиков стал отрывать руки душившего от шеи Петрова, но делал это как бы против желания (он был ведь таким же бумхаззатом, как и нападавшие). И когда оторвал эти руки, разжав палец за пальцем, обнаружил, что сам начал душить Петрова. Тогда он представил себя Жуковым, и в этом качестве легко раскидал нападавших, а одного даже бросил через бедро. И тут он почувствовал какой-то предмет у себя в ладони. Это был нож, который вложил ему в руку кто-то из приравненных. И Носиков (не Жуков, уже не Жуков) сделал единственное, казавшееся ему естественным, движение. Нож вошел меж ребер легко, он был острый.
– И ты, Носиков, – тихо сказал Петров, улыбаясь губами. – Спасибо, друг, – сказал, посмотрев в глаза.
И умер, потухнув взглядом.
87
Носиков стоял над трупом с окровавленным ножом в руке. Нож был длинный. «Таким ножом легко можно убить человека», – думал Носиков.
Приравненные блондины исчезли, Носиков не заметил как. Может растворились в сумеречном воздухе, прекратив существование вместе с потухшим взглядом Петрова, а может, получив свободу, разбежались по мостам, набережным и окрестным улицам.
Носиков стоял с окровавленным ножом в руке над трупом Петрова и думал, что надо уходить с места или по крайней мере выбросить нож, кинуть его в воду, которая рядом. Могут прийти милиционеры, и увидят, как он стоит с окровавленным ножом над трупом, еще, наверное, теплым. Или случайные прохожие могут увидеть его с окровавленным ножом и над трупом. Случайные прохожие, которые потом станут свидетелями того, как он стоял с окровавленным ножом над трупом Петрова.
Нужно было уходить, но Носиков оцепенел ногами и не мог сдвинуться с места. Разжать пальцы, державшие нож, тоже не получалось.
– И этого тоже убили.
Голос казался знакомым, а слова были знакомы точно – Даша? Одно и другое мгновенье прошло, пока неразличимые в вечернем сумраке черты лица сложились в узнаваемый образ. Этот образ был старше встреченных ранее – женщина, пожалуй, в годах, хотя в самое первое мгновение перед Носиковым, и он был совершенно уверен в этом, складывался образ именно девочки.
– И этого тоже убили, – сказала Даша, наклоняясь над трупом.
Петров лежал на спине – спокойный и тихий, и следов крови не было в том месте, где пришелся удар ножа.
– Если ударить человека ножом, – сказал Носиков, – кровь иногда хлещет как из крана, а иногда она остается только на лезвии.
Даша положила ладонь на лоб Петрову, взяла за руку, словно пробуя пульс.
Носиков ожидал разного, готов был даже к тому, что Петров заговорит и моргнет глазами, но тот продолжал лежать без движения.
Взявшись обеими руками, Даша стала поворачивать и наклонять голову Петрова, останавливаясь, чтобы посмотреть, и продолжая снова, пока не достигла какого-то, ей известного, результата. Закончив с головой, начала сгибать Петрову руки в локтях, поправлять положение ладоней и пальцев.
– Зачем это? – спросил Носиков, но не дождался ответа.
Откуда-то появился знакомый старик с длинными волосами, но на этот раз он не был страшен. Даже не один был старик, а два. Они подняли Петрова и прислонили к столбу с фонарем. У столба он стоял как живой, и одной рукой словно подносил ко рту стакан водки, а жестом другой руки категорично отказывался от выпивки.
– И что теперь? – спросил Носиков.
– Немного постоит за стеклом, а потом будет жить, – сказала Даша.
– Только не здесь, – добавил старик, – не в этих местах.
«Может быть, и я после того как побывал манекеном, нахожусь уже где-то в другом месте», – подумал Носиков.
Старики подняли Петрова и понесли. Легко.
– Нож вам нужен? – спросил Носиков, который все еще сжимал окровавленный нож в руке, и, не дождавшись ответа, бросил его в воду.
«Теперь события начнут разворачиваться быстрее», – подумал он и обернулся, чтобы увидеть, откуда в его голову пришла эта мысль. Но никого не было сзади, что, впрочем, не казалось странным для времени суток.
88
………………………………………………………………………..
P.S. «Если во сне закрыть глаза, то будет ли видно что-нибудь?» – думал иногда Носиков, просыпаясь.
89
Носиков шел вдоль канала Грибоедова и пел «Я свободен». Вдруг он услышал электрическую дрель на другой стороне улицы. Носиков перестал петь «Я свободен» и запел «Эле-эле-эле дрель». Потом перешел улицу, встал под окном, откуда доносились звуки, и стал слушать.
Сзади раздались шаги. Дрель была громче, но Носиков ясно слышал сквозь нее стук каблуков по асфальту.
