Блин!
Тобиас только что покинул лес на другом конце поля, и пяти минут не прошло.
За тридцать минут до этого он пересек ручей и полсекунды помедлил на берегу, обдумывая – не остановиться ли попить. Он решил не останавливаться. Если бы он остановился, то провел бы пять-десять минут, пока не напился бы вволю и не наполнил заново свои однолитровые бутылки. И в результате не появился бы на краю этого поля как раз тогда, когда абер уже вышел на открытое место. И смог бы проследить траекторию, по которой двигался абер, из-за безопасного прикрытия леса. Позаботился бы о том, чтобы избежать именно этой сраной ситуации, в которой теперь очутился: ему придется пристрелить абера.
Схватка была неизбежна. Стоял полдень. Абер находился в подветренной стороне. Других вариантов не было: Тобиас не мог здесь оставаться, а от ближайших зарослей его отделяло расстояние в несколько футбольных полей.
У этого создания были настолько тонко развиты чутье, зрение и слух, что стоит Тобиасу встать, и абер заметит его. Учитывая направление ветра, тварь должна учуять его в любую секунду.
Тобиас уронил рюкзак и ружье в траву, едва заметил вдали первое движение. Теперь он протянул руку, схватил «винчестер», стиснул цевье ружейного ложа и приподнялся на правом локте.
И прильнул к оптическому прицелу.
Прицел не выверялся целую вечность, и, когда абер появился в перекрестии визирных нитей, Тобиас подумал обо всех тех случаях, когда встряхивал ружье, прислоняя его к дереву или кидая на землю. Подумал о дожде и снеге, которые колошматили по его оружию тысячу с лишним дней, проведенных им в диких местах.
Теперь, по его прикидкам, абер был от него в двухстах ярдах. Все еще рискованное предприятие, но массивная центральная часть твари маячила в перекрестии нитей. Он сделал легкую поправку на ветер. Сердце Тобиаса сильно билось, когда он прижимался к земле, все еще холодной после мороза минувшей ночи.
С тех пор, как он в последний раз встречался с абером, прошло уже несколько недель, а может, и месяцев. Тогда у него имелись патроны к его .357‑му. Господи, как ему не хватало того оружия! Если бы у него по-прежнему был револьвер, он встал бы, крикнул, позволил твари подбежать…
И вышиб бы ей мозги с близкой дистанции.
Он видел, как сердце абера пульсирует в перекрестии нитей.
Сдвинул предохранитель.
Прикоснулся пальцем к спусковому крючку.
Нажимать на него не хотелось.
Ружейный выстрел возвестил бы о его присутствии всем на три мили вокруг.
Тобиас подумал: «Просто дай ему пройти мимо, может, он тебя не заметит».
А потом: «Нет. Тебе придется его уложить».
Эхо выстрела пронеслось над полем, отразилось от далекой стены деревьев и начало медленно гаснуть вдали.
Промах.
Абер застыл без движения, замер на середине шага на двух ногах, казавшихся прочными, как дубы, повернув нос к ветру. На его морде и шее виднелась «борода» засохшей крови после недавней охоты. Сквозь прицел трудно было определить его размеры, и, честно говоря, это неважно. Даже небольшие экземпляры, весом в сто двадцать фунтов, были убийственно опасны.
Тобиас повернул вверх рукоять затвора и рванул ее назад.
Использованная гильза выплюнулась с легким дымком.
Он толкнул рукоять затвора вперед, закрыл его и снова посмотрел сквозь оптический прицел.
Проклятье, абер уже неплохо продвинулся. Теперь он во всю прыть чесал через луг этим стелющимся, стремительным аллюром, напоминающим бег питбуля.
В своей прежней жизни Тобиас видел битвы во всему миру. Могадишо, Багдад, Кандагар, поля коки в Колумбии. Операции по спасению заложников, захваты приоритетных целей, тайно спланированные политические убийства.
Все это не шло ни в какое сравнение со страхом, от которого можно было обделаться при виде нападающего абера. Сто пятьдесят ярдов, и он все ближе, и понятия не имеешь, насколько сбит твой прицел.
Тобиас поместил в перекрестие визира центр массы и нажал на спуск.
Ружье сильно отдало ему в плечо, а на левом боку абера появилась полоска крови. Пуля едва царапнула бок твари, и та все еще приближалась, ничуть не обескураженная.
Но теперь Тобиас знал погрешность прицела – на несколько градусов вправо и вниз.
Он выбросил стреляную гильзу, дослал в патронник новый патрон, закрыл затвор, сделал поправку в прицеле.
Теперь он слышал абера – быстрое дыхание и звук, с которым когти прорывались сквозь траву.
Ощутил странный прилив уверенности.
Поймал в перекрестье нитей голову и выстрелил.
Когда ветер сдул ружейный дымок, Тобиас увидел, что абер без движения лежит вниз лицом, с разнесенным вдребезги затылком.
Конец сорок пятому.
Он сел.
Руки в перчатках без пальцев потели.
Из леса вырвался вопль.
Тобиас поднял ружье, взял на прицел линию деревьев в трети мили отсюда.
За первым воплем послышался еще один.
Он не видел за деревьями ничего четкого. Только движение в тенях.
Осознание ударило в него тошнотворным взрывом страха – там есть и другие!
Он убил лишь разведчика большой стаи.
Вскинув рюкзак на плечо, Тобиас схватил «винчестер» и бросился через поле. Лес, к которому он направлялся, был в четверти мили отсюда. Он закинул ружье за плечо и изо всех сил рванул бегом, работая руками, через каждые несколько шагов бросая взгляд влево, туда, откуда раздавались вопли, звучавшие все громче и чаще поверх его судорожных вдохов.
«Ворвись в лес, прежде чем они тебя увидят. Ради бога. Если ты доберешься до леса, ты можешь выжить. Если стая тебя остановит, ты умрешь в течение ближайших десяти минут».
Тобиас оглянулся, увидел мертвого абера в траве, линию деревьев за ним, но никакого движения в поле.
А деревья, которые спасли бы его, стояли в пятидесяти ярдах впереди.
Он не бегал изо всех сил больше года. Остаться в живых за оградой было искусством, основанным на умении избегать врага. Ты никогда не бросаешься очертя голову на незнакомую территорию. Никогда не торопишься. Ходишь тихо. При всякой возможности остаешься под прикрытием деревьев. Суешься на открытую местность, только если это необходимо. Не гонишь. Не оставляешь после себя ничего такого, по чему тебя можно выследить. И если держишься настороже каждую секунду каждого дня, у тебя есть шанс остаться в живых.
Наконец он добрался до деревьев – как раз тогда, когда первый абер вырвался на открытое место. Тобиас не знал, увидели ли его, и теперь сам никого не видел. И не слышал. Не было ничего, кроме бури в его груди и его затрудненного дыхания.
Он прорывался между деревьями, ветки хватали его за руки. Одна ветка полоснула по правой стороне лица, порвав кожу. Кровь побежала по губе.
Тобиас перепрыгнул через поваленный ствол и оглянулся, грянувшись на землю с другой стороны – ничего не видно, кроме неясных очертаний колышущейся зелени.
Ноги горели.
Легкие горели.
Он не сможет долго продержаться в подобном темпе.
Теперь – на поляну, усыпанную валунами, за которой высится семидесятифутовый утес. Искушение взобраться туда, где он будет в безопасности, было первобытным, но такая попытка привела бы к беде. Аберы умели карабкаться почти так же быстро, как и бегать.
По поляне извивался ручей.
Его ботинки зашлепали по воде.
Сквозь лес за его спиной понеслись крики.
Силы его были на исходе. Он просто не мог дольше так продержаться.
Тобиас ворвался в рощицу низких дубов с темно-красными листьями.
Баста.
Он добрался до предела своих возможностей, не успев миновать рощу, упал на колени, потащился в кусты. Голова кружилась от изнеможения. Тобиас поставил ружье и рывком открыл рюкзак.
«И после всего пережитого я умру здесь?»
Коробка с патронами.30–30 лежала сверху.
Всегда.
Он быстро вскрыл ее и начал загонять патроны в ствольную коробку перед затвором. Два – в магазин, последний – в патронник. Вернул затвор на место.
Перевернулся на живот.
Окружающие его заросли были оранжевыми.
Ветер донес запах гниющих листьев.
Сердце его колотилось так, будто пыталось вырваться из груди. Он уставился сквозь лес назад, на поляну.
Они приближались.
Нельзя было сказать, насколько велика была стая, с которой он столкнулся. Если его заметили и их больше пяти – buenas, блин, noches[27].
Если их пять или меньше и ему повезет с каждым выстрелом – у него есть крошечный шанс.
Но если он промажет или не убьет каждой пулей – если ему придется перезаряжать ружье – он умрет.
Делов‑то…
Взгляд сквозь оптический прицел на усеянную валунами поляну.
Тобиас не в первый раз оказался лицом к лицу с возможностью не вернуться в Заплутавшие Сосны. Он уже запаздывал на четыре месяца. Возможно, его объявили павшим в бою. Пилчер подождал бы еще немного. Дал бы ему добрых шесть месяцев сверх условленного срока, прежде чем послать кого-нибудь другого за ограду, глубоко во вражескую территорию. Но каковы будут шансы, что другой Кочевник найдет то, что нашел он? Каковы шансы, что другие сумеют прожить так долго, как сумел он?