Носиков вздрогнул и замер. Те ли это шаги? Но оказалась подруга, то есть Лариса. Носиков и ей был рад, потому что давно уже никого не встречал, гуляя вдоль канала Грибоедова с Петровым и его компанией.
«Как поживает твой котик?» – чуть было не спросил Носиков, но вовремя спохватился и спросил что-то другое.
«У меня дома есть фарш для котлет и бутылка вина», – хотел он сказать, но передумал, обнаружив, что они и так идут в нужную сторону. Хорошо, если бы все вопросы решались также естественно.
90
Ждешь кого-нибудь одного, а приходит другой, так бывает. Носиков уже привык к этому.
За дверью стоял бомж – не Ипполит, разумеется, а настоящий, с негнущейся ногой, с ним девушка Даша – в чем-то голубом, как обычно.
– Познакомься, это Афанасий, – сказала Даша.
Поперек груди у Афанасия на ремне висела длинная штука в чехле, а за спиной был рюкзак.
– Действительно Афанасий? – недоверчиво спросил Носиков, пропуская гостей в комнату. – Одно время я называл Афанасием другого человека, но только до личного с ним знакомства. Я тогда интуитивно решил, что он Афанасий, но он при встрече назвался Ипполитом. А до того звался Георгием.
– Афанасий, – сказал Афанасий. – Или ваша интуиция подсказывает вам другое имя?
– А Жваслай Вожгожог вам не подойдет?
– Он же Чсоквой Кучмучум, – улыбнулся Афанасий. – Я его летний профиль.
Он снял рюкзак, а длинную штуку поставил в угол.
– Присаживайтесь, – предложил Носиков, и все уселись вокруг стола.
– У нас к вам дело, – сказал Афанасий.
– Я, в общем, так и подумал, что вы по делу, – сказал Носиков.
– У вас есть картина, на которую я хотел бы посмотреть.
– Конечно, – сказал Носиков. – Но, может быть, выпьем для начала вина или чаю. Что вы хотите – может быть, кофе?
– Чаю, – сказал Афанасий (Носикову привычнее было называть его так), – хотя мы не хотели бы долго засиживаться за этим занятием. – Он положил руку девушке на колено.
«Что может быть общего у этих двоих, которые оба не от мира сего в самом буквальном смысле», – подумал Носиков.
– Вы ведь не смотреть пришли картину, а уйти в картину, – сказал он.
– В тот мир, который за картиной, – уточнил Афанасий.
– Один уже ушел туда, – сказал Носиков, – тот, которого я готов был называть Афанасием, а на самом деле он то ли Ипполит, то ли Георгий.
– Скорее Ипполит, чем Георгий, – заметил Афанасий.
– Тогда уж, может быть, лучше сказать Аххинас.
– Именно Аххинас, – кивнул Афанасий.
– А Шмоку, Силтулжуни, Тулшижилхели – вам такие известны?
– Бывшие ваши нитголлохи, – улыбнулся Афанасий, – да, я их знаю.
– А Петрова, высокого блондина?
– Это Хослир, зимний профиль Жваслая Вожгожога.
– Кстати, где он сейчас? – обратился Носиков к Даше.
– Он как бы в пути, – улыбнулась Даша.
– А Жукова?
– Знаю, но Жуков – это Жуков, и ничего больше.
– Может быть, даже Никанора Петровича знаете? – зачем-то спросил Носиков, хотя собирался спросить другое.
– Как не знать Никанора Петровича, он ведь ваш протеже по жизни. Свидетель вашего таланта.
– Только зачем он тебе? – удивилась Даша.
– Не он, – сказал Носиков, и спросил о том, о чем собирался.
– Знаем, – сказал Афанасий и, поднеся к губам чашку с чаем, сделал глоток.
– Мы все знаем, – сказала Даша, – она сейчас живет на Обводном канале у двоюродной тети. – И назвала адрес. Даже два адреса – один белый, другой черный. Так просто, оказывается, решался вопрос. Носиков записал оба.
91
– Кое-кто недавно уже ушел туда, в эту картину, – сказал Носиков. – Я одно время думал, что он Афанасий, а оказалось, что Афанасий – это ты. А он – Ипполит. Или, может быть, лучше сказать Аххинас?
– Аххинас, – сказал Афанасий.
– Теперь только Аххинас, – сказала Даша.
Носиков сделал глоток вина из бокала, Афанасий тоже пригубил.
Они пили вино за столом на квартире у Носикова, хотя в другом варианте развития событий это мог быть чай или кофе.
– Он говорил, что там, в закартинном мире, ты правитель империи, – сказал Носиков Афанасию.
– Это так. – Афанасий наклонил голову.
– А что это за штука у тебя? – спросил Носиков, имея в виду длинный предмет в чехле, поставленный в угол.
– А вот что. – Афанасий стянул с предмета чехол.