На поляну вырвался абер.
Потом еще один.
И еще.
Четвертый.
Пятый.
Хватит. Пожалуйста. Больше не…
К группе из пяти аберов присоединились другие.
Еще десять.
Вскоре уже двадцать пять аберов шныряли вокруг валунов в тени утеса.
Сердце Тобиаса оборвалось.
Он отполз назад, глубже в чащу, в укрытие, волоча за собой рюкзак и ружье.
Теперь – никаких шансов.
* * *Свет начал гаснуть.
Тобиас продолжал прокручивать в голове то, что случилось, пытаясь определить, в чем же он облажался, где сделал неверный шаг, но ничего такого не находил. Он прождал на краю того поля пять минут, прежде чем выйти на открытое место. Осмотрел все вокруг сквозь оптический прицел. Слушал. Он не ринулся вперед, сам не зная куда.
Конечно, он мог бы обогнуть открытое пространство. Держаться периметра леса. Это отняло бы у него целый день.
«Нет. Ты не мог бы принять другое решение. Ты не сделал ничего безрассудного».
По его прикидкам, Заплутавшие Сосны лежали себе безмятежно в тридцати или сорока милях к востоку от его местонахождения.
Четыре дня пути, если бы все прошло гладко. Десять – в случае плохой погоды или небольших травм. Он почти добрался, Христа ради!
Последние три дня он поднимался на нагорье. Ели и осины начали перемежаться с соснами. Утром становилось все холоднее. Он даже чувствовал, что воздух становится более разряженным, когда делал глубокие вдохи, никогда до конца не наполнявшие легкие…
Блин, блин, блин!
И что теперь?
Успокойся, солдат.
Держи себя в руках, неврастеник.
Тобиас закрыл глаза, приказывая панике утихнуть. Возле его правой руки лежал в листьях небольшой камешек. Он поднял его и начал тихо выскабливать сорок пятую зарубку на ложе своего «винчестера».
* * *Наступил вечер.
Они не обнаружили его, но и не ушли.
Это было странно – стать свидетелем того, как аберы идут по следу, руководствуясь чутьем. Тобиас припомнил ночь, которую провел на сосне. При лунном свете он наблюдал, как абер прошел в пятидесяти ярдах под ним, опустив нос к земле, явно выслеживая кого-то.
Может, дело в ручье?
Тобиас пересек ручей почти в беспамятстве, но вода поднималась до колен. Может, он скрыл свой запах, или, по крайней мере, замаскировал его настолько, чтобы сбить их со следа. По правде говоря, Тобиас не знал точно, насколько остры органы обоняния аберов. И что именно они засекают. Отмершие частицы кожи? Вонь только что примятой травы?.. Господи, прости, они так же талантливы, как и собаки-ищейки.
Солнце село. Аберы расположились на поляне. Некоторые тесно свернулись в позе эмбриона возле валунов и уснули. Другие развалились у ручья, окунув когти в воду.
Спустя некоторое время четверо из них исчезли в лесу.
Тобиас никогда еще не был так близко к стае.
Укрывшись в зарослях, он смог урывками разглядеть, что аберы не выше четырех футов. В сорока ярдах оттуда, где он лежал, трое плескались в ручье, в том месте, где он изгибался и исчезал в лесу. Это выбивало из колеи – видеть, как они общаются друг с другом: нечто среднее между борьбой львят и человеческих детей, играющих в перетягивание каната.
Он начал замерзать, жажда сводила его с ума.
У Тобиаса в рюкзаке было полбутылки воды, и он понимал, что жажда подталкивает его к тому, чтобы потянуться за ней, рискуя быть обнаруженным. Но он еще не настолько отчаялся.
Пока.
* * *В сумерках из леса вернулись четыре абера. Они кого-то принесли – двое из них тащили создание, которое дергалось и кричало, когда они вышли на поляну.
Стая окружила вернувшихся.
Поляна наполнилась визгливыми воплями и щелканьем челюстей.
Тобиас слышал это уже столько раз – то был некий вид коммуникации.
Когда аберы образовали круг, шум поднялся такой, что он рискнул поднять ружье, чтобы понаблюдать сквозь оптический прицел.
Охотники принесли лося – длинноногого подростка-самца с едва начавшими прорезываться между ушей рогами. Пошатываясь, он стоял в кругу. Его правая задняя нога была скверно сломана, и он не касался копытом земли; сквозь сухожилие виднелась белая полоска кости.
Один из больших самцов втолкнул в круг молодого абера.
Стая завопила в унисон, воздев когти к небу.
Молодой абер застыл.
Получил еще один жестокий толчок.
Спустя мгновение начал подкрадываться к добыче. Лось неуклюже попятился на трех ногах. Это длилось некоторое время, как некий кошмарный балет.
Внезапно молодой абер ринулся вперед и, выставив когти, бросился на раненого зверя. Лось мотнул головой – попал, заставив абера отлететь назад и растянуться на земле.
Стая разразилась хаотическими звуками, смущающим образом напоминавшими смех.
В круг выпихнули еще одного детеныша, ростом в четыре с половиной фута и, по прикидкам Тобиаса, фунтов в восемьдесят.
Абер ринулся на лося, вспрыгнул ему на спину, впился когтями, и под его весом раненый самец упал на колени. Он поднял голову и издал беспомощный трубный вопль, когда молодой абер зарылся лицом в его шкуру и дико полоснул.
Игра продолжалась, детеныши по очереди гоняли лося по кругу. Кусали. Царапали. Пускали кровь здесь и там, но ни один из них не приблизился к тому, чтобы нанести серьезную рану.
Наконец шестифутовый самец-абер прыгнул в центр круга, схватил молодого сородича за шею и оторвал от спины лося. Держа юнца на весу, в нескольких дюймах от своего лица, он провопил что-то явно раздраженное, уронил детеныша и повернулся к лосю.
Словно осознав нарастающую угрозу, лось попытался встать, но его задняя нога была искалечена.
Взрослый абер приблизился к нему.
Тьма быстро сгущалась.
Абер подался к лосю.
Поднял правую руку.
Лось завопил.
Самец что-то пронзительно крикнул, и трое молодых аберов, прыгнув в круг, навалились на лося. Они пожирали его дымящиеся внутренности, грудой лежащие на траве.
Когда аберы сомкнули круг, чтобы понаблюдать, как кормится их молодняк, Тобиас опустил ружье.
На поляне теперь царили такой шум и суматоха, что он дотянулся до рюкзака и сунул в него руку. Он просовывал руку все глубже и глубже, пока наконец-то пальцы его не коснулись бутылки. Тобиас вытащил ее, открутил крышку и влил воду себе в глотку.
* * *Он спал, дрожа и видя во сне то, чему был свидетелем. Руины Сиэтла – густой тихоокеанский тропический лес, заваленный упавшими небоскребами. Нижняя часть Спейс-Нидл[28] в сотню футов высотой еще стояла, окутанная буйством ползучих растений и подлеска. Ничего даже отдаленно узнаваемого, кроме вулкана Рейнира. С расстояния в шестьдесят миль вулкан как будто остался прежним две тысячи лет спустя. Тобиас сидел на вершине того, что некогда было холмом Королевы Анны, и плакал при виде этой горы, пока тропический лес не загудел от болтовни животных, никогда не видевших и не чуявших человека.
Ему снилось, как он стоял на пляже в Орегоне.
Скалы выступали из тумана, как корабли-призраки.
Он взял тогда палочку и написал на песке: «Орегон, Соединенные Штаты Америки». Сел, наблюдая за тем, как солнце опускается в море, приходит прилив и стирает эти слова.
Ему снилось, как он шел, не видя конца пути.
Ему снилось, как он спал на деревьях и переправлялся через реки.
Ему снились сны о его доме в Заплутавших Соснах. Столько одеял, сколько нужно. Вдоволь теплой еды. Дверь на запоре.
Безопасность за оградой.
Сон без страха.
И его женщина.
«Когда ты вернешься – а ты обязательно вернешься, – я трахну тебя так, солдат, будто ты только что вернулся домой с войны».
Она нацарапала эти слова на первой странице его дневника в ночь перед тем, как он ушел. Конечно, она не знала, куда он направляется, знала только, что ему, вероятно, не суждено вернуться.
Он испытывал к ней такую нежность…
И теперь – сильнее, чем когда-либо.
Если бы только она знала, сколько холодных и дождливых ночей он читал ее последние слова и чувствовал жар утешения…
Ему снилось, как он умирает.
Как возвращается.
И под конец приснилась самая кошмарная вещь, какую он видел в длинной чреде кошмаров.
Он услышал ее и почуял с расстояния в десять миль; шум доносился из старого леса с мамонтовыми деревьями в четыреста футов вышиной где-то рядом с границей того, что некогда было Калифорнией и Орегоном.
Когда он приблизился, шум стал ужасающим, напоминая сотни тысяч протяжных визгливых воплей. То был самый большой риск, на который он шел за четыре года, проведенные за оградой, но любопытство не позволило ему повернуть назад.
Даже спустя несколько дней слух его восстановился не до конца. Громкость была в десять раз больше, чем на самом шумном рок-концерте. Словно тысяча реактивных самолетов взлетели одновременно. Тобиас пополз к источнику звука, прикрываясь самодельным камуфляжем под лесную подстилку.